Юрий Вагин. Креативные и примитивные
жүктеу/скачать 1.6 Mb.
|
| Рассматривая идентификацию, как главную и постоянную экзистенциальную проблему личности, Э. Эриксон понимал под идентичностью чувство обретения стабильности при адекватном разрешении сложных идентификационных задач (кризисы идентичности), возникающих перед личностью на каждой из восьми стадий существования. На первой стадии ребенок для нормального развития должен испытывать доверие к окружающим его людям и среде, на второй стадии он должен овладеть определенными навыками самоконтроля, которые ожидают от него окружающие, перейти на более автономный уровень существования, на третьей стадии — не бояться проявлять инициативу, самостоятельно заниматься деятельностью, на четвертой — расширить запас своих навыков и умений, приступить к элементам трудовой деятельности, на пятой — расширить спектр ролевого поведения с сохранением собственной индивидуальности, на шестой — овладеть способностью принимать на себя обязательства, принимать и понимать других, на седьмой — уметь сохранить созданное и проявить заботу, уметь пожертвовать собственными интересами, во имя интересов будущих поколений (генеративность), и на восьмой стадии человек должен принять неизбежность смерти и смириться с ней.
Если человек благополучно проходит через все восемь жизненных кризисов, чувство идентичности позволяет ему испытывать чувство самоуважения, собственного достоинства, получать удовольствие от соответствия, иметь уверенность в смысле и достойности собственной жизни. Если нет — его ждет постоянный страх перед будущим, перед возможным наказанием, сомнения, подозрительность, стыдливость, чувство несоответствия требованиям и комплекс неполноценности, скука, обеднение межличностных контактов, отвращение к жизни и отчаяние при мысли о смерти. Д. Левинсон с этих же позиций описывает пять идентификационных транзиций, происходящих с каждым человеком в процессе жизни: транзицию ранней взрослости и вступление в мир взрослых, транзицию 30-летних с последующей стабилизацией, транзицию середины жизни и начало средней взрослости, транзицию 50-летних и кульминацию средней взрослости и заключительную транзицию поздней взрослости. Ньюман полагает, что, поскольку человек включен в общество, оно предъявляет своему члену в процессе онтогенеза различные требования и отсюда вытекают жизненные кризисы, с которыми обязательно сталкивается каждый человек. Не всегда эти кризисы полностью осознаются, но так или иначе считается, что принимая решения к изменениям, люди помогают собственному социальному и личностному формированию путем постоянной идентификации (223). Эти направления социальной психологии сформировались целиком и полностью в рамках экзистенциальной философии и психологии и основное внимание обращают на человеческую экзистенцию, существование человека в мире, проблему выбора, поставленную в свое время еще Кьеркегором. От того, как человек преодолевает кризисные периоды собственной жизни, зависит не только ее динамика, но и содержание. 2
По словам Л. Я. Дорфмана: «жизненный мир — это не только мир, в котором живет человек, но и человек, который создает свой жизненный мир» (46). Жизненный мир понимается как взаимоотношения, взаимодействия и взаимодетерминация человека и мира. Как часть видо-родовой системы, человек взаимодействует с миром, следуя логике самого мира. Как самостоятельная система, человек взаимодействует с миром в согласии с логикой и имманентными законами его (человека) собственного существования. Анализируя все теории личности, разработанные за последние десятилетия, Л. Я. Дорфман, отмечает в них признаки увеличения интереса к имманентной внутриличностной детерминации и ее роли в генезе личности. Предполагается, что жизненный мир человека пронизывают несколько потоков детерминации, наибольший интерес из которых представляют внешняя и внутренняя детерминация. Первый источник детерминации (внешний) локализируется в видо-родовых структурах, к которым принадлежит человек (общество, культура, природа). В период раннего онтогенеза происходит интериоризация наличных знаковых систем, к которым относится не только язык, но и вся система невербальной коммуникации, «второй план», понятный и саморазумеющийся для представителей данной популяции, но практически недоступный для людей, выросших в иной культуре. Интересно, что Дорфман отдельно отмечает, что в ряде случаев (а с нашей точки зрения — в подавляющем большинстве случаев) человека вполне устраивают те рамки воспроизведенных качеств видо-родовых систем, в которые он включен, когда общество «принимает на себя по отношению к нему родительские и контрольные функции». При этом он ссылается на одну из ранних работ американского психоаналитика и неофрейдиста Э. Фромма «Бегство от свободы», в которой последний подробно разбирает причину и механизм того, почему современный человек, несмотря на все свободы, кровью завоеванные за последние столетия, в реальной жизни часто не только не желает ими пользоваться, но и бежит от них под защиту тоталитарных и даже фашистских систем. #page# Внешняя детерминация, как она понимается, определяет процессы идентификации и интериоризации. Человек, живущий в обществе вынужден учитывать «правила игры», если он желает приобщиться к великой «жизненной игре». Истоки второго источника детерминации (внутренней или имманентной) находятся в самом человеке. Как пишет Дорфман, человек выступает не только как часть мира, не только как подсистема системы, но и в качестве относительно автономной системы по отношению к миру. Внутренняя детерминация обнаруживает источник активности в самом человеке и мир в этом случае предстает как его (человека) подсистема. «В рамках внутренней детерминации открывается с новой точки зрения проблема индивидуальности человека. В своем бытии индивидуальность свободна от жесткой детерминации законами и природы и общества» (46). Однако подобная свобода, как следует из определения, возможна лишь в той ситуации, когда человек обладает имманентным собственным источником активности, то есть личностная свобода зависит от индивидуальных особенностей и связана с той психической энергией, которая имеется у индивида. При избыточности психической энергии в количественном и, что самое главное, в онтогенетическом плане личность, вырастая в конкретном обществе, на деле «перерастает» общество и начинает «прежде всего подчиняться внутренней логике своего существования и развития, характеризуясь самобытностью и самоценностью». Бродский вспоминает, как в возрасте десяти-одиннадцати лет его вдруг осенило, что изречение Маркса «бытие определяет сознание» верно лишь до тех пор, пока сознание не овладевает искусством отчуждения; следовательно, «сознание само по себе, и оно может определять бытие, а может и игнорировать его» (29). В согласии с идеей имманентной детерминации, пишет Дорфман, находится антропоцентрическое мышление, которое предполагает, что человек находится в согласии и со своей природой и с окружающим миром. Такая форма существования обозначается понятием «аутентичность» и считается основной экзистенциальной ценностью (J. F. T.Bugental, 1981). Аутентичность, понимается как идеальное существование, когда человек не только идентифицирует себя с окружающей реальностью, но и учитывает себя как не менее значимую и ценную реальность. Но, поскольку человек и в личностном, и прежде всего в биологическом плане представляет собой уникальную индивидуальность с имманентной внутренне детерминированной «траекторией развития» (в понимании Равич-Щербо), внешняя детерминация и потребность в идентификации на различных этапах онтогенеза может вступать в противоречивые отношения с внутренними возможностями и потребностями личности. Таким образом, возникает возможность кризиса аутентичности, когда личность, идентифицируя себя с окружающей реальностью, утрачивает при этом аутентичность. Кризисы аутентичности (а их в процессе жизни может быть несколько) связаны с несоответствием между биологическим, индивидуальным и психологическим, социальным функционированием. Отечественный нейрофизиолог Равич-Щербо находила наиболее интересными и практически важными такие генетические исследования функциональных систем, в которых можно проследить конкретное взаимодействие генетических и средовых факторов в процессе онтогенетического развертывания этих систем. При этом «важным (если не основным) практическим приложением генетики поведения человека должно стать создание средовых условий, конгруэнтных имеющемуся генотипу… Создание в критические периоды развития условий, конгруэнтных наследственным задаткам индивида, позволяет развивать эти задатки в социально желательном направлении, увеличивая возможности социальной адаптации человека» (104). Только тогда, когда внешняя детерминация (средовые условия) соответствует имеющимся задаткам индивида (внутренней детерминации) личность является аутентичной, она проживает свою жизнь и по большому счету счастлива. Аутентичность можно понимать буквально как соответствие самому себе. Если человек пытается идентифицировать себя с любым внешним феноменом, чуждым ему по содержанию и проявлениям, он лишается при этом аутентичности. Идентичность — это соответствие одного другому, аутентичность — это соответствие своему предназначению, своему пути, своей идее, своему смыслу. Теория интегральной индивидуальности учитывает иерархическое устройство личности, выделяя практически те же уровни, что К. К. Монахов в своих представлениях о функционально-стратифицированной организации уровней мозговой деятельности (психическая деятельность, высшая нервная деятельность, нейрофизиологический уровень, уровень биофизических и биохимических процессов). Однако Монахов в основу своей стратификации, так же как и в основу иерархии уровней, положил принцип, согласно которому интерпретация феноменов определенной страты может быть дана в терминах и понятиях нижележащей страты, а в свою очередь феномены этой нижележащей страты могут быть интерпретированы с точки зрения закономерностей еще более элементарной страты. Иерархический принцип устройства личности в теории интегральной индивидуальности исходит (с чем мы никак не можем согласиться) из принципа, что только процессы внутри одного уровня более или менее прямо детерминированы, а процессы, происходящие на разных уровнях, связаны множественно-множественными или телеологическими связями и мало взаимообуславливают друг друга. В оригинальной теории метаиндивидуальности Дорфмана метаиндивидуальность создается приписыванием индивидуальности тех или иных свойств окружающими ее людьми; но метаиндивидуальные свойства обуславливаются также и свойствами интериндивидуальности. Под метаиндивидуальным миром Дорфман понимает «специфическую область взаимодействий индивидуальности с фрагментами социальной действительности, которые непосредственно влияют на индивидуальность и которые, в свою очередь, испытывают на себе влияние индивидуальности». Описывая экстраиндивидуальность и интраиндивидуальность, он подчеркивает внутреннюю причинную роль последней и, в частности, ее внутреннюю причинную роль по отношению к различным формам активности и преобразованиям в объектах мира интегральной индивидуальности. Обращаясь к известным теориям мультипликацитарного сознания, развиваемых не только У. Джемсом, но З. Фрейдом, Э. Берном, Дорфман пишет, что личность (или интегральная индивидуальность, в понимании школы Мерлина), контактируя и включаясь как подсистема в другие социальные системы (школа, рабочий коллектив, клуб, семья), начинает проявлять, а возможно и приобретать те свойства, которые востребуются этой другой системой. Совокупность такого рода индивидуальных свойств им обозначается как «интериндивидуальность». «Интериндивидуальность складывается из свойств, востребованных другими; это также такие свойства, которые находятся в зависимости от внешних ожиданий или требований» со стороны других людей (46). Интериндивидуальность непосредственно связана с процессом идентификации, то есть, отождествлением себя с другим индивидом или группой, принятие существующих внешних норм, ценностей, стилей поведения как «своих». С этих позиций нами в диссертационной работе была описана одна из форм аддиктивного поведения — субмиссивная форма, свойственная подростковому возрасту (31). Подростки, входящие в эту группу, с детства отличались слабовольностью, пассивностью, покорностью, подчиняемостью, сниженным чувством собственного достоинства. В отличие от подростков с шизоидной акцентуацией, которые, испытывая затруднения в социальных контактах, вполне могут обходится и без них, уходя в свой собственный внутренний мир, эти подростки с субмиссивной акцентуацией, нуждаясь в общении, вынуждены довольствоваться подчиненным положением в группе сверстников. Такие подростки, в силу различных обстоятельств оказавшись в группе с аддиктивным поведением (в частности среди подростков, вдыхающих пары летучих органических соединений), были вынуждены вместе со всеми «дышать» этими веществами, чтобы не чувствовать себя «белой вороной» в микросоциальной группе. Особый интерес вызывает проводимое Л. Я. Дорфаном сравнение понятий интериндивидуальности и метаиндивидуальности, поскольку оба этих понятия имеют непосредственное отношение к социальному окружению личности. Взаимоотношения между интериндивидуальностью и метаиндивидуальностью различаются им по направленности и обеспеченности. В частности, аутентичность рассматривается как некий предельный случай максимальной гармонизации свойств метаиндивидуальности со свойствами интериндивидуальности. Личность следует логике социальной системы, в которую она включена, а система воспринимает и относится к личности как к своей подсистеме. В подобного рода случаях свойства мета- и интериндивидуальности предельно согласованы, что обеспечивается взаимоотношениями по типу координации. Координационные связи, не изменяя ни мета- ни интериндивидуальных свойств, имеют свой смысл в поиске компромиссов и принятии «вещей» такими, какими они есть, создавая тем самым почву для формирования аутентичности. В той ситуации, когда личность пытается интегрироваться в социальную систему, но обнаруживается несовместимость, возникает диссонанс, обозначаемый как кризис идентичности. В той ситуации, когда личность все же вынуждена продолжать функционировать в несовместимой с ее внутренними свойствами, социальной системе, возникает кризис аутентичности. Кризис идентичности феномен, имеющий отношение и разворачивающийся в рамках интериндивидуальности и в целом метаиндивидуальности. Кризис аутентичности — понятие более узкое. Кризис аутентичности имеет отношение и разворачивается исключительно в рамках интраиндивидуальности. Это феномен глубоко внутриличностный, наиболее глубоко спрятанный, и поэтому наименее доступный непосредственному наблюдению и исследованию. Не понимая и не учитывая его, мы никогда не поймем, почему так часто человек, который с внешней точки зрения казалось бы, великолепно интегрирован в имеющуюся систему социальных отношений, вдруг «внезапно» пытается разорвать ее как паутину на каком-то этапе онтогенеза. Иногда одним из способов подобного разрыва является самоубийство. В работе, посвященной психологическим аспектам самоубийства, я уже писал, что субъективный мир человека настолько сложен, индивидуален и уникален, что даже очень хорошо разбираясь в психологии, можно встретить случаи совершенно неожиданных самоубийств, когда никто не сможет с уверенностью сказать: какие из механизмов внутриличностной защиты, которые, подобно балансиру корабля, позволяют нам плыть по неспокойному морю жизненных проблем, волнений и тревог вышли из строя. Потребность аутентичности — является одним из таких балансиров, а кризис аутентичности — одним из симптомов поломки. Поэтому так важно в психологии и психотерапии учитывать не только внешнюю, но и внутреннюю детерминацию поведения человека. Далее мы еще остановимся онтогенетических аспектах суицидального поведения более подробно. 3
Когда психологи обсуждают проблемы идентификации, в частности идентификационные модели Э. Эриксона или Левинсона, они преимущественно говорят о социальном развитии и функционировании личности. По существующей гипотезе личность как бы формируется в группах, иерархически расположенных на ступенях онтогенеза; при этом считается, что характер развития личности задается уровнем развития группы, в которую она включена и в которую она интегрирована. Еще одним моментом в теории интегральной индивидуальности и в теории метаиндивидуального мира, с которым мы никак не можем согласиться, является утверждение, что активность человека, несмотря на признание внутренней детерминации, все же преимущественно определяется внешней детерминацией. Каждый уровень группы предполагает определенный уровень функционирования личности, и чем более высок уровень развития группы (а считается, что именно группа высокого уровня функционирования создает наиболее благоприятные условия для формирования ценных качеств личности), тем более сложную систему функционирования личности этот уровень предполагает и требует. При этом предполагается, что сама по себе группа не только предполагает, но и формирует личность, то есть обладает активизирующими в отношении личности свойствами. Но мы-то помним, что личность представляет собой биосоциальное единство и не всегда биологический базис личности может обеспечить личности достаточно высокий уровень социальной идентификации, интеграции и функционирования. Уровень психической энергии не только внутренне детерминирован и имманентен для каждой личности, но и имеет онтогенетически обусловленную эволюционно — инволюционную динамику. Процесс социализации, существенно изменившийся за последние столетия, связан в настоящее время не столько с фактом рождения индивида, сколько с его личностными потенциями. Ранее рамки социального функционирования ребенка определялись более рамками социального функционирования его родителей, нежели его собственными способностями и потенциями: сын короля становился королем, сын сапожника — сапожником. Система каст и сословий функционировала тысячелетия. В ней были отрицательные и положительные стороны, но прежде всего она лишала человека необходимости и ответственности за свой выбор. Антрополог Р. Бенедикт, сравнивая воспитание детей в разных обществах, пришла к выводу, что во многих культурах не существует четкого контраста между взрослым и ребенком. В таких условиях переход от детства к взрослости переходит плавно. Иначе протекает переход от детства к взрослости в современных условиях, когда важные требования к детям и взрослым не совпадают, а часто являются противоположными. В результате этого и складывается неблагоприятная ситуация (47). В ситуации свободы выбора считается, что только от самого человека зависит — в какой иерархической социальной системе он будет функционировать. Сама возможность рождает надежду, надежда — притязания, притязания — возможность несоответствия, несоответствие — страдание, страдание — болезнь. Причем процесс этот идет по порочному кругу. Родители, не достигшие желаемого уровня социального функционирования, идентифицируют свои мечты в детях, те, в свою очередь — в своих детях и так далее… А. И. Захаров, занимаясь изучением особенностей невротических состояний в детском и подростковом возрасте, пришел к заключению, что они, как правило, являются клинико-психологическим выражением проблем семьи даже в трех поколениях: прародителей, родителей и детей. Описанную выше ситуацию он обозначает как «паранойяльный настрой родителей», проявляющийся в неприятии индивидуальности ребенка, несоответствию требований и ожиданий родителей реальным возможностям детей (54). И всегда в ситуации, когда навязанный личности извне процесс социальной интеграции во все более усложняющиеся социальные группы перестает соответствовать и перерастает биологическую основу и потенциал личности, мы наблюдаем четко очерченный феномен кризиса аутентичности. Человек перестает соответствовать самому себе. Уровень социального функционирования, который требует от него социальное окружение, выше, чем возможности индивидуально-биологического базиса личности. В итоге интеграция возможна лишь путем максимального перенапряжения всего наличного потенциала личности, что чревато возникновением самых различных защитных патологических процессов. Еще раз подчеркнем, что процесс этот особенно часто наблюдается в случаях идентификации со стороны родителей или других значимых лиц референтной группы своих нереализованных желаний, фантазий и тщеславных устремлений на ребенка и подростка. Так, например, родители, не имеющие высшего образования, могут желать, чтобы их дети обязательно получили высшее образование и прилагают к этому все усилия, иногда в ушерб своей личной жизни, благосостоянию и здоровью. Ребенок в этой ситуации практически лишен права нормального выбора, он не может развиваться аутентично, он постоянно идентифицируется с представлениями о себе со стороны родителей и всего их микросоциального окружения, которое постоянно информируется о тех героических усилиях и затратах, на которые идут ради ребенка и само невольно участвует в мощном идентификационном прессинге. Ребенок в этой ситуации никогда не воспринимается как самостоятельная самоценная личность, и сам привыкает оценивать себя лишь в соответствии с теми представлениями, которые сложились о нем в окружающем его микросоциуме. Как только потенциал личности исчерпывается, а особенно заметен этот процесс в период окончания биологического созревания, возникает все более увеличивающийся разрыв и «вилка» между тем, что от человека ждут и как его себе представляют (в том числе и как он сам себя представляет) и тем, что имеется в реальности. Возникает тяжелейший кризис аутентичности с чувством неполноценности, стыда, растерянности, потерянности. А.И.Захаров, разбирая патогенез неврозов у детей, пишет, что именно двойственная, противоречивая ситуация внутреннего конфликта, вызванного рассогласованием между требованиями родителей и своим опытом и невозможность найти «"рациональный» выход из него, приводит к тому, что дети начинают осуществлять несвойственные им роли, «заставляя себя быть другими, не такими, какие они есть, и выполняя функции, превышающие их адаптационные возможности, они находились в состоянии постоянного внутреннего конфликтного перенапряжения, что и приводило к дезорганизации нервно-психической деятельности» (54). Невроз в этом случае — зачастую единственное парадоксальное средство решения проблем, неосознаваемая попытка избавиться от них и обрести душевное равновесие. Ситуация часто обостряется еще и тем, что ребенок, подросток или молодой человек в этот период не могут найти поддержки со стороны самых близких людей, которые расценивают его несостоятельность как «дурь», лень и подлое предательство своих, идентифицированных на подростка, идеалов. При этом, с одной стороны, чрезвычайно опасен сам момент кризиса аутентичности, так как вышеописанный фактор, входит в триаду самых мощных личностно-значимых психотравм, известных психотерапевтам: угроза собственной жизни и здоровью, угроза жизни и здоровью близких людей, угроза своему социальному статусу и материальному благополучию. Не случайно именно в этот период мы наблюдаем резкое усиление самых серьезных деструктивных форм девиантного поведения, включая аддиктивное и суицидальное. Но, с другой стороны, чрезвычайно нехороши и последствия кризиса аутентичности. Подросток и молодой человек, ориентированный на функционирование в группах высокого развития, одновременно не получает навыков функционирования в тех социальных группах, которые реально соответствуют его индивидуальному личностному потенциалу. И поэтому, в послекризисный период зачастую не происходит даже, казалось бы, возможного плавного перехода на ступеньку ниже, как можно было бы предполагать по логике вещей, а личность опускается в прямом и переносном смысле иногда на несколько ступеней ниже и вынуждена функционировать на уровне, который даже объективно ниже имеющегося потенциала. жүктеу/скачать 1.6 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|