Альтруизм как врождённое свойство Г. В. Правоторов в рамках агрессивного поведения животных и человека, как мы убедились, «вмонтированы»



Дата20.06.2016
өлшемі37.5 Kb.
#150873
түріАнализ
Альтруизм как врождённое свойство
Г.В. Правоторов
В рамках агрессивного поведения животных и человека, как мы убедились, «вмонтированы» прямые охранительные реакции, пре­дупреждающие чрезмерность агрессивности, ограничивающие её и даже останавливающие акт агрессии. Несмотря на это, у общественных животных существуют и специальные альтернативные механизмы, предупреждающие жесткость и эгоизм. К такого рода протективным свойствам психики можно отнести альтруизм1[1]. Во всех случаях, когда мы сталкиваемся с готовностью особи совер­шать в ущерб себе полезное действие по отношению к представи­телю своего или чужого вида животных, мы сталкиваемся с альт­руизмом. В сообществах животных существует некоторый разброс в выраженности альтруистического поведения, но подобный разброс существует и у людей.

 

У животных предварительно вырабатывали пищевую условную ре­акцию — все крысы в экспериментальной камере быстро находили спе­циальную полочку с хлебным шариком. После этого рядом с эксперимен­тальной камерой поместили клетку с крысой, которая получала удар то­ком каждый раз, когда одна из обученных крыс совершала пробежку к полке с хлебом. Обученные крысы слышали писк боли и некоторые из них, обнаружив такую зависимость, сразу отказывались от пищи и не подбе­гали к полке с хлебом. Другие же продолжали бегать и жрать, не обра­щая внимание на страдающее животное... Третьи же, быстро хватали корм и убегали с ним в другой угол камеры, а затем поедали его, отвер­нувшись от клетки с истязаемым сородичем. 2[2]

 

Анализ структуры популяции лабораторных крыс в опыте «Шок для соседа» показал, что больше всего крыс относится к груп­пе «стеснительных», отворачивающихся от страдальца (около 60 %). Их назвали конформистами. Отказывавшихся истязать сородича за приманку — около 20 % (альтруисты). Оставшиеся 20 % — отнесены к категории эгоистов. Удаление миндалевидного ядра (амигдалы) головного мозга ликвидирует пул конформистов. Теперь 50 % крыс относилось к эгоистам, а 50% — к альтруистам. Если же из популяции удалить всех альтруистов и эгоистов, оставив одних конформистов, то через два поколения её структура полностью восстанавливается.



Структура популяции человека по оси «альтруизм - конфор­мизм - эгоизм» очень близка к вышеописанной для крыс. Это показано в известном опыте, выполненном с американскими сту­дентами-добровольцами. Молодые люди должны были участвовать в «испытании на стенде», и их задание состояло в контроле за правильностью ответов испытуемого, которому задавали какие-ни­будь вопросы, на которые тот должен быстро давать правильные ответы. За «правильностью» ответов следил оператор-исследова­тель, а студенты должны были «наказывать» испытуемого ударом электрического тока в том случае, если ответ оказывался непра­вильным. Причём чем больше неверных ответов — тем сильнее дол­жно следовать наказание.

Конечно же, испытуемый лишь имитировал муки от электро­шока. Студенты не знали этого, но за активное участие им обеща­лись какие-то карьерные поблажки в будущем. Поэтому сразу вы­явилось их отношение к участию в важном «научном опыте». Часть молодых людей сразу и категорически отказалась участвовать в «зверском» опыте (альтруисты). Другая часть (конформисты) пас­сивно избегала непосредственного участия — появлялись пробле­мы со здоровьем, срочные дела и прочее. Наконец, в последнюю группу (эгоисты) вошли лица, которые не только пунктуально исполняли задания, но и проявляли инициативу, предлагая тем или иным способом «усовершенствовать» опыт. Соотношение пред­ставителей каждой из групп было 1:3:1.

Можно думать, что тоталитарные режимы в действительности способны устранить из фенотипически разнородного населения своей страны альтруистов, которые мешают им, категорически противостоя жестокости. Но если давление такого отбора снимает­ся, то альтруисты вновь появляются «откуда ни возьмись». Обяза­тельно появляются, примерно как белые вороны среди чёрных. Они зачем-то нужны.

 

Вероятно, никто не станет оспаривать, что готовность матери или отца рисковать жизнью, защищая свой помёт или детёныша, вызвана не воспитанием, не благоприобретена, а естественна, заложена в природе матери и отца, причём родительское чувство у животных длится лишь тот срок, на протяжении которого детёныш или помёт нуждаются в по­мощи и охране родителей, а затем родители перестают обращать внима­ние на выросшее потомство. Очевидно, что этот сложный инстинкт закреплялся лишь постольку, поскольку он способствовал передаче наследственных особенностей родителей, в частности инстинктов защиты по­томства, непосредственным и отдалённым потомкам родителей. Наобо­рот, отсутствие родительских инстинктов отметало начисто такие де­фективные генотипы, что сохранило и совершенствовало сами роди­тельские инстинкты. Но уже у стадных животных этот тип альтруизма распространяется за пределы семьи, охватывая стаю, стадо, которых отсутствие чувства взаимопомощи, долга у её членов обрекает на быс­трое вымирание — ибо v многих видов животных только стая, а не пара родителей способна одновременно осуществлять системы сигнализации об опасности, системы защиты и системы прокорма детёнышей. Есте­ственно, что даже при отсутствии передачи опыта родительским приме­ром (если медведь Балу не обучает детёнышей законам джунглей) всё же стадно-стайные инстинкты оказываются наследственно закреплённы­ми точно так же, как защитная окраска, наличие когтей и многих других средств самообороны, хотя анатомический субстрат этих инстинктов, шишку «коллективизма» или человечности, ещё никто не видел.3[3]

 

Врождённые альтруистические программы поведения весьма разнообразны у разных видов животных и могут быть встроены в качестве фрагментов во многие ведущие формы поведения (роди­тельское, брачное, социальное). Вместе с тем не всегда понятно — каким образом и почему они поддерживаются отбором в процессе эволюции. Достаточно правдоподобным оправданием является предположение о том, что альтруизм поддерживается механизмами группового отбора. Эта форма отбора поддерживает мутации генома, которые могут быть полезными не для единичных особей, а для популяции в целом.4[4]



 

Триверс рассматривает три модели (группового отбора на альтру­изм): 1) альтруист систематически рискует собой для любых членов по­пуляции, в этом случае «ген» альтруизма обречён на вытеснение (если только на выручку альтруисту не будут приходить и не спасённые им), 2) альтруист рискует собой только ради близких родственников, при ма­лом риске для альтруиста, большом шансе на спасение гибнущего, ген альтруиста распространится широко: 3) альтруист рискует собой преимущественно для альтруистов же и для способных на взаимный бла­годарный альтруизм. В этом случае интенсивность отбора тем выше, чем чаще в жизни особи встречаются ситуации, требующие взаимной выручки.

Но во всех трёх случаях число переменных, определяющих на­правление и интенсивность отбора по признаку взаимного альтруизма, очень велико.

При прочих равных условиях важное значение имеет видовая дли­тельность жизни индивида — чем она больше, тем больше шансов на выгодность взаимного альтруизма; степень дисперсии и перемешивания особей определяет вероятность встречи в беде со спасённым: степень взаимозависимости особей определяется и их территориальной близо­стью друг другу — чем меньше общество, тем более «выгоден» взаим­ный альтруизм; он очень важен в схватках между коллективами.5[5]

 

От лат. слова alter — другой; бескорыстная забота о благе других, го­товность жертвовать собой



Азарашвили А. А. Перспективы гуманизма // Человек.— 1995.— №5

Эфраимсон В. П. Генетика этики и эстетики. — СПб.: Талисман, 1995

Шмальгаузен И. И. Проблемы дарвинизма.— Л.: Наука, 1969

Эфраимсон В. П. Генетика этики и эстетики. — СПб.: Талисман, 1995

1


2


3


4


5



Достарыңызбен бөлісу:




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет