История герменевтики от первого до двадцать первого века

Определения и основные вопросы

Герменевтика – это интерпретация действительности, с которой мы постоянно сталкиваемся в нашей повседневной жизни. Вообще можно утверждать, что герменевтика предшествует нашим мыслям, словам и поступкам, поскольку все, что мы говорим, о чем думаем и что совершаем, обусловлено процессом интерпретации воспринимаемой нами действительности. Николас Уолтерсторфф, преподаватель философии Йельского университета, пишет об этом так: «Мы интерпретируем действительность не просто всегда и везде; мы делаем это неизбежно: без этого мы, люди, не смогли бы жить в этом мире. Нам предначертано (кто-то может сказать, нам выпала честь) быть существами, способными интерпретировать действительность»⁵. Нет ни одного человека, который так или иначе не участвовал бы в процессе интерпретации действительности (это касается как психически здоровых людей, так и людей с серьезными психическими нарушениями). Каждый из нас постигает и осмысливает мир уже просто потому, что живет в мире и является носителем образа Божьего.

Среди вопросов, которые непременно возникнут в ходе всякого серьезного изучения библейской герменевтики, можно выделить следующие: обоснованность идеи христоцентричности Писания, характер текста, историчность событий, роль аудитории, роль различных мировоззрений, сфера применения библейских истин, соотношение роли пророков и заповедей Торы. Я надеюсь, что это краткое исследование истории толкования Писания поможет нам понять, как Церковь в различные исторические периоды решала эти и многие другие вопросы.

Проблемы

Должна ли существовать особая, «библейская» герменевтика (hermeneutica sacra)? Спор об этом вопросе продолжается многие столетия. Некоторые ученые отвечают на этот вопрос положительно, другие выступают против выделения «библейской» герменевтики в особую отрасль толкования. Эти противоположные мнения нелегко отнести на счет противоборства различных направлений богословской мысли⁶. В основе этой дилеммы лежит вопрос: следует ли трактовать Библию – творение не только Бога, но и человека – как любое другое произведение литературы или же ее чтение, а значит, и толкование, должно быть подчинено совершенно иным принципам?

Принципы толкования фарисеев школы Гиллеля

толкования фарисеев школы

НАСТОЯЩИЙ ВЕК

ВЕК ГРЯДУЩИЙ

В текстах Евангелий служение Иисуса изображено по подобию служения Иеремии. Это утверждение в какой-то мере может обосновываться тем обстоятельством, что некоторые современники Иисуса усматривали сходство между тем и другим (ср. Матфея 16:13-14). Такие темы, как Храм (его очищение), суд, оставление Богом Своего града (Матфея 23:37-24:1), а также роль толпы (избавление Иеремии, но осуждение Иисуса), объединяют Писания Нового Завета с книгой пророка Иеремии и показывают нам, как ее толковали во времена апостолов.

Далее в этой работе я более подробно буду говорить о том, что читатели могут совершенно несхожим образом истолковать один и тот же текст. Наиболее ярким примером в этой связи является трактовка Иеремии 18:1-6 в Послании Павла к римлянам. Иеремия видит горшечника, который заново вылепливает глиняный горшок после того, как горшок развалился в его руках. Разумеется, объяснение этой метафоры приводится в той же главе. В Иеремии 18:7-10 речь идет о коллективной и личной ответственности (народов и их вождей соответственно) за исполнение закона Божьего, дабы исполнились обещания Божьего благословения. Кроме того, в этом тексте Бог обещает, что если они отвратятся от греха, то Он отвратит от них Свой справедливый суд. Следует отметить, что Павел дает этой метафоре совершенно иное толкование. Он строит свое возвышенное учение об избрании-предопределении (Римлянам 9:10-23) на основании той же фундаментальной идеи всевластия Бога. Бог предстает перед нами Всевластным Господом и в том и в другом случае: в толковании, данном Самим Богом в книге пророка Иеремии, и в толковании, данном Его апостолом в Послании к римлянам.

Отрывок Иеремия 17:19-27 новозаветные авторы рассматривают и интерпретируют только в контексте идей 5-й главы книги Второзакония и 20-й главы книги Исход. В Евангелии соответствующие отрывки используются в освещении противостояния между Иисусом – истинным Равви-Мессией – и многими из тех, кто представлял раввинскую власть в Его дни.

Прежде всего Иисус вступает в конфликт с раввинскими властями, фактически нарушая их предписания, касающиеся предметов, о которых говорится в книгах Исход 20:8-11, Второзаконие 5:12-15 и Левит 23:3. Это явствует из 12-й главы Евангелия от Матфея, где сказано, что Иисус позволил Своим ученикам срывать колосья, чтобы они могли утолить голод. При этом, оправдывая учеников, Иисус опирается на Писание как на высший авторитет (Матфея 12:1-8).

Далее в той же главе Иисус исцеляет в синагоге, как Он уже поступал и раньше, что, в свою очередь, провоцирует конфликт с раввинскими властями (Матфея 12:9-14). А в четвертом Евангелии Иисус повелевает исцеленному взять и нести свою постель, на которой долгие годы его носили другие люди (Иоанна 5:9-18).

Луис Беркхоф пишет: «Климент Александрийский первым применил метод аллегории в толковании Нового Завета, а также Ветхого. Он выдвинул принцип, согласно которому все Писание следует понимать в аллегорическом смысле»¹⁹. В какой-то мере Беркхоф и многие другие противники аллегорического метода правы, однако следует отметить, что Климента и других раннехристианских толкователей нельзя считать «аллегористами в чистом виде».

Герменевтические методы, опирающиеся на аллегорическое толкование, не лишены логики и библейского основания; в свое время эти методы не представлялись столь сомнительными, как в наши дни. Справедливости ради нужно отметить, что на протяжении всей истории Церкви толкователи более или менее часто применяли как аллегорический, так и буквальный метод интерпретации библейских текстов²⁰. Таким образом, и в творениях апостольских Отцов, и в трудах современных толкователей можно найти примеры как аллегорического метода, так и буквального понимания библейских текстов.

И все же не может быть никаких сомнений в том, что Климент²¹ предпочитал аллегорическую трактовку текста буквальной. «… По словам Клемента, епископа римского, алый цвет веревки, которую вывесила Раав в Иерихоне, чтобы дать знак соглядатаям Иисуса Навина, предзнаменовал кровь Иисуса»²². Еще один документ того времени содержит примеры характерных для данной эпохи аллегорических толкований: «… Послание Варнавы (12:1-7) в двух текстах Ветхого Завета усматривает прообразы креста Христова: это распростертие рук Моисея, даровавшее Израилю победу над Амаликом (Исход 17), и медный змей, которого Моисей вознес в пустыне (Числа 21; Иоанна 3:14)»²³.

В эпоху ранней Церкви наибольшим влияниям пользовались две школы толкования. Представители александрийской школы, продолжая традицию Филона, который, в свою очередь, наследовал идеи Платона, делали упор на аллегорическом (скрытым) смысле библейских текстов²⁴. Средний платонизм дал христианским авторам, таким как Иустин Мученик, Татиан, Климент Александрийский и Ориген²⁵ то, что, по их убеждению, было наилучшим орудием толкования и защиты учения Писания и церковного предания… Подобно Филону, они считали, что истина не может противоречить другой истине; они были убеждены: все, что рационально обосновано в рассуждениях Платона, должно полностью согласоваться с христианским откровением²⁶. Таким образом возникла ситуация, когда отличить иудейские методы толкования от греческих стало невозможно.

Эванс подчеркивает: «Образное толкование отнюдь не являлось христианским новшеством. Еще в глубокой древности язычники утверждали, что вдохновенные изречения часто невразумительны. Прорицания надлежало истолковывать. Филон желал показать, что Моисей предвосхитил лучшие достижения греческой мысли, и сам он для этой цели давал аллегорические толкования. Однако христианские богословы довели аллегорическое толкование до предельной степени изощренности, будучи движимы необходимостью показать согласие Ветхого и Нового Заветов там, где при буквальном понимании текстов были бы очевидны противоречия»²⁷. Наиболее известным сторонником аллегорического метода среди богословов ранней Церкви был Ориген. Этот богослов утверждал: как у человека есть тело, душа и дух, так и Писание имеет троякий смысл. Таким образом, по Оригену, мудрый толкователь Писания должен от изложенных в отрывке событий (его буквального смысла) идти к сокрытым в нем принципам христианской жизни (его нравственному смыслу) и догматической истине (его духовному смыслу)²⁸.

Обращение к книге пророка Иеремии

Толкование книги пророка Иеремии у Оригена, согласно троякому смыслу Писания, разворачивается в трех плоскостях: исторической, нравственной и мистической. Причем три эти плоскости пересекаются. В этом отношении показателен отрывок Иеремии 18:14-16.

Ориген сравнивал упомянутый у Иеремии горный источник с Христом и утверждал, что верующий должен возжаждать всех трех источников (т. е. искать исторического, нравственного и мистического смысла Писания), если вообще желает найти источник истины²⁹. Ориген, естественно, наперед не знал, о чем будут спорить евангельские богословы в XXI в. Не знал он, в частности, то, что их будет волновать проблема абортов. Комментируя 15-й стих 1-й главы книги Иеремии – один из стихов, которыми противники абортов чаще всего обосновывают свои доводы, – он оставил без внимания обстоятельство, которое, по убеждению противников абортов, является ярким доказательством их правоты. Он написал лишь следующее: «Господь освящает некоторых людей для Себя Самого. Дабы освятить его (Иеремию), Он не ожидал, пока тот явится на свет … мы полагаем, что в буквальном смысле… это прилагается к нему (Иеремии). Относится ли это в переносном смысле к Иеремии, мы уже показали, но прилагается ли это и ко Спасителю? Что нам на это сказать? …Он пророчествует для всех народов, дабы во всех народах исполнить свое пророчество и привести людей ко спасению»³⁰. Полвека спустя этот метод получил развитие в трудах св. Августина Иппонийского. Для Августина буквальное значение – зачастую наименее интересное, наименее поучительное и наименее важное в богословском отношении значение. Толкование можно считать «плотским», когда толкователь не видит, что предмет, обозначенный знаком, сам по себе является знаком вещи или явления более высокого порядка³¹.

Августин в своем толковании на Исход 20:8-11 (этот текст косвенно связан со стихами 19-27 17-й главы книги Иеремии) пишет: «Нам не предписано соблюдать субботу в буквальном смысле, – не занимаясь в этот день никакой работой, как поступают иудеи… Значение дня Господня было открыто не иудеям, а христианам – через воскресение Господа, – и после этого события день этот надлежит почитать как торжественное празднество… Но почитание субботы было преподано в древности отцам нашей веры, и мы, христиане, соблюдаем субботу духовно, воздерживаясь от всякой грязной работы, то есть, от всякого греха… Почитать субботу значит надеяться получить от Бога именно то, чего мы ищем – освобождение от греха»³². В целом Августин уделяет совсем немного внимания тексту самой книги пророка Иеремии. Чаще всего в своих толкованиях Августин ссылается на книгу Иеремии, когда ему нужна соответствующая цитата для подкрепления определенного мнения о той или иной библейской теме.

Наряду с александрийской школой, большим влиянием в данную эпоху пользовалась антиохийская школа толкования. Антиохийцы более активно применяли буквальный метод, однако со временем влияние этой школы пошло на убыль и окончательно сошло на нет на фоне расцвета александрийской школы. По-видимому, такой поворот событий был связан с обвинением антиохийцев в ереси и с происшедшим впоследствии разделением Церкви на Западную и Восточную.

Было бы неправильно говорить, что антиохийцы были строгими приверженцами буквального метода, а александрийцы – аллегорического. Представители антиохийской школы часто пользовались и аллегорическим методом³³. Александрийцев можно считать аллегористами в том смысле, что для них историчность изучаемых книг не была важной или необходимой. Что же касается антиохийцев, то в их сочинениях прообразное и аллегорическое толкование занимает определенное, но далеко не главное место³⁴. Два крупнейших представителя антиохийской школы – это св. Иоанн Златоуст, в гомилиях которого отразился опыт этой школы, и Феодор Мопсуестский, который был учеником Лукиана, основателя этой школы. Феодор Мопсуестский в своих сочинениях «Об аллегории» и «История против Оригена» говорит, что если описанные в Библии события не происходили в буквальном, действительном смысле (как утверждают приверженцы аллегорического метода), то Адам на самом деле не ослушался Бога. Как в таком случае, спрашивает он, смерть вошла в мир, и что тогда означает спасение? Для представителей антиохийской школы историчность библейского откровения имела большое значение³⁵.

В своей гомилии на 12-ю главу Евангелия от Матфея, содержание которой перекликается с книгой Иеремии 17:19-27, св. Иоанн Златоуст³⁶ говорит: «Они не священники? Но они и священников больше. Здесь находится сам Господь святилища – Истина, а не образ… Многую и великую пользу вначале приносила суббота; например, делала людей кроткими, человеколюбивыми к ближним; приводила их к познанию Промысла и управления Божия и, мало-помалу, как говорит Иезекииль, научала их удаляться от зла и располагала к предметам духовным …Итак, столь великое благо, скажешь, Христос разрушил? Никак; но еще более умножил. Настало для них время научиться всему посредством возвышеннейших предметов, и уже не было нужды связывать руки того, кто, освободившись от злобы, стремится ко всему доброму …»³⁷ Как явствует из этой выдержки, толкуя значение Храма и субботы, Златоуст говорит в терминах исполнения обетований и подчеркивает христологический смысл этих установлений. Христос только усиливает то, что было прежде, а не заменяет это чем-то иным.

Родившийся в Антиохии и проведший там первые двадцать три года жизни Феодорет Кирский не может считаться представителем антиохийской школы, поскольку в его творениях преломился опыт и александрийской, и антиохийской школ. В его трудах такой синтез проявился, пожалуй, в большей мере, чем в сочинениях любого другого писателя ранней Церкви. Кроме того, Феодорет более других древних толкователей исследовал книгу пророка Иеремии. «Несмотря на то что некоторые тексты из книги Иеремии Феодорет истолковывал христологически и прообразно, – пишет А. Сидлетски, – он стремился вписать подобные толкования в исторический контекст соответствующих отрывков… Он относил мессианское пророчество Иер. 23:5 прежде всего к Зоровавелю и лишь потом – ко Христу»³⁸.

Герменевтике данной эпохи были свойственны три отличительные особенности. Во-первых, почти все средневековые комментаторы, как и прежде них многие Отцы Церкви, усматривали в библейском тексте несколько смысловых пластов. Можно сказать, что в этом отношении в истории толкования Библии мало что изменилось. Во-вторых, в этот период наблюдался определенный прогресс: христианские толкователи перестали испытывать страх перед иудеями и перед иудейскими методами толкования Библии. Они начали активно пользоваться достижениями иудейской богословской науки⁴¹ и, таким образом, ознакомились с богословскими идеями, имевшими хождение в исламском мире. В-третьих, – и это здесь, пожалуй, наиболее важное, – почти все представители данного периода стали придавали все большее значение буквальному подходу к толкованию Библии⁴².

Непосредственные глубокие контакты с мусульманскими учеными были невозможны по политическим причинам: христианский мир и мусульманское общество находились в состоянии идеологической борьбы, которая часто приводила к войнам и кровопролитию. Богословы защищали политические интересы своих стран и оправдывали (даже открыто проповедовали) крестовые походы против безбожников-мусульман. Даже чисто психологически это было не время для плодотворного. Враждебность многих современных исламских стран по отношению к государствам Европы и Северной Америки иногда квалифицируют как «разочарованием целой цивилизации». В настоящее время большинство мусульманских стран отстают от христианских стран по уровню развития культуры, науки и экономики, а также по силе политического влияния. Но так было не всегда. Было время, когда быть мусульманином означало находиться в авангарде общественного прогресса. Это были тяжелые времена для Европы, для мусульманских же стран эта эпоха была своеобразным Ренессансом. Мусульмане в большинстве своем относились к евреям намного лучше, чем христиане. Именно в эти века в мусульманских странах еврейские ученые создали замечательные богословские и философские сочинения. Именно через посредство еврейской общины христиане получили доступ к плодам Золотого века исламской герменевтики. Тогда контакты христианских толкователей с арабскими и иудейскими носили непрямой характер. В основе многих иудейских экзегетических трудов лежала арабская филология. Так, сочинение Hebraicae Institutiones (1526) христианина Панини основано на грамматике «Михлол» Радака, иудея, который черпал творческое вдохновение в труде XI в. «Китав аль-Лума», принадлежавшем перу Абу аль-Валида Мервана ибн Джанаха, который, в свою очередь, был знаком с трудом Иегуды Хайюджа «Китав аль-Афаль». Тезаурус Панини основан на словаре «Сефер ха-Шорашим» Радака, который опирался на труд Абу аль-Валида «Китав аль-Усуль» (последнему сочинению предшествовала книга «Китав Али аль-Альфаз» караимского ученого X в. Давида бен- Авраама Альфаси)⁴⁴.

Обращение к книге Иеремии

В этот исторический период в библейской герменевтике, судя по всему, существенных изменений не наблюдалось. Отсутствие значительных открытий во многом было связано с тем, что ученых в то время интересовала больше философия, нежели Писание. Поэтому серьезных работ по отдельным библейским книгам было написано не много. Так, Фома Аквинский обращался к книге Иеремии, как правило, для доказательства тех или иных философских положений.

Рассматривая соображения в пользу и против принятия духовного сана (монашеского и священнического), Фома обращается к книге Иеремии для обоснования своих доводов: «… Чем больше зло, тем более надо о нем сокрушаться. Но о грехах людей святых и совершенных должно скорбеть более всего, ибо Иеремия говорит: “Сердце мое во мне раздирается”, и далее: “Ибо и пророк и священник – лицемеры; даже в доме Моем Я нашел нечестие их”».⁴⁵

Контакты между христианскими и иудейскими толкователями имели огромное значение для данного исторического периода. Николай Лиринский использовал в своих толкованиях многие произведения Раши. Во вступлении к толкованию на книгу Иеремии Николай соглашается с Раши в том, что пророки говорили только о днях Мессии, однако уточняет, что это должно разуметь как главное в их речениях, ибо говорили они и о многом другом⁴⁶. Можно сказать, что в своем труде Николай Лиринский переосмысливает методологию Раши, его герменевтические принципы и выводы, в чем-то соглашаясь, а в чем-то полемизируя с ним.

Реформация
Особенности эпохи и ключевые фигуры

Филологические изыскания эпохи Возрождения, а также богословские и экклезиологические достижения Реформации – это то, что в корне отличает герменевтику XVI и XVII вв. от герменевтики средневековья. Чем ближе мы к Золотому веку герменевтики, тем сложнее решить, о ком из выдающихся экзегетов и толкователей следует говорить подробно, а ком можно ограничиться лишь беглым упоминанием.

К наиболее крупным толкователям Библии данной эпохи можно, безусловно, отнести деятелей Реформации⁴⁷ и христианских гуманистов⁴⁸: это Теодор Беза, Мартин Буцер, Генрих Буллингер, Жан Кальвин, Майлз Ковердейл, Эразм Роттердамский, Матвей Влачич (Флациус Иллирикус), Мэтью Генри, Ричард Хукер, Жак Лефевр д’Этапль, Джон Лайтфут, Мартин Лютер, Пилграм Марпек, Филипп Меланхтон, Вильям Перкинс, Вильям Тиндейл, Петр Мученик (Пьетро Мартире Вермили), Джироламо Занки и Ульрих Цвингли⁴⁹.

Первой главной отличительной особенностью данной эпохи было то, что наметившаяся ранее тенденция к подчеркиванию буквального, простого смысла библейского текста стала мощным течением в океане библейской герменевтики. Пожалуй, важнейшим достижением реформатской герменевтики того времени было появление тезиса о том, что любой библейский текст имеет только одно значение. Догадки и робкие предположения о том, что историческое содержание текста, возможно, имеет некоторое (лишь некоторое!) значение, сменились твердой верой в его главенство и исключительность. Меланхтон – преемник Лютера и популяризатор его воззрений – в своем подходе к изучению Библии исходил из следующих здравых принципов: (а) Писание следует прежде всего изучить с точки зрения грамматики, и лишь потом – богословия; (б) Писание имеет только один определенный и простой смысл. Как и в случае с ранними антиохийскими толкователями, деятели Реформации не полностью отказались от аллегорического подхода; скорее они отвели этому подходу надлежащее место. Алистер Макграт говорит о герменевтике Меланхтона следующее: «В его библейских толкованиях подчеркивается важность буквального смысла Писания. Хотя он иногда пользовался аллегорическим подходом (например, в толковании на Евангелие от Иоанна), аллегорическое значение в его комментариях подчинено буквальному и историческому смыслу… Важнейшим вкладом Меланхтона в библейскую герменевтику XVI в. было использование основ риторики в изучении библейских текстов; риторический подход нашел отражение в его труде «De Rhetorica libri tres» (1519), особенно же ярко он проявился в толковании на Послание к римлянам (1522), которое Лютер издал без разрешения автора»⁵⁰.

Вторая важная особенность протестантской герменевтики данной эпохи заключается в возвращении к апостольской идее о том, что все Писание должно трактоваться в свете христологии⁵¹. Лютер и Кальвин, два наиболее влиятельных деятеля Реформации, в практике толкования руководствовались различными взглядами. Для Лютера главная цель толкования заключалась в искании Христа и Его Евангелия; для Кальвина главным в толковании были слава Божья и Его Всемогущество. Такой более широкий ракурс позволил Кальвину сосредоточить внимание на библейских истинах о Боге, истории искупления и завете Божьем, при этом не всегда сообразовывая эти истины с Личностью и служением Иисуса Христа⁵². Было бы неверно утверждать, что Кальвин, трактуя Писание, не ставил во главу угла христологию, однако его христология очищена от посторонних идей благодаря доктрине о всевластии Бога. «Высокая» христология Кальвина находит подтверждение в следующем его высказывании: «Мы должны читать Писание с четкой целью найти в нем Христа. Кто же уклонится от этой цели – пусть даже всю свою жизнь он будет умножать познания, – тот никогда не достигнет познания истины; ибо какую мудрость мы можем обрести без премудрости Господа?»⁵³
Иеремия по Кальвину
Судя по всему, деятели Реформации проявляли больший интерес к книге Иеремии, и особенно к жизнеописанию пророка, нежели их средневековые предшественники. Читая Кальвина, нам следует помнить, что он трудился в то время, когда в большинстве стран Европы верующие подвергались жестоким преследованиям. Очень часто в Женеву приносили известия о том, что того или иного последователя Кальвина осудили за ересь и казнили. Это были люди, в которых Кальвин вкладывал всю свою душу, всю свою жизнь. Это были его духовные дети, и они гибли на поле битвы. Кальвин сравнивал свою жизнь в Женеве, которая в то время была оплотом Реформации и борьбы против католицизма, с жизнью Иеремии, отмечая, что, по примеру библейского пророка, он подвизался во славу Господа против врагов веры⁵⁴.

В своей трактовке идеи субботы Кальвин несколько отступает от взглядов большинства деятелей Реформации. 27 июля 1549 г. Кальвин прочитал проповедь по Иеремии 17:19. В ней он сказал следующее: «Верно, что этот образ был отменен с пришествием Христа, как возвестил св. Павел колоссянам и римлянам. Если мы настаиваем на соблюдении этого обычая, то только по недостатку разумения… Св. Павел говорит, что мы должны оставить эти образы, ибо мы больше не малые дети, а образы эти были нашей азбукой»⁵⁵.

Иеремия по Генри
Мэтью Генри, продолжатель начатой Лютером «магистерской Реформации», спешит обратить наше внимание на то обстоятельство, что Бог обличил вождей Иерусалима прежде, чем Он воззвал к простому народу, – на это указывают слова «ворота, …которыми входят цари Иудейские». Генри пишет: «Им первым надлежало привести на память их долг; ибо, если суббот не будут святить, вожди Иуды должны быть приведены к ответу, – воистину это их долг». В наши дни христианская Церковь, по сути, отказалась от идеи христианской государственной власти, поэтому современные толкователи, как правило, вообще не уделяют внимание этому вопросу в своих исследованиях, – их больше интересует вопрос о том, как именно назвались упомянутые ворота (об этом мы еще будем говорить ниже). Опять-таки, ясно, что контекст библейского отрывка имеет чрезвычайно большое значение для его понимания и интерпретации.

Далее Мэтью Генри пишет: «Церковь будет процветать: хлебные приношения, фимиам и славословия всегда пребудут в доме Господнем. Воистину люди благоденствуют, когда процветает среди них благочестие… Потоки всякого благочестия или глубоки, или мелки, и это зависит от того, ухожены или заброшены берега Субботы»⁵⁶. Этот толкователь, нимало не сомневаясь, прилагает то, что было сказано о древнем Израиле, к Церкви его времени. Это объясняется не только тем, что Генри был приверженцем богословия завета, но и тем, что его комментарий носит пастырский и практический характер, что, в определенном отношении, типично для церковной жизни данной эпохи⁵⁷.

Классицизм и модернизм

Особенности эпохи и ключевые фигуры

XVIII и XIX вв. во многих научных дисциплинах принято именовать эпохами классицизма и модернизма соответственно. В Западной Европе, а именно в высших учебных заведениях Германии, происходили быстрые перемены: в европейской науке того времени наблюдалась смена парадигмы. Влияние этих перемен сказалось и на библейской науке. Исследователи применяли к изучению Библии научные методы, аналогичные тем, которые использовались в других областях науки. Отсюда же – так называемый историко-критический метод – подход к толкованию, в основе которого лежат несколько важных философских предпосылок. От научных методов семнадцатого века данный метод унаследовал рационалистическое положение, согласно которому человеческий разум, свободный от богословских ограничений, – лучшее орудие познания Библии⁵⁸.

Джон Роджерсон считает, что, хотя XVIII и XIX вв. можно объединить в один период, все же каждое из этих столетий имело свои отличительные особенности: «… Уже к концу восемнадцатого века критическая мысль в Германии достигла многого. Ученые стали изучать вопросы авторства библейских книг, их цельности и происхождения, причем теперь их свободу не сковывали традиционные мнения, порожденные узкими представлениями о сущности богодухновенности. Ученые начали изучать пророческую литературу в ее изначальном, историческом контексте… И все же, очевидно, эти ученые в своих исследованиях не вышли на качественно новый уровень… Это произошло всего через несколько лет, когда закончился восемнадцатый век»⁵⁹.

Как и в любую другую историческую эпоху, в данный период было много видных толкователей. Вот некоторые ученые, о которых я буду говорить ниже: Эрнести, Ходж, Баур, Шлейермахер, Де Ветте, Штраусс, фон Хофманн и Велльгаузен.

Профессор Баур в свое время занимал преподавательские должности в ряде крупнейших университетов Германии. Этот видный ученый был непримиримым противником ортодоксии в любой ее форме. Он столь яростно боролся с ортодоксией, что даже обвинил Фридриха Шлейермахера в лицемерии: дело в том, что последний не отвергал со всей решительностью историчности событий, описанных в Библии, а всего лишь говорил, что вопрос историчности не имеет большого значения. С. Дж. Хейфман утверждает, что «…с приходом в науку Баура нормативным в библеистике стал историко-критический подход в чистом виде»⁶⁰.

В это же время ученые предприняли первые попытки сформулировать правила библейской герменевтики. Пожалуй, наиболее важный вклад в разработку классических правил герменевтики внес Иоганн Август Эрнести. В своих изысканиях Эрнести стремился прежде всего разграничить сферы толкования и применения библейских текстов в повседневной жизни⁶¹.

Как и многие другие люди науки, пресвитерианский богослов Чарльз Ходж не избежал сетей логического позитивизма, получившего распространение несколько ранее. Ванхузер утверждает: «Что касается богословия и толкования Библии, у принстонских теологов того времени было много общего с представителями логического позитивизма, хотя основным источником их знаний был не эмпирический опыт, а библейские истины. Как сказал Ходж, “Библия для богослова – это все равно, что природа для ученого”»⁶².

Давид Фридрих Штраусс продолжил развивать взгляды ученых, утверждавших, что библейские истины носят непреходящий характер независимо от того, происходили ли в действительности описанные в Библии события или нет. В этих взглядах можно усмотреть явное влияние кантианства. Х. Боерс цитирует Штраусса: «Автор сознает, что его критические изыскания никоим образом не влияют на то, что составляет сущность христианской веры. Сверхъестественное рождение Христа, Его чудеса, Его воскресение и вознесение остаются вечными истинами, как бы ни пытались опровергнуть историчность этих событий»⁶³.

Среди богословов данной эпохи были и те, кто не разделял критический подход к Писанию. Эти ученые утверждали, что Библия – Слово Божье, поэтому читать и толковать ее должно с верой в ее Автора. Иоганн Христиан Конрад фон Хофманн призывает «верить» слову Библии. Толкование должно начинаться с веры, а не с сомнений и критики. Хофманн как будто предвидел, как будут развиваться богословие и герменевтика в течение последующих ста двадцати пяти лет⁶⁴.

Одним из наиболее выдающихся толкователей данной эпохи был, несомненно, Фридрих Шлейермахер. Его нередко называют отцом современной библейской герменевтики. Однако до Шлейермахера были исследователи (например, Д. Даннахауэр, Д. Хладениус и Г. Майер), которые разработали нормативные теории толкования, имевшие практическое значениие.

Для Шлейермахера герменевтика была искусством воспроизведения идей автора древнего текста в системе понятий, свойственных современным читателям⁶⁵. «каждому уважающему себя» богослову консервативного толка «положено недолюбливать» Шлейермахера⁶⁶, однако этому ученому надо отдать должное за то, что он поднял библейскую литературно-историческую критику на ту высоту, которая для самих же богословов консервативного направления является эталонной. Это явствует из утверждения Фергюсона, которое мы находим в его книге «Введение в библейскую герменевтику»: «Именно Шлейермахер считал, что для понимания библейских текстов требуется нечто большее, нежели методы экзегетики научного характера. Дабы исчерпывающе раскрыть смысл библейского текста, преимуществ, которые дает толкователю литературно-исторический подход, недостаточно, – требуется еще сила интуиции и воображения»⁶⁷.

Луис Джонкер из Cтелленбошского университета убежден, что Велльгаузен был величайшим исследователем рассматриваемого эпохи. Он пишет об этом так: «Величайшим ученым девятнадцатого столетия был Юлиус Велльгаузен (родился в 1844 г.). Он отобразил развитие религии Израиля в своем творении «Prolegomena zur Geschichte Israels» (этот труд был впервые опубликован в 1878 г.). Согласно Велльгаузену, развитие религии Израиля происходило в течение трех эпох, отраженных в источниках Пятикнижия JE⁶⁸, D и P. В каждую эпоху религия и богослужение Израиля имели свои особенности. Начиная свой фундаментальный труд, Велльгаузен описал некоторые элементы богослужения Израиля трех соответствующих эпох»⁶⁹.

Хотя у Велльгаузена и было несколько последователей, представляющих евангельскую традицию, – например, Робертсон Смит, стремившийся согласовать свои евангельские убеждения с положениями критической школы, – все же трудно представить себе, как консервативно настроенные евангельские богословы могут считать Велльгаузена своим союзником. Для Велльгаузена решающим был субъективный опыт веры, а не исторический факт, о чем свидетельствует его высказывание: «Иисус умер. Христос жив… Проповедь Иисуса является высочайшим образцом этической мысли… И никакой историко-критический метод не может этого ниспровергнуть… Основание нашей веры простирается за пределы истории. В глубинах души моей я ощущаю свою сопричастность вечности»⁷⁰.
Обращение к книге Иеремии
Епископ Роберт Лоут первым выявил композиционные особенности книги Иеремии. Он показал, что соотношение поэтических и прозаических текстов в этой книге составляет приблизительно «пятьдесят на пятьдесят». Об этом открытии он сообщил в своих оксфордских лекциях, которые начал читать в 1741 г. Вот одна выдержка из его лекций: «Для примера достаточно будет привести на память лишь одно чудесное видение, в котором неминуемое истребление и разрушение Иудеи показано с удивительной силой и вдохновением: “Утроба моя! Утроба моя! Скорблю во глубине сердца моего, волнуется во мне сердце мое, не могу молчать; ибо ты слышишь, душа моя, звук трубы, тревогу брани”»⁷¹. В другом месте епископ Лоут отмечает: «Возвышенный тон других отрывков объясняется тем же принципом, по которому обрисованы образы рыкающего льва, возгласов крестьян и ярости диких зверей: “Господь возгремит с высоты и из жилища святыни Своей подаст глас Свой; страшно возгремит на селение Свое; как топчущие в точиле, воскликнет на всех живущих на земле”»⁷². Однако крупные отрывки масоретского текста, включая многие тексты из пророческих книг, первым представил в поэтической форме Китель. Сам Киттель редактировал книгу Иеремии, и то, как читают (библейскую) поэзию в наши дни, во многом определяется методом, которому следовал этот ученый⁷³.

Видный немецкий библеист Гизебрехт выявил три источника книги Иеремии: 1) «Иеремия» – в основном, это касается первых глав книги; 2) «Варух» – повествование, в котором Иеремия упоминается в третьем лице; 3) «Редактор» (Bearbeiter) – эти тексты дополняют тесты «Иеремии» и «Варуха»⁷⁴.

С. Дж. Болл в своем толковании на книгу Иеремии 17:19-27 пишет: «Происхождение обряда празднования субботы неясно. Связывая его с описанием сотворения мира, неизвестный автор Бытия 1 обнаруживает не только веру своих современников в древность этого установления, но и истинное понимание его полезности и его идеальное соответствие нуждам людей… Значение, которое придает Иеремия заповеди о субботе, – убедительное доказательство важности этой заповеди для современников пророка, если не для всех последующих поколений»⁷⁵.

жүктеу/скачать 381.5 Kb.

Достарыңызбен бөлісу: