Встречи с замечательными людьми



бет5/14
Дата25.07.2016
өлшемі1.1 Mb.
#221064
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14
ЧАСТЬ V

АБРАМ ЕЛОВ
Абрам Елов был одним из замечательнейших людей, с которыми меня свела судьба в молодости и которые вольно или невольно оказали огромное влияние на становление моей личности.

Впервые я встретился с ним, когда, потеряв всякую надежду узнать у современников ответы на вопросы, которые лишали меня душевного покоя, я возвратился из Эчмиадзина в Тифлис и с головой погрузился в изучение античной литературы. Тифлис привлекал меня тем, что здесь можно было без труда раздобыть любую книгу на любом языке, и особенно на армянском, грузинском и арабском.

Прибыв в Тифлис, я поселился в районе, называемом Дидубай-Базар, на одной из улиц, расположенных вдоль западной стороны Александрийских садов, где находилось огромное количество всевозможных магазинов. Лавки тифлисских букинистов располагались там же, напротив капитальных книжных магазинов. Мелкие торговцы, книгоноши, раскладывали свои книги прямо на земле, особенно в ярмарочные дни. Среди этих торговцев книгами был один юный айсор, который покупал, продавал и брал на комиссию любые книги. Его звали Абрам Елов, самый ловкий мошенник из всех, кого я знал, и несмотря на это мой лучший друг. Он служил для меня ходячим справочником, так как знал бесчисленное количество названий книг на разных языках, фамилии их авторов, дату и место публикации, а также то, где их можно купить. Сначала я только покупал у него книги, а впоследствии, прочитав какую-нибудь книгу, я менял ее у него на другую, интересующую меня, так как он мог раздобыть абсолютно любое издание. Вскоре мы стали близкими друзьями. В это время Абрам Елов готовился к поступлению в кадетский корпус и почти все свое свободное время проводил в зубрежке. Однако будучи увлечен философией, он выкраивал минутку для чтения книг по этому предмету. Из-за увлечения философией и завязалась наша дружба. Мы часто встречались по вечерам в Александрийских садах и беседовали на философские темы, а также часто вместе рылись в грудах старых изданий, и я даже стал ему помогать стоять за прилавком в базарные дни.

Наша дружба особенно усилилась после одного забавного случая. В базарные дни возле лавки Абрама Елова устанавливал свою палатку некий грек, который торговал разными вещицами, как он утверждал, заграничного производства, так сказать "made in Paris". Это были всевозможные статуэтки, бюсты знаменитых людей, фигурки Купидона и Психеи, пастухов и пастушек, а также копилки в виде кошек, собак, свинок, яблок, груш и т.п., которые в то время очень ценились и раскупались с большой охотой, украшая затем жилища небогатых людей.

Однажды во время затишья в торговле Абрам, указывая на все эти вещи, сказал мне в свойственной ему ироничной манере: "На этой чепухе он зарабатывает кучу денег. Эти безделушки изготавливаются итальянскими эмигрантами в их лачугах, а лоточники, особенно такие ловкачи, как этот грек, помогают набивать им свои карманы деньгами, заработанными простыми людьми тяжелым трудом: простофили покупают эти шедевры безвкусицы, чтобы украшать свои убогие лачуги".

Наша торговля книгами шла не очень бойко и вынуждала нас сидеть на одном месте целый день, страдая то от жары, то от холода. К концу дня душа едва держалась в теле, а на следующий день снова приходилось идти на эту каторгу. Вскоре после того разговора я пошел к этому греку и узнал, что все эти безделушки действительно изготовлялись итальянцами, которые тщательно скрывали секреты производства. Фигурки пользовались таким спросом, что едва хватало двух десятков торговцев, чтобы продавать их по всему городу. Все это навело меня на мысль узнать любым способом секрет производства этих фигурок и начать собственное дело, так как деньги, заработанные мной прежде, уже подходили к концу.

Я еще раз поговорил с этим греком, не раскрывая ему своих планов, убедил отвести меня к итальянским ремесленникам. Мне очень повезло, так как оказалось, что как раз в это время ученик, работавший у них, был обвинен в краже и с позором выгнан, так что я по рекомендации грека смог сразу же заступить на его место. В соответствии со своим планом я прикидывался полным идиотом, хотя и очень усердным и трудолюбивым. Поверив в непроходимую тупость своего нового подмастерья, итальянцы не стали скрывать от меня свои секреты, как они это делали с предыдущими учениками. Недели через две я уже знал вполне достаточно, так как весь процесс изготовления фигурок проходил у меня на глазах. Многие тонкости были действительно очень важны для успешной работы. Например, необходимо было знать точные пропорции компонентов, которыми разводят гипсовый порошок, чтобы в результате в готовом изделии не было пузырьков и поверхность предмета казалась гладкой. Так же я узнал, что кроме клея, желатина и глицерина добавляют лимонный сок.

Одним словом, через месяц-другой на рынке появились изделия моего собственного изготовления. Я расширил ассортимент изделий, придумав несколько новых фигурок, которые стали пользоваться огромным спросом. Не думаю, что в Тифлисе остался хоть один дом, в котором не было "произведений искусства", изготовленных мною.

Дела пошли так хорошо, что я завел даже полдюжины подмастерьев, и они не жаловались на отсутствие работы. Елов тоже помогал мне и даже однажды на неделю бросил торговлю книгами. Все это время мы продолжали учиться, поглощая огромное количество книг по философии.

Через несколько месяцев, когда я заработал приличную по моим представлениям сумму, я продал свою мастерскую двум евреям за хорошую цену. К тому же мне ужасно надоело изготовление дурацких фигурок. Так как я должен был освободить комнату при магазине, где я жил, я переехал на улицу вблизи железнодорожной станции, и Абрам Елов со своими книгами тоже.

Елов был невысокий, полноватый и смуглый, с глазами, горящими как угольки. У него была густая шевелюра, очень широкие брови и борода, растущая откуда-то из-под носа, так что закрывала ему все щеки.

Он родился в Турции, вблизи озера Ван, то ли в городе Битлис, то ли в его окрестностях, откуда семья переехала в Россию за три-четыре года до того, как мы с ним впервые встретились. В Тифлисе Абрам стал ходить в гимназию, но вскоре, несмотря на то что порядки в этом учебном заведении были не очень строгие, он умудрился так нашалить, что его вскоре исключили решением учительского совета. Через некоторое время отец выгнал его из дому, после чего Абрам стал жить как бог на душу положит. Короче говоря, он был в своей семье, так сказать, поганой овцой. Мать в тайне от отца продолжала посылать ему деньги. К ней он всю жизнь испытывал самые нежные чувства, которые не стеснялся проявлять открыто. Фотография матери всегда висела у него над кроватью. Уходя, он всегда целовал ее на прощанье, а возвращаясь откуда-нибудь, с порога восклицал: "Здравствуй, мамочка!" Мне кажется, за эти чувства к матери я стал уважать его еще больше. Отца он тоже по-своему любил, но считал его ограниченным, тщеславным и капризным. Тот слыл довольно богатым человеком и был уважаем своим окружением, так как происходил, хотя только по материнской линии, из династии Маршимунов, которая в свое время была правящей.

У Абрама также был брат, в то время проходивший обучение в Филадельфии, которого он не любил и считал эгоистичным и бездушным человеком. Некоторые привычки Абрама очень смешили окружающих. Например, он постоянно подтягивал вверх свои штаны, и его друзьям стоило немалых усилий отучить его от этого. Погосян часто подшучивал над Абрамом, говоря: "Ха-ха, а ты еще хочешь стать офицером. Первый встречный генерал отправит тебя на гауптвахту, потому что вместо того чтобы отдавать ему честь, ты будешь поддерживать свои штаны". Шутки Погосяна порой не отличались деликатностью. Дружеское поддразнивание всегда присутствовало в их общении между собой. Погосян называл своего товарища не иначе как соленым армянином, а тот, в свою очередь, именовал друга качагохом. Это были распространенные прозвища армян. И айсор, и качагох толковались как "церковный вор", и история этого прозвища такова. Айсоры были известны своим плутовством. В Закавказье существовала даже пословица: "Сложите вместе семь русских - получится один еврей, сложите семь евреев -получится один армянин, сложите семь армян - получится один айсор".

В среде айсоров была очень распространена профессия священника, большинство из которых были самозванцами. Живя в окрестностях горы Арарат, естественной границы между Россией, Турцией и Персией, и свободно попадая в любую из этих трех стран, они в России выдавали себя за турецких айсоров, в Персии - за русских и т.д. Эти самозванцы не только совершали все церковные службы, но и с большим успехом торговали различными видами церковных реликвий. В российской провинции они выдавали себя за греческих священников, которые пользовались доверием местных жителей, и наживались, продавая "реликвии", которые, как они утверждали, были привезены из Иерусалима, Афона и других святых мест. Среди этих "реликвий" были фрагменты того самого креста, на котором был распят Иисус Христос, волосы Девы Марии, ногти Николая Угодника, зубы Иуды, приносящие обладателю удачу, подковы лошади Георгия Победоносца и даже череп и ребра этого святого. Все это охотно раскупалось невежественными людьми. И многие из тех предметов впоследствии хранились в церквях и домах верующих. Поэтому армяне и называли айсоров церковными ворами. Армян, в свою очередь, дразнили солеными, потому что у них существовал обычай посыпать солью новорожденных детей. Хочу заметить, что этот обычай не так нелеп, как может показаться на первый взгляд. В соответствии с моими собственными наблюдениями могу утверждать, что младенцы, рожденные в других местностях, гораздо больше, чем армянские дети, страдали от кожной сыпи в тех местах, которые необходимо обрабатывать кожной присыпкой для предотвращения воспалительных процессов. У армянских младенцев кожная сыпь наблюдается очень редко. Этот факт я объясняю антисептическим действием соли.

У Абрама отсутствовали черты, характерные для его соплеменников. Хотя он был очень вспыльчивым человеком, его никак нельзя было назвать злопамятным. Вспылив, он быстро остывал и, если чувствовал, что обидел кого-то своим поведением, старался как можно быстрее уладить конфликт. Абрам отличался терпимостью к другим верованиям. Однажды, обсуждая деятельность миссионеров, которые съезжались сюда из разных стран, чтобы наставить местное население "на путь истинный", он сказал: "Не важно, каким богам молится человек, главное, чтобы он обладал верой. Вера - это совесть человека, основы которой закладываются в детском возрасте. Человек, меняющий одну веру на другую, теряет свою совесть, а совесть - это самое ценное в человеке. Если я уважаю совесть человека, а совесть поддерживается верой, то я обязан уважать и его религию. Осуждать чужую религию такой же грех, как разрушать в человеке его совесть".

Елов был необычайно предан своим друзьям. Для человека, к которому он испытывал симпатию, он мог сделать все что угодно. Когда Елов и Погосян подружились, они заботились друг о друге, как родные братья, хотя внешние проявления их дружбы были довольно курьезными. Чем крепче они дружили, тем чаще поддразнивали друг друга, скрывая за внешней грубостью нежность чувств. Некоторые проявления этих дружеских отношений так трогали меня, что я не мог удержать слез, которые невольно навертывались на глаза.

Мне вспоминаются такие случаи. Когда Елову случалось быть в гостях, иногда его угощали какими-нибудь сладостями, которые он, как было принято, должен был съесть тут же, чтобы не обидеть хозяев дома. Однако, даже будучи сладкоежкой, он не ел их сам, а прятал в карман, чтобы отнести По-госяну, причем отдавал их ему, сопровождая свои действия градом насмешек и издевательств.

Обычно это происходило так. За обедом Абрам как будто неожиданно для себя обнаруживал в кармане конфету и предлагал ее Погосяну, говоря: "Как, черт побери, эта гадость оказалась у меня в кармане? Лопай скорей, ты просто чемпион по поеданию всяких гадостей, от которых другие воротят нос". Погосян отправлял конфету в рот со следующей тирадой: "Эти деликатесы не для таких олухов, как ты. Лопай лучше желуди, как твои собратья свиньи". На что Елов отвечал с гримасой отвращения: "Посмотрите, он заглатывает конфеты быстрее, чем карабахский осел жует чертополох, а потом будет бегать за мной как шелудивая собачонка, дожидаясь следующей подачки", И дальше обмен репликами продолжался в подобном же духе,

Обладая феноменальными познаниями в области литературы, он к тому же был полиглотом. Я, владея восемнадцатью языками, чувствовал себя молокососом по сравнению с ним. Прежде чем я успевал выучить несколько слов нового языка, он уже владел им так хорошо, как родным языком. Подтверждением моих слов может служить следующая история.

Скридлов, профессор археологии (о нем я расскажу позже), должен был взять одну археологическую находку на территории Афганистана, но сделать это было невозможно, так как пограничники, как русские, так и афганские и британские, задерживали всякого, пытавшегося пересечь границу. Раздобыв где-то форму британского офицера, Елов надел ее и пошел к британским пограничникам, выдавая себя за английского офицера, который приехал из Индии и хочет здесь поохотиться на туркестанского тигра. Он так отвлек их рассказами об Индии, что мы не спеша перебрались через границу и, захватив то, что нам было нужно, без помех вернулись обратно. Обладая феноменальными знаниями, Елов постоянно пополнял их, не упуская случая узнать что-нибудь новое. Он не поступил в кадетский корпус, как собирался прежде, а поехал в Москву, где блестяще сдал экзамены и был зачислен в Лазаревский институт восточных языков, через несколько лет получил диплом Казанского университета по философии, если не изменяет память.

Так же как и Погосян, имевший особый взгляд на физическую работу, Елов имел свое оригинальное мнение о работе умственной. Так как наш мозг все равно постоянно работает, то, вместо того чтобы заниматься всякой чепухой, лучше увлечь его чем-нибудь полезным. Если все равно приходится тратить умственную энергию, лучше потратить ее с толком. Под влиянием этих убедительных доводов я решил продолжать изучение иностранных языков. Это не только способствовало развитию моего интеллекта и отвлекало от несбыточных мечтаний, но и могло оказаться полезным в моих путешествиях.

Абрам Елов, мой близкий друг, в настоящее время жив и здоров. Он окончательно осел в одном из городов Северной Америки. Мировая война застала его в России, где он претерпел много испытаний и невзгод. Только три года тому назад его племянник доктор Елов приехал из Америки и забрал его с собой.


ЧАСТЬ VI

КНЯЗЬ ЮРИЙ ЛЮБОВЕЦКИЙ
Русский князь Юрий Любовецкий был одним из самых интересных людей, с которыми меня сводила судьба. В течение многих лет он оставался моим старшим товарищем и близким другом.

Трагические обстоятельства, при которых оборвалась жизнь его горячо любимой жены, привела к нашей встрече и длительным дружеским отношениям. В молодости, будучи гвардейским офицером, князь встретил юную прелестную девушку, которую горячо полюбил. Став мужем и женой, они жили душа в душу, пока смерть молодой женщины во время родов не прервала эту идиллию. Не находя утешения в своем горе, князь стал посещать спиритические сеансы, питая надежду вступить в общение с душой трагически умершей жены, и с течением времени все больше и больше погружался в изучение оккультных наук и поиски смысла жизни. Он полностью отказался от обычных светских развлечений и земных привязанностей, не принимая у себя никого и почти не выходя из дому, дни и ночи проводя в библиотеке.

Однажды его добровольное затворничество было нарушено визитом неизвестного старого человека, к удивлению всех домочадцев, немедленно допущенного к князю. Запершись в библиотеке, они долго о чем-то беседовали, после чего князь вскоре покинул Москву и почти всю оставшуюся жизнь провел в Африке, Индии, Афганистане и Персии, возвращаясь в Россию только в случаях крайней необходимости и на очень короткое время.

Князь был очень богатым человеком, но тратил все свои деньги не на обеспечение своего комфорта, а на организацию специальных экспедиций в места, где он надеялся найти ответы на мучившие его вопросы. Он подолгу жил в монастырях, общаясь с людьми, которые разделяли его воззрения.

Когда я впервые встретился с князем, он был уже немолод, но несмотря на значительную разницу в возрасте мы с тех пор и до его смерти поддерживали тесные отношения друг с другом.

Наша первая встреча произошла в Египте, вскоре после моего путешествия с Погосяном. Я приехал сюда из Иерусалима, где зарабатывал на жизнь, показывая туристам, в основном приехавшим из России, местные достопримечательности. Одним словом, я работал профессиональным гидом.

В Египте я решил заняться тем же, так как в достаточной мере владел арабским, греческим, а также итальянским, в те времена совершенно необходимым при общении с европейцами. За несколько дней узнав все, что необходимо было знать профессиональному гиду, я начал вместе с одним молодым и очень ловким арабом дурачить наивных туристов. Мне необходимо было заработать некоторую сумму денег, чтобы приступить к осуществлению собственных планов.

Однажды я был нанят одним русским, который оказался профессором археологии по фамилии Скридлов. Когда мы, побывав у Сфинкса, направлялись к пирамиде Хеопса, мой клиент был окликнут одним седым господином. В шутку назвав археолога осквернителем праха, седой джентльмен вступил с ним в беседу. Они говорили по-русски, не зная, что я владею этим языком. Скридлов обращался ко мне на ломаном итальянском. Они присели у подножия пирамиды, а я устроился невдалеке, чтобы слышать, о чем они будут говорить. Седой господин, который оказался русским князем, спросил своего знакомого, зачем тот тревожит останки давно умерших людей и коллекционирует предметы домашнего обихода, которыми кто-то пользовался в своей жалкой жизни.

"А почему бы и нет, - ответил профессор. - По крайней мере, это нечто реальное и осязаемое в отличие от того эфемерного, чему вы посвятили свою жизнь. Вы занимаетесь тем, что могут позволить себе только богатые бездельники. Моя же деятельность, даже если она не приносит мне морального удовлетворения, все же позволяет мне зарабатывать себе на жизнь". Вскоре собеседники попрощались, договорившись о встрече в Тибете. Следует упомянуть, что все свое свободное время я тратил на то, чтобы обследовать эти места с помощью своей карты, надеясь разгадать загадки Сфинкса и других монументов.

Через несколько дней после встречи с князем я сидел у подножия одной из пирамид, рассматривая карты и погрузившись в свои мысли. Внезапно я почувствовал, что кто-то стоит возле меня, и, инстинктивно прикрыв карту, оглянулся. Это был недавний собеседник профессора археологии. Он взглянул на меня с нескрываемым удивлением и спросил, где я раздобыл эту карту. Интерес, проявленный этим человеком к моей карте, внезапно натолкнул меня на мысль, что это тот самый незнакомец, описанный армянским священником, который заплатил большую сумму за копию этого древнего документа. Я спросил его об этом и получил утвердительный ответ. Пораженный таким удивительным совпадением, князь присел рядом со мной, и мы разговорились. Через некоторое время он предложил мне отправиться в его апартаменты в Каире и продолжить нашу беседу в более подходящей обстановке.

С тех пор, благодаря общности наших интересов, мы часто встречались с князем и подолгу беседовали. Наша дружба продолжалась почти сорок лет, до самой смерти этого удивительного человека. За эти годы мы с ним побывали в Тибете, Индии и различных областях Средней Азии.

Последний раз мы встретились с князем в Константинополе, в его доме, расположенном недалеко от российского посольства. Здесь князь жил подолгу. Наша встреча произошла при следующих обстоятельствах. Я возвращался из Москвы в обществе нескольких бухарских дервишей, с которыми я недавно познакомился. Направляясь в Тифлис через Константинополь, я собирался затем заехать в Александрополь, чтобы повидаться со своей семьей, и после этого вместе с дервишами отправиться в Бухару. Но этим планам не суждено было осуществиться. В Константинополе я узнал, что наш пароход простоит здесь шесть-семь дней, что сильно меня раздосадовало. Провести неделю в праздности - не лучшая перспектива для такого человека, как я. Чтобы не терять времени зря, я решил встретиться со знакомым дервишем в Бруссе и заодно посетить знаменитую мечеть. Когда я шел по берегу Галаты, мне пришла в голову мысль снова зайти в дом князя и привести себя в порядок после долгого пути, а также повидаться с мажордомом князя, старым армянином Мариамом Бадьи, с которым у меня завязались дружеские отношения.

Как следовало из последнего письма, которое я получил от князя, он должен был находиться в это время на Цейлоне, но, к своему удивлению, я застал его в Константинополе. Ведя оживленную переписку, мы не виделись с князем уже два года, и эта встреча оказалась приятным сюрпризом для обоих. Мне пришлось отложить свою поездку в Бруссу и отказаться от запланированного путешествия на Кавказ, чтобы выполнить просьбу князя сопровождать в Россию одну молодую даму, из-за которой князь сейчас находился не на Цейлоне, а в Константинополе. Приведя себя в божеский вид, я вечером ужинал с князем, и во время ужина узнал историю дамы, провожатым которой согласился стать.

Судьба этой замечательной женщины сложилась так необычно, что я считаю необходимым посвятить ей несколько страниц моей книги.

Я не только повторю ее историю, рассказанную мне в тот вечер князем, но и опишу ее дальнейшую жизнь, известную мне благодаря нашим добрым отношениям, тем более что оригинал рукописи, в которой судьбе этой женщины было уделено гораздо больше внимания, остался в России и был утерян вместе со многими другими моими рукописями.
Витвицкая
Вот что рассказал мне князь. "Неделю тому назад, собираясь на Цейлон, уже на борту корабля среди других провожающих я увидел атташе российского посольства, который обратил мое внимание на одного из пассажиров, вполне представительного господина.

- Взгляните на этого достойного джентльмена, - сказал атташе, - вы мне не поверите, но это известный торговец живым товаром. Кто бы мог догадаться об этом, основывая свои впечатления на его наружности!

В суете, предшествующей отплытию, я не уделил особого внимания этому сообщению и вскоре совсем выбросил его из головы.

Корабль отчалил, была чудесная погода, поэтому я почти все время проводил на палубе, прогуливая своего фокстерьера Джека. К нам подошла очаровательная девушка и, приласкав собаку, протянула ей на ладони кусочек сахару. Так как Джек был приучен ничего не брать у чужих без моего разрешения, он вопросительно взглянул на меня, навострив уши. После того как я позволил собаке съесть сахар, мы разговорились, и оказалось, что девушка прекрасно говорит по-русски. Она представилась Витвицкой и рассказала мне, что отправляется в Александрию, чтобы поступить гувернанткой в семью русского консула. Во время нашей беседы пожилой джентльмен, на которого мне указал атташе, приблизился к нам и позвал девушку, после чего они вместе куда-то ушли. Я вспомнил то, что было сказано об этом господине, и его знакомство с моей собеседницей показалось мне подозрительным. Еще покопавшись в памяти, я припомнил, что семья русского консула, с которым я был хорошо знаком, не нуждалась в услугах гувернантки. Мои подозрения усилились настолько, что я в ближайшем же порту в Дарданеллах послал телеграмму консулу, упомянув в ней о девушке-гувернантке, и еще одну отправил своим друзьям в Салоники, куда корабль должен был вскоре прибыть. Я также поделился своими подозрениями с капитаном нашего судна. Еще до прибытия в Салоники мне все стало ясно: девушку заманили в сети путем обмана и дальнейшая судьба ее ужасна. Я почувствовал себя обязанным изменить ход событий и принял решение отправить ее обратно в Россию, а до тех пор, пока не устрою ее судьбу, прервать поездку на Цейлон. Мы вместе покинули корабль в Салониках и в тот же день поднялись на борт судна, которое возвращалось в Константинополь. Вскоре выяснилось, что в России у девушки нет никого, кто бы мог о ней позаботиться, вот почему я задержался здесь.



Ее история была не совсем обычной. Она родилась в Волынской губернии и все детство провела недалеко от города Ровно, в имении одного графа, где ее отец служил управляющим. Мать умерла, когда дети, две девочки и двое мальчиков, были еще совсем маленькими, и их воспитывала старая тетушка. Когда Витвицкой было четырнадцать лет, а ее старшей сестре шестнадцать, отец умер. К тому времени один из братьев учился на католического священника где-то в Италии, а другой, впоследствии оказавшийся негодяем, бросил колледж и, по слухам, обделывал какие-то темные делишки в Одессе. После смерти отца девочки вместе с тетей должны были покинуть имение, так как граф уже взял нового управляющего. Несчастья следовали одно за другим, и вскоре после переезда в город Ровно тетя скончалась. Находясь в очень затруднительной ситуации, девочки по совету дальних родственников уехали в Одессу, где стали обучаться профессии портнихи. Витвицкая отличалась необыкновенной красотой и, в отличие от старшей сестры, была довольно легкомысленна. У нее было много поклонников и среди них один коммивояжер, которому удалось соблазнить ее и увезти в Санкт-Петербург. Витвицкая захватила с собой свою долю наследства, и по приезде в Санкт-Петербург спутник ограбил ее и бросил одну в незнакомом большом городе. Испытывая огромные лишения, она вынуждена была стать содержанкой одного пожилого сенатора, который вскоре выгнал ее, так как ревновал к каждому встречному. Затем она попала в "уважаемую" семью одного практикующего доктора, который с ее помощью очень оригинальным способом увеличивал свою клиентуру. Жена доктора, увидев ее сидящей в полном отчаянии в саду напротив Александрийского театра, проявила к ней участие и привела к себе домой, где ей и сообщила, в чем будут заключаться ее обязанности. Девушка должна была прогуливаться по Невскому проспекту и позволять какому-нибудь мужчине, привлеченному ее необыкновенной внешностью, сопровождать ее до дверей дома. Здесь она покидала своего поклонника, разбудив у него определенные надежды. Тот, конечно, осведомлялся о ней у портье и узнавал, что эта прелестная девушка - компаньонка жены доктора, и мгновенно находил у себя кучу болезней. В результате доктор приобретал еще одного пациента, который под предлогом визита к доктору проникал в апартаменты, где он надеялся познакомиться с восхитившей его красавицей. Ближе познакомившись с Витвицкой, - продолжал князь, - я убедился, что только безысходная нужда заставила ее вести подобный образ жизни, который ей самой был глубоко отвратителен. Однажды, когда она шла по Невскому проспекту, выполняя свою обычную работу, она совершенно неожиданно встретила своего младшего брата, с которым не виделась много лет. Он был очень хорошо одет и производил впечатление богатого человека. Брат рассказал ей, что у него свой бизнес и он ведет торговлю в Одессе и даже за границей. Узнав, что дела ее далеко не блестящи, он предложил ей свою помощь и увез в Одессу, где, по его рассказам, имел связи в высшем обществе, и обещал устроить ее судьбу. В Одессе брат сообщил, что нашел ей отличное место гувернантки в доме русского консула в Александрии, и, представив пожилого респектабельного джентльмена привлекательной наружности, предложил ехать туда в его сопровождении. Дальнейшее вам известно".

Князь утверждал, что только бедность и несчастливое стечение обстоятельств привели ее к краю пропасти, но что она и в таких условиях сохранила свои лучшие качества. Поэтому он решил помочь несчастной девушке устроить ее дальнейшую судьбу, наставив на путь истинный.

"Я отправляю ее к своей сестре в Тамбовское имение, где она сможет оправиться от всего пережитого, а там будет видно", - в заключение сказал князь.

Зная доброту и некоторую наивность моего друга, я очень скептически отнесся к этому проекту, помня старую поговорку: "Что в воду упало, то пропало". Решив, что Витвицкая дурачит князя, я сразу же проникся к ней отвращением и скрепя сердце согласился сопровождать ее, так как не мог ни в чем отказать моему другу. Только через несколько дней после того, как мы поднялись на борт корабля, я внимательно взглянул на нее. Это была очень красивая брюнетка с чудесными карими глазами и изящной фигурой. Ее взгляд выдавал сильную натуру, и я подумал, что Таис Афинская наверняка была женщиной того же типа. Несмотря на всю ее привлекательность я продолжал испытывать к ней смешанные чувства, иногда презирая, иногда жалея, а иногда и любуясь ею. Прибыв с ней в Тамбов, я оставил ее у сестры князя, которая очень полюбила Витвицкую и взяла с собой за границу, где они долгое время жили, особенно в Италии. Мало-помалу под влиянием самого князя и его сестры молодая женщина стала интересоваться оккультными науками и всем тем, во что верили ее покровители. Она занялась самообразованием, много работала над собой, и каждый, кто беседовал с ней хотя бы один раз, отмечал ее острый ум и глубокие познания.

Расставшись с ней в России, я не видел ее в течение довольно длительного времени. Мне кажется, прошло не менее четырех лет, когда я встретил ее в Италии вместе с сестрой князя Юрия Любовецкого. Это произошло при следующих обстоятельствах.

Однажды в Риме я очутился в затруднительном положении, так как у меня кончились почти все деньги, и, следуя совету двух молодых айсоров, с которыми я здесь познакомился, я стал уличным чистильщиком обуви. Нельзя сказать, что с самого начала мой бизнес пошел успешно, поэтому я решил внести в него некоторые усовершенствования. С этой целью я заказал специальное кресло, под сиденьем которого незаметно для окружающих помещался фонограф Эдисона, к которому было прикреплено нечто вроде наушников. Таким образом, клиент, севший в кресло, мог насладиться оперными ариями, пока я занимался его обувью. В дополнение к этому я укрепил на подлокотнике небольшой поднос, на который ставил стакан, графин с водой и вермут, а также клал несколько иллюстрированных журналов. Теперь мои дела пошли исключительно хорошо, и на меня посыпались не сантимы, а лиры. Любопытствующие зеваки весь день толпились вокруг меня. Они ждали своей очереди и глазели на диковинку, производя впечатление не очень нормальных людей. В этой толпе я несколько раз замечал одну юную леди, которая показалась мне знакомой. Так как я был очень занят, то не имел возможности хорошенько рассмотреть ее, но однажды она сказала своей пожилой спутнице: "Держу пари - это он". Я был так заинтригован, что, немедленно бросив работу, подошел к ней и спросил: "Скажите, пожалуйста, кто вы. Мне кажется, я вас где-то видел".

"Я та, которую вы однажды так возненавидели, что мухи, попадая в поле этой ненависти, немедленно дохли, - сказала молодая женщина. - Если вы помните князя Юрия Любовецкого, тогда, возможно, вспомните и бедную девушку, которую сопровождали в Россию из Константинополя".

Я конечно же узнал Витвицкую и ее спутницу, и все последующие дни, вплоть до их отъезда в Монте-Карло, мы встречались и разговаривали. Через полтора года после этого Витвицкая в сопровождении профессора Скридлова приехала на место сбора нашей очередной экспедиции и с тех пор принимала участие во всех наших путешествиях.

Чтобы дать вам полное представление о характере Витвицкой, женщины, которая смогла остановиться на краю пропасти и благодаря поддержке благородного человека стала, не побоюсь этого слова, выдающейся личностью, приведу только один пример из ее жизни.

Витвицкая серьезно интересовалась теорией музыки, доказательством этого интереса может служить разговор между нами во время одной из экспедиций, маршрут которой проходил через центральные районы Туркестана. Благодаря особым рекомендациям нам было позволено остановиться на три дня в одном монастыре, недоступном для большинства. Утром, когда мы покидали стены монастыря, я заметил, что Витвицкая бледна как смерть, а на руке у нее повязка. Она не могла сама сесть на лошадь, и нам пришлось подсаживать ее. Когда наш караван двинулся в путь, я постарался держаться поближе к ней, чтобы узнать, что случилось. Я заподозрил, что кто-то из нашей группы грубо обошелся с ней, оскорбив ее чувства - чувства женщины, которая стала для нас святой, и решил, что пристрелю этого подонка как куропатку. Но в ответ на мой вопрос Витвицкая сказала, что причиной ее плохого настроения была "эта чертова музыка", и поинтересовалась, какое впечатление она произвела на меня. Эта монотонная мелодия религиозных песнопений и в самом деле оказала на меня странное воздействие. Мы стали обсуждать эту тему, и наш диалог перешел в монолог Витвицкой, в котором она рассказала о своем прошлом. Не знаю, что было причиной ее откровений - удивительно красивая местность, по которой проезжал наш караван, или что-то иное, но я до сих пор помню почти каждое слово из ее интересного рассказа.

Он начинался так:

"В юности музыка не производила на меня глубокого впечатления. Беседуя с кем-либо на эту тему, я, не желая проявлять своего невежества, произносила какие-то глубокомысленные фразы, оставаясь в душе равнодушной. Как правило, я критиковала музыкальное произведение, чтобы выдать себя за знатока, и при этом старалась использовать специфические музыкальные термины. Если же я иногда и хвалила какую-нибудь вещь, то только потому, что думала: прославленный композитор выпустил в свет свое произведение, значит он абсолютно уверен в том, что оно ему удалось. Высказывая какое-либо суждение, я всегда была неискренней и при этом не испытывала ни малейшего угрызения совести. Мне казалось, что так поступают все окружающие.

Впоследствии, когда эта добрая женщина, сестра князя Любовецкого, взяла меня под свое крыло, она убедила меня научиться играть на пианино. "Каждая образованная интеллигентная леди должна хорошо владеть этим инструментом", - говорила она. Для того чтобы не огорчать эту достойную женщину, я стала усердно учиться играть на пианино и через шесть месяцев достигла таких хороших результатов, что была приглашена принять участие в благотворительном концерте. Все наши знакомые, присутствовавшие там, выражали свое восхищение моей игрой, высоко оценивали мои способности. Однажды, взволнованная моим исполнением одного музыкального произведения, княгиня подошла ко мне и торжественно сказала, что раз Всевышний наградил меня таким талантом, то было бы большим грехом пренебречь этим даром и не дать ему развиться полностью. Она добавила, что я должна продолжать совершенствовать свою игру, но мне не следует пренебрегать и теорией музыки. С этого дня она начала выписывать всевозможную литературу по этому предмету и даже лично ездила в Москву, чтобы приобрести там несколько редких изданий. Вскоре все полки моих многочисленных книжных шкафов были заполнены книгами, посвященными теории музыки, и я принялась усердно изучать их, на этот раз не только чтобы доставить удовольствие моей покровительнице. Я увлеклась теорией музыки, и мой интерес усиливался день ото дня. Но книги не давали ответа на возникающие у меня вопросы, там ничего не говорилось о том, что такое музыка, каковы законы ее воздействия на психику человека. Как правило, в них содержалась информация из истории музыки. Например сообщалось, что в то время, как наша октава состоит из семи нот, китайская ограничивается пятью; что арфа древних египтян называлась тебуни, а флейта -мем; что полифония впервые появилась в музыке в девятом веке и первоначально воспринималась как какофония, так что были случаи преждевременных родов у женщин, которые услышали в церкви рев органа; что в одиннадцатом веке монах Гвидо д'Ареццо изобрел сольфеджио и т.д. и т.п. Кроме того эти книги помещали биографии знаменитых музыкантов и композиторов и описывали их путь к славе. Приводились такие подробности как цвет их галстука или длина волос, но ничего не говорилось о сути их творчества, о принципе воздействия их произведений на психику человека. Я потратила целый год впустую, занимаясь так называемой теорией музыки, но мой интерес к этой проблеме не уменьшался. И тогда я оставила в покое эти книги и стала искать другие источники информации.

