Теория и философия (другие «европейские» авторы)

2.3. Теория и философия
(другие «европейские» авторы)

В первом случае вопрос переносится в область дискуссии о воз­можностях прикладного знания в социальной психологии. Как от­мечалось при общей характеристике состояния социальной психо­логии в начале века, ее «американский» вариант давал специфическую трактовку роли и характера прикладных исследований, а именно их нацеленность на решение локальных, «технологичес­ких» задач и потому не нуждающихся ни в каком теоретическом обосновании. Участие в дискуссии европейских социальных пси­хологов привносит в нее новые акценты.

С этой точки зрения интересен подход английского ученого Р. Айзера и, в частности, его статья «За более прикладную соци­альную психологию и критический прагматизм» [Айзер, 1984].

Во втором случае при обсуждении вопроса о социальной роли социальной психологии неизбежно проявление усиленного вни­мания к проблемам общей, философской, методологии науки, поскольку именно в ней может быть также прослежена социальная ориентация исследований. Теории анализируются в этом случае не с точки зрения их логической релевантности или совершенства их структуры, а в контексте исходных философских принципов. Та­кой анализ практически не представлен в американской социаль­ной психологии, где общая позитивистская ориентация всей сис­темы социального знания настолько сильна, что по существу ис­ключает такого рода постановку проблемы. Вместе с тем в «европейской критике» этому вопросу уделяется достаточно боль­шое внимание.

Серьезную заявку на исследование эпистемологических про­блем социальной психологии в их связи с проблемой социальной ориентации науки можно найти в работах шведского социального психолога И. Израэля. Будучи одним из редакторов фундаменталь­ной работы, изданной ЕАЭСП, Израэль поместил в ней свою ста­тью, специально посвященную этим вопросам [Israel, 1972]. Изра­эль называет три типа основных положений, которые неизбежно присутствуют в любой социальной науке: 1) понимание природы человека (включая понимание природы знания); 2) понимание природы общества; 3) понимание природы отношений между че­ловеком и обществом. В конечном счете все эти три типа положе­ний включены в эпистемологию, которая, по Израэлю, и решает две главные проблемы: а) анализ условий, при которых возникает знание; б) анализ отношений между познающим субъектом и объектом [Israel, 1972, р. 126].

По мнению автора, различные школы отличаются друг от дру­га тем, на какой из этих двух аспектов делается ударение: так, всякий эмпиризм (а в известной мере с ним отождествляется по­зитивизм) делает акцент на первом аспекте, в то время как соб­ственно эпистемология (здесь термин употребляется не для обозначения раздела науки, а для обозначения тенденции, течения) — на втором аспекте. Но весь смысл рассуждений сводится к тому, что позитивизм и эпистемология различаются отнюдь не только в методологии, за этим различием стоит и различие в социальной ориентации науки. Следствием позитивистского подхода, считает Израэль, является «нейтральная» позиция ученого, причем «ней­тральность» хотя и провозглашается как принцип, в действитель­ности за ней скрыта консервативная социальная позиция. Напро­тив, эпистемология как определенный методологический прин­цип влечет за собой позицию рациональной критики Человека или Общества. Конструктивность эпистемологического подхода автор иллюстрирует позицией Маркса, в частности его идеей практики, представленной в «Тезисах о Фейербахе» [op. cit., p. 128].

Таким образом, любая социальная позиция социальной науки обусловлена тем Образом Человека и Образом Общества, которые приняты благодаря господству определенных принципов методо­логии. В современных социальных, в том числе социально-психо­логических, теориях Израэль усматривает наличие трех позиций по вопросу об отношении субъекта и объекта (или по вопросу о понимании природы человека): человек как объект, человек как объект и как субъект (Маркс), человек как субъект. В зависимости от того, какой из этих «образов» принимается, решается вопрос и о роли социальных наук в обществе. Если, как это свойственно бихевиористской традиции, значимыми объявляются только ре­акции на внешние стимулы и человек предстает как объект, соци­альная наука неизбежно приобретает лишь инструментальный ха­рактер, ей предписывается задача обеспечить наиболее эффектив­ную систему манипуляций поведением человека, разработать основы менеджеризма.

С другой стороны, в современных социальных науках сложи­лась противоположная тенденция — рассматривать поведение че­ловека лишь с точки зрения его ориентации на этические нормы, подчеркивая тем самым его «субъективность», и это ведет к иному пониманию роли социальных наук: рождаются различные вариан­ты «антропологических», «гуманистических» концепций социаль­ного знания. Сам Израэль выступает категорически против меха­нических моделей Человека и Общества, предлагаемых бихевио­ристской психологией, опирающейся на позитивизм. Принимая идею о том, что социальная наука должна ориентироваться на эти­ку, Израэль обозначает свою позитивную программу как програм­му построения критической социальной науки, т.е. науки, отрицающей консервативную догматическую позицию, порожденную по­зитивизмом, и провозглашающей рациональную критику совре­менного человека и современного общества [op. cit., p. 207]. И хотя эта позитивная программа остается лишь намеченной, но не раз­работанной, критический анализ существующих концепций в со­циальной психологии США дан достаточно определенно именно с точки зрения предложенной платформы. Она включает в себя, в частности, такое рассмотрение теорий когнитивного соответствия, когда подчеркиваются не только их отдельные просчеты, внутрен­ние противоречия, но и дается оценка их социальной направлен­ности как теорий, опирающихся на консервативные идеи, прини­мающие неизменным Образ Общества. Легко увидеть в этих рас­суждениях близость к концепции А.Тэшфела, настаивающего на необходимости учитывать в социально-психологических теориях и экспериментах фактор социальных изменений.

С этими идеями Израэля тесно переплетаются рассуждения норвежского социального психолога Р. Ромметвейта. Хотя он и на­зывает свою позицию позицией «эмпирически ориентированного психолога, протестующего против философских поучений» [Rommetveit, 1972, р. 212], этот протест касается только специфи­ческого, сложившегося в истории науки разделения труда между позицией философии науки и исследователями в конкретных об­ластях знания. По мнению Ромметвейта, слишком долго отноше­ния между специалистом в области философии науки и социальным исследователем были отношениями господина и слуги... [op. cit., р. 217]. Между тем проблема методологической рефлексии науки, в частности проблема отношения к позитивизму, должна разраба­тываться самими представителями конкретных наук, т.е. не фило­софами, а исследователями. Позиция исследователя приводит Ром­метвейта к критической оценке обеих ветвей современной соци­альной науки на Западе, обрисованных Израэлем: и позитивистски ориентированного экспериментаторства, и «гуманистически» ори­ентированной герменевтики, предлагаемой, например, предста­вителем Франкфуртской школы Ю. Хабермасом.

Если бихевиоризм, а вместе с ним позитивизм как определен­ная философская позиция обозначают рассмотрение человека лишь в качестве объекта, то в «гуманистической» крайности человек, выступающий исключительно как субъект, остается всего лишь «пленником знания». По мнению Ромметвейта, большинство пуб­ликуемых исследований по социальной психологии оказывается все же в плену бихевиористской или позитивистской традиции,

ибо все здесь «сформулировано в терминах, одинаково применимых и к человеку, и к крысам в скиннеровском ящике» [op. cit., p. 225]. Но и герменевтическая линия, продолжающая линию Понимания (Verstehen) в психологии, не лучше, когда строит свой эмпиричес­кий базис лишь на «собственной рефлексии, интроспекции и из­бранных анекдотах» [ibidem]. Таким образом, еще более определен­но, чем Израэль, Ромметвейт отвергает обе крайности, характери­зующие современные стратегии социальной психологии на Западе.

Продуктивная новая ориентация в социальной психологии и новая парадигма, по Ромметвейту, связаны с разработкой про­блем социальной коммуникации. Модель человеческой коммуника­ции предполагает локализацию времени, пространства и направ­ления, для чего необходимо построить грамматику коммуникации на основе развития идеи Витгенштейна о языке как игре. Хотя сам по себе призыв к исследованию проблемы значений и психолинг­вистики представляет, несомненно, интерес, смысл новой пара­дигмы, противостоящей как позитивизму, так и гуманистической герменевтике, остается не вполне ясен. Апелляция к практике, которая высказывалась в связи с критикой «гуманистического» образа человека как «пленника знания», оказалась сведенной лишь к практике коммуникации. Реальная общественно-историческая практика, на базе которой только и можно понять человека одно­временно и как субъект, и как объект, оказывается вновь за бор­том анализа. Эта проблема, естественно, не может быть решена при помощи обращения к идеям Витгенштейна. Что же касается критической направленности позиции Ромметвейта в адрес суще­ствующей социальной психологии, то очевидно, что линии кри­тики прослеживаются здесь по тем же направлениям, что и у дру­гих европейских коллег американских социальных психологов.

Чтобы эта картина была полной, необходимо упомянуть и та­кой источник «европейской» критики, как позиция авторов, выс­тупающих от имени марксизма. Эта позиция заявлена, например, в коллективной работе, вышедшей в Англии под редакцией Н. Армистеда, «Реконструкция социальной психологии» [Armistead, 1974], которая как бы продолжает дискуссию о критическом со­стоянии современной социальной психологии на Западе и демон­стрирует вместе с тем подход исследователей, «в разной степени испытывающих влияние марксизма» [op. cit., p. 25]. Соглашаясь с тем, что есть две модели социальной психологии — психологичес­кая и социологическая, Армистед вносит свой вклад в характери­стику слабостей каждой из них.В психологической традиции, с его точки зрения, всегда про­сматривается задача обнаружения некоторых «общих законов со­циального поведения», действующих безотносительно к социаль­ной ситуации, культуре, эпохе. При таком подходе исключаются вопросы о содержании социально-психологических феноменов: каковы аттитюды, по отношению к чему существует конгруэнт­ность, чего добивается группа и т.д. «Если сочетать стремление к общим законам, — пишет Армистед, — с концепцией «социаль­ного» как взаимодействия организмов и с экспериментальным лабораторным методом, получается социальная психология, ко­торая систематически игнорирует тот социальный контекст, в ко­тором осуществляется поведение. В этом состоит основная причи­на, почему психологическая социальная психология зашла в ту­пик» [op. cit., p. 15]. Что касается социологической модели, к которой автор относится с большим сочувствием, то и она обладает рядом недостатков, которые, впрочем, являются общими у нее и у пси­хологической социальной психологии. Суммируя эти недостатки, можно свести их к следующему: позитивизм, отрицание идеоло­гии и ценностей, понимание «социального» вне исторического контекста (хотя последнее в социологической модели представле­но слабее).

Армистед делает довольно категоричный вывод о том, что со­циальная психология нуждается в понимании идеологических про­блем, причем это касается академических теорий в такой же сте­пени, как и практических приложений. Именно с точки зрения перспективы понимания идеологии Армистед полагает, что со­циальная психология должна обратиться к марксизму, хотя, по его мнению, «марксизм никогда не уделял должного внимания социальной психологии, рассматривая эти проблемы как вторич­ные по отношению к макропроблемам социальной структуры» [op. cit., p. 25]. Некоторые из этих утверждений являются спорны­ми. Марксизм в действительности всегда уделял большое внима­ние социальной психологии, прежде всего в плане выработки ис­ходных методологических принципов анализа социально-психо­логических феноменов, а также в плане выявления специфики социально-психологических характеристик больших социальных групп, роли социально-психологического аспекта в массовых дви­жениях и т.д. Целый ряд работ Маркса, а также таких выдающихся марксистских теоретиков, как Плеханов, Лабриола, Грамши, могут служить доказательством этого тезиса [Андреева, 1999]. С другой стороны, мысль Армистеда о том, что критический анализ совре­менного состояния социальной психологии на Западе не может быть полным без включения в него элементов идеологической оценки социально-психологического знания, является весьма при­мечательной.

Еще более конкретный вид эта идея приобретает в работе Г. Реслер и П. Уолтона «Насколько социально это?», помещенной в том же сборнике. По мнению авторов, главный недостаток существу­ющей традиции асоциальной психологии — ее неумение понять собственную связь с природой того общества, в котором соци­альная психология развивается. Безотносительно к тому, какой теоретический подход взять — будет ли это подход Айзенка или этнометодология Гарфинкеля, — их общая слабость заключается «в их неспособности теоретически конфронтировать с теми огра­ничениями, в которых находится наука в обществе, разделенном классовыми интересами» [op. cit., p. 289]. Поскольку форма и тип общества задают формы и типы «психологии», не может суще­ствовать некоей социальной психологии «вообще», она может быть всегда лишь социальной психологией определенного общества. И если речь идет о капиталистическом обществе, то социальная психология, игнорирующая факт отношений именно капиталис­тического общества, не может считаться социальной в подлин­ном смысле этого слова [ibidem].

В работах и других социальных психологов, подчеркивающих ра­дикализм своих позиций и заявляющих об их близости марксизму, справедливо отмечается, что идеологическая функция социальной психологии проявляется особенно отчетливо тогда, когда возни­кает вопрос о связи социально-психологической теории с практи­кой. С точки зрения П. Сэджвика, например, недостаточно опери­ровать понятием парадигмы, так как оно фиксирует лишь измене­ния теоретических позиций психологов, в то время как наиболее существенным моментом является именно направленность иссле­дований, что Сэджвик обозначает понятием «перспектива»: «имен­но эта «перспектива» отвечает на вопрос: "Кому служит наука?"» [op. cit., p. 32]. Как видно, некоторые из этих идей близки к тому, что высказано и Айзером, хотя он и не апеллирует к марксизму.

Приведенные примеры показывают, что наиболее радикаль­ное крыло критиков существующего положения в социальной пси­хологии значительно раздвигает рамки критического анализа. В ка­честве важнейших условий обновления социальной психологииназываются не только поиски новых философских оснований, но и необходимость включения социальной психологии в более широкий «социальный контекст». По вопросу же о том, каковы должны быть эти новые философские и социальные основы социальной психоло­гии, однозначного ответа среди западных исследователей нет.