Алекс Керр Собаки и демоны

Если присмотреться, мы увидим это: Япония стала, возможно, самой уродливой страной в мире. Читателям, которые знают о Японии из туристических брошюр, в которых показаны храмы Киото и гора Фудзияма, это может показаться удивительным, даже нелепым утверждением. Но те, кто живет или приезжает сюда, видят действительность: прекрасный лес заменен индустриальным кедром, на реки ставятся плотины, а побережье залито цементом, холмы выровнены в процессе добычи гравия, чтобы засыпать заливы и гавани, горы испещрены разрушительными и бесполезными дорогами, а сельские деревни погружены в море промышленных отходов.

Подобное, конечно, может быть замечено во многих других современных странах. Но происходящее в Японии далеко превосходит что-либо предпринятое в остальной части мира. Мы видим здесь что-то совсем иное. Страна процветает, но горы и реки находятся в смертельной опасности.

H. П. Лавкрафт, описывая жуткую деревню Новой Англии, которая должна была быть основой для одного из его романов ужасов, сказал: «Видя такую сцену, кто может противиться пронизывающему ощущению ужаса?» Для современного путешественника, ищущего приключений в стиле «лавкрафтизма», ничто не было бы большей удачей, чем поездка в сельскую местность Японии.

В течение прошлых пятидесяти пяти лет большого экономического роста Япония серьезно изменила свою окружающую среду различными способами, которые невообразимы для того, кто никогда не путешествовал сюда. Весной 1996 общественность Японии пригласила на месяц Роберта Макнейла, бывшего ведущего новостей «MacNeil/Lehrer». Позже, в речи, представленной в Обществе Японии в Нью-Йорке, Макнеил сказал, что был "смущен" тем, что он видел, «встревожен невыносимой банальностью отрезка от Хиросимы до Токио (800-километрового!), бесформенного, зверского, утилитарного беспорядка, увиденного собственными глазами.»

По всей стране мужчины и женщины работают, меняя пейзаж. Рабочие бригады преображают крошечные потоки шириной всего лишь метр в глубокие каналы, режущие плиты бетона шириной десять метров и более. Строители маленьких горных дорог обкладывают динамитом все склоны. Инженеры – строители цементируют каналы и реки в бетонные кишки U-образной формы, которые уничтожили не только речные берега, но и их русла. Речное Бюро поставило дамбы и пустило вспять или отклонило от русла все за исключением трех из 113 главных рек Японии. Контраст с другими передовымипромышленными странами является абсолютным. Зная о высокой экологической ценности, Соединенные Штаты решили в принципе не строить больше дамб, и даже начали демонтировать многие из тех, которые инженерные войска строили много лет назад. С 1990-х больше чем 70 главных мировых дамб пришлись на Америку, и десятки из них планируется демонтировать. Тем временем Строительное Министерство Японии планирует добавить 500 новых дамб к более чем 2 800, которые уже построены.

Чтобы посмотреть поближе, как строительное безумство затрагивает одну небольшую горную деревню, давайте предпримем короткую поездку в Долину Ийа, живописную цитадель каньонов и пиков в центре южного острова Сикоку. Когда я покупал старый сельский дом с соломенной крышей в Ийа в 1971 году, люди считали эту область настолько отдаленной, что они назвали ее Тибетом Японии. Вилла – юрта кормилась зерновыми культурами, такими как гречневая крупа и табак и пробавлялась лесоводством.

За следующие двадцать пять лет молодые люди сбежали из Ийа в преуспевающие города, и местное сельское хозяйство разрушилось. С его драматичным пейзажем и романтической историей, возвращающейся к гражданским войнам двенадцатого столетия, у Ийа был прекрасный шанс восстановить местную экономику с туризмом и курортами в 1980-ых. Но также как и другие бесчисленные регионы Японии, Ийя была не в состоянии развить этот потенциал. Причина состояла в том, что деревня внезапно сочла себя выгодной для получения наличных денег: денег, которые вытекали из строительства дамб и дорог, заплаченных национальной политикой, чтобы поддержать экономику сельского хозяйства, субсидируя работы гражданского строительства. Начавшись в 1960-ых, приливная волна строительных денег сокрушила Ийa, отметая любую другую промышленность. К 1997 мои соседи все стали рабочими-строителями.

Большинство иностранцев и даже многие японцы питают приятную иллюзию о жизни в японской деревне. Проезжая мимо сельских домов или просматривая прекрасные фотографии рисовых полей, заманчиво вообразить себе, какой должна быть буколическая жизнь страны: цельность с сезонами, ежегодный процесс сбора урожая, и т.д. Однако, когда Вы фактически живете в сельской местности, Вы скоро узнаёте, что униформа японского фермера - это уже не соломенный плащ и мотыга, а каска и цементный совок. В 1972, например, моя соседка Г-жа Ото обрабатывала чай, картофель, зерно, огурцы, и тутовое дерево для тутовых шелкопрядов. В 2000 ее области находятся под паром, поскольку она надевает свою каску каждый день, чтобы добраться фургоном к стройплощадкам, где ее работа состоит в том, чтобы очищать алюминиевые почвы для бетона, используемого для строительства сдерживающих стен. В Долине Ийа не имеет никакого смысла спрашивать кого-то, «В чем заключается Ваша работы?» Все живут за счет инженерных работ «Добоку», "строительства".

Больше чем 90 процентов всех денег, текущих в Ийа теперь, поступают из дорожного и дамбового строительства, финансируемых Министерствами Строительства, Транспорта и Сельского хозяйства. Это означает, что никакая экологическая инициатива не сможет остановить прогресс - Ийа стала зависимой от дамб и дорог. Прекратите строить их - и Г-жа Ото и большинство других сельских жителей станут безработными. Без ежедневной заливки бетона деревня умрет.

Самый важный парадокс состоит в том, что Ийа не нуждается в этих дорогах и дамбах; она строит их только потому, что должна либо потратить строительные субсидии, либо потерять деньги. После десятилетий строительства без конкретной цели последствия его видны повсюду; едва ли найдешь хоть один склон, свободный от гигантских плит цемента, построенных для того, чтобы предотвратить «повреждение от оползня», даже при том, что многие из них расположены в милях от какого-либо человеческого жилья. Построены дороги для лесоводства в горах, хотя лесная промышленность разрушилась тридцать лет назад. Бетонные линии набережных рек Ийа и большинства их притоков, русла которых высыхают из-за многочисленных дамб, перекачивающих воду к электростанциям. Будущее? Несмотря на то, что автомобильное движение настолько мало в Ийа, что в некоторых местах дороги покрыты паутинами зарослей, префектурное правительство посвятило 1990-ые уничтожению шоссе через утесы, выравнивая верхнюю половину долины, бетонируя те немногие уголки, которые остались.

Если такое произошло с «Тибетом Японии», то можно вообразить судьбу более доступных сельских районов. Чтобы поддержать строительную промышленность, правительство ежегодно льет сотни миллиардов долларов в проекты дамб побережья и контроль речной эрозии, борьбу с наводнениями, дорожное строительство, и т.п. Десятки правительственных учреждений заняты исключительно продумыванием новых способов «облагородить» землю. Запланированные расходы на общественные работы в течение десятилетия 1995-2005 выплыли в астрономические ¥630 триллионов (приблизительно $6,2 триллионов). Эта сумма в три - четыре раза больше чем, Соединенные Штаты, с земельной площадью в двадцать раз превышающей площадь Японии, к тому же удвоив население, потратило на общественное строительство в тот же самый период. В этом отношении Япония стала самым большим государством социального обеспечения, которое выплачивало каждый год сотни миллиардов долларов посредством общественных работ низкоквалифицированным рабочим.

Не только реки и долины, пострадали. Самая большая трагедия произошла с побережьем: к 1993 году 55 процентов всего побережья Японии были выровнены цементными плитами и гигантскими бетонными четвероногими существами. Статья в популярном еженедельнике “Shukan Post” в декабре 1994 иллюстрировала разоренную береговую линию в Окинаве, комментируя: «Побережье замуровалось в бетон, и пейзаж бесконечных серых четвероногих, громоздящихся друг на друге - то, что Вы можете видеть всюду в Японии. Она трансформировалась во что-то раздражающее и примитивное. Когда Вы смотрите на побережье, Вы не можете сказать, является ли это побережьем Шонан, побережьем Чибы, или побережьем Окинавы».

«Четвероногие» может быть непонятным словом для читателей, которые не были в Японии и не видели их, выстроенных в линию сотнями вдоль заливов и пляжей. Они выглядят как краны невероятных размеров с четырьмя бетонными ногами, некоторые весят целых пятьдесят тонн. Четвероногие, как предполагается, задерживают эрозию пляжа и являются хорошим бизнесом. Они чрезвычайно выгодны бюрократам различных министерств – Транспорта, Сельского хозяйства, Лесоводства, и Рыболовства, и Строительства – ежегодно каждое из них тратит ¥500 миллиардов, словно играя с расстановкой чудовищ на побережье, как на игровом поле. Эти проекты являются главным образом бесполезными или даже хуже - вредными. Оказывается, что волновое воздействие на четвероногих стирает песок быстрее и вызывает большую эрозию, чем это явление имело бы место, если бы пляжи были оставлены в покое.

Потребовалось несколько десятилетий чтобы впитать этот урок, но в 1980-ых Америке, начиная со штата Мэйн, один за другим стали запрещать стабилизацию береговой линии; в 1988 Южная Каролина передала под мандат не только остановку нового строительства, но и удаление всего существующего технического оснащения в течение сорока лет. В Японии, однако, оснащение побережий увеличивается. Эта динамика, которую мы будем наблюдать во многих различных областях: разрушительная политика в движении, такая как в 1950-ых и 1960-ых работающие без остановки резервуары, непрерываемые независимо от расхода, повреждения, или потребности. К концу столетия 55 процентов береговой линии, которая была заключена в бетонный чехол, увеличились до 60 процентов или более. А это означает еще сотни миль разрушенной береговой линии. Никто в здравом уме не может утверждать, что побережья Японии начали разрушаться столь быстро и столь внезапно, что правительство вынуждено было цементировать более чем 60 процентов из них. Очевидно, что это не так.

Разорение японской сельской местности, которое автор Алан Бут назвал «спонсируемым государством вандализмом», не имеет места из-за простого пренебрежения. «Спонсируемый государством вандализм» является результатом системной склонности к строительству. Эта зависимость, одна из главных привычек Японии, установилась обособленно от любой другой страны на земле.

¥80 триллионный строительный рынок в Японии является самым большим в мире. Странно, что в десятках книг, написанных о японской экономике в прошлые десятилетия, трудно найти даже параграф, указывающий на степень зависимости от строительства. И еще меньше наблюдателей, кажется, заметили самое интересное завихрение: с экономической точки зрения большинство работ гражданского строительства не имеет отношения к реальным потребностям. Все дамбы и мосты построены бюрократией для бюрократии за общественный счет. Иностранные эксперты могут быть очарованы «Sony» и «Мицубиси», но строительство - не секс, для них это не столь интересная тема. Поэтому они в значительной степени проигнорировали это. Вот статистические данные: в начале 1990-ых, строительные инвестиции повсюду в Японии потребляли 18.2 процентов валового национального продукта против 12.4 процентов в Соединенном Королевстве и только 8.5 процентов в Соединенных Штатах. Япония потратила приблизительно 8 процентов своего ВВП на общественные работы (против 2 процентов Соединенных Штатов – пропорционально в четыре раза больше). К 2000 считалось, что Япония тратила приблизительно 9 процентов своего ВВП на общественные работы (против только 1 процента в Соединенных Штатах): через десятилетие акция ВВП, посвященного общественным работам, повысилась до уровня почти в десять раз больше чем у Соединенных Штатов. Эти числа говорят нам о том, что строительный рынок решительно не соответствует рынку других развитых стран. Ситуация абсолютно искусственна, субсидии для правительства, нет реальных потребностей инфраструктуры, раздута промышленность до ее существующего размера.

Строительная промышленность здесь настолько сильна, что японские комментаторы часто описывают свою страну как «doken kokka», «строительное государство». Колоссальные субсидии, текущие в строительство, означают, что объединенный государственный бюджет отдает баснословные 40 процентов расходов на общественные работы (против 8 - 10 процентов в Соединенных Штатах и 4 - 6 процентов в Великобритании и Франции).

Популярность общественных работ быстро выросла в Японии, потому что она чрезвычайно выгодна наемным людям. Продвижение предложения и рекламные проспекты - общепринятая практика, которая кормит сотнями миллионов долларов главные политические партии. Хороший процент (традиционно приблизительно 1 - 3 процента бюджета каждого общественного проекта) идет политическим деятелям, которые организовывают его. В 1993, когда Kanemaru Шин, лидер сторонников Строительного Министерства в парламенте Японии, был арестован во время серии скандалов взяточничества, исследователи выяснили, что он накопил почти $50 миллионов во вкладах от строительных фирм.

Строительные бюрократы Министерства при исполнении служебных обязанностей контролируют прибыль через агентства, с которыми сотрудничают и с которыми заключают прибыльные контракты без предложения цены; за это после отставки они получают синекуры в частных фирмах, зарплатные пакеты которых экс-бюрократам могут составить миллионы долларов. Система работает, например, так: Речное Бюро Строительного Министерства строит дамбу, затем передает ее в эксплуатацию агентству, названному Государственной корпорацией Водных ресурсов (WRPC), многие из ее директоров - бывшие чиновники Речного Бюро. WRPC, в свою очередь, без открытого предложения цены, заключает субдоговор с компанией под названием «Друзья Рек», по очень выгодной для директоров WRPC договоренности, так как им принадлежат 90 процентов запаса компании. Отсюда следует появление постоянно растущего аппетита в Речном Бюро и большее количество контрактов на дамбы. Что касаемо дорожного строительства, эти четыре государственных корпорации отдают 80 процентов всех контрактов небольшой группе компаний управляемых бюрократами, которые когда-то работали в этих корпорациях. Подобные удобные меры существуют в любом министерстве.

Таким образом, силой политических деятелей во главе с бюрократами строительная промышленность росла и росла: к 1998 было нанято 6.9 миллионов человек, больше чем 10 процентов рабочей силы Японии – и более чем удвоенное (в процентах) число в Соединенных Штатах и Европе. По оценкам экспертов, каждое пятое рабочее место в Японии зависит от строительства, если включить работу по косвенным контрактам общественных работ.

Секрет недуга японской экономики в 1990-ых скрыт в этих числах, поскольку миллионы рабочих мест, поддержанных строительством, не являются рабочими местами, созданными реальным ростом, а «созданием рабочих мест». Они заполнены людьми, которые, возможно, могли быть наняты и приносить пользу в сфере услуг, программном обеспечении, и других продвинутых отраслях промышленности. Не только мои соседи в долине Ийа зависят от длительного строительства, но и вся японская экономика.

Начальная тяга к наркотику строительных денег началась с прибыли, полученной политическими деятелями и государственными служащими. Но чтобы развиться от тяги в полную зависимость, должна быть причина, почему наркоман не может остановить себя на ранней стадии – другими словами, некоторая слабость, препятствующая самообладанию. В случае Японии склонность появлялась посредством существования бюрократии, которая плыла по течению.

Бюрократия по своей природе имеет тенденцию продолжать делать в следующем году то, что она делала в этом году. В Японии, где почти нет никаких правил, наблюдения или контроля обществом за министерствами, бюрократическая инерция - это непреодолимая сила. Мир официальной политики функционирует как машина, которую никто не знает как остановить, словно у нее есть только кнопка "On" и нет кнопки "Off".

С никакой, по существу, ответственностью перед общественностью японские министерства уважают только одну более высокую власть: Министерство финансов, которое определяет государственный бюджет. Без относительно оригинальной цели, которую каждое ведомство, возможно, имело в течение долгого времени, его цель очень проста - сохранение бюджета. Доктор Миямото Масао, бывший чиновник в Министерстве здравоохранения и социального обеспечения (MHW), сравнивает в своей книге разговор с начальником со смирительной рубашкой:

Миямото: «Вы имеете в виду, что если что-то предусмотрено бюджетом, Вы не можете не делать этого? Почему?»

Чиновник MHW: «В правительственных учреждениях, если определенное количество денег планируется для определенной цели, то оно должно быть израсходовано».

«Но что страшного, если бы немного из запланированного осталось?»

«Это не так просто. Возвращение неиспользованных денег – это табу!»

«Почему???»

«Оставшиеся деньги производят впечатление у Министерства финансов, что рассматриваемый проект не очень важен, он заставит сократить бюджет в следующем году. Потеря даже одного проекта означает меньший бюджет для целого отдела. Директор посмотрит на это неодобрительно, так как это затронет его перспективы карьерного роста».

