Заместитель фюрера

Насущно важные проблемы он не решал. Власть в III-м Рейхе постепенно запутывалась в непроходимых зарослях различных инстанций. Министерства и отделы партии тратили больше энергии на споры из-за сферы компетенции, чем на выполнение своих задач.

Частично это соответствовало намерениям Вождя, который неизменно придерживался правила «разделяй и властвуй», но это ослабляло систему партийного управления. Теперь вышло боком назначение Гесса на высшую партийную должность. Партийная дисциплина выхолащивалась. Некоторые гауляйтеры посмели открыто водить Заместителя за нос. Непомерная алчность «золотых фазанов» — руководителей региональных организаций — была, прежде всего, следствием бессилия Гесса.

Но, несмотря на известные трудности по управлению партией, Гесс, по крайней мере, в мирные годы был надёжной опорой государства и нации. Его влияние на массы было огромным. Его прямо-таки благоговейные рождественские обращения по радио, проводимые под его руководством ритуальные массовые принесения присяги Гитлеру при свете факелов и под барабанную дробь, речи, которые он с пылающими глазами произносил на партийных съездах — всем этим Гесс внёс большой вклад в становление национального самосознания Германии. Фразы, которые он выкрикивал в микрофон на партийных съездах перед более чем 100.000 слушателей, такие, как «Гитлер — это Германия, а Германия — это Гитлер», сегодня звучат банально, но первоначальная сила воздействия этих заклинаний на современников была потрясающей.

Как верховный жрец культа Вождя, Гесс был одним из самых эффективных «глашатаев» своего господина, как он сам себя охотно называл. Знаменательным было ночное принесение массовой присяги на Кёнигсплац в Мюнхене в 1937 году при свете десятков огненных чаш. Благоговейно вибрирующим голосом Гесс, как церемониймейстер, произносил формулу присяги, и десятки тысяч повторяли: «Я клянусь безоговорочно повиноваться Адольфу Гитлеру и руководителям, которых он надо мной поставит».

В кино эти сцены во многом теряют свою таинственность, но и сегодня ошеломляет тот пыл, с которым Гесс проводил такие сакральные мероприятия, хотя он, по его собственному признанию, недолюбливал публичные выступления. Но в данном случае перед массами представал человек, который сделал веру в Вождя своим первым кредо. Его собственная вера делала его самого заслуживающим доверия. Внутренний огонь этого первого хранителя Грааля — культа Вождя — не был актёрской игрой.

Ревностность Гесса как герольда своего господина проявлялась иногда в причудливых формах. Так, плёнка, на которую Лени Рифеншталь снимала партийный съезд 1934 года, частично оказалась испорченной, и через несколько месяцев потребовалась пересъёмка в студии. Эту сцену описывает Альберт Шпеер: «Приехал Гесс и ему предложили сняться первым. Точно так же, как перед 30.000 участников съезда, он торжественно поднял руку. С присущим ему пафосом и искренним волнением он обратился к тому месту, где Гитлер теперь не сидел, и воскликнул, стоя по стойке смирно: «Мой Фюрер, я приветствую Вас от имени партийного съезда!»

В окружении Гитлера Гесс считался чистым человеком, цельным, надёжным, порядочным, чистой совестью партии. Однажды, когда его шофёр заполнил его личный Мерседес бензином за счёт партии, Гесс возместил сумму из собственного кармана. Пропаганда целенаправленно поддерживала этот имидж. Газета «Национал-социалистише Рейнфронт» восхваляла Гесса по случаю его 45-летия как «стража, который следит за тем, чтобы национал-социализм оставался чистым и неискажённым, чтобы всё, что делается во имя национал-социализма, было действительно национал-социалистическим».

Гесс сам иронически называл себя «стеной плача Движения», и в этом было зерно истины. Сотни жалоб на злоупотребление властью местных партийных функционеров ежедневно поступали в Мюнхен. Со многими обиженными Заместитель встречался сам, борясь за справедливость. Но его призывы к функционерам часто не приносили результата. Так, на партийном съезде 1938 года он призвал политических руководителей отказаться от курения и алкоголя и посвящать ежедневно один час своему здоровью, так как «здоровье национал-социалистических вождей принадлежит нации».

С подъёмом на высший партийный пост началось, однако, одновременное удаление Гесса из окружения любимого вождя. Последний теперь чаще бывал в Берлине. Первая трещина в их отношениях появилась летом 1934 года. Командир СА Эрнст Рём стал после прихода к власти фактором беспокойства. Его партийная армия была недовольна — ей не досталось доходных мест. Рём открыто требовал больше власти для себя и для СА за счёт Рейхсвера.

Гитлер после некоторых колебаний принял решение не в пользу своего закадычного друга Рёма. 30 июня он приказал неожиданно арестовать и ликвидировать все руководство СА. Гесс был глубоко потрясён не столько этими убийствами, сколько тем, что его заранее не посвятили. А. Розенберг описывал, как Гесс отчаянно пытался доказать свою лояльность и снова завоевать благоволение Гитлера. Он даже вызывался собственноручно ликвидировать «эту свинью Рёма». Но Гитлер поручил это другим.

Когда один эсэсовец зачитал список других кандидатов на смерть, у Заместителя сдали нервы. Альфред Лейтген, его адъютант, вспоминает: «Мой шеф был смертельно бледен, но внешне совершенно спокоен. Однако, когда прозвучало имя Шнейдхубера, он сделал протестующее движение, откинул голову назад и что-то пробормотал. Он наклонился к Гитлеру и прошептал ему пару слов.

Гитлер отрицательно покачал головой. Гесс вдруг позеленел и вышел в соседнюю комнату. Когда я вскоре последовал за ним, он знаком велел мне уйти. Он согнулся от боли, как будто от колик в желудке. У него на глазах стояли слёзы. Шнейдхубер был его другом» (Август Шнейдхубер, обергруппенфюрер СА, командовал СА Южной Германии.).

Однако двойная боль не помешала Гессу через несколько дней после выстрелов 30 июня примкнуть к хору тех, кто оправдывал ликвидацию более чем 200 человек «необходимостью защиты государства»: «Как старые штурмовики верны Вождю, так и Фюрер верен своим старым штурмовикам. Фюрер наказал виновных. Наше отношение к СА остается прежним». У Гесса не было сомнений в правильности действий Гитлера. Разве он сам не писал в 1921 году, ещё студентом, в одной статье: «Чтобы достичь своей цели, диктатор переступает и через своих ближайших друзей»?

Гесс не отвергал насилие, он только хотел, чтобы всё делалось «по справедливости». В первые месяцы после 30 января 1933 г. он выступал против «дикого» террора СА, а в последующие годы интересовался легальной карательной системой. Гиммлер часами водил его по поселению Дахау.

Гесс принял активное участие в выработке законодательных норм против евреев. Под Нюренбергскими расовыми Законами 1935 года стоит его подпись, равно как под запретом на профессии для еврейских адвокатов и врачей. Однако у него, как и у других членов высшего руководства, было двойственное отношение к евреям. Через три дня после объявления расовых законов Гесс позвонил своему старому другу Хаусхоферу и заверил его, что его семье нечего бояться (жена Карла Хаусхофера Марта Майер-Досс была дочерью богатого еврейского коммерсанта согласно расовым законам считалась полуеврейкой). Во время войны Гесс предложил ввести телесные наказания для евреев в оккупированной Польше. И он принял активное участие в мерах по сокрытию сути новых законов. В 1935 году он пояснил холодным бюрократическим языком: «Национал-социалистическое законодательство направлено против засорения Германии чужеродными элементами».

Дома, на новой вилле Гесса в мюнхенском предместье Харлахинг, всё было демонстративно скромно. Гесс был из когорты тех высших руководителей III Рейха, которые не стремились обогатиться на своём посту. На крестины его сына пришла лишь горстка избранных гостей. О церковном крещении, разумеется, не могло быть и речи — два года спустя Гесс даже выступил за запрет посылки христианской литературы солдатам на фронт. В роли крестного отца выступил Гитлер. Сына Гесса назвали Вольф-Рюдигер. «Вольф» — это боевой псевдоним Гитлера в прошлом, а

Рюдигер — имя верного героя из Песни о Нибелунгах. Это была историческая дата, 9 ноября 1938 года. Гесс и Гитлер предавались воспоминаниям о попытке путча 15 лет назад. Вечером позвонил телефон. Хозяин дома узнал, что по всей Германии горят синагоги, а на евреев оказывается активное общественное давление. Позже это событие назвали «ночью битых стёкол».

«Когда он вернулся от телефона, - рассказывает личный секретарь Гесса, - он был зелёный от злости». Опять никто не проинформировал Заместителя о плане мероприятий, в том числе и крёстный отец его сына. На этот раз он был не в восторге от того, что происходило на улицах. Поощрять развитие в стране гражданского общества было не в стиле Гесса. На следующий день он разослал повсюду по телеграфу циркуляр, пытаясь предотвратить дальнейшие шумные митинги и активные антииудейские выступления трудящихся.

Возмущение Гесса в данном случае было исключением. Обычно он предпочитал закрывать глаза. Когда Фридрих Рупп, заместитель главного врача одной гессенской клиники написал ему, что в этой больнице в рамках «программы эвтаназии» врачи систематически проводят смелые, рискованные эксперименты по лечению душевнобольных, Гесс прислал лишь лапидарный ответ и переправил письмо Руппа по инстанции в СС.

… Гесс считал себя радикалом и говорил: «Национал-социализм — это прикладная биология». В 1934 году в одной речи по радио он сформулировал такое понимание повиновения: «Верность по убеждению означает беспрекословное повиновение, без вопросов о цели и мотивах приказа, повиновение ради повиновения…»

…Отрыв Заместителя от действительности был вскоре замечен его ближайшим окружением. У Гесса всегда было влечение к пограничным областям человеческого познания. К астрологии, которой он все более серьёзно занимался со своим сотрудником и другом Эрнстом Шульте-Штратхаусом, добавились другие подобные увлечения: у Заместителя стали часто бывать «кладоискатели», «толкователи снов», «ясновидцы» и тому подобный сброд.

Гесс всё чаще страдал от колик в желудке и печени. Ни обычные врачи, ни знахари и чудесные целители, которые консультировали явного ипохондрика, не могли ему помочь. Розенберг рассказывает, как Гесс по совету одного такого «целителя» приказал вырвать себе все зубы верхней челюсти, потому что от них якобы исходила инфекция. Но и это не принесло облегчения.

Конечно, чудачества его Заместителя не были тайной для Гитлера. Примечателен такой эпизод. Когда Гесс бывал приглашен на обед в рейхсканцелярию, он тайком приносил с собой в кастрюльке специально приготовленную для него вегетарианскую еду. Однажды Гитлер, сам вегетарианец, узнал об этом и сказал Гессу за столом: «У меня здесь есть первоклассная диетическая повариха. Если Ваш врач прописал Вам что-то особенное, она может это приготовить. Но не приносите больше еду с собой». Гесс попытался сослаться на свой особый диетический график, но Гитлер заметил на это, что тогда лучше обедать дома. После этого Гесс почти не появлялся на обедах. Об этом пишет в своих воспоминаниях Альберт Шпеер.

В кругу своих паладинов Гитлер посмеивался над своим странным Заместителем, хотя всё ещё дружески называл его «мой Гессчик». «Я надеюсь лишь, что ему никогда не придётся заменить меня, — сказал он Герингу. — Я не знаю, кого мне больше жалеть в этом случае, — Гесса или партию». На важные политические совещания Заместителя больше не приглашали, зато его начальник штаба Борман постоянно на них присутствовал.

Гесс все больше превращался в разъездного представителя режима: зимняя помощь, встреча с грациями из Союза немецких девушек для еженедельной хроники, награждение материнскими крестами самых многодетных соплеменниц, чествование ветеранов мировой войны — такого рода выступления все чаще значились в графике Гесса по мере того, как он терял благоволение Гитлера. «Он ненавидел такие выступления», - вспоминает его секретарша Лаура Шрёдль. Но он никогда не увиливал. Выполнение долга – высшая заповедь! Этот принцип сын унаследовал от отца.

Нападение Германии на Польшу 1 сентября 1939 г. не было для Гесса сюрпризом. В предшествующие недели он вел в своих речах пропагандистскую подготовку. За пять дней до того, как немецкие войска пересекли границу, он заявил со своим обычным пафосом в Граце: «Мы стоим под знамёнами Вождя, и будь, что будет». И добавил со своей неподражаемой дикцией: «Ответственность за безответственность Польши лежит на Англии!»

За две недели до этого Гесс пророчествовал перед Хаусхофером, что война будет лишь «короткой бурей без затяжного дождя». Возражение друга, что никогда не знаешь, какую волну вызовет буря, не было услышано.

Заместитель теперь редко видел своего Вождя. Однако официально Гесс был повышен. В своей речи 1 сентября Гитлер впервые публично назвал своих преемников. Первым он назначил Геринга, а «если с товарищем Герингом что-нибудь случится, то его преемником будет товарищ Гесс». Третий человек в III Рейхе! Но в действительности это была не почесть, которую следовало принимать всерьёз, а лишь дань уважения любви народа к Заместителю. Кроме того, Гитлер сделал своего Заместителя членом «совета министров по обороне Рейха». На «Нюрнбергском процессе» это стало отягчающим обстоятельством для Гесса, однако в действительности этот Совет обороны не имел никакого значения и Гесс никогда не участвовал в его заседаниях.

3 сентября, когда немецкие войска уже вели бои в Польше, Заместитель ещё раз побывал в рейхсканцелярии. Это был тот день, когда пришло известие, что Англия объявила войну. Это было уже не похоже на «короткую бурю». Гитлер осведомился у своего министра иностранных дел: «Что теперь?», так как Риббентроп всё время уверял, что англичане не будут участвовать в войне.

«Всё мое дело теперь рушится, — якобы сетовал потом Гитлер. — Я зря писал свою книгу». И, в самом деле, терял силу один из основных тезисов «Моей борьбы» — дружба с Англией. Геринг беззвучно прошептал: «Если мы проиграем эту войну, то сжалится над нами Небо». Гесс немедленно попросил разрешения отправиться на фронт военным летчиком. Мужчина 45 лет? Гитлер недоверчиво посмотрел на своего Заместителя и строго запретил ему летать в течение года. Гесс щелкнул каблуками и молча покинул зал. Перед этим он стал ещё свидетелем беспомощной попытки

удержать Лондон от войны. Через одного шведского дипломата Геринг запросил англичан, не мог бы он прилететь в Англию для переговоров. За эту последнюю соломинку ухватился и Гитлер. Ответ был холодным: «У правительства Его Величества нет больше времени для дискуссий с господином фельдмаршалом Герингом». Гесс подумал, что это неправильный подход: надо было лететь без предупреждения. Разве не стало посредничество со времени мирного полета Чемберлена в 1938 году хорошей традицией в отношениях между двумя нордическими государствами?

Настало время быстрых побед. В обиход вошло новое понятие — «блиц-криг». Рудольф Гесс тоже радовался неожиданным успехам, благодаря которым Гитлер подчинил себе пол-Европы. Но война с Англией оставалась для Заместителя «несчастьем».

Когда английская армия эвакуировалась морем из Дюнкерка, Заместитель понял это как умышленный сигнал с немецкой стороны. Гитлер все время предлагал Лондону мир и официальным путем, и по конфиденциальным дипломатическим каналам. Этот мир развязал бы ему руки в Европе, а за это он оставил бы Британскую империю в покое. Однако новый премьер-министр Черчилль не хотел мира с Германией. Другие члены его правительства, особенно министр иностранных дел лорд Ирвин Галифакс, были более склонны к переговорам, во всяком случае, до начала немецких воздушных атак, с помощью которых Геринг обещал сделать Англию более уступчивой.

Поведение Черчилля изменило все расчёты, которые со времен написания «Моей борьбы» лежали в основе завоевательных планов Гитлера. Для Заместителя всё это было трагическим недоразумением. Он не мог понять, что с точки зрения Запада эта война — борьба свободы против диктатуры. Ведь общим идеологическим врагом был коммунизм — таково было распространённое мнение, которое до самого конца войны пробуждало в Германии ложные надежды.

Летом 1940 года у Гесса созрела новая мысль. Может быть, решающим стал обед в Бергхофе, на котором присутствовал Гесс. Рохус Миш, солдат из охраны Вождя, вспоминает: «Пришёл начальник пресс-службы Дитрих и сообщил: «Мой Фюрер, англичане не хотят». И Гитлер воскликнул в сердцах: «Боже, что же я ещё должен сделать? Не могу же я прилететь туда и встать перед англичанами на колени!»

Гесс начал проводить внешнюю политику на свой страх и риск. Он спросил совета у своего старого учителя Карла Хаусхофера. После того, как Гесс побывал 31 августа в доме Хаусхоферов, профессор написал своему сыну Альбрехту, что следовало бы предотвратить событие, чреватое крайне тяжелыми последствиями. Цензура заставляла выражаться неопределённо, но смысл был тот, что Хаусхофер хотел отговорить своего друга от необдуманных действий.

Альбрехт Хаусхофер (Альбрехт Хаусхофер участвовал в заговоре против Гитлера, после 20 июля 1944 г. был арестован и казнён. Он писал о своём отце, что тот «мог бы удержать демона в его тюрьме, но он не почувствовал дыхание Зла, сломал печать и выпустил демона в мир»), профессор, как и его отец, изъявил готовность помочь. Он чувствовал себя в долгу перед Гессом, потому что тот своей могучей дланью защитил их «неарийскую» семью. Но это была опасная игра, так как любая связь с врагом без ведома Гитлера считалась государственной изменой.

По заданию Гесса Альбрехт попытался через посредника в Португалии завязать контакты с Англией. Целью была организация встречи с высокопоставленным английским представителем на нейтральной почве. Гесс выбрал герцога Гамильтона, почему именно, остается лишь догадываться. Известно лишь, что Альбрехт Хаусхофер немного его знал и что он был симпатичен Гессу как страстный летчик-спортсмен. У Гесса была короткая встреча с ним во время Олимпийских игр в Берлине в 1936 году. Скорее всего, дело ограничилось лишь парой любезностей. Но Гамильтон отнюдь не был влиятельным политиком. Он командовал ПВО в Шотландии и связей с лондонскими политиками не имел. Но Гессу с его романтическими представлениями о политике герцог казался подходящим человеком для установления контактов с английским королевским двором.

Роль Альбрехта Хаусхофера в мирных инициативах Гесса так до конца и не выяснена. Возможно, он вёл двойную игру. При его хороших контактах за рубежом и в оппозиционных Гитлеру кругах сотрудничество с политически наивным Заместителем было для него палкой о двух концах. В успех он не верил. В одном письме он предостерёг Гесса, что все англичане, имеющие хоть какой-нибудь вес, сочли бы договор, подписанный Вождём, ничего не значащим клочком бумаги. Но Гесс заклинился на своей идее. Если бы ему удалось достичь взаимопонимания, он смог бы вернуть и благоволение Гитлера — так он надеялся. Ложные внешнеполитические оценки смешивались с иррациональными, эмоциональными моментами.

Контакты у Альбрехта Хаусхофера не получились. Английская секретная служба их пресекла. Тогда Гесс решил действовать в одиночку. Он сам полетит в качестве парламентёра в Англию, к тому же герцогу Гамильтону, на территории семейного поместья которого был аэродром. Карл Хаусхофер, похоже, одобрял его решение. Во время прогулки по лесу он рассказал Гессу, что якобы видел сон: как будто бы Гесс идет по украшенному гобеленами замку, чтобы примирить две великие нации. Для Гесса, который верил во все, что между небом и землей, это было хорошим предзнаменованием. Потом, из английского плена, он меланхолически писал своему советчику: «Я часто думаю о том сне».

Подготовка к полёту вывела его из апатии последних месяцев. Геббельс после встречи с ним с удивлением отметил в дневнике: «Гесс снова в форме. Он произвел на меня самое хорошее впечатление». Но никто не должен был знать, что происходит, и Гитлер тоже. Многие гадают о том, не был ли Гитлер все-таки проинформирован о полете своего Заместителя и не был ли он закулисным организатором этой акции. Многие историки отвечают на этот вопрос положительно, но пока не найдено никаких доказательств того, что Фюрер знал. Наоборот, обстоятельства подготовки и реакция после полета ясно показывают, что Гитлер никогда не одобрил бы эту авантюру.

Примечательной была уже первая попытка Гесса раздобыть самолёт. Когда он попросил Эрнста Удета, старого боевого товарища Геринга, ведавшего самолетным парком, предоставить в его

распоряжение «мессершмитт», тот сказал, что сначала нужно получить разрешение Гитлера. Гесс сразу же отказался от этой затеи. «Этот простодушный человек — пояснял Гесс два года спустя — поставил условием разрешение Вождя, который запретил мне летать и срок запрета только что истёк. Просить этого разрешения значило бы посадить самого себя под домашний арест». Посланцу мира повезло только на заводе в Аугсбурге, выпускавшем «мессершмитты». Под тем предлогом, что он хотел бы совершить испытательные полеты, он получил истребитель типа BF-110 и начал его перестраивать, чтобы увеличить дальность полета. Ни у кого не возникло подозрений. «Если Заместитель Вождя хочет иметь машину, - вспоминал летчик-испытатель Фриц Фосс, - ни у кого из нас не было повода счесть это подозрительным». Осенью Гесс начал зубрить английский. Своей секретарше он продиктовал речь к английским офицерам и взял с неё честное слово, что она никому об этом не скажет. Он тайно изучал сводки погоды и карты районов блокады воздушного пространства над Северным морем. Первую попытку он предпринял 10 января 1941 г. Перед отлетом он передал своему адъютанту Карлу-Гейнцу Пинчу два конверта: один с прощальным письмом Гитлеру, а второй с инструкцией вскрыть его через четыре часа после его отлёта. Но через два часа после старта ухудшилась погода, и Гесс вернулся. По возвращении в Аугсбург он узнал, что Пинч уже прочёл одно из двух писем. В нем говорилось, что он, Гесс, улетел в Англию. Ему не оставалось ничего другого, как посвятить адъютанта, а взять с его честное слово, что он будет молчать. Это обещание привело Пинча в концлагерь.

После ещё одной попытки Гесс в начале мая ещё раз побывал в Берлине. Гитлер в эти дни был занят лишь одним: подготовкой нападения на Советский Союз. Разумеется, Гесс об этом знал и понимал опасность войны на два фронта.

Вечером он ещё раз говорил с Гитлером в рейхсканцелярии. Вокруг содержания этой их последней беседы тоже очень много спекуляций. Она длилась, по словам полицейского, дежурившего у дверей рабочего кабинета Гитлера, четыре часа. В конце оба расстались примиренными и Гитлер сказал: «Вы были и остались старым упрямцем». Несомненно одно: Гесс ещё раз убедился, что Гитлер по-прежнему мечтает о мире с Англией. Это подтверждает и один неопубликованный документ. В бумагах, найденных у Гесса после его отлёта, был и конспект политических переговоров на 16 страницах. Это были те же предложения, которые Гитлер сформулировал за год до этого, ещё до начала воздушной войны против Англии: свобода рук в Европе и на Востоке в обмен на неприкосновенность Британской империи. Это было бесперспективное предложение, Черчилль уже не раз его резко отклонил. Но Гесс в своей рукописи подчеркивал свое согласие с Гитлером: «Никакой заинтересованности в крахе мировой империи. Мои беседы с Вождём. В последний раз — 3 мая». О том, что Гитлер знал о планах полёта, в рукописи нет ни слова. И в Англии на вопрос, прибыл ли он по заданию Гитлера, Гесс всегда отвечал отрицательно.

Один астролог назвал расположение звезд 10 мая благоприятным. Утром Гесс долго играл на своей вилле в Харлахинге со своим четырехлетним сыном, так долго, что его жена начала удивляться.

Она сама плохо чувствовала себя в это утро и осталась в постели. Около полудня ее муж появился в летной форме и попрощался с ней. «Когда ты вернешься?» - спросила он. На ответ «завтра» Ильза сказала со смутным предчувствием: «Я в это не верю. Возвращайся скорей, мальчику будет тебя не хватать». «Мне тоже будет его не хватать».

Вместе с Пинчем Гесс поехал в Аугсбург. В 17.45 его «мессершмитт» стартовал. Около десяти часов вечера Гесс спрыгнул с парашютом над ночной Шотландией. Это был момент, когда всё кончилось. Это был конец идефикс, конец карьеры самого верного из помощников Гитлера и конец свободы для Рудольфа Гесса. Вторую половину своей жизни Заместитель провёл в тюрьме. Ночью 10 мая 1941 года его отрыв от реальности завершился актом бестолкового героизма.

В напряжённой международной ситуации тех дней сообщение о крылатом Парсифале Рудольфе Гессе произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Гитлер сначала не хотел в это верить, а потом был в ярости. «Как мог Гесс так со мною поступить?» — возмущался он. Геббельс записал в своём дневнике, что это можно объяснить лишь чрезмерной заботой Гесса о своем здоровье и его «травоядием». В тот же день Гитлер приказал арестовать адъютантов и секретарш Гесса. Потом он заколебался. В какой-то момент казалось, что он ждёт вестей из Англии, но правду об этом мы никогда не узнаем. Альбрехта Хаусхофера вызвали в Бергхоф и заставили под надзором написать бумагу под заголовком: «Возможен ли мир с Англией?»

Когда по первым новостям из Англии стало ясно, что миссия Гесса не имеет ни малейших шансов на успех, были приняты меры с целью ограничения нанесенного ею ущерба. Что должны были думать союзники? Было составлено радиосообщение, в котором Гесс признавался сумасшедшим и делалась ссылка на его прощальное письмо, «сбивчивость которого, к сожалению, несёт на себе следы психического расстройства, что заставляет опасаться, что товарищ Гесс, к сожалению, пал жертвой маниакальных представлений». Но отношение к этому делу отнюдь не было однозначным. Конфиденциальный циркуляр Министерства пропаганды от 4 сентября 1941 года сообщал, что Заместитель улетел в Англию «с самыми чистыми намерениями». По крайней мере, в рядах партии не должно было создаться впечатление, что во главе Движения могут оказаться сумасшедшие.

Радио Би-би-си на немецком языке насмешливо сообщило через несколько дней после прибытия Гесса: «Никакие рейхсминистры сегодня больше не прилетали». Но большое английское пропагандистское наступление, к радости Геббельса, не состоялось. «Мы выпутались из этой истории», - с облегчением отметил он.

Страна сделала всё, чтобы этот неприятный случай был скорее забыт. Из кинохроники за вторую неделю мая вырезали два кадра, в которых появлялся Заместитель. Больницы, носившие имя Гесса, были переименованы. Адъютанты Гесса после многомесячных допросов были отправлены в поселения. Был арестован и астролог Эрнст Шульте-Штратхаус.

Мечты Бормана, который сразу же дистанцировался от своего бывшего начальника, не сбылись. Хотя ему теперь официально были поручены задачи, которые он и так уже выполнял, Заместителем Гитлер его не назначил. Но Гесса он никогда не простил. Альберт Шпеер передает разговор, состоявшийся в 1944 году. Гитлер сказал тогда, что, если бы англичане выдали Гесса, он предстал бы перед военным трибуналом и сразу же был бы расстрелян. В одном из застольных разговоров он пригрозил, что Гесса в случае возвращения ждёт либо расстрел, либо сумасшедший дом. Лишь в последние дни войны он стал с иными чувствами вспоминать своего бывшего соратника. Шофёр Вождя Кемпка рассказал Ильзе Гесс после войны, что в одном из последних своих ночных монологов Гитлер назвал её мужа единственным «идеалистом чистейшей воды в Движении».

История Гесса после его парашютного прыжка — это, прежде всего, история болезни. Черчилль не собирался обращаться с Заместителем Гитлера как с парламентёром. И для него прилёт Гесса был крайне нежелательным событием. Ни в Вашингтоне, ни в Москве ни в коем случае не должно было создаться впечатление, что ведутся мирные переговоры. Герцог Гамильтон удивлялся: «Поразительно, как мало нацисты нас понимают». После долгих допросов, на которых Гесс стереотипно заявлял, что прибыл с «миссией человечества», но не делал никаких новых предложений, англичане без комментариев упрятали эмиссара за решётку.

К большому разочарованию английского правительства, он не выдал срок нападения на Советский Союз даже после применения «сыворотки правды» (о планах нападения Германии на СССР англичанам незачем было допытываться у Гесса. Они знали об этих планах от Геринга, который сообщил им через Швецию даже точный день нападения.). Следователи докладывали в Лондон, что Гесс действительно не вполне стоит на почве реальности. Из заключения он написал ещё одно прощальное письмо Гитлеру: «Вряд ли кому-нибудь удавалось с таким успехом служить одному человеку и его идеям, как Вашим сторонникам. Примите благодарность от всего сердца за все, что Вы мне дали и чем Вы для меня были. Я пишу эти строки, ясно осознавая, что для меня нет иного выхода, каким бы тяжелым ни был конец. В Вашем лице, мой Вождь, я приветствую Великую Германию, которая достигла неслыханного величия. Может быть, мой полёт, несмотря на мою смерть или именно благодаря ей, принесет мир и взаимопонимание с Англией. Хайль, мой Вождь!»

Через день он бросился в тюрьме в пролёт лестницы. Эта первая из трёх его попыток самоубийства не удалась. Гесс только сломал ногу.

В конце войны Гесс находился в тюрьме на юге Лондона под постоянным наблюдением психиатра. Колики в желудке стали у него хроническими. Охране было поручено пресечь новые попытки самоубийства. Письма заключенного с жалобами содержит явные признаки мании преследования: «Они примешивают мне в еду кислоту. Кожа моего нёба висит клочьями». Или: «Еда пахнет мылом, помоями, навозом, гнилой рыбой или карболкой. Хуже всего выделения желез верблюдов или свиней».

От параноидальных симптомов своей болезни Гесс бежал в ночь забвения. Один из лечащих врачей установил: «Гесс страдает истерической амнезией. Ее можно сравнить с той формой амнезии,

которая развивалась у многих солдат под влиянием сильных нагрузок во время войны».

И во время Нюрнбергского процесса Гесс сначала страдал потерей памяти. Его обвинили по всем пунктам: заговор и преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности. С юридической точки зрения это было сомнительно, и два последних пункта сняли. Но все надежды семьи и защиты на прекращение суда из-за недееспособности обвиняемого рухнули, когда он вдруг заявил, что «разыгрывал потерю памяти из чисто тактических соображений».

Сказав это, он снова сел на скамью подсудимых и продолжал пустыми глазами следить за происходящим. Был ли это порыв бессознательной гордости или только попытка привлечь к себе внимание? На процессе в Нюрнберге Гесс не проявил никаких признаков раскаяния. К суду он относился с величественным презрением, оставаясь мысленно в том мире, которые он покинул в 1941 году.

Советский обвинитель требовал и для Гесса смертной казни, американцы хотели ограниченного срока заключения. В итоге сошлись на пожизненном. Может быть, приговор был бы мягче, если бы Гесс отказался от последнего слова. С неподвижным, устремленным вдаль взглядом, он формулировал свое кредо. Когда Геринг прошептал ему, что он лучше бы промолчал, Гесс бросил своему бывшему сопернику: «Не прерывайте меня». И продолжил: «Мне посчастливилось на протяжении многих лет моей жизни работать под руководством самого великого сына, рожденного моим народом за его тысячелетнюю историю. Даже если бы я мог, я бы не захотел вычеркнуть это время из моей жизни. Я не раскаиваюсь ни в чём. Когда-нибудь я предстану перед престолом Вечного Судии. Перед ним я отвечу, и я знаю, что он меня оправдает».

Это последнее слово почти буквально совпадало с последним словом Гитлера перед Мюнхенским судом в 1924 году. В Германии 1946 года, разбомбленной и голодной, оно осталось неуслышанным. Но для Гесса это была попытка реабилитации самого себя. После того, как ночью 10 мая 1941 года сорвалась его нелепая попытка доказать свою любовь к вождю, он теперь снова возвращался в круг помощников Гитлера.

Четыре десятилетия в тюрьме Шпандау были для Заместителя лишь годами ожидания смерти. Он спросил у одного охранника ещё в Нюрнберге: «Почему мне не дают умереть?» С 1966 года он был единственным заключённым этой самой дорогой тюрьмы в мире. Все другие паладины, даже получившие пожизненные сроки, были освобождены (В 1966 г. были освобождены после 20-летнего заключения Альберт Шпеер и Бальдур фон Ширах. Осуждённые, как и Гесс, пожизненно, адмирал Эрих Редер и Вальтер Функ были освобождены досрочно и умерли на свободе.). В случае с Гессом все попытки наталкивались на вето Советского Союза, хотя публично и по дипломатическим каналам за его освобождение выступали правительства трех западных держав-победительниц, федеральные канцлеры и президенты ФРГ. Но и в долгие годы заключения Гесс оставался верен себе. Лишь в 1969 году он разрешил своей семье посетить его.

В результате Гесс стал мучеником для национал-социалистов всего мира. Его смерь 17 августа 1987 года окончательно превратила его в мистерию современной истории. До сих пор раздаются голоса, призывающие не верить в версию о самоубийстве Заместителя. Вина за это лежит в значительной степени на неуклюжем поведении 4-х держав: были уничтожены доказательства, публичные заявления содержали противоречия, вскрытие было произведено небрежно, документы и результаты следствия засекречены… Предсмертную записку Гесса его сын Вольф-Рюдигер считал фальшивкой, так как ее стиль не соответствует настроению его отца накануне смерти.

Санитар, который последним обслуживал Гесса в Шпандау, тунисец Абдула Мелауи, заявил в печати через несколько недель после смерти Гесса, что видел рядом с его трупом двух неизвестных ему людей в американской военной форме, которые «выглядели как убийцы…»

И второе вскрытие, проведенное по требованию семьи, используется как аргумент против версии союзников. Действительно, экспертиза известного мюнхенского патолога Вольфганга Шпанна опровергла отчёт английского профессора Камерона и указала на допущенные им небрежности…

Так что в деле Рудольфа Гесса остаются вопросы, которые могло бы прояснить лишь открытие соответствующих архивов. Но остаются закрытыми даже документы английской секретной службы,

касающиеся полета Гесса в Англию.

Гесса похоронили в Вунзиделе, всего в нескольких километрах от виллы Рейхгольдсгрюн, где он жил в юности. Тысячи правых радикалов осадили кладбище, поэтому церемонию пришлось перенести. Ежегодно в день смерти Заместителя в Вунзидель стекаются паломники. Та вера, которую Рудольф Гесс сохранял до своего последнего часа, не умерла вместе с ним.

Цитаты

«Я хотел бы назвать национал-социализм и фашизм отлитым в политические формы здравым человеческим рассудком» (Р. Гесс).

«Вы можете в любой момент отречься от меня — объявите меня сумасшедшим» (Р. Гесс).
«У нас у всех есть могилы близких, и мы становимся все более одинокими, но мы должны преодолеть это и жить дальше, моя дорогая фрау! И мне не хватает двух единственных людей из моего окружения, к которым я был действительно внутренне привязан: д-р Тодт погиб, а Гесс улетел от меня» (письмо Гитлера вдове издателя Гуго Брукмана, 1942).
«Гесс сказал мне о Гитлере: “Он бы примирился со мной. Несомненно… В 1945 году, когда все шло к концу, он наверняка много раз думал: А ведь Гесс был прав”» (А. Шпеер).
«Когда требовались добровольцы в разведывательные патрули и ударные части, Гесс всегда был среди них. Во время атак он был примером благодаря своему хладнокровию и самоотверженности» (фронтовой товарищ Гесса, 1955).
«Гесс своей торжественной серьёзностью часто действует мне на нервы» (Гитлер — Генриху Гофману, 1927).
«Гесс был, несомненно, лучшим из всех моих начальников. Он был всегда вежлив, и мы часто вместе смеялись. И у него было очень сильное чувство справедливости. Он всегда защищал жену генерала Хаусхофера. И когда он слышал об особенных жестокостях, он всегда вмешивался и помогал. Поэтому его и называли «стеной плача партии». Многие просили его о помощи. Я никогда не видела его в гневе, только раз, во время «ночи битых стекол», которую устроили за его спиной» (Хильдегард Фат, секретарша Гесса).
«Борману ещё задолго до полёта Гесса в Англию в 1941 году удалось почти полностью его изолировать» (А. Шпеер, 1979).
«Гесс был почти религиозный национал-социалист, фантазёр, идеалист и человек с очень высокими моральными принципами» (Рейхард Шпитци, референт Риббентропа).
«Гесс был единственным настоящим джентльменом в ближайшем окружении Гитлера… Но для Гитлера он готов был сделать даже то, что противоречило его природному чувству приличия и чести» (Отто Штрассер, 1973).
«Мой отец был идеалист и очень верил в Германию. Его целью всегда было благоденствие его страны. Он не был типичным человеком власти, как, например, Геринг. Когда началась война, мы отказались от всего лишнего. У нас остался лишь один автомобиль. Как и Гитлер, отец вёл очень аскетичную жизнь» (Вольф-Рюдигер Гесс).
«Однажды Гесс продиктовал мне речь, которую он хотел произнести перед английскими офицерами. Она звучала примерно так: «Мы хотим заключить с вами джентльменское соглашение. Мы вас разбили, вы нас разбили, теперь мы должны объединиться против Востока» (Лаура Шрёдль, секретарша Гесса).
«Рудольф Гесс прилетел 10 мая 1941 г. в Англию, чтобы в последнюю секунду предотвратить новую мировую войну. Если я не ошибаюсь, Гесс имел тогда статус парламентёра. Парламентёра защищает международное право, поэтому англичане не имели права его арестовывать. Они должны были дать ему возможность вернуться» (д-р Альфред Зейдль, защитник Гесса в Нюрнберге).
«Никто в Германии тогда не знал, что Гесс стал «маленьким человеком». Лишь после войны выяснилось, что у него было сравнительно мало полномочий» (Арно Гамбургер, участник партийных съездов).
«Гесс не был ни сумасшедшим, ни генильным. Это был умный человек и очень сосредоточенно изучал все, что его интересовало, в частности, американскую космическую программу» (генерал Бланк, американский врач в тюрьме Шпандау).
«В данном случае у повешенного не была, как обычно, сломана шея» (генерал Бланк).
«Я убеждён, что моего отца убили, и сделали это англичане. Каков мог быть мотив? Мой отец слишком много знал! Была опасность, что, наконец, выяснится, что Англия тоже повинна в войне. Многое говорит за то, что произошло убийство. Мой отец знал, что русские хотят его освободить; ему было 93 года, он был не в состоянии сам даже завязать шнурки на ботинках, не то чтобы повеситься. Профессор Шпанн, который производил второе вскрытие, отметил: “Эта смерть не могла произойти так, как ее описали англичане”. Предсмертное письмо — явная фальшивка, это видно по его содержанию. Таким образом, версия о самоубийстве не выдерживает критики» (Вольф-Рюдигер Гесс; умер 24 октября 2001 г. в возрасте 63 лет. Похоронен в Мюнхене.).

жүктеу/скачать 0.49 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: