Всеволод Нестеров тайна медальона дымниковых роман фантастика
жүктеу/скачать 441 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- * * * Высочайшее Повеление Великого Трона Таскона Милосердного и Тронариев, опекающих Свет и Добро в Галактике, именуемой «Млечный Путь»
- Г Л А В А 3
Планетарное Содружество звезды Эйдос включает в себя три планеты: Спонту, Спрута и Джету. Все три планеты - «живые», то бишь освоены и заселены спонтианами. * * * «Жёлтый карлик» (наше родное Солнце) руководит движением девяти планет. Из них только одна Земля является живой и одухотворённой планетой. Остальные - Марс, Венера, Меркурий, Юпитер, Сатурн, Уран, Плутон, Нептун - мёртвый капитал Вселенной. Г Л А В А 1 ПЕРЕД ВОСХОДОМ ТАСКОНИИ . Над спящей, закованной в листовое серебро Вестой владычествует ночь, насыщенная щедрыми разливами нежно - розового света, исторгаемого искусственными «лунами» - Лабией, Бриггом и Фастой. Вдоль пустынных улиц, то опускаясь к цокольным поясам сабрианских небоскрёбов, то взмывая вверх к их хрустальным кровлям - чашам, скользят, словно добрые сказочные призраки, цепочки белоснежных крылатых лотосов (бабелий), одаривая тонким, прохладным ароматом раскрытые настежь окна. В подвальных офисах зданий - исполинов, в лабиринтах голубых музыкальных труб, деловито снуют пушистые, с нежными, бархатистыми пальчиками роботы - настройщики, готовя миллионы золотых струн к величаво - торжественному звучанию «Прощальной кантаты». Канут в Бездну таинственных хроноэнергий5 два оставшихся до рассвета сабрианских ипра (земных часа), и над невидимой сейчас линией горизонта засветится робкой лазурью макушка Голубого гиганта Тасконии - сабрианского Солнца. Приветствуя восход Светила, ударят со шпиля сабрианского Храма Галактических жрецов часы, ударят неторопливо, с достоинством, словно объятые судьбоносными раздумьями о Сути Бытия в бесконечных просторах Божественных хроноэнергий. . .И наступит славный День жертвования собою во имя Счастья тех, кто обитает за пределами Тасконского Кольца. . .Но это - только через два ипра. . .А сейчас армады головокружительных бабелий, под предводительством строгих роботов - цветоводов, плавно разворачиваются в сторону окраин, к бассейнам, опоясанным розовым мрамором. Там, на агатовых водных гладях «живые» цветы проведут свой дневной отдых. Пушистые настройщики золотых струн бесшумными ватажками покидают голубые лабиринты небоскрёбов. . .Хрустальные кровельные чаши собирают на своих внутренних поверхностях последние капли студёной предутренней росы, чтобы насытить холодной влагой замурованные в стенах небоскрёбов росоводы. И этой живительной прохлады хватит на весь знойный день тем, кто утром прибудет в великолепные служебные апартаменты из загородных зон вечернего отдыха и ночных сновидений, дабы трудиться на благо Галактик, свято исполняя заветы Мировой Души и Всеобъемлющую Волю Великого и Незримого. * * * Лучезарный зал. В центре его, на возвышении из белого мрамора - величественная фигура Таскона Милосердного, Великого Галактического Трона. . .Зал полнится Тронариями6 в белоснежных одеяниях. -Братья! - произносит с возвышения Великий Трон. - К нам коленопреклонённо взывает Верховный Магистр трех планет звезды Эйдос Толл Рэтт. Взывает о ниспослании гибнущей цивилизации спонтиан Нашего Судьбоносного Решения, - Таскон Милосердный направляет жезл на светящийся лазурью экран. - Тронарии ! Читайте, думайте, решайте! В ваших руках - Судьбы живых, разумных Сутей, их Настоящее и Будущее. . .Я жду! Золотом по небесной лазури экран высвечивает Послание Верховного Магистра спонтиан Толла Рэтта: «О нас,спонтианах: Гениальные технократы, беспощадные покорители Природы, обнищавшие Душами и Сердцами, мы балансируем на грани вымирания нашей цивилизации. Последние две стадии7 нашей истории мы с упрямством джетианских ослов загоняли собственные души на задворки наших «Я». Ради безжалостных, оголтелых «Покорить» и «Добыть» спонтиане изгоняли вон заветы Первоматери нашей - Мировой Души: быть извечно в Доброте и Милосердии друг к другу и Природе .Сегодня мы - исчадия презирающего все и вся ТЕХНОКРАТИЗМА, исчадия с разумами Гениев и с душами одноножек, пожирающих в смраде исполинских технокомплексов друг друга и самих себя! . . В неистовом стремлении «Познать» и «Покорить» мы бездумно растрачивали дарованные нам Всевышним красоту и величие душ. . .Истинная Любовь и Нежность, Доброта и Милосердие, благоговейное отношение к Поэзии, Музыке, Живописи и Скульптуре - весь этот бесценный дар Небес был оскорбительно принижен двумя поколениями спонтиан. . . Самонадеянно уповая на свой гигантский коллективный Разум и могучую технику, мы бросили вызов Разуму Высшему, отметая как ненужное многие его законы и заветы. Сегодня ОН жестоко наказывает нас за содеянные прегрешения, ввергая гениев ума в пропасть духовного уродства. Высокочтимые Вершители Судеб - Великий Трон и верные заветам пращуров Тронарии! По Милости Вашего Высочайшего Провидения, в лабораторных комплексах Трёх Пирамид на планете Спонта были успешно завершены уникальные опыты по воссоединению изъятых из земных реалий трёх высокоразвитых духовных Сутей из рода Дымниковых и Сутей Жриц Храма Пращуров спонтианских - с благой целью создания новой, духовно одарённой цивилизации «спонземов». Просим Вашего Высочайшего Согласия на массовое изъятие с планеты «Земля» достойных мужских Сутей для воссоединения с избранными Сутями спонтианок. От имени Совета Старейшин Планетарного Содружества звезды Эйдос Верховный Магистр Т о л л Р э т т.» * * * Высочайшее Повеление Великого Трона Таскона Милосердного и Тронариев, опекающих Свет и Добро в Галактике, именуемой «Млечный Путь»: « Для спасения грядущих поколений спонтиан от духовного уродства разрешаем Совету Старейшин Планетарного Содружества звезды Эйдос продолжить деяния по изъятию достойных мужских Сутей с планеты «Земля». От имени Совета Тронариев Великий Трон Т А С К О Н Милосердный .» Г Л А В А 2 «Т Е М Н О Г Р А Д» Над спящим, закованным в сталь Темноградом владычествует Мрак. . . Сквозь густые облака чёрных паров едва - едва проглядываются очертания гигантских сооружений строгих геометрических форм - усечённых пирамид, кубов, многогранников. Они фосфоресцируют слабым инфра-фиолетом, не пронзающим Тьму... Прямые, широкие улицы подобны чёрным, как тушь, рекам, сливающимся воедино на необъятной, пустынной площади перед капищем - гигантской усечённой пирамидой. На вершине пирамиды высится огромная статуя всадника на крылатом драконе. В руке всадника - факел, порождающий инфра- фиолетовое свечение, подвластное Мраку... Вязкое безмолвие тьмы внезапно разрывается какофонией угрожающих звуков, издаваемых огромными трубами незримого исполинского органа. Какофония постепенно переходит в торжественный марш, не заглушаемый тяжёлой поступью тысяч и тысяч ног, обутых в железо... Дворцовую площадь заполняют бесчисленные колонны воинов-войдов, закованных в бронелаты. Их пепельные лица, одинаковые в своей угрюмости и безжалостности, выражают твёрдость и безоговорочное послушание...Над океаном воинствующих колонн колышутся зловещими роями скопища «точечных бестий» - послушных войдам (и люто их ненавидящих!) союзников... На большой чёрный куб в центре площади поднимается Верховный Командор войдов - Гаргон Беспощадный. Вскидывает руку...Воины замирают, настороженно замолкают «точечные бестии». В наступившей тишине гремит голос Гаргона: - Беспощадные, преданные мне воины Мрака - войды и вы, наши верные союзники - «точечные бестии»! Слушайте и запоминайте! В планетарной системе Жёлтого Карлика - «Солнца» появились эмиссары спонтиан - цивилизации трех, подвластных нам планет звезды Эйдос - Спонты, Спрута и Джеты. Целью спонтиан - не без тайного согласия Тронов - является изъятие из земных реалий Светлых и Добрых Начал и подавление ими так называемых переизбытков Тьмы и Зла в системе звезды Эйдос. Подобное, опасное для нас нарушение Тронами Вселенского Закона о равенстве Света и Тьмы, Добра и Зла наблюдается и в созвездиях «Скорпиона», «Большого Пса» и «Южного Креста». Вам, воины Мрака, и вам, свирепые «точечные бестии», предстоит благородная миссия - безжалостное уничтожение излишков Добра и Света в этих регионах. Повелеваю отбыть: когортам Рея Сторра - к созвездию «Скорпиона» ; когортам Гага Тина - к созвездию «Большого Пса»; когортам Крулла Шимма - к созвездию «Южного Креста». Славным «точечным бестиям» высочайше повелеваю: беспощадно уничтожать в регионе Жёлтого карлика - Солнца все летательные аппараты эмиссаров планетарной системы звезды Эйдос. Вперёд, мои храбрые воины! С вами - Властелин Тьмы! Г Л А В А 3 ОРАНЖЕВЫЙ ИНЕЙ Борт лабораторного модуля, дрейфующего в режиме «Готовность №3»8 над заснеженными кольцами великолепного Сатурна... ...С мелодичным звоном раздвинулись серебристые створки внутреннего отсека Магистра транспсихологии Вии Флавии. В образовавшемся проёме выросла атлетическая фигура Зема, склонилась в приветственном поклоне. - Что стряслось, мой славный «биороб»? - поднялась с пуфика сидевшая за изящным столиком Вия. - Твой визит необычен...Сейчас над Спонтой ночь, пора волшебных сновидений, а мы с тобой, - она улыбнулась, - спонтиане. Зем приблизился к столу, протянул владыке космограмму. Усмиряя бас, произнёс: - Только что... С антенны «Экстра»... От Вашего отца... ... Вия ещё и ещё раз вчитывалась в беспощадные слова отца - Верховного Магистра Толла Рэтта: «Вия! Через десять земных суток к вам пришвартуется скоростной минишлюп «Спрут», способный разместить в себе только саркофаг с биообъектом 4, тебя и старшего биоробота Зема. Остальное : лабораторный модуль и сорок единиц обслуживающего персонала - ликвидировать. Ибо в регион Сатурна, со стороны Малого Магелланова облака, стремительно идёт пикообразное скопление «точечных бестий». Точки предадут персонал долгой и мучительной смерти. Молю Эйдоса, чтобы минишлюп «Спрут» опередил беспощадных бестий не менее, чем на сутки... Если Эйдос отвернётся от нас, ликвидируйтесь все и немедленно - при появлении фиолетовых шаров вблизи Сатурна. Отец». Вия отложила космограмму в сторону. Хотела было заняться коротким отчётом о проделанной во имя спасения Спонты работе, но... Молнией вспыхнувшие мысли о муже и сыне - землянах остановили...Сейчас они стали её болью, болью глубокой и острой, ибо неземная - в прямом смысле этого слова - женщина полюбила два земных существа. Полюбила, чтобы потерять их... Кто может понять эту боль? Боль Вии Флавии, спонтианки, ставшей на Земле Юлией Дымниковой? Отец?.. В ней внезапно заговорила землянка - как можно предать сорок безответных и верных биороботов?! Она закрыла глаза... Муж был рядом...И от этого страдания только усугублялись. Его ауру обнимали стенки вакуумблока, а тело оберегал саркофаг...Что будет с ним далее - решит Малый Совет Магистров. Она не имеет права вмешиваться и просить магистров оставить его рядом с ней. Как бы ни стремилась сердцем к землянину, пробудившему в ней неистовство желаний и нежную привязанность эемной женщины. Она должна руководствоваться разумом. Сын... Вия застонала... ... А сын мотался челночком вдоль ажурной чугунной ограды особняка графини Васиной. Ежеминутно приостанавливаясь, тянул из кармана жилетки золотую луковицу прадедовских часов и тыкался в неё примороженным носом. Сокрушённо качал головой - Оленька опаздывала уже на сорок минут. Ах, Оленька... Первая любовь, первые радости... Но и первые страдания... Мотание по снежной, скрипящей под ногами тропе возобновлялось... А она всё не шла...Думал ли Олег в эти мгновения об отце, помнил ли мать - ведь он лишился её в пятилетнем возрасте? Вряд ли...Молодость и первое свидание делают нас глухими к чужим страданиям... Даже - близких людей. * * * Вия на коленях стояла перед саркофагом, с нежностью и надеждой гладила ладонями хрустальную, окаймлённую тяжеловесным золотым поясом крышку. И умоляла, умоляла Эйдоса... * * * Зыбкий оранжевый свет стал робко пробиваться через иллюминаторы... Тело Вии Флавии, лежавшее навзничь, пошевелилось... Медленно, словно в горячечном бреду, Вия открыла глаза, в глазах - боль, страдание, недоумение... Смежив веки, она надолго затихла, вспоминая, как страшный сон, возникшие минутами ранее в огромном потолочном иллюминаторе фиолетовые шары, подобные снующим свирепым пираньям...Потом...Что было потом, она помнила смутно, больше воспринимала телом. И ещё - неразборчиво слухом... Громаду лаборатории трясло словно берёзовый листок, угодивший в круговерть придорожного вихря... Грохот, треск, ужасающие крики биороботов... Она попыталась встать... Тщетно. Сорвавшаяся с полуопрокинутого саркофага крышка намертво припечатала её ноги к залитому жидкими солями Марка Стива9 полу... «Что это?.. О, ужас...!» Вия вывернулась гибким телом, чтобы не видеть более... это, неприемлемое разумом, страшное... Из полуопрокинутого саркофага, лишённого живительных питательных растворов, судорожными рывками, словно механическая кукла, поднимался биообъект 4...Коричневые потёки растворов на каменном лице горбившегося землянина, подсвечиваемые оранжевым светом, делали это лицо диким и страшным. В раскрытых безумных глазах трясущейся биомассы, выхолощенной от импульсного кольца10и ауры11,мерцало неистовство голодного зверя... Лишённое питательных солей тело жаждало (чтобы жить!) пищи и тянулось туда, откуда исходили манящие запахи растворов - к лежащей в остропахнущей, вязкой лужице женщине... - Зем!.. Зем!..Разблокируй Ауру объекта 4...Умоляю...Умоляю, Зем! Скорее... Крик захлебнулся...Вия обречённо закрыла глаза... Что - то коснулось её колен. Она в ужасе распахнула глаза и сразу же успокоилась - муж лежал рядом, головой на её коленях. Он был мёртв - длительное отсутствие солей сделало свое чёрное дело. Чёрное ли? * * * Блоксхемы полупарализованного Зема отмирали... Голос Владыки слышался смутно, урывками: «Зем...