Глава VII Реформы Петра I в управлении войском Донским

Глава VII Реформы Петра I в управлении войском Донским

«Уставы и указы Петра I часто содержали много противоречий и недоразумений, требовавших многих толкований и пояснений, а потому они множеством своим и обширностью часто служили не к сокращению и упрощению в делах управления и судопроизводства, а к умножению поводов к злоупотреблениям»^{406}. Самовластие царских сановников уже сказалось в усмирении бунта Булавина. Дон был унижен, убит, задавлен. Даже царские «прикормленники», выросшие на боярских подачках, боялись поднять головы и взглянуть на свет Божий «глазами казака». Еще в сентябре 1705 г. станичный атаман Савва Кочетов, будучи в Москве, говорил униженно боярам:

Что же могли сказать царю донские казаки после разгрома Дона? Все приумолкли и приуныли. Весной 1709 г. 19 апреля царь из Воронежа на судах прибыл в Черкаск. С ним были: кн. Юрий Шаховской, кн. Петр Голицын, Никита Зотов и Прокофий Ушаков. На Дону с трепетом ждали царского гнева. И действительно, Петр приказал «чинить новый розыск о сообщниках Булавина», отсекает головы войсковому атаману Илье Зерщикову, предавшему Булавина, и старшине Соколову, велит привести тело Булавина, «пятерить» его и на поставленных столбах с колесами возить по городу, а головы казненных воткнуть на колья и поставить на площади. Роль палача исполнял князь Голицын.

После казней царь собрал к себе всех старшин и знатных казаков, объявил им свое «милостивое слово» и «пожаловал им из них же в войсковые атаманы Петра Емельянова, сына Рамазанова, по смерть его». 22 апреля на судах царь прибыль в Азов, где также учинил розыск и многих казнил, а 26 числа посетил Троицкую крепость, расположенную на Таганроге, казнил там протопопа за сношения его будто бы с гетм. Мазепой, а потом, приказав войску Донскому и азовскому гарнизону быть всегда готовыми на случай нападения татар или турок, 15 мая отбыл чрез Бахмут под Полтаву, куда приближался Карл с своей армией^{408}.

Трудное время переживал Дон, сжатый железными тисками самовластием царя. Лучшие его силы, до 15 тыс., были в действующей армии, разбросанные от Финляндии и Лифляндии до Крыма. При поражении генер. Левенгаупта под Лесным (27 сент. 1708 г.) казаки вместе с калмыками преследовали бежавшего неприятеля и у Пропойска отняли у него 2 тыс. подвод с провиантом. О событиях на Дону они были не осведомлены, а потому и не знали, как царь расправляется с их станицами. В битве под Полтавой об участии донских казаков в реляциях ничего не говорится, по всей вероятности, царь им или не доверял, или дал другое назначение.

Со времени бегства Некрасова на Кубань нападения кубанских татар на донские казачьи городки участились, жители сотнями уводились в неволю. Проводниками для татар на Дон были, надо полагать, некрасовцы, а на русскую Украину запорожцы Гордиенка, союзники Булавина, изгнанные из Старой Сечи, разоренной царем в 1709 г., и ушедшие за Днепр под покровительство крымского хана.

Положение Дона еще более ухудшилось, когда, после позорного Прутского договора, в 1711 г. туркам были отданы царем Азов и Таганрог с устьями Дона и Азовским морем. По повелению Петра на Монастырском Яру, ниже Черкаска, был устроен транжемент, снабженный артиллерией, вывезенной из Азова, и охраняемый достаточным гарнизоном. Цель устройства этого укрепления — следить за действиями турок, а главным образом иметь наблюдения за ходом дел на Дону и предупреждать все «шатости». Без разрешения коменданта «транжемента», в распоряжение которого поступило все войско Донское, казаки не могли предпринять ни походов, ни поисков над неприятелем для освобождения своих братьев, томившихся в неволе. Рыбные тони также для них были отрезаны. Мало того, коменданты стали вмешиваться даже в их внутреннюю жизнь, давать разного рода инструкции, разбирать ссоры их с калмыками и татарами, производить сыск беглых и водворять их в прежние места. Кроме постоянного гарнизона, при крепости всегда находился конный казачий полк, названный Азовским, на обязанность которого были возложены самые разнообразные службы: почтовая, таможенная, следить по воровским шляхам за движением неприятеля и др. Сношения Дона с русским правительством стали проходить чрез коменданта транжемента. Вместо прежних царских грамот и отписов в Посольский приказ или прямо царю стали получаться отношения промемории, ордеры, реляции и др., в которых так или иначе фигурировали эти коменданты, часто заходившие далеко за пределы предоставленных им царем полномочий^{409}.

В 1715 г. умер войсковой атаман Емельянов^{410}; собрался, по старой памяти, войсковой круг и избрал атаманом Максима Кумшацкого. Комендант по этому случаю донес царю, что большинство голосов получил Василий Фролов, а Кумшацкий меньшинство, «однакож решено было у них быть войсковым атаманом Кумшацкому и насеку ему вручили, впредь до указу». В следующем году атаманом избран Максим Фролов, а в 1717 г. Василий Фролов, сын Фрола Минаева. 26 февраля 1718 г. Петр I повелел ему, как доказавшему свои военные способности в битвах с татарами, быть войсковым атаманом по выбору всего войска, без перемены, впредь до указу. В 1720 г. он получил царскую похвальную грамоту и царский портрет, украшенный алмазами за военные подвиги в Финляндии, Польше и в 1717 г. в битвах с кубанским Бохты-Гиреем во время его набегов на русские украины^{411}.

В 1723 г. Василий Фролов умер и войсковой круг, собравшись в последний раз, избрал атаманом известного героя шведской войны и персидского похода Петра I (в 1722–23 гг.) Ивана Матвеева, по прозванью Краснощекова, но царь его, как находившегося под судом «за взятие у украинских жителей вещей и денег», не утвердил, а повелел быть атаманом впредь до указу старшине Андрею Лопатину.

Следовательно, 1723 г. нужно считать последним роковым годом, когда у войска Донского было отнято его исконное право избирать в своем кругу войсковых атаманов. С этого года атаманы стали назначаться царской властью.

В 1735 г., по смерти Лопатина, по царскому указу был назначен войсковым наказным атаманом Иван Фролов, а в 1738 г. «настоящим войсковым атаманом пожалован старшина Данила (Ефремович) Ефремов»^{412}.

В царских грамотах на имя Ивана Фролова последний впервые именуется «наказным», т. е. действующий по царскому наказу. В грамотах на имя Данилы Ефремова и сына его Степана название это отсутствует.

Отняв у донского казачества его старое народное, освященное веками, право избирать в кругу своем излюбленных лиц в атаманы, Петр I тем самым подорвал и значение самого Войскового Круга, как верховного управления всего Войска. Еще в конце XVII в., после усмирения бунта Разина, старшины и домовитые казаки г. Черкаска и низовых станиц, во главе с атаманом Корнилой Яковлевым, избиравшимся 7 лет сряду, стали брать в управлении войском засилье и, опираясь на царское правительство, решать дела без ведома и согласия верховых городков, противников Москвы. Засилье это еще более усилилось при атамане Фроле Минаеве, избиравшемся беспрерывно 20 лет. Этот любимец Петра, опираясь на его указы и силу, с своими сторонниками образовал в Черкаске нечто вроде центрального войскового правительства, именовавшего себя также «Всевеликим Войском Донским». Булавин разметал все это «московское навождение» и восстановил старый всенародный Круг.

Петр I в бытность свою в Черкаске в мае 1709 г., собрав наличных старшин и «добрых» казаков, поставил своею властью, безсменно, в атаманы Петра Емельянова, человека ограниченного и мало известного. Этим он показал, что не считается с народным мнением.

Атаманы последующих годов хотя и ставились «по выбору всего войска, впредь до указу», как значилось в донесениях, но их избрание производилось не всенародным войсковым кругом, а старшинами и казаками ближайших станиц, единомышленниками старшин. В1723 г. царь не посчитался и с мнением этих старшин, избравших Ивана Краснощекова, страшного для шведов в Финляндии, для горских народов в персидском походе и татар, живших на Кубани, в котором жил дух старого донского казака, чего так боялся и не любил царь, а повелел «быть в атаманах впредь до его указу из старшин Андрею Лопатину». С этого времени атаман и старшины присвоили себе право распоряжаться, с утверждения Военной коллегии, в ведение которой с 1721 г. перешло войско Донское, всеми делами Дона: назначать очередных казаков в полки и отправлять их по царским указам в русскую армию, раздавать награды, в том числе почетное звание старшины, казачьи чины-должности квартирмистра, хорунжего, сотника и есаула, решать тяжебные дела и споры между станицами и др. В этот Круг иногда, в особо важных делах, приглашались атаманы станиц и выборные старики, по два от каждой. Рассмотрение войсковых дел в кругу старшин продолжалось до 1740 г., а с этого времени упоминается уже Войсковая Канцелярия. Так, в грамоте 1740 г. говорится:

Спорные дела между станицами поручалось расследовать и разбирать одному из старшин на месте. Если дело касалось юртовых меж, то старшина склонял тяжущиеся стороны к примирению или согласиться на общую правду, т. е. на решение всеми уважаемого старожила, который, поклявшись на св. Евангелии поступить по совести, должен был со св. иконою пройти по тем местам, где при его памяти пролегала юртовая межа.

Звание старшины было пожизненным, без права передачи его потомству. Войсковой Круг, возводя в это звание за личные заслуги, имел право и лишать его за дурное поведение и преступления против войска. Так, например: в 1751 г. старшина Лащилин «за некоторую, оказанную войску противность и непослушание» был лишен «старшинской чести и записан на 3 месяца в рядовые казаки»; в 1754 г. старшина Перфилов «за продерзости и за взятки и за освобождение при поимке великороссийских беглецов» был лишен «старшинского чина и записан вечно в рядовые казаки»^{413}.

Однако были случаи, что старшинское звание было даваемо некоторым лицам и по протекции, без всяких заслуг пред Войском. Так, сын атамана Фрола Минаева Василий получил звание старшины по просьбе отца в то время, когда его личные заслуги были еще мало известны. Звание это ему поднесли сторонники старого Фрола. Такой порядок при старом всенародном Круге был нетерпим. В XVII в. почетное звание старшины давалось кругом только за личные заслуги пред всем Войском. Иван Иванов «сын Фролов» награжден старшинским званием «за заслуги отца и деда» в 1732 г. уже не кругом, а грамотой имп. Анны Ивановны; такое же звание получил из рук императрицы в 1734 г. и сын старшины, впоследствии «жалованнаго» войскового атамана, Данилы Ефремова — Степан Данилович Ефремов, также за заслуги отца^{414}. Сам Данила Ефремов за 15-летнее атаманство пожалован в 1753 г. чином армейского генерал-майора^{415}. Такое вмешательство верховной русской власти в дела казачьей военной общины, как растлевающее начало, дало самые пагубные для Дона последствия, выразившиеся в том, что некоторые из донских казаков по проискам отцов и дедов или знатных родственников, за взятки и посулы царским вельможам, стали награждаться российскими чинами еще «качаясь в люльке».

Единственный из всех донских старшин первой половины XVIII в. Иван Краснощеков в 1738 г. за свои великие военные подвиги был пожалован императрицей Анной Ивановной чином армейского бригадира, с награждением его золотой медалью с изображением коронации, украшенной алмазами, и жалованьем по рангу. В грамоте Анна Ивановна Войску писала, чтобы «онаго Краснощекова за действительнаго армейскаго бригадира имели и почитали, и понеже он и без того, яко старший над всеми протчими старшинами, первенство имеет и яко действительный армейский бригадир, под командою войскового атамана быть не может». Далее императрица повелевала, что если будет по ее указу назначен донским полкам поход, «то быть ему в тех походах главным командиром»^{416}.

После разгрома Дона в 1708 г. донские казаки терпели большой недостаток в съестных припасах. Жилища их были разорены и сожжены, скот угнан калмыками и татарами, а все остальное съели царские войска. Присланное царское жалованье «добрым казакам», хлеб и другие припасы были лишь каплей в море и пошли в «дуван» только среди низовых, «верных» казаков. Но богата природа Донского края; нужда заставила донцов взяться за земледелие и садоводство. Плодовые сады и виноградники покрыли берега Дона от Мелехова до Цымлы. Скот добыли из постоянных стычек с кубанскими татарами. Разоренные места по Медведице, Хопру, Бузулуку и Донцу скоро были заселены выходцами из других, уцелевших станиц. Царь, занятый войной с Швецией, слал на Дон грозные указы не принимать беглых из России, но что значат эти требования «свыше», когда жизнь народа требует другое, — казаки не исполняли этих повелений и продолжали передерживать и хоронить в глухих хуторах пришлый люд. Во главе этого стояли сами донские старшины и домовитые казаки. В 1728 г. для сыску беглых на Дон прибыл ген. — майор Тараканов, но по настоянию Войска «из уважения к его заслугам», высочайшим указом 9 сентября 1728 г. было повелено сделать высылку только из тех, которые пришли на Дон после 1710 г.^{417} Но и это и последующие царские повеления донцы ухитрялись не выполнять и ограничивались одними отписками, что на Дону, при всем желании, «беглых не розыскано».

К концу царствования Петра I население Дона простиралось до 60 тыс. казаков, способных носить оружие. Из них в 1711 г., по повелению царя, при объявлении войны Турции, 14 266 казаков, бывших в действующей армии (очередные), стали получать содержание из казны^{418}. С тех пор Донское войско, как бы возродившись из пепла, исполняя царские повеления, стало принимать обязательное участие во всех войнах России, выдвигая на европейскую сцену, как и в минувшие века, своих легендарных чудо-богатырей, пред которыми восторгался сам знаменитый Суворов и доблести которых завидовал гениальный Наполеон^{419}.

Под конец своего царствования Петр I, убедившись в великой стойкости казаков в военном деле, примером чему служили геройские схватки их с горскими народами во время персидского похода, и способности их приспособляться везде и всюду к колонизаторской жизни, в 1724 г. повелел перевести с Дона, из донецких, хоперских, бузулуцких и медведицких городков, с помощью казны, до тысячи семейств и поселить их в предгорьях Кавказа, 500 семейств на р. Аграхани и 500 на Гребнях, для охраны от набегов горцев^{420}. В следующем году, по повелению Екатерины I, в помощь им туда же были командированы, в Гилянь и к крепости Св. Креста, 3000 конных казаков и 500 калмыков^{421}.

Преемники Петра, следуя его политике, в 1731–32 гг. потребовали от Войска переселить на Волгу, на Царицынскую линию (от г. Царицына до р. Камышенки) до 1200 семейств охотников из ближайших станиц, для защиты этих мест от вторжений кочевых народов с Кубани и Кавказа^{422}. Из этих переселенцев там образованы городки: Дубовка, как главный войсковой центр, с войсковым управлением — атаманом и старшинами, в котором было три станицы — Дубовская, Средняя и Волжская, потом Балыклеевская, Караваевская и Антиповская, просуществовавшие до 1770 г., когда их повелено было перевести на вновь учрежденную линию от Моздока к Азову.

Таким образом, московские цари, по почину Петра I, окончательно подчинив своей власти донское казачество и разрушив его старый военный уклад, стали распоряжаться им, исполняя капризы своих советников-бояр, по своему усмотрению, очень часто вопреки здравому смыслу и в неуважение и нарушение интересов народной жизни. Царские вельможи, как это говорит многовековая история Дона и Запорожья, не любили казачество, как они не жаловали его и до последнего времени; в свою очередь этот свободолюбивый и сильный духом народ, от всей казацкой гордой души, не выносил этого уродливого и печального явления русской жизни — боярства, порождения самодержавия и самовластия, большею частью лиц невежественных и нередко кровожадных, всегда дрожавших за прерогативы своей «священной» особы. Часто каприз этих, случайно выплывших «на высоту» лиц, недоумение и упрямство служили законом для многомиллионного народа, выдвинутого веками и тысячелетиями на историческое поприще, много пережившего и много перестрадавшего в борьбе за свою независимость и за свою самостоятельность, за право жить на земле по непреложным законам своего национального умозрения и темперамента, национального характера.

Но, презирая бояр и по справедливости считая их виновниками всех народных бедствий, в донском казачестве на протяжении веков проскальзывает одна загадочная черта, несмотря на полный его, в самом широком смысле, демократический дух, — это благоговение пред царской властью, как олицетворением высшей правды на земле. Многие историки явление это объясняют влиянием Византии и проповедью высшего духовенства, другие тем, что в темной народной массе всегда пребывает рабский дух, но те и другие, по отношению к казачеству, как многовековому и испытанному в кровавой борьбе за свое существование народу, глубоко не правы. Казачество, благоговея пред единоверными им царями, жившими там, где-то, за пределами их владений, никогда не терпело вмешательства в их внутреннюю жизнь, свято оберегало свою свободу и вольности от чуждого их духу влияния, даже в религиозно-духовной жизни. Об этом свидетельствуют все ниже приведенные исторические факты. Казачество чтило московских велик, князей, а потом царей, как прежде оно чтило татарских ханов, покровителей христианства, начиная с Чингисхана, не за то, что они в силу судеб владыки на земле, а за то, что они всегда признавали за ними их древнее священное казачье право «хазака», свободу личности, быть независимыми, никому не подвластными в пределах их владений. Это право за ними торжественно признал Грозный царь в 1552 г., по взятии Казани, и дал им на это грамоту. Последующих царей они считали сберегателями этого права и за это их чтили и давали им помощь в борьбе с их общими врагами^{423}.

Царь Алексей Михайлович, под конец своей жизни, уступая Боярской Думе, в 1671 г., а потом Петр I в своем непомерном самовластии, нарушили это священное казачье право и низвели казачество, главным образом последний, а потом и его преемники, на степень служилого народа, с правами и обязанностями иррегулярных войск.

Разрушив эту, веками спаянную военную общину, с своим историческим укладом жизни, по развитию стоявшую далеко выше рабской московской Руси, царь взамен ей ничего не дал, кроме массы инструкций, регламентов и указов, совершенно не применимых к военной жизни казаков. Все жалованные им Войску бунчуки и знамена сгорели в г. Черкаске во время страшного пожара, когда погиб и ценный войсковой архив с древними историческими актами, царскими грамотами и петровскими указами.

Царь коснулся также и церковного управления казаков и, желая изъять из ведения Войскового Круга все духовные дела, именным указом 2 июня 1718 г. повелел Иностранной коллегии, в ведении которой в то время состояло войско Донское (с 1721 г. оно перешло в ведение Военной коллегии), чтобы все донские монастыри и церкви, а также монахи, священники и церковные служители были подчинены Воронежской епархии.

Получив о том грамоту из коллегии, Войско пришло в смущение. До того времени, по старому войсковому праву, всеми церковными делами на Дону ведал Войсковой Круг и никаких епископов, как начальствующих лиц, не признавал. Однако, уступая царскому повелению, Круг согласился по церковным делам быть в непосредственном ведении Правительствующего Синода, о чем возбудил соответствующее ходатайство. Царь эту просьбу отклонил^{424}. Он думал, что достаточно одного его повеления, чтобы разрушить вековой уклад духовной жизни целого народа, правда, уклад своеобразный, отличительный от византийско-московского, но освященный веками. Он ошибся. Донские казаки, как и в старое время, продолжали в кругу своем, по станицам и в самом г. Черкаске, избирать из среды своей достойных лиц и поставлять их в духовное звание, предварительно посылая их для рукоположения в другие, но не Воронежскую, епархии. Так продолжалось это почти до самого конца XVIII в. Не только войско, но даже станицы, иногда недовольные присланными им священниками, лишали их места. Преосвященный Тихон, епископ воронежский, в 1765 г. доносил синоду, что «войско Донское и ныне, самовольно властвуя, в духовныя дела вступает, в церквах в дьячки и пономари определяет и грамоты дает. Посвященных в стихари собою отрешает, в казаки записывает и священников (из других епархий) к себе собирает». Около того времени священник Терновской архангельской церкви за донос о старообрядцах был станичным атаманом и казаками забит в большую колоду и отослан в Войсковую Канцелярию. Войско настаивало, чтобы воронежский епископ до детей донского духовенства не касался, «потому что духовные причетники, как говорится в представлении, производятся из казачьих детей». Для обучения их, а также детей священников, дьяконов «и прочих церковных детей» на Дону имелись уже школы с самого начала XVIII в. В1746 году грамотой Елизаветы I разрешено открыть в г. Черкаске духовную семинарию^{425}. Неизвестно, в том ли году было открыто это учебное заведение или в следующем, но только в 1757 году при атамане Степане Ефремове оно уже существовало.

Петр I, идя навстречу казаков в удовлетворении их религиозных нужд, в бытность свою в Черкаске, в мае 1709 г., хвалил их за начатую уже постройку нового кирпичного собора, заложенного еще в 1706 г., сам положил на стены его несколько кирпичей и залил их известью^{426}. В том же году он прислал в этот собор большое Евангелие в тяжелых серебряных, вызолоченных досках, украшенных разноцветными камнями, с надписью своего дара и года.

Собор этот, существующий до настоящего времени, окончен постройкой в 1718 г. и освящен 1 февраля 1719 г. В 1730 году построена своеобразной, красивой архитектуры соборная колокольня, сохранившаяся в целости до настоящего времени.

Донские казаки отличались искренней, сознательной религиозностью, но эта религиозность, простая, прямая, не укладывалась в рамки тогдашних духовных воззрений московской Руси, слепо следовавшей букве позднейших византийских церковных уставов; иначе говоря, — Москва не понимала казачьих религиозных воззрений и относилась к ним отрицательно.