Верные репутации эффективности, японские министерства провели чрезвычайную работу по увеличению их бюджетов, придирчиво соблюдая принцип, что каждое министерство должно получить ту же самую относительную субсидию в этом году, что и в прошлом. Пособие на строительство в общем бюджете на 1999 было в тринадцать раз больше, чем это было в 1965 во время Олимпийских Игр в Токио. Хотя с того времени, когда еще были распространены маленькие черно-белые телевизоры и большинство проселочных дорог было все еще незамощено, прошло более 30 лет, в течение которых инфраструктура Японии и образы жизни изменились радикально – каждое министерство продолжало получать почти точно ту же самую порцию строительных денег. «Бюрократы очень квалифицированы в расходах. Это фантастические траты, сделанные с помощью системы, которая никогда не остановится», говорит участник законодательного собрания Сато Кеничиро.

Бюджеты, которые должны быть потрачены и программы, которые должны расширяться, чтобы поддерживать неустойчивое равновесие среди министерств – таким является фон для странного аспекта долговременного укутывания Японии и ее пейзажа бетоном. Ситуация в Японии входит в сферу манги, фантазии комикса, с причудливыми потусторонними пейзажами и апокалиптическими видениями перевернутого будущего. Вот то, чем занято Министерство Строительства в действительности: мосты к необитаемым островам, дороги в пустые горы, и гигантские переходы для облегчения доступа к маленьким узким дорогам по всей стране.

История залива Исахайя - хороший пример "неудержимой" силы бюрократической инерции. В середине 1960-ых Министерство сельского хозяйства, Лесоводства и Рыболовства (MAFF) составило план улучшить залив около Нагасаки, последнее из заболоченных мест Японии. Приливы в Исахайя могли достигать пяти метров, самые высокие приливы в Японии. Министры лелеяли идею богатой морской жизни в заболоченных местах залива, где обитало приблизительно триста биологических видов, включая редких илистых прыгунов и многих подвергаемых опасности крабов и моллюсков. 14 апреля 1997 все начало умирать, когда чиновники закрыли воду в первой части семикилометровой набережной.

Оригинальность идеи состояла в том, чтобы предоставить новые области фермерам на окраинах. Но количество фермеров, которое начало понижаться в 1960-ых, быстро упало, оно было сокращено почти вполовину между 1985 и 1995 годами. То, что никто не стал заниматься сельским хозяйством, составило серьёзную проблему для MAFF, ибо проект дренажа Исахайя в ¥237 миллиардов был очень важной программой гражданского строительства, краеугольным камнем строительного бюджета министерства. Таким образом, повторно обозначились планы «проекта борьбы с наводнениями», это при том, что как полагали эксперты, такое наводнение, как последнее (1957 года), бывает один раз в сто лет.

Главные проекты вовлекали десятилетия торговли имущественными правами граждан на сумму их выплат или "компенсации", и в Исахайя этот длинный предварительный период закончился в начале 1990-ых. Рыбаки и фермеры в Исахайя не могли отказаться от щедрости, которая составляла сотни миллионов иен. Но эта компенсация была золотом, ради которого местные жители продали свои души дьяволу, на этот раз они получили выплату, но никогда не смогли бы вернуть ее. Многие города Японии, решив передумать на счет дамб, ядерных установок, или закапывания мусора, на которое они согласились ранее, узнали к их горю, что граждане получили больше денег, чем они могут возместить. В конце 1980-ых, группа защитников окружающей среды начала возражать против проекта дренажа Исахайя. Оппозиция выросла, ноMAFF продолжал стабильно строить семикилометровую плотину, которая отделила бы заболоченные места от моря. К тому времени, когда сельские жители начали подвергать сомнению проект, было уже слишком поздно.

Посмотрим на Агентство по охране окружающей среды, роль которого показывает, как Строительное государство привело к странным мутациям в форме японского правительства. Как крабы, которые отращивают огромную клешню на одной стороне, в то время как другая сторона атрофируется. В то время как Речное Бюро Строительного Министерства, бывшее изначально незначительным маленьким офисом, расцвело в большую империю с бюджетом, превосходящим бюджет некоторых суверенных государств и с почти неограниченной властью строило дамбы и бетонировало реки, Агентство по охране окружающей среды высыхало. Оголодавший бюджет и отсутствие поддержки юридических ресурсов привело к тому, что оно стало сонным вспомогательным офисом с пыльной табличкой на двери, ведь очень немного можно сделать, будучи уменьшенным до конторы, ставящей печати для более крупных и более сильных агентств.

В 1988 за только год до того, как должно было начаться строительство плотин Исахайя (но спустя десятилетия после того, как MAFF начал планировать и договариваться о выплатах), Агентство по охране окружающей среды произвело "исследования" всего этого, сопровождаемое почти немедленным одобрением с несколькими незначительными ограничениями. Когда MAFF закрыл плотины в апреле 1997, было ясно, что исследования Агентства по охране окружающей среды были поверхностной пародией. Единственный, попавший в СМИ, комментарий руководителя агентства Ишии Мичико был таким: «Результат, возможно, отличался бы, если бы оценка проводилась по сегодняшним экологическим стандартам... Но маловероятно, что мы попросим, чтобы Министерство Сельского хозяйства заново исследовало проект».

Другими словами, хотя Агентство по охране окружающей среды и знало, что дренаж заболоченных мест Исахайя был бедствием, однако это не рассматривалось, чтобы остановить проект. И почему так должно быть? Позволить последнему крупному заболоченному месту Японии умереть, и это не должно никого касаться. Руководитель MAFF Фуджинэми Тэкэо прокомментировал: «Нынешняя экосистема может исчезнуть, но природа создаст новую!»

И все обстоит таким образом. Затопляемая во время прилива земля теперь мертва, и по единственной причине - потребности MAFF израсходовать строительный бюджет. Когда задали вопрос, что Исахайя теперь делать с осушенной землей, у мэра города, основного сторонника проекта, не было никаких внятных идей. «Мы рассматриваем использование освоенной земли для того, чтобы вырастить зерновые культуры, разводить молочных коров или разводить домашний скот», ответил он. Но очевидно есть еще лучшее применение для земли, с которой никто не знает что делать. Он добавил, «Мы также изучаем вопрос постройки учебного центра для фермеров из Юго-Восточной Азии или проведения исследования биотехнологии».

Увидев, как Япония убила свое самое большое заболоченное место, давайте посмотрим на механизмы ее атак на реки. Одна из крупнейших фирм, порожденных Строительным государством, занимается постройкой обвалований речных эрозий и дамб. Под девизом борьбы с наводнениями, Япония предприняла то, что британский эксперт Фредерик Пирс называет «дамбостроительным безумством». Это безумство стоит ¥200 миллиардов ежегодно, и к 1997 году, 97 процентов главных рек Японии заблокированы большими дамбами. Эта сумма неточна, потому что бетонные стены теперь выравнивают русла рек и потоков по всей Японии; кроме того, бесчисленные обходные каналы довели общее количество речных работ до десятков тысяч миллиардов. Министерство Строительства оправдывает дамбы и каналы под тем предлогом, что Япония сталкивается с нехваткой воды. Но известный факт, что это неправда! Речное Бюро использует сведения о населении и индустриальном росте, которые были вычислены в 1950-ых годах и никогда в последствии не пересматривались, несмотря на радикальные изменения в структуре использования воды с тех пор. Оценки же столь далеки от критических значений, что, согласно газете «Sankei Shimbun», на 80 процентов превышают данные о количестве всей воды, используемой в Японии в 1995.

Пример принципа работы строительной бюрократии - Дамба Нагара, огромное сооружение, охватывающее Реку Нагара, где сливаются три речных системы префектур: Ми, Гифу и Аичи. Стоимость этой дамбы (¥1,5 триллиона, примерно $12 миллиардов) делает её одним из самых дорогих проектов гражданского строительства в мире. "Концепция" дамбы сформировалась в 1960-х, но в то время как потребности в воде изменились полностью в следующие десятилетия, концепция не изменилась из-за слишком многих бюрократов и политических деятелей, имевших шанс выиграть денег от строительства. К 1979 новые подсчеты использования воды показали, что у этих трех префектур будет больше воды, чем они нуждаются в течение, по крайней мере тринадцати - двадцати лет, а возможно и навсегда.

Губернатор Ми, хорошо зная о водном излишке, был обеспокоен огромным расходом воды, который его префектура должна будет взять на себя. В то же самое время он боялся отменить проект, потому что Министерство Международной торговли и Промышленности (MITI) субсидировало свое строительство, и если бы префектура выключила дамбу, то MITI отказал бы ей в деньгах в будущем. В 1979 Ми послал Такеши Дженичи, директора его Офиса Планирования, чтобы представить новые числа MITI и попросить о задержке строительства. Но менеджер MITI Офиса Индустриального Водного Использования выгнал Такеши, сказав: «Вы не можете просто так сказать нам теперь, что будет слишком много воды!» MITI не мог позволить факту водного излишка в 1979 вмешиваться в непреклонное решение, принятое в 1960. Группы защитников окружающей среды громко возражали каптажу последней главной реки Японии в ее естественном состоянии, но их голоса не были услышаны. Строительство началось в 1980-ых, и сегодня центральные стенды дамбы наполнены до краев, в то время как продвигается работа по постройке обширной паутины каналов, ведутся вспомогательные работы против наводнений, охватывающих эти три реки.

Однажды концепция, всегда концепция. Как в случае заболоченных мест Исахайя, никакая оппозиция и никакое объявление фактов, открывающих правду, не затронули концепцию. Изучающие бюрократию Японии должны понять эту простую правду: бюрократическая концепция походит на робота Терминатора, запрограммированного командами, которым никто не может противостоять; Терминатор может удариться и потерять ногу или руку, но он поднимет себя и неуклонно пойдет вперед, пока не выполнит свою миссию. И ни один человек не властен остановить это.

Старое стихотворение повествует: «Поскольку мельницы Бога мелют медленно, они мелют чрезмерно мало; поэтому только оставаясь терпеливым, Он перемалывает все до конца». Так мелют мельницы правительственных учреждений Японии. В августе 1998 общественная оппозиция вынудила городской офис Киото отменить план строительства моста, который изменит вид старой улицы Pon-tocho, но когда «пыль улеглась», стало ясно, что город отменил только существующий дизайн моста, резервируя право построить другой мост с иным дизайном в том же самом месте позже. Независимо от того, нужен ли он – дайте пять, десять, или двадцать лет – мост в Pon-tocho все равно будет построен.

В Японии продолжают продвигаться гигантские землеройные проекты – самые большие и самые дорогостоящие в мире, многие из них уже после того, как необходимость в них исчезла. Однако есть надежда в движениях оппозиции новых граждан, которые начинают шевелиться, такие как тот, который приостановил строительство моста Pon-tocho. Есть проекты, которые отменяются, или «откладываются на неопределенный срок», из-за того, что затраты на них слишком высоки даже для расточительных министерств Японии. Один такой пример - план префектуры Шиманэ (датированный 1963 годом) создать новую пахотную землю, заняв часть Озера Нэкоми, стоил $770 миллионов, даже при том, что число фермеров в области, для которых был предназначен этот план, понизилось. Немногие оставшиеся фермеры энергично выступали против закапывания мусора из-за ущерба, который он нанесет качеству воды озера, но проект продолжал продвигаться до недавнего времени. Лишь в августе 2000 правительство решило остановить закапывание мусора, как наиболее общеизвестный ненужный проект общественных работ. В то же время, это вовсе не означает, что Озеро Нэкоми или область останутся в прежних условиях. Для размышления: 40 процентов освоения уже закончены; в то время как велась деятельность по отмене, местные органы власти работали, чтобы представить новые предложения по дорогам, и даже по закапыванию других частей озера. Чтобы «оживить местную экономику» губернатор Шиманэ Сумита Нобуйоси сказал репортерам, что сделает все, что в его власти, чтобы удостовериться, что планы по замене финансируются. Концепция Озера Нэкоми будет жить, хоть и под другими именами.

Корни экологических проблем Японии идут много глубже, чем просто жадность бюрократов и политических деятелей. Япония - отрезвляющий пример, поскольку она показывает, что может случиться с пейзажем других стран в Восточной Азии и даже во всем мире. Что происходит, если "развивающиеся страны" никогда не становятся "развитыми странами"? Большой современный парадокс Японии - несоответствие между своим современным экономическим успехом и своим управляющим менталитетом, который является менталитетом все еще неразвитой страны.

Япония страдает от серьезного случая, менталитета "прокладывать и строить». «Прокладывать и строить» - идея, что огромные, дорогие, искусственные памятники удивительны априори, что естественные поверхности, отполированные и покрытые бетонными суровыми ценностями - это прогресс и модернизм. Накаоки Ютака, губернатор Префектуры Тоямы, озвучил эту идею, когда аргументировал в сентябре 1996 необходимость строительства новой линии железной дороги в сельские районы, хотя в этом не было никакой очевидной потребности. Строя новую линию, он сказал: «необходимо развить социальную инфраструктуру так, чтобы люди могли чувствовать, что они стали богатыми».

Перед Второй мировой войной Япония была бедной страной с индустриализацией, ограниченной ее городами. Война опустошала города, и позже менталитет «прокладывать и строить» пустил корни. Хотя сегодня Япония богата – по некоторым меркам самая богатая страна в мире – и каждая крошечная деревня "развилась", послевоенное представление, что прогресс означает строить что-то новое и солнечное, остается неизменным.

Президент Дуайт Эйзенхауэр однажды рассказывал, что, когда он рос, его семья была очень бедна. «Но к изумлению», - сказал он, - «мы никогда не чувствовали себя бедными». Изумление Японии находится в точно противоположном чувстве: богатые, люди не чувствуют себя богатыми, и следовательно, нуждаются в постоянном строительстве новых железнодорожных линий и цементировании берегов реки, чтобы почувствовать это.

«Ката» - важное японское слово, означающее "формы", термин, который происходит из традиционных искусств от неподвижных движений танца, чайной церемонии, и боевых искусств. Как только «Ката» искусства формируется, почти невозможно изменить его существенно, хотя практики могут внести небольшие корректировки и приукрасить их. В чайной церемонии ката требует, чтобы мастер чая сначала свернул маленькую шелковую ткань и вытер им чайную коробочку. Последователи школы Урасенке сворачивают ткань втрое, в то время как таковые из школы Мушанокойи сворачивают ее пополам, но по существу ката одинаков для обеих школ.

Ката присутствует и в современной жизни Японии. Школьная система Японии, установленная в 1880-ых, взяла в качестве ее модели прусскую систему, (для мальчиков) полностью черная военная униформа с высоким воротником и медными пуговицами. Сегодня, даже при том, что мальчики красят волосы и носят пирсинг, они должны продолжать носить эти униформы – ката, который это никогда не изменится. Вообще, большинство современных ката Японии уходит вглубь не только к прусским униформам; они могут быть прослежены с ранних послевоенных годов, примерно 1945-1965, периоду, во время которого Япония испытала свой самый высокий темп роста и сформировала свою современную промышленность, банковское дело и бюрократию. Несоответствие между реалиями 1990-ых и способов мышления, установленных в десятилетия до 1965, является лейтмотивом современных проблем Японии – и это видимо в каждом виде искусства и промышленности. Ката были установлены в их существующей форме почти сорок лет назад и теперь не могут идти в ногу с современным миром.

Концепция «Прокладывать и строить» вызывает и другое несоответствие – с собственными традициями Японии. В исторической культуре японцев есть все компоненты, необходимые чтобы противостоять или, по крайней мере, чтобы умерить этот менталитет. "Любовь к природе" - клише в стандартной литературе о Японии, и в этом было много правды, как может быть замечено в стихах хайку Басё, или в искренних заботах о садах Киото. Япония была землей любви к осенним травам и мшистым склонам, покрытым падающими листьями деревьев гингко и кленов; японское искусство - почти синоним сдержанности; миниатюры с использованием неотполированной древесины и грубой глины. Но все же современная Япония следует путем, который полностью противоречит его собственным традициям.

Шиджемэтсу Синдзи, преподаватель в Аспирантуре Международного развития в Нагое, сделал обзор священных рощ, местных святынь Японии, деревьев, сохранившихся даже в середине больших городов, которые синтоисты хранят как саму сущность любви к природе Японии. Он обнаружил к своему удивлению во время изучения этой темы, что люди жаловались: «леса мешают, потому что деревья блокируют солнечный свет, а упавшие листья с распростертых ветвей скапливаются на улицах и перед их зданиями». То, что упавшие листья стали "неприятностью", указывает прямо на сердце современного культурного кризиса Японии, и это вызывает вопросы о том, что будущее может принести в другие развивающиеся страны Восточной Азии.

Если бы нужно было разделить современную культурную историю на три основных фазы – доиндустриальная, индустриальная, и постиндустриальная жизнь – мы могли бы сказать, что в первой фазе, которая закончилась приблизительно двести лет назад на Западе и только двадцать лет назад во многих странах Восточной Азии, люди жили в гармонии с природой. Для Японии основная картина - изображение крестьянской семьи, живущей в соломенном доме, сокрытом в предгорьях на краю рисового поля.

Вторая индустриальная фаза отмечена грубым пробуждением. Поскольку контраст между неотапливаемыми, темными старыми домами и сверкающими новыми городами является слишком большим, имеет место порыв к модернизму, в котором люди отклоняют все старое и естественное в пользу блестящих обработанных материалов, как символов богатства и изощренности. Во всем мире парадигма - хорошо одетые оплачиваемые рабочие, добирающиеся от их бетонных многоквартирных домов до новых фабрик и офисов.

В третьем постиндустриальном государстве большинство людей достигло определенного уровня комфорта – у всех есть тостер, автомобиль, холодильник и кондиционер – и общественное движение к новому виду модернизма, в котором технология снова воссоединяется с культурным наследием и естественными материалами. Картина Соединенных Штатов - изображение молодых людей на фоне таунхаусов из кирпича девятнадцатого века в Бруклине или программистов Microsoft, живущих в солнечно нагретых зданиях в горах штата Вашингтон. В первой фазе человек и природа живут счастливо как одна семья; во втором они разводятся; и в третьем, они снова воссоединены.

Как обстоит дело с третьей фазой в Восточной Азии? В случае Японии, хотя присутствуют все элементы, которые могут продвинуть страну в постиндустриальную культуру, процесс кажется заблокированным. Вместо этого Япония движется к культуре, где разрыв с природой является заключительным и необратимым, в котором все старое и естественное "грязно" и даже опасно.

Кто-то когда-то попросил, чтобы Мотоори Норинага, великий Синтоистский мыслитель восемнадцатого столетия, определил словами Ками, Синтоистского бога. Верный древней анимистической традиции Синто, он ответил, «Ками может быть Богиней Солнца, духом великого человека, дерева, кошки, упавшего листа». Сейчас, в современной Японии, упавшие листья являются совсем не божественными; было бы трудно преувеличить степень, до которой они теперь не нравятся общественности. В большинстве городов, включая мой собственный город Камеока, около Киото, срезают ветки придорожных деревьев в конце лета, прежде, чем листья начнут изменять цвет и падать на улицы. Остаются обнаженные ряды чахлых стволов, стоящих в ряд на улице. Я когда-то спросил чиновника в Камеока, почему город продолжает эту практику, и он ответил: «У нас есть города-побратимы в Австрии и Китае, и когда мы увидели красивые теневые деревья на их улицах, мы решили сделать так же. Но владельцы магазинов и домовладельцы в Камеоке возразили. Для них упавшие листья – это грязь и мусор. После многих сердитых телефонных звонков у нас не было выбора, кроме как продолжать срезать ветви».

В 1996 телевидение NHK сняло документальный репортаж о проблеме растущих деревьев в жилых окрестностях Токио. Одним из объектов было дерево кеаки (дзельква) , которое выросло высоким, с изящными раскидистыми ветвями, напоминающими величественные деревья - вязы, которые когда-то были символом городов Новой Англии. Жители жаловались, что деревья заблокировали солнечный свет, сбросили слишком много листьев осенью и затенили дорожные знаки. Многие хотели срубить все деревья, но после обсуждения город Токио достиг компромисса, в котором решено было убрать только некоторые из них и укоротить высокие, уменьшая их до обычных подстриженных пней, стоящих вдоль улиц разных частях города.

Не только упавшие листья вызвали сердитые звонки в городские офисы. В мае 1996 «Daily News Yomiuri» сообщил, что в город Киото поступило четыре звонка только в течение предыдущего года, возмущаясь шумом громких грузовиков, нанятых правыми партиями, которые циркулируют через город круглый год, трубя националистические и военные гимны настолько громко, что шум отзывается эхом на многие мили вдоль склонов вне города. С другой стороны было много жалоб на лягушек, квакающих на рисовых полях на окраине. Итакура Ютака, руководитель Офиса Контроля за загрязнением окружающей среды Киото, сообщил: «жители попросили: “Пожалуйста, перебейте всех лягушек!”».

Клеймо "грязный", кроме деревьев и животных, распространяется вообще на естественные материалы. Писатель и фотограф Фудживара Синья запечатлел однажды в 1980-ых годах в Токио мать, уводящую сына подальше от игрушек ручной работы в магазине, потому что они были "грязны". Это было примером, "как японские женщины дошли до того, чтобы предпочесть блестящую безупречную пластмассу без следа человеческой руки продуктам, сделанным вручную из естественных материалов», - написал он. Идея, что природа грязна, что блестящие гладкие поверхности и прямые линии предпочтительны по сравнению с грязными контурами гор и рек, является одним из самых странных устоев, пустивших корни в современной Японии, учитывая традиции страны.

Но они пустили корни. Японцы часто используют слово «кирей» (которое может означать и «прекрасный» и «опрятный и чистый») чтобы описать недавно разбитый на крупные куски склон горы или берег реки, переделанный, с бетонными террасами. Идея, что гладкие поверхности являются «кирей» - пережиток эры "развивающейся страны" 1950-ых и 1960-ых, когда большинство сельских дорог было все еще немощено – можно вообразить радость людей от того, что проложены бороздки для грязи в гладком асфальте, а гниющие деревянные мосты заменены крепкой сталью. Это чувство радости никогда не исчезало; страна никогда не останавливалась, чтобы отдышаться и оглянуться назад, и результат состоит в том, что Япония стала постиндустриальной страной с доиндустриальными целями.

Это очень опасная комбинация, а эффект - бесплодие. Проехав по сельской местности, Вы можете видеть процесс стерилизации всюду, поскольку ужас сокрыт не только в крупномасштабных проектах, которые сглаживают кривые пляжи и полуострова, но и во многих алюминиевых или асфальтируемых деталях: будь то национальный парк или скромная дорога через рисовое поле, каждый путь должен быть проложен, выровнен бетонными поребриками и огражден с высокими хромовыми перилами. Чтобы дать некоторый пример бесплодия нового японского пейзажа, вот, картина: рядом с моим домом в Камеока была тропинка рядом с водоемом, который когда-то был рвом местного замка, а с другой стороны был небольшой парк, который несколько лет назад был прохладным зеленым местом отдыха, где люди сидели на лужайке, а мальчики играли в футбол. Трава и тень были безнадежно "грязны", поэтому, город недавно сделал новый парк на его месте, забетонировав траву и срубив деревья. Теперь лишь некоторые люди задерживаются в пустом пространстве каменной кладки парка, обрамленной опрятными границами кирпича и камня. В середине одно официальное вишневое дерево с гранитным памятником, спереди на выгравированной табличке можно прочитать: «Цветы и Растительность».

Традиционная культура Японии возникла из общности с природой, а не из стерильных индустриальных поверхностей, которые определяют современную японскую жизнь. Это абсолютный контраст, но он реален. Разрыв между традиционным имиджем Японии и современной действительностью расколол национальную современную культуру. Художники должны сделать твердый выбор: попытаться обновить исчезнувший мир бамбука, покрытых соломой зданий и храмов (но в культурном контексте, в котором рулит бесплодие, все эти вещи стали не важными) или пойти вперед со временем, признавая мертвые плоские индустриальные поверхности. Отключившись от последних тенденций Азии и Запада, проектировщикам трудно подхватить идею естественных материалов, успешно используемых в современном мире или современных дизайнов, которые успешно сочетаются с естественным контекстом. Этот нерешенный культурный конфликт - секретный подтекст в искусстве и архитектуре сегодняшней Японии.

Конечно, не только японцы считают плоские стерильные поверхности привлекательными и «кирей». Иностранные наблюдатели также обольщены четкими границами, острыми углами, опрятными перилами и полированными конструкциями, которые определяют новый японский пейзаж, потому что, сознательно или подсознательно, большинство из нас видит такие вещи как воплощение самой сущности модернизма. Короче говоря, иностранцы очень часто влюбляются в кирей даже больше, чем японцы; с одной стороны они не имеют понятия таинственной красоте старых джунглей, рисовых полей, древесины и нетронутого камня. Отполируйте с помощью индустрии все перечисленное с подробным вниманием к каждому цементному блоку и металлическому узлу: это выглядит "современным"; следовательно, Япония в высшей степени современна.

В этом отношении, как во многих других, Япония бросает вызов идее того, из чего собственно состоит модернизм. Кирей в Японии, является случаем индустриальных методов, которые ведут к противоположности. И противоположности столь разрушительной для природы и городов, что переворачивает самое понятие модернизма с ног на голову. Неспособность позволить чему-либо натуральному жить, потребность стерилизовать и сгладить передовыми технологиями всё, чтобы было удобно, поскольку Япония часто изображается, как общество, испытывающее глубокие трудности с удобством.

Культурный кризис легче было бы решить, если бы это был просто вопрос японской традиции против Западной технологии. Но ситуация более сложна - ситуация хроническая и серьезная - факт, что корни проблемы лежат непосредственно в традиции. Люди, которые восхищаются традиционными японскими искусствами, представляют себе по большей части "любовь к природе", которая вдохновляет сады песка, бонсаи, икебану, и т.д, но они часто не в состоянии понять, что традиционный японский подход – это как раз противоположность либерального отношения к природе. Эти искусства были под сильным влиянием военной касты, которая управляла Японией в течение многих столетий, и они требуют полного контроля по каждой ветви и веточке.

Действительно, полный контроль - отец некоторых из самых больших культурных чудес и высокого качества на конвейере - одна из образцовых черт Японии. Для небрежности, которая считается само собой разумеющейся на Западе, нет никакого места в Японии. Но такая черта как полный контроль - обоюдоострый меч, поскольку имеет жестокий и смертельный исход, если в союзе с силой современных технологий доберется до окружающей среды.

Авторы, пишущие о Японии обычно оплакивают контраст между национальным современным уродством и его традиционной красотой. Обсуждение сосредотачивается на конфликте между современностью и традиционными ценностями, но не это основное бедствие двадцатого века в Японии: проблема не состоит в том, что традиционные ценности умерли, а в том, что они видоизменились. Неподходящие к современности, традиционные ценности становятся монстрами Франкенштейна, получая ужасающие новые жизни. Как Дональд Ричи, декан японолог в Токио, сказал: «Какая разница, мучить бонсай или мучить пейзаж?»

В 1995 граждане Камакуры проснулись однажды и узнали, что муниципалитет срубил больше ста знаменитых вишневых деревьев города – официальных символов Камакуры – чтобы построить бетонный забор для поддержки склона. Причина? Некоторые жители жаловались на обломки скал, катящиеся по наклонам, и чиновники приговорили холм, который был на территории храма как «опасность землетрясения». В современной Японии достаточно удивительно маленькой угрозы от природы, чтобы вызвать реакцию «убить москита кувалдой!». Каждое ведро песка, которое мог бы смыть тайфун, каждый камень, который мог бы упасть со скалы, является угрозой, и правительство должно использовать много бетона.

Спокойно, почти незримо, сильная идеология росла в течение прошлых пятидесяти лет, чтобы поддержать идею, что необходим полный контроль по каждому дюйму склона и побережья. Эта идеология держится, природа - особый враг Японии, природа исключительно резка здесь, и японцы страдают больше от естественных бедствий, чем это происходит у других людей. Можно испытать нюанс этого отношения в следующей вырезке из публикации Речного Бюро Министерства Строительства:

«Землетрясения, вулканы, наводнения, и засуха периодически наносят ущерб Японии. Столько, сколько помнит японская история, это была история борьбы против естественных факторов... Хоть Япония и известна своими землетрясениями, однако возможны проблемы, связанные с водой, которые будут истинной отравой японской жизни. На японских островах сезоны акцентированы бедствиями, бедствиями, которые требуют от людей бдительности и предосторожности, чтобы гарантировать выживание, вода - это постоянная проблема».

Идея в том, что национальная тысячелетняя история - это «борьба с естественными факторами», а традиция - то, что основная работа правительства – это «чисан чисуи», «контроль за реками и горами». В литературе встречаются описания ущерба, нанесенного естественными и искусственными бедствиями, типичные записи о десятиметровой Хижине Камо но Чомей (1153-1216), классика японской философской литературы. В своих записях Камо но Чомей связывает печальную серию бедствий от огня, войн и вихрей с голодом и землетрясениями. Его мысль в том, что жизнь является непостоянной, что «мир в целом - это незыблемое место, чтобы жить в нем, а мы и наше жилище - сомнительные и временные вещи».

Исторический факт, что Япония пострадала гораздо меньше от войн, голода, и наводнений чем, например, Китай, где эти бедствия привели к потере миллионов жизней и разрушению большой части наследия Китая. В Японии осталось намного больше древних деревянных зданий и художественных работ на бумаге и шелке, чем в Китае, несмотря на больший размер территории Китая. Италия, аналогично, пережила вулканы и землетрясения, намного более серьезные, чем испытывала когда-либо Япония, при этом "непостоянство" - не главная тема итальянской или китайской литературы. То, что это так доминирует над японской мыслью, может иметь некоторое отношение к древнему желанию Ва, "мира" или "статики". Любое внезапное изменение, в политике или погоде, является оскорблением Ва. Следовательно, неуверенность и страх перед "непостоянными вещами".

Один из постоянных мифов о Японии, проводимой многими японцами и легкомысленно принятый Западными наблюдателями - то, что в Золотом Веке прежде, чем прибыл Коммодор Перри, японцы жили невинно в гармонии с природой, и только с прибытием Западных жителей они научились нападать на окружающую среду и подчинять ее. Романтик во всех нас хотел бы верить этому. «Только когда Япония модернизировалась (и поэтому сориентировалась на Запад), она выучилась стремлению завоевывать природу», - пишет Патрик Смит о Японии, - «реинтерпретация». Согласно Смиту, Япония сожалеет о том, что она «взяла с Запада ее чрезмерный корпоратизм и материализм, враждебность к природе, которая сместила древнюю близость к природе».

Это миф. Теперь действительность. Где «враждебность к природе», которая является, предположительно, врожденной особенностью Запада? Очевидно, современные технологии привели к разрушению окружающей среды на всей Земле. Но на Западе это разрушение было умеренным в местных сообществах, где люди боролись, чтобы сохранить их деревни, здания, и области. Ничто из того, что происходит в Японии, не произошло в Европе или Соединенных Штатах. В Англии, Франции, Италии и даже индустриальной Германии сохранены тысячи областей, живописных соломенных деревень, не ставивших заслоны рек и долгие квадратные мили небетонированного побережья, за которыми с любовью ухаживают. Европа и Соединенные Штаты, а не Япония, находятся в центре деятельности движения за охрану окружающей среды; взять хотя бы случаи – от вырубки дождевого леса в Малайзии и Индонезии до отлова дрейфующей рыбы – Япония борется с этими движениями каждым политическим и экономическим инструментом, который есть у нее в распоряжении. Где же тут Запад, который учит Японию разрушать свой пейзаж? Начиная с Лафкадио Еарна в начале 1900-ых, Дональда Ричи (Внутреннее Японское море) в 1970-ых и Алана Бута пропавшего в 1980-ых, западные наблюдатели оплакивали то, что они характеризовали как разрушение естественного наследия Японии. И уж конечно, они не убеждали Японию к дальнейшему разрушению.

Ключ к недоразумению находится в контрольной фразе: "модернизированная и поэтому Ориентированная на Запад». Если и есть один существенный вклад, это то, что сделали так называемые авторы - ревизионисты Японии прошлых пятнадцати лет, а конкретно - их признания, что Япония является современной, но определенно не Западной. Ее финансовый мир, ее общество и ее промышленность функционируют на удивительно эластичных принципах с набором догм из японской истории.

Когда Япония открылась для мира в 1868, лозунг периода модернизации был таков: «Японский дух, Западная технология», и Япония никогда не отклонялась от этого основного подхода. То, что ей удалось стать современной, не теряя специфику национальной культуры, является достижением, которым можно гордиться, и писатели Японии рассматривают это как большой успех. С другой стороны японский дух не всегда хорошо приспосабливался к Западным технологиям, и иногда их соединение было чрезвычайно разрушительным. Дух японского милитаризма привел к бедствию Второй мировой войны, и японский дух полного контроля принудил сегодня Японию разорять свою среду. Западные технологии были только средствами: японский дух был мотивом.

Импульс подчинить естественные силы природы возникает в каждом традиционном обществе от египтян и постройки Пирамид до китайцам и строительства Великой Стены. Китайские легенды учат, что Ю, один из первых мифических императоров в 3000 до н.э., получил право управлять, потому что он приручил Великий Потоп. У Японии также есть долгая история реструктурирования пейзажа. Это началось в восьмом столетии, когда столицы Нары и Киото распространились на площади в десятки квадратных километров на месте, которое когда- то было полудикой равниной. Другой поток гражданского строительства имел место в конце периода Муромачи, в конце шестнадцатого столетия, когда военачальники мобилизовали сотни тысяч рабочих через рабский труд, чтобы вырыть рвы и построить гигантские замки, обломки стен которых иногда еще встречаются сегодня. Хидеёши, один из генералов, которые объединили Японию, изменил курс реки Камо в Киото, перемещая его на восток. Во время периода Эдо (1600-1868), города так много закапывали мусор в своих гаванях, что приемная часть портов, таких как Хиросима, Осака, и Токио, почти утроились. Историки говорят о закапывании мусора в качестве примера технологии, в которой у Японии был большой опыт еще до того, как прибыл Перри.

С появлением современных технологий каждое общество делало ошибки. Соединенные Штаты, например, предприняли огромные программы гражданского строительства, такие как Плотина Гувера и Долина Теннесси. Предназначенные для обеспечения насущной необходимости в гидроэнергии и электроэнергии, некоторые из этих программ совершенно не были выгодны, хотя предполагалось, что будут. Однако, после определенного момента, американцы пересмотрели эти проекты. В других восточноазиатских странах замедлилось разрушение окружающей среды, когда это перестало быть выгодным. Но не в Японии. Заманчиво обвинить в этом злое Западное влияние, но это не объясняет необузданного и возрастающего аппетита Японии на его реки, горы, и побережья, который является противоречием с чем-либо, найденного на Западе.

В этом Япония дает нам урок культурной проблемы каждого современного государства. Стремление подняться выше, у которого есть опасные последствия для современной жизни, вытесняло культурные отношения. Другой показательный пример - «пограничный менталитет», который все еще заставляет многих американцев лелеять право обладать огнестрельным оружием. Право служить в армии, обозначенное во Второй Поправке, имело смысл для плохо защищенных сообществ, но в современной Америке это приводит к резне тысяч людей каждый год. Никакая другая передовая страна не терпела бы этого. Все же американцы до сих пор считают невозможным узаконить контроль над оружием. Таким же образом мы можем видеть, что Япония вряд ли заново продумает свою экологическую политику по самой причине, что канализирование небольших рек в бетонные желоба является не чем-то изученным с Запада, а собственной счастливой традицией. Так и с другими упрямыми культурными проблемами. Изменения произойдут лишь тогда, когда достаточно много людей узнают о них и потребуют их решения. К сожалению, как мы видим, изменение – тот самый процесс, который любой ценой стараются предотвратить сложные системы Японии.

Во время Камо но Чомей изменения, вызванные природой, казалось, были неотвратимыми актами судьбы. Не было просто никакой альтернативы, кроме как подчиняться непостоянству. С помощью современных технологий, однако, показалось возможным прогнать непостоянство раз и навсегда, таким образом, понятие непостоянства видоизменилось в неустанную войну с природой. Самооправдывающее мнение, что Япония, злобно наказанная элементами природы, это «твердое место, чтобы жить в ней», в репортажах СМИ и в школьных учебных планах, служит официальной причиной того, что Япония не может позволить себе роскошь оставить в покое природу.

Передовая статья 1996 года в главной ежедневной газете «Mainichi Shimbun» говорит: «Эта страна - архипелаг бедствий, склонная к землетрясениям, тайфунам, проливным дождям, наводнениям, распутице, оползням и, время от времени, к извержениям вулканов. Есть 70 000 зон, склонных к распутице, 10 000 к оползням и 80 000 опасных склонов, согласно данным, собранным Строительным Министерством». В числах, указанных в конце передовой статьи, читатель может испытать истинный лавкрафтизм - «острые ощущения ужаса»: эти официальные данные говорят нам, что Министерство Строительства уже ассигновало десятки тысяч дополнительных мест, которые будут покрыты бетоном в ближайшем будущем.

По всей Японии каждый человек сталкивается с пропагандой о том, что реки являются врагами. Типично для жанра - ряд рекламных объявлений, написанных под маской статей, названных «Мужчины, которые боролись против рек», который выходил каждый месяц с 1998 до 1999 во влиятельном журнале «Shincho». Каждая статья показывала старинные карты и картины или фотографии надгробных плит известных лиц в истории, таких как воин шестнадцатого столетия Тэкеда Шинджен, который подчинил опасную реку. Смысл статьи в том, что борьба против рек является традиционной и благородной.

Агентства с такими именами как «Речной Экологический управленческий Фонд», деньги которого прибывают из строительной промышленности и чьи сотрудники – бывшие сотрудники «Речного Бюро», успешно предоставляют свои имена этим объявлениям. На Западе мы настолько привыкли видеть и слышать «экономия земли», читая откровения в журналах и по телевидению, что нам трудно представить, чтобы СМИ в Японии преследовали другую идею, но это действительно так. Вот пример того, что японская общественность читает каждый день в популярных журналах и газетах: длинный ряд статей о реках, напечатанный в журнале Shukan Shincho, назвали, «Говоря о Реках Японии». 9 сентября 1999 статья показывает цветное изображение награжденного призом автора Митсуоки Акэши, стоящего гордо на каменной набережной Реки Ширакава в Кюсю. В первых немногих абзацах Митсуока вспоминает о его детстве, о плавании в реке; тогда статья добирается до смысла:

«В 1953, река Ширакава показала удивительную власть природы и невложенный в ножны меч. Это было 26 июня 1953. То стихийное бедствие известно как «Речное Бедствие 26 июня». В то время наш дом стоял около Станции Татсутагучи около берега реки. Приблизительно в восемь часов вечера прогремел гром. Стальной мост был смыт. Мы помчались к станционным платформам, но уровень воды продолжал повышаться, таким образом, мы нашли убежище только позади холма Татсуяма. Я мог слышать людей в зданиях вдоль берега реки, кричащих «На помощь!», и я видел, как на моих глазах смыло один дом, а затем другой. Но мы ничего не могли сделать.

Митсуока заключил: «У меня река Ширакава вызывает сильную ностальгию, я помню сверкающую поверхность воды, когда еще был маленьким мальчиком. В то же самое время, это была ужасающая сущность, которая могла стереть наши мирные жизни в течение одной ночи. Относительно Ширакава я испытываю сложные смешанные эмоции, которые включают и любовь, и ненависть». Это сообщение еще раз напомнило общественности, что у Японии нет никакого выбора, кроме как ненавидеть свои реки, что они опасны и должны быть окружены бетоном, иначе они вынут из ножен свои воинственные мечи. Подобные предупреждения разрушительной власти природы, выпущенные уважаемыми интеллектуалами, наводняют СМИ.

Кампании СМИ связаны с японским законом инерции, поскольку это относится к бюрократической политике. Закон Ньютона - то, что объект продолжит перемещаться в том же самом направлении с постоянной скоростью, если на него не будет действовать внешняя сила. В Японии у этого Закона есть специальное и опасное завихрение, которое утверждает, что если нет никакого вмешательства, объект (или политика) ускорится. Бывший премьер-министр Сингапура Ли Кванию однажды прокомментировал:

«Один откровенный парень сказал мне, «Я не доверяю нам, японцам. Мы впадаем в крайности. Всё начинается с малого и не заканчивается, пока не дойдет до конца». Я думаю, что это находится в их культуре. Независимо от того, что они делают, они выполняют это превосходно, делают ли мечи самурая или компьютерные микросхемы. Они зациклены на этом: улучшение, улучшение, улучшение. В любом усилии они намереваются быть № 1. Если они вернутся к вооруженным силам, то они будут намереваться быть № 1 по боевому духу. Каким-то образом они внедрили перфекционизм в систему и в умы».

Полное посвящение себя делу ведет за собой самоотверженных рабочих Японии и лежит в основе контроля качества, который является признаком японского производства. Но тенденция доводить вещи до крайностей означает, что люди и организации могут легко быть вовлечены в намерения "улучшать" вещи, которые не нуждаются в улучшении. Недавно, возвращаясь домой из Долины Ийа, я проезжал небольшой горный поток, не больше, чем один метр шириной, который власти нарядили в бетонный чехол, опускающийся по гладкой горе. Его берега были вымощены на пятьдесят метров с каждой стороны. Можно было видеть "предохранительный" менталитет Речного Бюро Министерства Строительства в работе: если десять метров защиты предотвратят оползень в течение ста лет, почему бы не замостить пятьдесят метров, чтобы удостовериться, что не будет никакого оползня в течение тысячи лет?

Взята идеология «Архипелага Бедствий» и выдана замуж за «Полное Посвящение». Подслащена приданым в форме богатых доходов политическим деятелям и бюрократам. Прославлена оплаченной правительством пропагандой, воспета похвалами дамбам и дорожным строительствам. Результат - нападение на пейзаж, которое находится на грани мании; неостанавливаемый экстремизм в работе, которая напоминает о военном наращивании Японии перед Второй мировой войной. Природа, которая "наносит ущерб" Японии, является врагом, в особенности с реками, определенными как «истинная отрава японской жизни», и все силы современного государства мобилизованы сосредоточиться на том, чтобы уничтожать угрозы природы.

В ближайшем столетии под давлением населения, эрозии и изменений климата, страны будут принимать глобальные решения относительно надлежащего способа для людей жить в своей среде. Две противостоящих школы мнений и технологий будут влиять на эти решения: группа естественного сохранения (которая борется, чтобы сохранить окружающую среду любой ценой); и группа «прокладывать-и-строить», представленная в ее самых далеко идущих планах постройки массивных систем дамбы на Янцзы или Реке Меконга, которые стремятся доминировать над природой большими искусственными структурами.

На Западе большинство правительств пытается изменить средний курс защиты окружающей среды, давая ему высокий приоритет. Они постановляют удалить опоры береговых линий и финансируют обширные проекты, чтобы уничтожить уже сделанные ошибки. Во Флориде, например, есть теперь многомиллиардная программа, чтобы удалить некоторые из каналов дренажа в Эверглейдс и вернуть их в естественные условия. «Если у кого-то есть дамба, ее надлежит разобрать», - сказал госсекретарь США Брюс Бэббитт своим друзьям, - «я буду там». Но Министр Строительства Японии совершенно определенно не будет там. Он занят, планируя следующую систему дамбы - монстра Японии, подобную той, в Нагара, на сей раз на реке Шикокус Йошино, другой мегапроект, разработанный, чтобы защитить от наводнения, которое бывает раз в несколько столетий. Большинство зарегистрированных избирателей в области подписало ходатайство, просящее, чтобы проект был помещенн в референдум, но это осталось незамечено. Демократия Японии столь слаба перед лицом бюрократического аппарата, что в двадцати пяти из тридцати трех таких случаев, между 1995 и 1998, законодательные органы отказались провести референдумы.

Таким образом, Япония установила свое положение в спектре «прокладывать-и-строить». На повестке дня не стоит исправление старых ошибок; импульс в пределах Японии увеличивается, вместо уменьшения, человечество воздействует на горы и моря. Как раз когда Япония уходит глубже и глубже на спад в течение 1990-ых, продолжается обеспечение все большего финансирования работ гражданского строительства, чем когда-либо прежде. В 1994 цементное производство в Японии насчитывало 91.6 миллиона тонн, по сравнению с 77.9 миллионами тонн в Соединенных Штатах. Это означает, что Япония цементирует приблизительно в тридцать раз больше квадратных футов, чем Соединенные Штаты.

В 1998 году, траты на общественные работы дошли до ¥16,6 триллионов (приблизительно $136 миллиардов по обменным курсам 1999 года), которые затмили стоимость строительства Панамского канала и далеко превзошли бюджет американской космонавтики. Это означало почти бесчисленное количество бетонных и металлических структур, огораживающих реки, горы, заболоченные места и береговую линию. И это только за один "бедный" год, когда Япония была на спаде. Можно только вообразить, как могут повыситься размеры расходов до того, пока экономика снова начнет расти.

Тем временем, через Заграничную Помощь развивающимся странам (ODA), Япония спонсирует постройку дамб и речные работы в азиатских странах, таких как Индонезия и Лаос, где оказавшиеся без финансовой поддержки правительства приветствуют щедрость ODA, независимо от потребности. Через ODA-финансируемые проекты японские строительные фирмы получают прибыль непосредственно за границей за счет ODA в течение времени экономического спада в своей стране. Игараши Такайоши, преподаватель политики в университете Hosei и автор книги по строительной политике Японии, прокомментировал: «Они экспортируют те проблемы, которые Япония имеет дома, в остальную часть мира».

На международных форумах японские участники должны обычно присутствовать, говоря теплые слова в пользу защиты окружающей среды. И в то время как эти люди часто являются искренними – даже трагически искренними – их речи и бумаги должны склонить нас к пути, по которому следует Япония как страна. Проекты, такие как разрушение заболоченных мест в Исахайя, каптаж речных систем в Нагара, уничтожение лесных дорог и укрепление побережья, не являются крайностями. Они лежат в основе современной японской культуры. Бюрократы, образованные в лучших университетах, планируют, консультируясь с наиболее уважаемыми преподавателями; самые прекрасные инженеры и пейзажные художники придумывают; главные архитекторы проектируют далеко идущие схемы гражданского строительства будущего; промышленные компании строят их; ведущие политические деятели получают прибыль от них; журналы публикуют объявления на своих страницах в их поддержку; а гражданские лидеры по всей стране просят еще больше. Строительство этих работ и памятников потребляет умственную энергию элиты Японии.

Это означает, что деньги Японии, технологии, политическое влияние, так же как творческие силы его проектировщиков, академиков, и гражданских планировщиков, будут направлены в пользу «прокладывать-и-строить» в крупных масштабах в течение следующих нескольких десятилетий. Ученые и учреждения, стремящиеся предсказать путь, которым идет мир, пропустили одну простую правду: вторая по величине экономика в мире – самое продвинутое государство Азии – твердо встало на этот путь.

Можно уже видеть последствия на интеллектуальной жизни Японии. В то время как экспертиза в технологиях защиты заболоченных мест, лесов, и побережий томится на примитивном уровне, вопрос освоения земли в большей степени влияет на руководство исследования и в гуманитарных науках и в разработке. Дизайн стабилизирующего землю материала стал собственной специальностью. Прошли те дни, когда Строительное Министерство просто вылило влажный бетон на склоны. Сегодняшние земляные работы используют бетон в бесчисленных изобретательных формах: плиты, плитки, бруски, кирпичи, трубы, шипы, блоки, квадратные и крестовидные опоры, решетки, шестиугольники, змеящиеся стены, покрытые сверху железными заборами, и проводными сетями. Проекты с особенно роскошным призывом бюджетов к бетону смоделировали в форме естественных валунов.

Ваяние земли стало также горячей темой в современном искусстве. Фотограф Сибата Тосио создал себе международную репутацию своими изображениями, которые запечатлели композицию цементных структур, установленных по недавно сформированным горам Японии и побережьям. Сибата задокументировал визуальные результаты этого бедствия, и его работа очень нелепа. Все же иностранные критики, которые верят, что это является «японской эстетикой» и по-прежнему неосведомленные о продолжающихся бедствиях на земле, были не в состоянии понять этой нелепости. Искусствовед Маргарет Лоук восторгалась: «Японцы, кажется, вносят подход графического дизайна ко всему, что они затрагивают – общественные работы для них всего лишь шанс внедрить их изящный смысл визуального порядка в природу». Япония действительно накладывает свой изящный смысл визуального порядка на природу в почти невообразимом масштабе.

В далеком будущем Строительного государства ситуация достигнет крайности, поскольку после поколений наложения бетона без цели, бетон сам станет целью. Речное Бюро гордится своей бетонной технологией, количеством бетона, который производит и скоростью, с которой это делается. «В случае Дамбы Миягасе», говорит одна из его хвастливых публикаций, «100 000 м. были забетонированы за месяц. В то время как это третья запись в истории строительства дамбы, другие рекорды были установлены за семидневные рабочие недели. Таким образом, это - лучшая запись для пятидневной рабочей недели». Время от времени восхищение бетоном достигает ирреальных высот. В июне 1996 «Shimizu Corporation», одна из пяти крупнейших строительных компаний Японии, показала планы относительно лунного отеля – с акцентом на новые методы, которые оно разработало для того, чтобы сделать цемент на луне. «Это не будет легко, но это возможно», сказал генеральный директор Космического Подразделения компании. «Не будет дешево произвести небольшие количества бетона на луне, но если мы сделаем большое количество бетона, то это будет очень дешево».

У Министерства Строительства, как у многих фирм и государственных учреждений Японии, есть свой собственный гимн. Лирика этой Песни, неизменной с 1948, повествует об «Асфальте, покрывающем горы и долины... роскошная Утопия».

Япония не будет долго ждать Утопии. По- хозяйски Министерство Строительства покроет все горы и долины страны асфальтом и бетоном. Следующей стадией будет потеря естественных пейзажей Юго-Восточной Азии и Китая, которые уже намечены для строительства многочисленных дамб и дорог, оплаченных деньгами ODA.

А затем – и это потребует еще многих пятидневных рабочих недель – луна!