Зем...Раз... Раз... Разблокируй... Ауру...Ауру...Объекта 4»... Превозмогая чудовищную слабость, он поднялся на ноги. Покачиваясь, доковылял до сейфа - блокиратора аур, открыл его. Отмирающей рукой рванул на себя хрустальную ручку... Из хрустального рожка на оголовнике блокиратора появилось нечто - яйцеобразное, расцвеченное в золотисто-голубые тона облачко... * * * « Что со мной?.. Откуда такая лёгкость в моём... Бог мой!.. Я бестелесен!.. Бред?.. Сон?.. Или смерть?.. Тогда почему во мне живёт способность воспринимать и мыслить?..» Облачко покачалось над сейфом и плавно устремилось вверх. Под сводом лаборатории замерло голубоватым зайчиком. « Это женское тело внизу... Кто она?.. Как странно и непривычно одета...Она мертва?.. Почему я так спокоен?.. Почему не схожу с ума?.. Моё тело...Это же неестественно... Это безумие... Видеть себя...вне себя...» Исковерканный модуль медленно заваливался на корму... Рука женщины, закрывавшая лицо, соскользнула на пол. Голубой зайчик под сводом лаборатории замер. Потом метнулся вниз. К Юлии. Над её виском трепетал в ожидании такой же голубой зайчик. * * * Олежка огорчённо прижался спиной к холодной, искрящейся блёстками чугунной ограде...Оленька не шла... Опустив голову, он бездумно заскользил глазами по утоптанной, покрывшейся тонким ледком тропинке. Оленька не шла... Прошло ещё полчаса...Еле слышно заскрипел снег.. Оленька! В белых валеночках, в белой шубке и в белом беретике! Стоит в начале протоптанной им за полтора часа тропинке, стоит, притоптывая ножками, и улыбается... - Оленька, родная! - орёт он на всю Малую Бронную и мчится сломя голову навстречу беленькому чуду. - Прости, Олежка, - кладёт она ему на плечи маленькие ручки в беленьких варежках. - Курсы нежданно - негаданно посетила Великая княгиня, пришлось задержаться... Он очумело тянется к её лицу своим, подмороженным носом, хочет немедленно и впервые поцеловать её в улыбчивые губки. Она слегка отстраняется, снимает варежку и мизинчиком прикасается к его носу, чуть - чуть и нежно отталкивает его лицо от своего... Гладит тёплой, маленькой ладонью всю его поглупевшую от счастья физиономию, тихо шепчет: - Не торопись, Олеженька, потерпи немножечко...Всему своё время. Шёл год 1916 - ый, наматывая на колесо истории судьбы людские. * * * Шли годы... Оранжевый иней пеленал узорчатой кисеёй Сатурнианской стужи всё, что сохранилось в полуразрушенном лабораторном модуле: растерзанные тела биороботов, изуродованное тело Зема... Спокойное, прекрасное лицо Юлии, её руку на поседевшей голове Глеба. Лишь два голубых зайчика у огромного потолочного иллюминатора не были подвластны ни оранжевой смерти холодом, ни быстротекущему Времени. Ибо они не понимали, что такое Смерть и что такое Время. Ни то, ни другое для них не существовало...Но им было ведомо иное: голубые зайчики - Ауры Юлии и Глеба - полнились истинным счастьем, счастьем - быть рядом всегда, счастьем, не терзаемым ожиданием Разлуки. Конец второй части Часть третья ЗААМИНСКАЯ ЗОНА Г л а в а ! РАЗБОРКА Сергей Корсаков, он же Пахан, он же Корсар, поперхал кадыкастым простуженным горлом, сварливо пожевал тонкими старческими губами и с ленивой хрипотцой сообщил: - Сыч по утрянке наведывлся, стукнул про «сквозняка» 12 из четвёртого барака... Кто-то из наших, - Пахан потёр ладонью щетинистый подбородок, - его на пику насадил. Четвёрка лагерных иерархов - Икона, Сига, Мора и Валет, возвышавшаяся напротив Пахана на горке угольных брикетов, блудливо зарыскала глазами по стенам и потолку лагерной котельной, заелозила ватными штанами по угольной куче и, накалившись как перекормленный брикетами котёл, замерла. - Та-а-ак.., - протянул Корсаков и, слегка радуясь, заговорил: - Коль на ваших «партретах» наколото «не убий» , «сквозняк» на совести одного из вас. Даю сто из ста! За свои шестьдесят восемь лет я ошибся лишь дважды. На стыке девятнадцатого и двадцатого веков, когда влюбился в портмоне купца Сидельникова, и-и-и... в одна тысяча девятьсот.., - Корсаков на мгновение задумался. Его, ещё не растратившие чистой голубизны , глаза выплеснули на иерархов лёгкую грусть. - Впрочем, это не для вашей исковерканной нравственности... Слишком сложно и тонко... (В 1940-ом году рядовой снабженец, красавец и половой террорист Сергей Корсаков - за не особо крупные размеры при махинациях с чёрной икрой и мехами - пристегнул к своей образцово - показательной биографии советского служащего пятнадцать «стопоров»13 отсидки и всё - по причине пылкой любви к профессиональной проститутке Иннес Вадро ( по паспорту Инке Ведерниковой). Та обожала меха и чёрную икру, и Корсаков не мог ей в этом отказать.) - Ну, так как? - прохрипел Пахан. Иерархи не откликнулись. Вверху, упрятанная под пыльным колпаком и зарешеченная, тускло помигивала лампочка, дожёвывая свои утренние ватты. Глухо и уютно гудело в котельной топке. Уголовный квартет иерархов кис в благостной отрешённости от мира сего, деланно равнодушно внимая Владыке Забайкальского уголовного мира. Пахана закоробило в злом, рваном кашле, и иерархи поняли - играть в молчанку дальше теряло всякий смысл. - Моя работа, Корсар, на мне - кровь, - шевельнул окладистой бородой богомаза квадратный Тимофей Иконников. Короткие волосатые пальцы его мелко подрагивали. Он снова угрюмо замолчал, теребя окладистую бороду. Чахоточный Мора скалил с самого верха брикетной пирамидки жёлтые лошадиные зубы. Склонившийся к интеллигенту Валету Сига что-то нашёптывал ему на ухо. Наливаясь психом, Корсаков снова насел: - Или вы,голуби мои, запамятовали : в Зааминке - ни одной мокрухи! Короче, господа иерархи - поскольку налицо дисциплинарный демарш и подрыв моральных устоев зааминской уголовки, постольку я официально, в вашем авторитетном присутствии, освобождаю Икону от обязанностей вице-пахана! Вопросы ? Предложения? Апелляции ? - Пахан, - заговорил наконец Валет, - по Иконе перебор корячишь. Он этого «сквозняка» за дело упокоил. Корсаков нахмурил редкие зеленоватые брови и хрипло проговорил: -Чего же он, сердешный, молчит как партизан на допросе? Неунывающий даже в преддверии скорой смерти Мора хохотнул: - Борода обидемшись! Если хочешь что надыбать, пощекочи Сигу . Он в курсе - рядом с Бородой и «сквозняком» торчал на вечерней баланде. Пахан зло покосился на Сигу, прикрикнул повелительно: - А ну, выкладывай, что знаешь! Сига страдальчески поморщился, вытащил из карманов фуфайки руки, поширкал грязными ладонями по коленям и неторопливо начал: - Ну-у, вобчем дело так было... «Сквозняк» энтот вчерась, аккурат опосля обеду, усёк иконину Библию у ево на нарах... Деда как раз в бараке не оказалось... Ну, фраерок и спроси у меня, дескать, чья ента книжица на нарах высвечивает. Я ему вежливо, без мату стучу - мол, Икона ей хозяин. Ну тады, гуторит «сквознячок», сделай намёк Бороде, штоб он золотишко с корок сковырнул и на ужине, без лишнего шухеру, вот в енту хазу определил. И кажет мизинцем на свой карман. А ежели, говорит, твой архимадрит начнёт пятиться, то, говорит, кой-чего ноздрёй нюхнёт! И тягает из кармана финарь... Сига откашлялся и продолжил: - Ну, а дале «сквознячок» тот отчалил из барака, а к вечеру дед нарисовался. Я ему всё, как есть, и высветил... А тут как раз и ужин. Погребли мы с Иконой в столовку. И Библия при ём, под мышкой. Пришли. Бросили якоря. Сидим, баланду хлебаем. А фраерок аккурат напротиву деда обретается. Вытянул плат и по усикам им ширк-ширк. Опосля вежливо так стучит Иконе: «Вы, дедуля, ультиматум мой слышали ? Так вот - окладик вашенский вот в енту хазу положите» . И на карман свой кажет. Икона тожеть мазу держит и тожеть вежливо, без мату выспрашивает: «Прям чичас положить, внучек?» Фраерок деду стучит - мол, прям чичас можете, и тягает из кармана медальён на цепочке, место освобождает, гад! Одной, значица, рукой медальён перед носом у Иконы закрутил, другой - финарём по своим усикам заширкал... Ну, Икона посунул миску в сторону, тяганул Библию из промежности коленьев и уставил её под бороду. Подержал её там чуток, опосля зубьями скрипнул и уложил книжицу «сквозняку» аккурат вдоль пробору. А в ей, ентой книжице, с четверть пуда. Фраерок энтот и лёг в баланду усиками. А из евоных ноздрей красные пузыри полезли.. Мы ево запрокинули, глядим, а финарь-то евошный прям в горло ему вошёл, по самую рукоять... Вобчем, не виноватый Икона. Фраерок сам себя прикончил... Так что, здря ты его, отец... А медальён энтот Икона реквизировал. - Та-ак.., - Пахан припечатал ребро ладони к крышке стола. - Икона, подь сюда! Иконников шевельнул квадратным телом, неторопливо съехал с угольной пирамидки и вразвалку, по-медвежьи, приблизился к Пахану. Тот глухо проговорил: - За прокол каюсь . Забудь, Тимофей. А медальон клади сюда. - Он кивнул на столик. Икона потащил из-за пазухи медальон, молча положил его. - Иди, присядь, - предложил Корсаков, с интересом вглядываясь в строгие серебристые линии, в играющие позолотой фигурки и в россыпь значков на пластине медальона. Зажмурился. Пластина искрилась, нежной и чистой лазурью переливалась крупнозвенная цепочка. - Занятная вещица - пьянит и душу рвёт, - пробормотал Корсаков, снял очки и тихо спросил: - Как думаешь, Валет, откуда эта колдовская штуковина ? Умный и неисправимый вор экстра-класса Георгий Валетов недоумённо пожал плечами. - Вот что, Валет, - водрузив на место очки, поднялся из-за столика Корсар. - Переправь-ка этот медальон Дымникову, он дока, пусть помозгует. Через пару дней верни. Лично мне! Да не финти! Валет обиделся: - Я, Корсар, махровый материалист, посему мистика меня не интересует. Так что, обижаешь. - Ладно-ладно, не ершись. Вернёшь мне медальон, как только у Олега Глебовича надобность в нём отпадёт. Себе оставлю - уж больно за сердце царапает. Г л а в а 2 ВРАГИ НАРОДА Сержант Кравченко расстегнул полушубок, втянул живот и потащил из-под новенького поскрипывающего ремня толстый пакет в газетной обёртке. Прошёл в конец барака и склонился над крайней койкой. Потряс за плечо спящего Дымникова... Профессор глубоко вздохнул, открыл глаза и неторопливо повернулся на спину. Узнал синеглазое лицо дежурного сержанта. - Что стряслось, Серёжа ? - Да вот, Олег Глебович, уголовники вам передали. - Кравченко положил свёрток на тумбочку и просяще уставился детскими глазами на Дымникова. - Ладно-ладно, младень, - улыбнулся Дымников, - дуй к своим телефонисткам. За блок не беспокойся - присмотрю. - Спасибо, Олег Глебович. Я - на пару часов. Чайник на буржуйке, колбаса и сахар - за приёмником. - Замётано, городовой, - Дымников спустил ноги на пол. - Лети, сержант. Осторожно ступая по надраенному до блеска полу, Кравченко направился к выходу, затем обернулся и окинул взглядом два ряда коек со спящими «врагами народа». Тихо открыл дверь и вышел. Дымников привычным движением сунул ноги в огромные шлёпанцы с укороченными голенищами и встал. На соседней койке беспокойно заворочался адвокат Рубинсон, почмокал, что-то пробурчал и неинтеллигентно захрапел. Лежащий на следующей койке поэт Барат Ишанкулов повернулся на бок и страдальчески поморщился. Пожаловался: - Радикулит замучил. На спине лежишь - долбит, на боку - тоже. - А ты на живот катись, - тихо посоветовал Дымников, - сразу легче станет. Барат осторожно переместился на живот и замер. Через несколько минут усеул. Глубоко и спокойно - словно ребёнок, выплакавший до дна незаслуженную обиду. Поправив на нём одеяло, Дычников тяжело вздохнул . Вгляделся в лицо спящего. Тонкое, смуглое, оно было похоже на девичье. Совсем ребёнок, грустно подумал Дымников , и уже - «враг народа». За одно-единственное стихотворение, которое прочёл однажды своему другу Масуду, тоже - поэту: «Ученье - свет, а неученье - тьма. Путь к счастью озаряет свет ума. Вождям не превратить в рабочий скот Вооружённый знанием народ.» Прочёл и вынес себе приговор: десять лет по статье 58. Напоенный чёрной завистью Масуд давно ждал своего часа. Дымников засунул присланный ему свёрток в карман ватных штанов и прошёл к двери в дежурку. Переступил порог и, прикрыв за собой дверь, прислушался к тишине. Заабажуренная бумажным конусом «сотка» ярко освещала с низкого потолка служебный столик у окна. Промежуток между оконными рамами был наполовину заполнен опилками, поверх них сиротливо лежали синие, зелёные и красные бумажные цветы - творение художника Горелова, получившего десять лет отсидки за карикатуру, похожую на Берию... Левый верхний угол окна бронировал лист кровельного железа. Пронизывая его, наружу «козьей ножкой» высовывалась труба от буржуйки. Буржуйка деловито гудела, источая малиновыми боками благодатный жар. На печурке стоял полуведёрный чайник. Высвистывал в унисон старенькому радиоприёмнику весёлое и бодрое: «Наш паровоз вперёд летит...» Увлажнённое изнутри стекло приоткрытой форточки на глазах затягивалось белёсыми прожилками измороси. Освежающие клубы студёного воздуха зримо втягивались в наполненную печным зноем комнатушку. Дымников отодвинулся от окна и замер, не сводя глаз с неестественно чёрного кусочка ночного зимнего неба. Чётко и ясно из немыслимых глубин космоса смотрели на него глаза матери , отца и сына Серёжи. - Что-то не в меру я стал слезливым, - тихо проговорил Дымников, вытирая ладонью увлажнённые глаза. Вернувшись к столу, опустился на обшарпанный стул и вынул из кармана свёрток. Разворачивая его, улыбнулся - что-то опять приготовил ему Корсар, глубоко уважавший профессора за его деликатность и обширные познания. Среди тоненьких школьных тетрадок - Корсаков постоянно снабжал профессора бумагой - что-то блеснуло. Зазвенело нежно. Дымников задохнулся от радости - медальон ! Семейная реликвия рода Дымниковых, бесценный медальон, отнятый у него позавчера новоприбывшим этапником-вором, снова вернулся к нему! Так вот почему он так ясно почувствовал тепло родных глаз... Яркий круг света от «абажура» внезапно угас. Приглушённый голос Руслановой, вкрадчиво выводивший про «валенки», отмер. По стенам и потолку дежурки заметались серебристые сполохи. Медальон плавно поднялся со стола и завис на уровне глаз Дымникова. Дымников удивлённо откинулся к стене и широко открытыми глазами приник к серебристому лучику, потянувшемуся из медальона к его переносице. Он не испытывал страха, но и желания что-то предпринять в нём тоже не возникло. Серебристые сполохи продолжали метаться по дежурке, изредка перескакивая с потолка и стен на высокие залысины профессорской головы... Голова обессиленно склонилась к плечу и кому-то закивала. Лежавшие на столе руки мелко задрожали... * * * - Что за чертовщина? - удивился Кравченко. - Везде свет, а в дежурке - темень. Сотку я только вчера у завхоза выклянчил. Кравченко ускорил шаг. Приблизившись к бараку, неожиданно замер - через окно дежурки просачивалось что-то несуразное и пугающее. Просочившись, зависло над заснеженной крышей. Потом задёргалось вверх - вниз, как поплавок при клёве. - Неужто шаровая? - удивился Кравченко. - Зто зимой-то? Появившийся было страх постепенно исчез. Кравченко сделал несколько шагов к бараку, надеясь получше рассмотреть ЭТО. ЭТО, меж тем, прекратило нырки и обрело форму трёхслойного яйца. Верхний слой был золотистым, средний - голубоватым и словно дышал, нижний - алел, переливаясь. Заскрипела входная дверь. Согнувшаяся фигура выскользнула из барака и шустро засеменила по утоптанной снежной тропинке в сторону уборной . Кравченко беззлобно чертыхнулся и снова повернул голову к «ёлочной игрушке».Она исчезла. - Чудеса! - выдохнул Кравченко и невольно закрыл глаза - за окнами дежурки ярко вспыхнула сотка. Он заторопился в пристройку. Рванув на себя дверь, увидел застывшего за столом профессора. - Опять приступ! - Кравченко подбежал к Дымникову, обнял его и прижал мотающуюся крупную голову к груди. - Вот сволочной осколочек! - жалея профессора, подумал он. - Десятый год человека в дурь кидает. Профессор обмяк. Кравченко внимательно вгляделся в его блуждающие глаза. - Пойдёмте в барак, Олег Глебович, приляжете. Дымников глухо откликнулся: - Да-да. Так есть... Кравченко довёл его до койки и уложил в постель. Немного постоял, осмысливая - в глазах профессора он увидел что-то странное, неживое. * * * Фосфоресцирующий призрак мчался к Сатурну, освобождая себя от памяти прошлого. Призрак не знал, кто и с какой целью дал ему эту неизмеримую ничем земным силу - перечёркивать в себе оставляемое земное. Сожаление не терзало его. Прошлое - радостное и печальное, значимое и рядовое, далёкое и близкое - уходило из него безболезненно. И неописуемая радость детского пробуждения в день праздника, когда под подушкой лежит что-то необыкновенное, незаметно спрятанное рукой мамы; и новизна сладких, будоражащих душу и тело ощущений, когда украдкой от посторонних глаз покрываешь поцелуями головокружительно пахнущий Оленькин берет; и неповторимое чувство единения с земными одуванчиками, рассыпанными по травянистому покрову на берегу небольшой речушки; и умиротворённое состояние твоего земного «я» у ночного костра в заросшей кудрявым кустарником балке; и мигающие огненные глазки в остывающей золе, а под ней - душистые, необыкновенно аппетитные картофелины; и ... Призрак мчался к Сатурну и думал: «Странно, неожиданно и не мучительно уходит из меня Былое... Мать. Отец. Ольга. Сын. Друзья. Война. Зааминка. Синеглазый сержант. Странные события и создания из странного Прошлого. Было ли оно у меня?» Было, было, было, проникло в него откуда-то извне сразу, едва он усомнился. Было, было, было... Земное, земное ... То, что за пределами земного, прекрасно. ОНО - звёздный свет и звёздная радость, вечный поиск истоков Сущего, святое безумие Неистовых ! Сначала призрак пересёк внешнее кольцо Сатурна. Затем тихо спланировал в щель Кассини и устремился в малиновую пропасть. ... Тело профессора Дымникова дремало. Оно было наделено способностью исполнять несложные приказы, элементарно обезопасить себя от возможных бытовых травм и на элементарном, бездушном уровне предаваться воспоминаниям. Тело вспоминало, как отвратительно пахнет земля, когда тебе невмоготу, как ноет и кровоточит висок от малюсенького осколка, как взбунтовавшееся зрение прогоняет через себя видовой «капустник»: усыпанное звёздами небо, полоску леса, громаду светящегося конуса, несущегося сверху, чёрные сети, кроваво-красные шары, всплески пламени, вымахивающие из-за деревьев.. Тело бесцветно вздохнуло и бездумно затихло, равнодушно вспоминая - то фигуры в военной форме со свастикой на коричневых нарукавных повязках, то избитого партизана, которого допрашивал лысый, как яйцо, майор; то графин с водой, которым оно разбило это яйцо; то, как извиваясь и подтаскивая поочерёдно простреленные ноги, ползло двое суток к своим ... Возник перед телом и опухший от запоя следователь Агафонов, почерневший от злости: - Ты бы, сука, жены и сына- героя постыдился ! Не темнил бы насчёт общей могилы ! Не поганил бы память тех, кто в ней погребён !.. Кудашев, уведи эту курву старорежимную ! Пускай Зааминка падлу лечит ! Тело пошевелилось и подумало: « Чудно как-то... Словно проснулся, а встать не могу, не могу и глаза открыть... Хотя - зачем ?» * * * Осторожно, чтобы не бередить глухо ноющую поясницу, Барат повернулся на спину и попытался распрямить согнутые в коленях ноги. В боку предупреждающе стрельнуло. Стиснув зубы и стараясь не гнуться, он снова катнулся на живот и боязливо застыл в ожидании болевого тычка ... Слава Аллаху, обошлось - не кольнуло и не стрельнуло. Поясница наконец смилостивилась над измученным поэтом. Барат прижался небритой щекой к подушке, попытался уснуть. С койки, на которой лежал профессор Дымников, донёсся приглушённый стон ... Барат с трудом встал на четвереньки и медленно сполз на пол. Заковылял к Дымникову. Тот лежал навзничь, что-то бормотал, глядя в никуда расширенными бесмысленными глазами. - Олег Глебович, - прошептал Барат, - вам плохо ? Дымников не ответил. Его правая рука медленно сползла с груди, тяжело повисла, почти касаясь пола. Барат испуганно прислушался. Нет, профессор дышал глубоко и спокойно, значит - жив. Барат бережно поднял руку Дымникова и уложил ему на грудь. Увидел зажатый в руке медальон, с недоумением уставился на него чёрными миндалевидными глазами. - Вот уж истинно: « Не постигнет нас ничто, кроме того, что начертал нам Аллах !» - пробормотал он с радостным изумлением, потому что ясно помнил, как не далее, чем позавчера, подсаженный к ним в барак новоприбывший этапник-стукач , угрожая профессору финкой, отнял у него драгоценную реликвию. Знал он и про то, что этапника зарезали уголовники. Вчера, на вечерней шамовке ... Так откуда же взялся медальон ? Недоумевая и одновременно радуясь за профессора, Барат с усилием разжал кулак Дымникова и высвободил медальон. Осторожно приподнял с подушки его крупную голову и, надев медальон, бережно уложил его на груди профессора. В тусклом свете свисающей с потолка зарешёченной лампочки неожиданно ярко высветилась пластина медальона, и спустя мгновение к переносице Барата протянулся тонкий серебристый луч. Барат оцепенел. Странное явление не испугало его, однако начало заполнять душу беспричинной острой грустью. Неведомая сторонняя сила закрутила его мысли и волю в стальную пружину и направила на абсолютную непререкаемую необходимость отрешиться от всего земного. «Смерть, что ли, пожаловала ?» - равнодушно подумал Барат. Он тяжело поднялся и потащил своё безвольное, ставшее чужим тело к своей койке. Рухнул на неё. Потянулась бесконечная вереница воспоминаний : звонкая, светлоглазая речушка в горном кишлаке, цветущий урюк, запах горячих лепёшек из тандыра; мама, хлопочущая над казаном с аппетитной шурпой, соседская девочка Саноат на крыше, заросшей маками; громкий плач женщин, провожающих в дорогу мужей и сыновей, в страшную дорогу под названием «война»; тягучий скрип арбы, на которой уезжает отец; серая бумажка - «похоронка», крик бабушки Матлюбы ... Потом - общее ликование по поводу Победы, пополам со слезами и надеждой на чудо возвращения отца; школа в Газалкенте, радость от встречи с Ташкентом, куда он приехал поступать в строительный техникум; первые шаги в поэзии, первый сборник стихов - тоненький, в синей бумажной обложке; глаза друга Масуда, глаза, напоённые чёрной завистью, только тогда он этого не понял ... Ночной обыск в общежитии, испуг сокурсников, ужас и недоумение по поводу вопросов, задаваемых похожим на очковую змею следователем... Прошлое накатывало из временного далека, задерживалось на секунду-другую и уходило, чтобы никогда уже не возвращаться ... Измученное радикулитом тело Барата дремало, а его аура, приняв форму яйца, трепетала, готовясь в долгий, нелёгкий путь к далёкой диковинной планете, поставившей себе цель - спасение от бездуховности. Г л а в а 3 ФЕВРАЛЬСКИМ УТРОМ 1953 - ого жүктеу/скачать 441 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|