Однажды совершенно случайно в библиотеке князя я наткнулась на книгу под названием "Мир звуков", которая изменила ход моих мыслей. Автор не был музыкантом, и из содержания книги следовало, что он вообще не интересовался музыкой. Математик и инженер, он использовал в этой книге музыку в качестве примера для объяснения теории вибрации. Автор высказывал мнение, что звуки - это определенные вибрации, которые провоцируют соответствующие вибрации в организме человека, вызывая различные эмоции. Эта гипотеза необычайно заинтересовала меня, и я сумела увлечь ею мою покровительницу. Мы часто беседовали на эту тему и наконец решили провести некоторые эксперименты. Сначала мы изучали воздействие музыки на различных животных, купив для этих целей несколько кошек и собак. Затем мы стали приглашать в гостиную наших слуг: угостив их хорошим ужином, усаживали в кресла и играли для них различные музыкальные произведения. Сперва наши эксперименты не приносили никаких определенных результатов, но вскоре я заметила, что во время исполнения одного вальса моего собственного сочинения наших "подопытных" начинало клонить в сон. В дальнейшем количество засыпавших увеличилось, но это был единственный эффект, которого нам удалось добиться. Увлекшись этими идеями и опытами, я так переутомилась, что, встревоженная моим состоянием, княгиня по совету врачей увезла меня за границу. Там, в Италии, под влиянием новых впечатлений, я вполне оправилась от нервного истощения. Но только через пять лет, во время экспедиции на Памир и в Афганистан, я нашла в себе силы вернуться к этой теме. Вспоминая мои прежние "эксперименты", я с трудом удерживалась от смеха. Наша наивность была беспредельна. Нам ни разу не пришло в голову, что наши "подопытные" погружались в дремоту потому, что после долгого рабочего дня и сытного ужина их должно было клонить в сон, и музыка тут ни при чем.

Возвратившись в Россию, я возобновила опыты уже на более разумной основе, учитывая мельчайшие детали: характер и темперамент каждого из присутствующих и даже время дня и погоду. И тем не менее мне не удалось достичь того, чтобы одна и та же мелодия вызывала тождественную реакцию у разных людей. Это происходило только при условии, что участники эксперимента были представителями одной расы и имели похожие характеры и темпераменты.

Поэтому меня поразило то, что нынешней ночью эта странная мелодия вызвала у всех присутствующих одно и то же впечатление. Этот факт нельзя объяснить так называемым "стадным инстинктом", так как все участники эксперимента были развитыми, независимыми личностями. Не найдя разумного объяснения этому явлению, я, вернувшись в свою комнату, не смогла заснуть. Желание разгадать эту загадку превратилось в настоящее наваждение. Проведя всю ночь без сна, я на следующий день ничего не ела и не пила и в приступе внезапно охватившего меня гнева укусила себя в руку. Вот почему я в повязке. Палец поврежден так сильно, что я едва могу держать поводья".

Этот рассказ произвел на меня сильное впечатление, под влиянием которого я поделился с госпожой Витвицкой результатами собственных экспериментов и наблюдений. Особое внимание я уделил одному феномену, наблюдать который я смог благодаря доброму отношению ко мне отца Евлиссия. Он дал мне рекомендацию, благодаря которой я смог общаться с представителями одной секты, члены которой смогли с помощью древнееврейских мелодий, звучавших в течение получаса, добиться заметного прироста растений.

Госпожа Витвицкая была просто поражена моим рассказом и предложила мне продолжить эксперименты, поселившись в каком-нибудь маленьком российском городке, где нам никто не помешает. Вскоре она совершенно оправилась от нервного потрясения и на протяжении всей экспедиции вела себя как обычно. Несмотря на пораненный палец она была самой неутомимой наездницей и одним из самых полезных участников экспедиции.

Витвицкая умерла в России от сильной простуды, полученной во время путешествия по Волге. Она была похоронена в Самаре, и я, вызванный телеграммой из Ташкента, успел проводить ее в последний путь.

И сейчас, когда я уже прошел большую часть отмеренного мне жизненного пути, побывал во многих странах и общался со множеством интересных людей, должен признаться, что никогда не встречал и, возможно, никогда не встречу более достойной, образованной и умной женщины.

Возвращаясь к личности моего близкого друга князя Юрия Любовецкого, хочу продолжить описание его удивительной жизни. После моего отъезда из Константинополя князь также покинул этот город, и в течение нескольких лет мы не виделись, сохраняя связь друг с другом только с помощью переписки. Из этих писем я узнавал самое важное из того, что происходило в жизни этого человека.

Вновь встретились мы во время совместной поездки на Цейлон и затем организовали экспедицию к истокам реки Индус. После очередного расставания я получал от князя письма из Афганистана, Белуджистана и Кафиристана до тех пор, пока наша переписка внезапно не оборвалась. Перестав получать письма и не имея никаких сведений о дальнейшей судьбе этого человека, я решил, что он погиб во время одной из своих экспедиций. Постепенно я смирился с мыслью, что больше никогда не увижу моего друга, но внезапно совсем случайно встретился с ним в самом сердце Азии.

Чтобы пролить больше света на обстоятельства моей последней встречи с человеком, который может служить примером для каждого, я должен опять сделать отступление и рассказать о некоем Соловьеве. Этот человек был общепризнанным авторитетом в области восточной медицины. Особенно хорошо он изучил медицину Тибета и действие опиума на организм человека и, в частности, на его психику.



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет