Зельцер С. Д. Александрович Брянцев / Общ ред и вступит ст. С. Д. Дрейдена. М.: Вто, 1962. 292 с

II

{271} «У Александра Александровича, — пишет Е. Гаккель в своей шуточной “юбилейной” характеристике Брянцева, — есть еще прозвище, которое, кажется, я же ему и дал: Кутузов. Да, тот самый генерал-фельдмаршал, что одноглазый, что много спит, что победил французов и бессмертно воплотил в себе мир на войне в “Войне и мире”.

Разве можно сказать про Кутузова, что он мудрый? Может быть, и можно, да не надо. Он такой. Вот такой как есть… Таким мне кажется и Александр Александрович. Сходство — в мироощущении, в философии, которая пронизывает этого чудесного Кутузова… Но темперамент у него есть. Он может наорать на весь художественный совет… И еще, когда затронут его ребят, так у него борода затрясется — страшный он тогда бывает в гневе своем — красный весь и маленькой ручкой так и рубит. “Вы из детей маленьких старичков хотите сделать…” О, его сам художественный совет боится!..»¹⁶¹

Давая эти свои прозвища, тюзяне стремились воплотить в них живые особенности Александра Александровича, его моральную силу, преданность делу, подлинное дружелюбие и внешний «уютный» образ.

Вот каким изображает его один из тюзовских поэтов:

В пальтеце, подбитом ватой,

Важен тот и важен этот,

* * *

За ним прочно установилась репутация скромного человека. Он и в самом деле скромный — по образу жизни, по вкусам, по манере держать себя, по личным устремлениям и, главное, — в общении с людьми.

Но если бы он и не был скромным по натуре, то интеллигентность в лучшем смысле этого слова, абсолютная внутренняя дисциплинированность помешали бы ему быть иным.

В смысле дисциплинированности он — природный моряк. Нельзя себе представить Александра Александровича опаздывающим в ТЮЗ хотя бы на несколько минут: два раза в день — ровно в десять и ровно в шесть — он на посту.

Нельзя себе представить его не выполнившим взятое на себя дело, каким бы незначительным оно ни было.

Нельзя себе представить, чтобы он не ответил тотчас на письмо, от кого бы оно ни исходило, — от зрителя-второклассника, советующего ему поставить «всего Жюля Верна, и так, чтобы все в один вечер», или от студентов-«герценовцев», от знакомого или незнакомого…

Стремление довести чужое дело, за которое взялся, до окончательного результата характерно для Брянцева как театрального деятеля, как депутата Ленсовета многих созывов, как члена ЦК профсоюза работников культуры и просто человека в его личной жизни.

{273} Зачастую А. А. Брянцева называют «всесоюзным тюзовским старостой». Нам кажется, что какое бы богатое содержание в это ни вкладывалось, общественная деятельность Александра Александровича значительно шире такого определения.

Его интересы и работа тесно связаны не только с вопросами воспитания молодых советских поколений театром, но также и со школой и семьей в самых различных их аспектах.

Депутат Ленинградского Совета многих созывов, Брянцев долгие годы работает в его школьных секциях, повседневно деятельно вникая в жизнь школ и воспитание детей, серьезно занимаясь многообразными общественными поручениями.

В качестве депутата и просто известного ленинградцам Брянцева — общественного деятеля, всегда готового откликнуться на призыв и помочь в трудную минуту, он входит в соприкосновение с людьми всех возрастов и профессий, вникает в их нужды, энергично занимается их интересами.

{274} Как известно, депутаты должны систематически отчитываться перед своими избирателями. Общественные отчеты депутата Брянцева неизменно превращаются в самое задушевное чествование Александра Александровича как подлинного «слуги народа»… Люди разного положения, возраста, образования считают своим гражданским долгом прийти на такое собрание, подробно, благодарно рассказать о том, какое деловое и сердечное участие встречали у своего депутата, как настойчиво он добивался благоприятных результатов в их делах.

Вспоминается одно из таких собраний, где он выступал с отчетом, — до отказа заполненное помещение, всеобщее движение к Александру Александровичу, обрывки обращенных к нему фраз. Выступает пожилой рабочий и уважительно рассказывает о депутатской деятельности Брянцева, подчеркивая, что специально пришел выполнить свой маленький долг, ждал этого собрания. Его сменяет учительница, которая подробно излагает перипетии своего дела, через которые «мы с Александром Александровичем» прошли…

«Я теперь, — говорит она, — на примере Брянцева-депутата поняла, что означают слова “слуга народа”. Ты пришла к нему просить о своем личном деле, но ты не просительница — он дает тебе сразу почувствовать, что ты имеешь право на его внимание. Он сам бережет твое чувство достоинства. Ты теперь имеешь с Брянцевым общее дело, в котором он становится тоже лично заинтересован, и ты можешь ему позвонить не только в приемные часы депутата, а когда угодно, чтобы поделиться своей удачей — разыскала нужный документ! — или неудачей; он радуется с тобой, огорчается, сердится… Очень это важно, чтобы кто-то и посердился, подосадовал по “нашему” делу…

И вот еще: если по пути к разрешению твоего дела он наталкивается на нечто, чего не должно вообще уже быть в нашей жизни, он не пройдет мимо, заинтересуется, взволнуется, станет добиваться, чтоб было обращено внимание на это, и потом уж обязательно поинтересуется, что сделано. Так он как депутат становится слугой народа в более широком смысле — это уже явление большого общественного значения… Понятие “общественный деятель” получило теперь в моем представлении новое, живое содержание. Я не удивляюсь, что к Брянцеву-депутату обращаются не только “свои” избиратели, но и из других участков норовят попасть…»

* * *

Для Брянцева не существует шор таблички «приемные часы тогда-то, там-то». Его «приемной» является любая точка, где жизнь сталкивает его с людьми.

* * *

Брянцев предоставил всем участникам тюзовского коллектива полную возможность выбора — где и с кем работать.

Театр на Моховой сразу стал «старым ТЮЗом», рядом с победоносно молодым, полным сил «соперником».

Было бы несерьезно утверждать, что такое разделение на два театра не отразилось на состоянии основного ТЮЗа. После этого ТЮЗ немало времени живет под знаком «общепризнанного упадка». Он узнает горечь «измен» — больших и малых. Его забывают иные из друзей, приходившие до этого на каждую его премьеру, как на семейный праздник, молчит о нем критика.

«Фактически ТЮЗ в последние годы оказался вне поля зрения критиков», — говорит несколько лет спустя об этом периоде один из ленинградских литераторов¹⁶⁴. И далее: «На страницах этого журнала, как и на страницах почти всей ленинградской печати уже очень давно нельзя найти ни строки о Ленинградском театре юных зрителей… Нельзя закрывать глаза на то, что разделение театра болезненно отразилось на положении “метрополии”…»

Между тем театр продолжал выпускать новые постановки, нашел в себе силы подготовить и достойно показать такой значительный спектакль, как «Ревизор».

{277} При этих обстоятельствах ТЮЗ не позволял себе занять иную позицию, чем признать естественным и нужным отпочкование, как бы это ни «обескровливало» его самого: ведь возник еще один театр для детей, причем хороший — значит, на общетюзовском фронте — победа.

Весьма возможно, что вначале не так-то легко было кое-кому из тюзян дружески приходить в Новый ТЮЗ и праздновать удачи его премьер. Однако это принимается коллективом «старого» ТЮЗа как нечто внутренне обязательное, и отношения двух коллективов действительно становятся совершенно дружескими.

Жизнь взяла свое. Основной ТЮЗ оправился и восстановил свое художественное равновесие.

* * *

Перед войной театр вновь был на подъеме. Об этом свидетельствовал ряд больших удач последних лет — спектакли «Кот в сапогах», «Сказка об Иванушке и Василисе Прекрасной», «В гостях у Кащея», «Емельян Пугачев», «Побег», «Тартюф».

С первых же дней войны ТЮЗ особенно остро почувствовал всю силу своей ответственности как театра, связанного с детьми.

«Быть честным перед Родиной и перед своей гражданской совестью, ответственным за дело, которое доверено нам партией, достойным высокого звания советского художника и по-прежнему нести свое искусство детям — такова задача театра, — говорил на первом после начала войны собрании коллектива А. А. Брянцев. — … Наш юный зритель в суровые дни войны обречен на тяжелые переживания, которых он сам еще не сознает и которые неизбежно омрачат его детство. Именно сейчас мы, как никогда, призваны сохранить чистоту детства и внести в него мужественную волю, сохранить радость детства и пропитать его верой в светлое будущее, сохранить пытливость детства и открыть перед ним мир подлинного героизма…»

Осуществление своих задач Брянцев и коллектив увидели в первую очередь в том, чтобы до конца и полноценно оставаться на своем посту — играя, как прежде, свои спектакли, репетируя новые. Театр видел свой долг и достоинство в том, чтобы на своем посту быть вместе со своим зрителем и по мере сил помогать ему переносить войну.

{278} На Моховой шли спектакли раз, а то и дважды в день. Объявлялась воздушная тревога — зрителей организованно выводили из зала в укрытие, а актеры — зачастую в костюмах и в гриме — шли на свои посты на крыше. С окончанием тревоги спектакль продолжался. Если вражеский налет затягивался, спектакль для тех же зрителей продолжался на следующий день.

Очень скоро прямо в адрес «Моховая, 35» попала и разорвалась бомба; она разрушила часть здания, но помещение театра уцелело, и ТЮЗ продолжал работу.

Так было до того момента, когда продолжать спектакли уже стало физически невозможно. В ночь с 6 на 7 ноября 1941 г. на здание госпиталя, размещенного напротив ТЮЗа, была сброшена бомба, она пробила два этажа и зарылась в землю не взорвавшись. Было установлено, что эта бомба — замедленного действия. Это создавало реальную опасность для коллектива и, главное, для аудитории в несколько сот детей, одновременно посещающих спектакли. По распоряжению руководящих организаций ТЮЗ был закрыт и намечен к эвакуации на Урал.

Очень тяжело переживал это А. А. Брянцев. Для него — человека, по натуре боевого и действительно лишенного чувства страха, — отъезд из осажденного родного города был чем-то противоестественным, тем более что еще далеко не все дети были вывезены из Ленинграда.

Понимая всю разумность и необходимость эвакуации театра (этого слова он, впрочем, стеснялся и упорно настаивал на термине «командировка»), Александр Александрович не мог победить в себе огромное чувство горечи. К тому, вдобавок, прибавлялась тревога о том, что в условиях эвакуации детскому театру придется ориентироваться в основном на взрослую аудиторию и, таким образом, подвергнуться всем опасностям и соблазнам «овзросления», от которого он так ревниво всегда оберегал театр.

Тем серьезнее руководитель ТЮЗа и его коллектив отнеслись к вопросу о репертуаре на новом месте и о роли коллектива ТЮЗа в культурной жизни города Березники, куда они прибыли после полуторамесячного путешествия из Ленинграда.

Березники, один из новых индустриальных центров страны, город, в ту пору еще очень молодой, имел тогда еще мало школ и «юных зрителей».

Во имя сохранения принципиальных позиций театра и верности своему основному зрителю Ленинградский ТЮЗ решил, однако, открыться самым детским спектаклем своего репертуара — сказкой «Кот в сапогах».

{279} Принцип, положенный Брянцевым в основу деятельности ТЮЗа, — спектакль для детей должен быть интересен и для взрослых, на чем по-своему проверяется его художественная полноценность, — еще раз оправдал себя. С этого спектакля театр стал подлинно «своим» для широких зрительских масс города. Взрослые люди, по две три смены в сутки работавшие на оборону, отдыхали душой на жизнерадостных спектаклях ТЮЗа.

Со всей искренностью радовались они победе добра над злом в спектаклях-сказках, аплодировали классике, взволнованно переживали судьбу героев советских пьес.

Матери — простые женщины-работницы говорили: «Спасибо ТЮЗу — ребята наши повеселели, опять стали играть».

Ощущение большого морального и реального успеха не снимало с Брянцева тревог за блокированный Ленинград. Преодолевая серьезные трудности, Александр Александрович неоднократно летал в родной город, принимал участие в заседаниях Ленинградского Совета, добивался возвращения театра «домой» при первой возможности.

И добился: летом 1944 года Ленинградский ТЮЗ снова был на Моховой и с началом учебного года начал свою работу.

Испытание войной Брянцев и коллектив выдержали достойно, проявив принципиальность и верность порученному делу.

* * *

Тысячи и тысячи советских граждан, сохранивших благодарную память о радостном спутнике их детства и юности — ТЮЗе, знают, помнят и любят Брянцева как живое олицетворение высокого понятия советского художественного педагогического театра, театра для детей и юношества.

Это по-своему звучит и в множестве писем, получаемых Александром Александровичем от малознакомых людей. Вот одно из таких писем, полученное им совсем недавно, — в мае 1960 года:

«Уважаемый Брянцев. Разрешите так к Вам обратиться. Что вас не видно на нашей Моховой улице? Ведь мы, жители ее, так привыкли Вас видеть на ней, Вы — наша гордость! Мы уже состарились, теперь наши дети посещают Ваш театр, и так же, как и мы, его любят.

{280} Сейчас мы смотрели “Домик-пряник”, и Ваша искусная рука чувствуется там во всем. Желаем Вам бодрости, здоровья и чтобы Вы, как и прежде, шагали с палочкой в руке как можно чаще по нашей улице и чтобы под Вашим руководством еще и еще ставились пьесы!

Желаем здоровья вам!

Как часто на улице, в трамвае, в поезде его почтительно и любовно приветствуют незнакомые люди — пожилые и молодые, женщины и мужчины, военные и штатские: «Здравствуйте, Александр Александрович!» Они ищут случая оказать ему какую-нибудь услугу, чем-нибудь помочь — хотя бы уступить очередь, рады просто приветствовать.

Александр Александрович смущается.

— Простите, чем я обязан… я не знаю вас.

— Но я вас знаю, — весело отвечает незнакомец, — я бывший зритель ТЮЗа, или: — Я помню еще «Тимошкин рудник», теперь вожу к Вам внуков…

* * *

На каждом этапе — свои задачи и трудности. В своем театре, помимо удач и неудач отдельных спектаклей, волнует, тревожит многое. Вечный недостаток полноценных пьес, из-за чего театр, актер, режиссер не в силах сказать своему зрителю все, что хочется сказать, и, главное, так, как хочется сказать… Какова бы ни была инициатива театра, как ни значительны отдельные произведения, в целом еще мало пьес, правдиво отвечающих запросам и ожиданиям юношества, мало талантливых подлинных сказок, мало пищи для ума и сердца человека сложного переходного возраста — от подростка к юности…

{281} Тревожит А. А. Брянцева и состояние коллектива. Что говорить! Театру скоро сорок лет. Многие, кто прошел с Александром Александровичем всю жизнь — свою и театра, состарились. Как быть? Речь идет не о материальной стороне — тут на помощь приходит закон о пенсиях. Но есть другое: человек не хочет уходить из родного дома. Человек не находит в себе сил расстаться с любимым, необходимым ему, как воздух, делом. Человеку кажется, что он еще может… Трагедия старости — по мысли Бальзака — не в том, что человек чувствует себя старым, а в том, что чувствует себя молодым…

Однако государственные интересы не допускают либерализма в этом вопросе. Нужно освобождать место новым, молодым силам — таков закон жизни. Нужно, нужно… Но для Брянцева это представляет особую моральную тяготу.

Вокруг него — больше чем друзья. Он благодарно помнит все сыгранные каждым актером роли. Он знает, как свою личную, биографию {282} каждого, день свадьбы, рождения, судьбу детей, радости и невзгоды. Вместе строили, вместе были молоды и счастливы, а порой, не задумываясь, приносили жертвы своему театру.

Беспокоит и мысль о театре в том смысле, в каком это было выражено в задушевном юбилейном пожелании поэтом и романтиком режиссером Евг. Гаккелем:

{283} «… И напоследок только одно пожелание: давайте, Александр Александрович, чтобы у нас подольше не был “академический” театр. Давайте — что мы знаем, что ничего не знаем. Давайте почаще — сначала…»

Призыв к вечной молодости и новаторству остается в силе и посейчас, напоминая о неоплаченных зрителю долгах… Как ни горько это сознавать, но ТЮЗ знает и периоды успокоенности, жизни будничной, без обновления…

Но немало у Александра Александровича и радостного, во весь голос говорящего о насыщенном большими делами сегодняшнем и завтрашнем днях жизни ТЮЗа.

Вот вот состоится новая премьера, вновь успешно подготовляется новый выводок молодежи в тюзовской студии… Строится новое замечательное здание ТЮЗа на тысячу мест, отвечающее последнему слову театральной архитектуры и сценической техники… {284} Много своего внес Александр Александрович в его проект. А это уже исполнение самой давнишней и задушевной мечты А. А. Брянцева, его детище. И в этом — одно из многих свидетельств громадного внимания партии и правительства к советским детям и их театру.

Такова жизнь — заботы и печали сменяются надеждами. И верится, что ТЮЗ подобен толстовскому могучему «огромному, в два обхвата, дубу». И к нему вновь и вновь будут приходить «весенние чувства радости и обновления», и он будет молодо жить и снова и снова звать сменяющиеся поколения молодых граждан Советской страны к большим чувствам и большим делам.

Вместе с замечательным завоеванием советской культуры — театром для детей и юношества — ТЮЗом — будет жить доброе имя Александра Александровича Брянцева.