Богиня — 1 Ф. К. Каст Богиня по ошибке

— Как здорово быть училкой!

Первый день июня, впереди — все лето, незапятнанное и девственное в своей неприкосновенности.

— Вот теперь-то я высплюсь!

Я была счастлива уже оттого, что произнесла это вслух. За десять лет преподавательской деятельности я заметила, что у преподов часто появляется дурная привычка: они разговаривают сами с собой. На этот счет у меня есть гипотеза. Мы зарабатываем на жизнь говорильней и потому для большей надежности выражаем свои мысли вслух. Хотя возможен и другой вариант. У большинства из нас, особенно тех, кто работает в старших классах, давно съехала крыша.

Только слегка повернутый тип может выбрать карьеру, связанную с обучением подростков. Моя лучшая подруга Сюзанна всегда кривится и невольно вздрагивает, когда я пересказываю последние испытания и напасти, выпадающие на долю учителя английского языка.

— Господи, Шан, в них столько... столько гормонов. Фу!

Сюзанна — типичнейшая представительница университетской профессуры, не чуждая снобизма, но я все равно ее люблю. Она просто недооценивает многообразие и многочисленность юмористических интерлюдий, которыми ежедневно обеспечивают меня подростки.

Мои размышления прервал взрывной тенор Жана Вальжана, вернув меня обратно в первое июня на шоссе в Оклахоме.

— Да, это и есть жизнь учителя английского языка, обладающего чувством юмора. Он обречен на безденежье, зато комедийных ситуаций в избытке. Вот черт, чуть не пропустила!..

К счастью, мой маленький «мустанг» сумел выполнить быстрый и резкий разворот. Надпись на указателе гласила, что до Локуст-Гроув³ остается двадцать две мили. Придерживая руль коленом и локтем, я попыталась развернуть аукционный флайер, на котором заранее записала, как добраться до цели.

Где-то посредине между Локуст-Гроув — какое ужасное название для города! — и Сайлоум-Спрингс должен стоять большой указатель на проселочную дорогу, по которой нужно ехать до другого указателя, на другую дорогу, и так далее. В итоге я доберусь до «уникального аукциона в поместье — необычные лоты — рассматриваются любые предложения — не пропустите».

Я очень люблю чудное барахло и еще больше — чудное дешевое барахло.

Ученики говорят, что у меня не классная, а музейная комната. На стенах и в шкафах чего только не увидишь — начиная от репродукций Уотерхауса и заканчивая постерами Майти-Мауса, сувенирными моделями кораблей из сериала «Звездный путь» и почти пугающим собранием китайских ветряных колокольчиков, создающих хорошую энергетику.

Вот так оформлен мой класс. Видели бы они мою квартиру. Хотя, полагаю, тинейджеры не очень удивились бы. Разве что порядку — дома он у меня безукоризненный. Другое дело — школа. Там царит вечный хаос. Если все находится на своих местах, то я почему-то ничего не могу найти. Черт его знает, что это означает.

— Надо перестать браниться! — произнесла я вслух с надеждой воплотить идею в жизнь.

Это небольшое ответвление от теории с собакой Павлова. Если я что-то повторяю, то оно начинает происходить.

— Нет, Жавер, сегодня я тебя не вынесу.

Щелк! Заткнулись «Отверженные». Заиграла джазовая станция из Талсы. Здорово, что она ловится даже в такой глуши.

Промелькнул указатель на Локуст-Гроув. Я снизила скорость, глазом не успела моргнуть, как город закончился. Ну, может, моргнула пару раз. Дальше я ехала медленно. Хотелось остановиться и вдохнуть запах листвы этой Зеленой Деревни. Ранней весной Оклахома демонстрирует удивительное сочетание цветов и фактур. Я училась в университете Иллинойса, и мне всегда было неприятно слышать отзывы людей об Оклахоме как о пылесбор-нике или антураже для какой-нибудь трагичной сцены

из черно-белой версии «Гроздьев гнева». Когда я пыталась внушить университетской банде, что Оклахому не зря прозвали Зеленой Деревней, то каждый раз наталкивалась на презрительно-недоуменные взгляды, словно белены объелась.

Я миновала крошечный городок Лич⁴. Вот вам еще одно неудачное название. Дальше дорога шла в гору. Машина взобралась на вершину, и передо мной внезапно раскинулась Оклахома во всей своей неукротимой красоте. Люблю представлять времена, когда все эти дороги были лишь тропинками и цивилизация еще не обрела теперешней уверенности. Как, наверное, было здорово тогда жить. Не так потрясающе, как сейчас, когда тебе предстоит выволочка у директора, только что имевшего разговор с обиженным папашей, дочку которого я обозвала шлюшкой, но все равно интересно. Не нужно ни купаться, ни чистить зубы, лишь добывать пропитание на охоте и запасать воду впрок. Ух! Хотя если хорошенько подумать... Приятно помечтать о временах ковбоев, рыцарей или драконов. Я готова признаться, что одержима романтической поэзией далекого прошлого, как принято выражаться среди учителей английского. Но реальность заставляет меня вспомнить, что в те времена люди обходились без пенициллина и зубной пасты с фтором. Как сказали бы мои ученики: «Ну и что такого?»

— Вот он! Поворот номер один, как на дорожном знаке, а не от ворот поворот, который ты даешь при свидании вслепую кадру с залысинами, в синих трикотажных брюках. «Уникальный аукцион в поместье» и стрелка, указывающая на ответвление слева от меня.

По этой жалкой двухполосной тропинке с ямами и пологими гравийными обочинами ездили гораздо меньше.

Но она извивалась и кружила довольно живописно, так что в голове у меня зазвучала песенка «Мы едем к бабушке». Следующие несколько миль я безуспешно пыталась вспомнить слова хотя бы одного куплета.

«Уникальный аукцион в поместье» и еще одна стрелка. Новая боковая дорога. На этот раз побольше гравия и поменьше полос, чем в предыдущей. Что ж, вдруг отдаленность поместья поможет отпугнуть антикварных дилеров, не оставляющих шанса посетителям аукциона с тощим кошельком. Волна джазовой станции ушла, что на самом деле было неплохо, потому что песенка «Мы едем к бабушке» тоже заглохла на моем внутреннем радио. Ее сменила тема к «Деревенщине из Беверли-Хиллз»⁵. Слова я вспомнила от первого до последнего, и это меня слегка встревожило.

Кстати, о деревенщине. По дороге мне почти не попадались дома. Хм... Возможно, «поместье» — на самом деле всего лишь старая ферма, оставшаяся от прежнего огромного ранчо, которым владели богатые хозяева, как в сериале «Золотое дно»⁶. Теперь все они поумирали. Землю разделят на аккуратные участки под застройку, чтобы верхушка среднего класса могла объединиться в... впрочем, неважно. Эта самая верхушка обеспечивает мне работу, заводя по два с половиной среднестатистических ребенка на семью, плюс дополнительные полтора ребенка от предыдущего брака. Этим деткам нужно сдавать английский, чтобы получить аттестат. Боже, благослови Америку.

За поворотом и подъемом так называемой дороги замаячило строение, которое я мысленно представила как старую ферму.

— Черт возьми! Да это же дом Ашеров!⁷

Нет, летом мне определенно не удастся отучиться от сквернословия. Я снизила скорость. Точно! Вот еще один указатель «Уникальный аукцион в поместье», стоящий рядом с гравийной дорожкой, ведущей к особняку. Несколько легковых машин, но в основном — грузовики. Все-таки это Оклахома. Они припаркованы на некогда роскошной... не знаю, как, черт возьми, называется эта бескрайняя площадка. Слово «двор» кажется слишком простым. Территория. Так вроде звучит получше. Множество зеленых газонов. Подъездная дорожка обсажена огромными деревьями, как в «Унесенных ветром», только без мха.

Тут до меня дошло, что я стою на месте, раззявив рот, а старикан распорядитель в черных брюках и белой хлопковой рубашке с высоким воротничком машет мне оранжевым светящимся жезлом. На его лице нарисовано раздраженное выражение, означающее «закройте рот, дамочка, и двигайте дальше».

Когда я подъехала к нему, он знаком велел мне опустить стекло.

— Добрый день, мисс — Старикан слегка наклонился и заглянул в окошко «мустанга».

Приветствие ворвалось в мою кондиционерную прохладу вместе со зловонием, убившим первоначальную радость от слова «мисс», которое звучит для уха намного приятнее, чем старушечье «мэм». Он оказался выше, чем я думала. Лицо его, почему-то болезненно-желтое, было

сплошь покрыто морщинами, словно этот человек всю жизнь проработал на открытом воздухе.

Помилуй бог! Да это же папаша из «Детей кукурузы»⁸.

— Добрый день. Ну и жара сегодня,— постаралась я изобразить любезность.

— Да, мисс,— Ух, опять этот запах.— Пожалуйста, проезжайте на лужайку. Аукцион начнется ровно в два.

— Спасибо.

Я выдавила из себя улыбку, подняла стекло и поехала, куда он указал. Что это за запах? Словно кто-то умер. Впрочем, этот тип такой бледный, наверное, нездоров. Это объяснило бы запах и тот факт, что в июне он одет в рубашку с длинными рукавами. А я невыносимая стерва, раз назвала беднягу папашей из «Детей кукурузы».

«Так, значит, двор перед домом называется лужайкой. Каждый день узнаю что-то новое!» — сказала я себе, состроив гримасу.

Клише — это бич образованных людей.

Прежде чем выключить двигатель, я убила несколько обязательных минут на то, чтобы накрасить губы. Один мужчина как-то сказал мне, что всегда может определить, привлекательна ли женщина, сидящая за рулем или нет, по тому, сколько минут у нее занимает выход из машины. Теперь я никогда не спешу.

Еще одну минутку я потратила на осмотр дома. Нет, не дома — особняка.

Мое первое впечатление оказалось верным. Это местечко всерьез навевало образы из По и Готорна. Викторианское строение, раскинувшееся во все стороны, поражало своими размерами. Старые дома обычно привлекают меня, но только не в этот раз. Я даже черные очки спустила на кончик носа, чтобы получше все рассмотреть. Странный такой особняк. Я даже не сразу поняла почему, но потом меня осенило: он выглядел так, словно был построен в разных частях света. Основное здание представляло собой огромный куб, к которому прилажены две веранды. Одна прямоугольная, с грандиозной лестницей, ведущей к главному входу. В футах двадцати от первой находилась вторая, застекленная, округлая, скажем просто, присобаченная к фронтону, вся в решетчатых переплетах, увитых розами. На одной стороне дома торчала башенка, выпиравшая как раковая опухоль, по другую располагалось крыло под скошенной крышей. Все это было выкрашено ужасной серой краской и покрыто трещинами и морщинами, словно кожа старого курильщика.

— Здесь наверняка полно уникальных предметов. Бормоча себе под нос, я уже готовилась отвести взгляд

от обиталища Ашеров, когда у меня пробежал холодок по спине. Густое облако прошло перед солнцем, и меня пронзило неприятное предчувствие, как случается от ночного кошмара. «Уже поздно? Свет бледнеет». Мой мозг преподавателя английского выудил цитату из «Медеи», греческой трагедии, полной мести, предательства и смерти. Она почему-то показалась мне подходящей к данному случаю.
2
— Паркер, держи себя в руках!

Смешно, но мне действительно пришлось стряхнуть с себя мрачное настроение и переключиться в режим бара-хольно-закупочный.

Я вышла из машины и щелкнула дистанционным замком, укрепленным на связке ключей. Оклахомское пекло

немедленно обхватило меня своими влажными лапами. Возле дома был установлен большой стол, вокруг которого вилась пестрая очередь аукционных завсегдатаев. Я решила, что здесь производится регистрация, и направилась к нему, не забывая поглядывать на так называемое имущество, груды которого громоздились на боковом дворе, заворачивали за угол и исчезали в глубине территории. У меня зачесались ладони, стоило только представить, как я зароюсь в эти коробки, наставленные друг на друга. Но сначала — регистрация.

— Фух! Зря я не собрала волосы в хвостик! — начала я светскую беседу с матроной, оказавшейся впереди меня в очереди.

— М-да.

— Уф!

— Похоже, здесь действительно можно отыскать интересные вещи.

Я доблестно предприняла вторую попытку, на этот раз обратившись к кадру с залысинами, стоявшему позади меня.

— Да, совершенно с вами согласен.— Лысеющий тип засуетился, смаргивая пот с век.— Я узнал, что на аукцион выставят несколько изделий из стекла времен депрессии, и просто не мог не приехать. Я нахожу американское стекло восхитительным, а вы?

К этой минуте его косые глазки обнаружили мое декольте, и мне стало очевидно, что стекло — не единственная область его интересов.

-— Мм, хм, стекло — это круто.— Я шагнула вперед.

Подошла очередь матроны получать билет, но она была так занята, пялясь на то, как лысеющий кадр уставился на меня, что едва сумела назвать регистратору свое имя.

— Вообще-то как раз сейчас я редактирую подарочное издание чрезвычайно информативной книги об искусстве времен депрессии,— сказал он и продвинулся в мое личное пространство.— В ней говорится о том, как отличать подлинные произведения от подделок.

— Да, это очень интересно.

Он по-прежнему находился слишком близко. Я попыталась продвинуться вперед и явно начала теснить матрону, которая не торопилась покидать очередь, прикалывая аукционный номер к своему бюсту времен депрессии.

— Я был бы счастлив предложить вам свою помощь, если вы заинтересуетесь каким-то предметом перед началом торгов. Не могу допустить, чтобы такая прелестная молодая дама стала жертвой...

Он осекся и нервно промокнул пот с верхней губы сложенным носовым платком. Я заметила у него под мышками желтые пятна. Пожалуй, эта строгая рубашка с воротничком-стойкой была чересчур теплой для такого дня.

— Обязательно дам вам знать, если понадобится. Слава богу, подошла моя очередь.

— Назовите имя, пожалуйста.

Я буквально почувствовала, как мистер Залысина навострил уши.

— Шаннон Паркер.

— Мисс Паркер, ваш номер ноль семьдесят четыре. Пожалуйста, напишите свой адрес в графе рядом с ним. Держите при себе табличку в течение всех торгов. Аукционер отметит в реестре, если вы сделаете покупку. После завершения мероприятия просто отдайте номер кассиру и получите счет.

Обычная аукционная процедура. Я схватила номер и рванула прочь, прежде чем мистер Залысина превратился в липкую козявку. Никогда не пойму, чем я привлекаю коротышек. Я вовсе не амазонка, но во мне пять футов семь дюймов. К тому же я люблю высокие каблуки, поэтому редко появляюсь без них. Даже если не учитывать рост, я определенно не хрупкое создание. Только поймите меня правильно, я не грузная. В спортзале занимаюсь до одурения, но почему-то всегда вешу на пять — десять фунтов больше, чем хотелось бы. Я не тощая долговязая девица, страдающая анорексией, какие теперь в моде. Я пышнотелая, грудастая, бедрастая, ногастая, поэтому чувствую себя неловко в окружении мелкокалиберных мужчин. Всегда представляю, как могла бы с легкостью их побить, а это полностью отбивает интерес к дальнейшему развитию отношений. Дайте мне мужчину размером с Джона Уэйна, и я растаю, как леденец во рту. К сожалению, моя любовная жизнь мертва точно так же, как и сам Герцог¹⁰.

Основная часть вещей, выставленных на продажу, располагалась позади дома, там, где когда-то были устроены великолепные ландшафтные сады. Прямо по центру стоял осыпающийся фонтан с неизменной обнаженной нимфой. С аукционными лотами можно было ознакомиться, обойдя его полукругом. Здесь стояли несколько образцов фермерской техники. Аборигены Оклахомы толпились группками перед сельхозмашинами, явно раззадоренные безумным аппетитом. Ветер доносил до меня мелодику местной речи. У одного парня даже соломинка торчала между передних зубов. Честно, я не выдумываю.

При внимательном рассмотрении выяснилось, что остальные предметы были рассортированы с дотошной тщательностью. Спальные гарнитуры, столовая мебель, изящные стулья и прочие подобные вещички группировались в одном углу, столы, занятые лампами, светильниками, канделябрами и хрусталем,— в другом. Кстати, я заметила, что мистер Залысина прямиком шмыгнул к одному из них. Безделушки в коробках, помеченных номерами лотов, были расположены так, чтобы посетители могли ознакомиться с ними, не покалечив друг друга. Произведения искусства демонстрировались с большим вкусом, на складных столиках и мольбертах.

В этой зоне я и зависла, хотя и не удержалась от алчного взгляда в сторону мебели. Именно одного взгляда мне и хватило, чтобы кое в чем убедиться. На зарплату школьного учителя там не разгуляешься.

Вкус хозяев, которые совсем скоро станут уже бывшими, отличался постоянством. Все картины, выставленные на мольбертах, объединялись одной темой — мифологией. Я бродила среди акварелей и полотен, выполненных акриловыми и масляными красками. Здесь было все: от рождения Венеры до огромной литографии, изображающей прощание Вотана с Брунгильдой.

— Боже мой, какая смешная!

Я не удержалась, ткнула локтем королеву гаражных распродаж, стоявшую рядом, и указала на чудесную цветную репродукцию с огромным сказочным драконом, извергающим пламя, и златокудрой воительницей верхом на ретивом белом коне. Она отражала огонь щитом, а в другой руке держала меч. Мне не удалось разобрать имя художника, но название оказалось читаемым: «Дайте отпор лесным пожарам».

— Я просто должна ее приобрести,— заявила я, продолжая посмеиваться.

— Какая-то она странная,— прогундосила королева гаражных распродаж, мгновенно стерев улыбку с моего лица.

— Угу. Но мне все-таки хочется считать ее нелепой, а не просто странной.

Собеседница бросила в мою сторону робкий непонимающий взгляд, после чего направилась к секции домашней утвари. Я вздохнула, открыла маленький блокнот и пометила: «Лот № 12 — репродукция с драконом». Однако, присмотревшись к раме получше, я засомневалась, по карману ли мне это приобретение. Оставалось надеяться, что остальные тоже могут счесть картину какой-то странной и я окажусь единственным претендентом.

Многие другие картины были интересными, но я уже решила сфокусировать свои финансовые ресурсы на одной-единственной репродукции, если повезет, прикупить еще какую-нибудь маленькую вазочку, скульптуру или такую же странную безделушку. На столах стояли не только коробки со всякой всячиной, но и отдельные предметы. Мне снова показалось, что вещицы объединены одной темой. Все скульптуры представляли собой миниатюрные копии с оригиналов, которые выглядели, на мой взгляд, очень по-гречески или по-римски и оказались, мягко говоря, очень уж обнаженными.

Да, будет весело.

На одном столике были выставлены три статуэтки, мужские фигуры. Каждая высотой примерно в два фута. Я остановилась и с должным пиететом уделила им внимание, которое они заслуживали, стараясь не таращиться масляным взглядом, а просто ознакомиться с бирками.

«Лот № 17. Статуэтка Зевса, держащего наготове молнию». Очень обнаженный — на самом деле голый. Он выглядел очень... наготове.

— Прости, сладенький. Не могу забрать тебя домой. Чересчур ты озабоченный.— Я ущипнула его за молнию.

«Лот № 18. Статуэтка древнегреческого правителя, возможно, Деметрия I Сирийского». Этот Деметрий был большим, мускулистым, голым мужчиной. Очень большим.

— Знаешь, детка, жаль, что ты не Галатея, а я не влюбленный в тебя скульптор.

Я похлопала его по щеке, захихикала и осмотрелась по сторонам. Не начались ли тут из-за меня волнения?

«Лот № 19. Статуэтка этрусского воина». Чересчур тощий, на мой вкус. В этой статуэтке всего две выдающиеся детали. Оружие воина в прямом смысле и... в переносном.

— Пока, мальчики. Мне так тяжело покидать вас.

Я прыснула от собственной шутки и перешла к следующему столику, заставленному полудюжиной больших ваз. Мой взгляд не спеша скользил по элегантным сосудам.

Тут земля перестала вращаться. Внезапно все замерло. Ветер стих. Исчезли звуки. Я больше не чувствовала жары, перестала дышать, видела перед собой только одно — вазу.

— Ой, простите. Я не нарочно.

Воздух ворвался в легкие, земля вновь начала вращаться, когда какой-то любезный господин подхватил меня под локоть и удержал на ногах.

— Все в порядке.— Я втянула воздух и попыталась улыбнуться.

— Наверное, это я не смотрел, куда иду. Чуть не сбил вас с ног.

— Со мной все нормально. Я не пострадала.

Он бросил на меня взгляд, словно сомневаясь, но потом кивнул и пошел по своим делам.

Я провела дрожащей рукой по волосам.

«Что происходит? Что это было? Я разглядывала вазы и...»

Я вновь переключилась на стол с керамикой, и мой взгляд тут же притянула к себе ваза, стоявшая последней в ряду. Ноги сами зашагали к ней, прежде чем я дала им команду. Дрожащая рука потянулась к бирке, гласившей: «Лот № 25. Копия кельтской вазы. Оригинал стоял на шотландском кладбище. Цветное изображение верховной жрицы Эпоны, кельтской богини лошадей, выслушивающей мольбы».

У меня словно раскалились глаза, все стало расплывчатым, когда я вновь взглянула на вазу. Поморгав для лучшей видимости, я принялась внимательно ее изучать, стараясь игнорировать странное чувство, охватившее меня.

Ваза высотой в пару футов имела форму основания лампы. Сбоку была приделана изогнутая ручка. Открытое горлышко изящно заострено. Но не форма и не размер привлекли меня, а круговая сцена, изображенная на керамическом изделии. На черном фоне, лишь подчеркивавшем яркость и живость золотых и кремовых красок, была нарисована женщина, возлежавшая на подушках, набросанных на некое подобие шезлонга. Она расположилась спиной к зрителю, поэтому можно было разглядеть лишь изгиб ее талии, вытянутую руку, которую она по-царски протянула к людям, молящимся на коленях перед ней, и пышные локоны.

— Волосы совсем как у меня.

Я даже не сознавала, что говорю вслух, пока не услышала свой голос. Но ее волосы действительно были похожи на мои, только длиннее. Тот же рыжевато-золотой оттенок, те же непокорные волнистые кудряшки. Рука невольно потянулась к вазе, чтобы потрогать ее, хотя я сама оставалась остолбеневшей.

— Ой! Горячо! — Я поспешно отдернула палец.

— А я не знал, что вы интересуетесь керамикой.— На меня косил глаза мистер Залысина.— Кстати, я довольно хорошо разбираюсь в некоторых категориях ранней американской керамики.— Он облизнул губы.

— На самом деле я не интересуюсь ранней американской керамикой.

Повторное появление Залысины в моем личном пространстве подействовало на меня как ушат холодной воды, избавив от всех странных чувств.

— Все-таки это юго-запад, а мне больше импонирует греко-романское направление.

— Понятно. Я видел, что вы любовались действительно потрясающим экземпляром.

Он протянул свои потные ручонки, по-тараканьи юрко подхватил вазу и перевернул ее вверх дном, чтобы прочитать надпись. Я следила, не проявит ли этот тип какую-то странность, но он продолжал быть самим собой, обыкновенным ботаником.

— Мм, вы не замечаете ничего, скажем так, необычного в этой вазе?

— Нет. Довольно хорошо выполненная копия, но ничего необычного ни в жрице, ни в самой вазе я не вижу. А что вы имеете в виду? — Он поставил вазу на место и промокнул верхнюю губу сырым носовым платком.

— Когда я до нее дотронулась, то мне показалось... даже не знаю... что она горячая, что ли,— Я вперилась ему в глаза, стараясь понять, насколько очевиден мой невротический срыв.

— Смею ли я предположить, что это было тепло вашего собственного тела? — Он проник еще дальше в мое личное пространство, практически уткнулся носом мне в грудь.

Мистер Залысина чуть ли не пускал слюни. Тьфу.

— А знаете, вы, вероятно, правы,— промурлыкала я. Он перестал дышать и снова облизнулся.

Я зашептала:

— Наверное, у меня случился приступ лихорадки. Все никак не избавлюсь от противной грибковой инфекции. Впрочем, в такую жару это неудивительно,— улыбнулась я и слегка поежилась.

— Боже мой! Боже мой!

Залысина быстро ретировался из моего личного пространства. Я улыбнулась и начала наступать. Он продолжал пятиться.

— Пожалуй, мне следует вернуться к стеклу времен депрессии. Не хочу пропустить начало торгов. Удачи вам,— сказал этот тип и был таков.

Какие все-таки эти мужики занозы в заднице. Зато избавляться от них легко, просто вытяни карту женской проблемы, сыграй этим козырем, и они тут же слиняют. Мне нравится думать, что это лишь один маленький способ, с помощью которого Господь позволяет нам с ними поквитаться. Как-никак, именно мы отвечаем за продолжение рода.

— Что же все-таки не так с этой проклятой вазой?

Словами и не скажешь, совсем как в «Тенях прошлого»¹¹. Пелена перед глазами, отсутствие дыхания, горячая на ощупь ваза, одинаковые волосы. Ой, я вас умоляю, у меня, скорее всего, случился преждевременный прилив, лет на двадцать, ладно, на пятнадцать раньше положенного. Я решила обратиться к первоисточнику. К таинственной вазе, урне, гадскому горшку.

Она стояла вполне невинно там, куда ее поставил мистер Залысина, отпечатавший на блестящей поверхности влажные следы потных пальчиков. Я сделала вдох, очень глубокий. Нет, что-то в этом керамическом изделии меня определенно заинтриговало. Я сощурилась и наклонилась поближе, стараясь не прикасаться к вазе. Волосы жрицы действительно были похожи на мои, только длиннее. Ее правую руку, грациозно вытянутую ладонью кверху, окутывала прозрачная светлая ткань. Жрица благосклонно принимала дары коленопреклоненных просителей. Ее предплечье обхватывал золотой обруч, тонкие браслетки украшали и запястья. Она не носила колец, но тыльную сторону ладони украшал знак...

— Господи! — Я поспешила зажать рот рукой, подавляя крик.

Внутри у меня что-то оборвалось, снова стало трудно дышать. Потому что тыльную сторону ее ладони украшала не татуировка и не драгоценность. Это был шрам, оставшийся от ожога третьей степени. Я знала это, потому что мою правую руку «украшал» тот же самый знак.
3
— Дамы и господа, начинаем аукцион. Пройдите, пожалуйста, к лоту номер один, слева от фонтана. Мы начнем с гостиного и спального гарнитуров.

До меня доносилось гудение аукциониста, пока велась битва за лот номер один — копию викторианского дубового спального гарнитура из шести предметов, но ваза целиком поглотила все мое внимание. Вместе с другими участниками торгов, отбившимися от стада, я оставалась у приглянувшегося предмета, ожидая, пока аукцион приблизится ко мне. Трясущейся рукой я нащупала в темной глубине своей сумки завалявшуюся пачку бумажных салфеток, осторожно потянулась к вазе и стерла грязные отпечатки, оставленные лысеющим ботаником. Возможно, это была всего лишь игра света. Я несколько раз моргнула, потом снова посмотрела на руку жрицы и опять на свою.

Знакомый шрам от ожога никуда не делся — оставался на своем месте с тех пор, как мне исполнилось четыре года. Я тогда решила, что помогу бабушке быстрее вскипятить воду для макарон, если буду потряхивать кастрюлю за ручку. Разумеется, кипяток больно ошпарил меня, оставив на всю жизнь необычный шрам в виде звездочки. Тридцать один год спустя вспухшая кожа все еще провоцировала друзей и новых знакомых отпускать комментарии. Неужели у дамы на вазе был такой же шрам?

Невозможно. Тем более на копии древней кельтской погребальной вазы.

Все же он там был во всей своей красе, как бы говоря мне: «Смотри, и волосы как у тебя, и шрам как у тебя, и вообще ты близка к нервному срыву».

— Мне нужно выпить.— Это было еще мягко сказано.

Взгляд, брошенный в сторону аукциониста, убедил меня в том, что очередь дошла всего лишь до лота номер семь, копии шкафа эпохи Людовика Четырнадцатого, за который претенденты бились быстро и яростно. У меня оставалось время отыскать буфет и взять себя в руки, прежде чем очередь дойдет до предметов искусства. Ясное дело, я не собиралась торговаться за лот номер двадцать пять. Крутая репродукция с драконом отправится отсюда с кем - то другим. Ваза — вот на что должны быть направлены мои энергия и деньги.

Как ни странно, но стоило мне отойти от стола с керамикой, как я снова почувствовала себя нормально. Никаких приливов, затрудненного дыхания и прочих глюков вроде «время внезапно остановилось». Импровизированный буфет был устроен возле фермерского оборудования. Там продавали холодные напитки, кофе и зловещего вида булочки с сосиской. Я заказала диетический безалкогольный напиток, все равно какой, не спеша потягивала его и медленно шла обратно к керамике.

У меня всегда было отличное воображение. Я люблю пофантазировать. Как-никак я учитель английского, черт бы меня побрал, и читаю книги. Для удовольствия читаю — каким бы шокирующим это ни показалось некоторым. Но я всегда сознавала разницу между фантазией и реальностью, даже находила в ней наслаждение.

«Так что, черт возьми, сегодня со мной происходит? Откуда взялись все эти странные ощущения? Почему та женщина на вазе похожа на меня?! — Я ущипнула себя и почувствовала боль.— Значит, это не странный сон, похожий на реальность».

Я добрела до зоны керамики, и у меня сразу внутри все совершенно необъяснимо сжалось.

«Пожалуй, мне следует купить проклятого дракона, сесть в машину, вернуться домой и выпить в качестве лекарства бутылку мерло» — все это промелькнуло у меня в голове, пока ноги несли прямо к вазе.

— Нет, эта окаянная тетка действительно похожа на меня.

— Довольно странно, не находите, мисс?

По другую сторону стола с керамикой выросла тощая фигура того типа, что дежурил при входе. Он потянулся к вазе и медленно провел по ней пальцем, задержавшись на секунду на волосах жрицы, а затем очертив линию ее руки.

— Выходит, вы тоже заметили? — Я сощурилась, а он тут же убрал свою костлявую руку от вазы.

— Да, мисс. Я обратил внимание на ваши волосы, когда вы заезжали. Симпатичный оттенок — сегодня такой редко встретишь. Большинство молодых женщин будто стремятся испортить себе волосы, выкрашивая их в неестественные цвета — бордовый, желтый, черный,— и стригутся коротко. Поэтому ваши волосы — что-то особенное.

Он говорил достаточно безобидным тоном, но при этом так сверлил меня глазами, что мне стало не по себе. Даже через стол я почувствовала его отвратительное дыхание.

— А я так очень удивилась, даже была шокирована.

Он переключил свое внимание с моей персоны и снова сосредоточился на вазе, которую не переставал чувственно ощупывать.

— Видимо, судьба подсказывает, что вы должны ее купить.— Он перевел свой неестественный взгляд опять на меня.— Эта ваза не должна попасть в другие руки.

— Надеюсь, судьба знает, как удержать цену в пределах учительской зарплаты,— невольно рассмеялась я.

— Не сомневайтесь.

Отпустив это загадочное замечание, он в последний раз ласково погладил вазу и уплыл прочь.

Господи, до чего странный тип. Однако теперь он мне больше напоминал болтливого Ларча¹², а не папашу из «Детей кукурузы».

Аукцион проходил быстро, дело уже дошло до статуэток. Оказалось, голыми мальчиками заинтересовались несколько человек. Лично мне было понятно, почему так случилось. Я присоединилась к толпе, собравшейся вокруг передвижной платформы аукциониста, которую прикатили на колесиках и установили за стол со статуэтками. Торги начались с пятидесяти долларов за Зевса, но пятеро претендентов быстро подняли цену до ста пятидесяти. В конце концов статуэтка ушла к солидной даме за сто семьдесят пять долларов. Неплохо. К сирийцу был проявлен больший интерес, должно быть, из-за мускулов. Цена с первоначальных пятидесяти долларов сразу подскочила до трехсот пятидесяти. Я начала волноваться по этому поводу.

Сириец ушел за четыреста пятьдесят долларов. Плохой знак. На сегодняшнюю аукционную вылазку я выделила из своего бюджета две сотни. Могла бы наскрести еще пятьдесят, но не больше. Средства не позволяли.

Тощего воина купили ровно за четыреста.

У меня снова сжалось внутри, пока я вместе с толпой дрейфовала к столу с керамикой и выслушивала речь аукциониста, распинавшегося о превосходном музейном качестве копий греко-римской и кельтской керамики, представленной следующими шестью лотами. Да когда же он заткнется? Я протиснулась сквозь толпу, не обращая внимания на неприятное ощущение от близости к вазе. Торги за лот номер двадцать начались с семидесяти пяти долларов.

На керамику всерьез претендовали только трое. Я заметила, что все они выглядели как дилеры: маленькие блокнотики в руках, очки на носу и напористый взгляд, отличающий профессионала от праздного аукционного завсегдатая, которому приглянулась какая-то вещица и он захотел унести ее с собой. У дилера совершенно иное отношение к покупке. Всем своим видом он словно говорит: «Жду не дождусь, когда поставлю это у себя в лавке и повешу ценник, накинув сто пятьдесят процентов». Я была обречена.

Лот номер двадцать ушел к дилеру с вьющимися светлыми волосами, корни которых давным-давно следовало бы подкрасить, за триста долларов.

Следующий лот ушел к дилеру, похожему на англичанина. Представляете, какой типаж я имею в виду. Человек респектабельный, подтянутый, ушлый, благовоспитанный, хотя его не мешало бы помыть и отвести на прием к ортодонту. Я оказалась права, он говорил с акцентом. Этот тип выложил пять сотен за красивую римскую вазу второго — четвертого веков. По словам аукциониста, она была изготовлена в стиле мозельской керамики. Он объяснил нам, невежам дилетантам, что сие означало изысканность и высочайшее качество. Англичанин остался очень доволен своим приобретением.

Еще три лота тоже ушли к дилеру. Хотите верьте, хотите нет — им оказалась матрона времен депрессии, которую я оскорбила в самом начале своими ногами. Превосходно. Матрона выложила за них триста, четыреста двадцать пять и двести семьдесят пять долларов.

— Итак, последняя из наших прекрасных керамических ваз, лот номер двадцать пять — копия кельтской вазы. Оригинал стоял на шотландском кладбище. Цветное изображение верховной жрицы Эпоны, кельтской богини лошадей, выслушивающей мольбы. Интересно отметить, что Эпона — единственное кельтское божество, принятое завоевателями-римлянами. Она стала их покровительницей, защитницей легендарных легионов.

Он говорил самодовольно и горделиво, будто сам создал вазу и приходился Эпоне чуть ли не личным другом. Я его возненавидела.

— Обратите внимание на исключительные цвета и контрастный фон вазы. Начнем торги с семидесяти пяти долларов?

— Семьдесят пять.— Я подняла руку и поймала его взгляд.

Важно посредством визуального контакта протелеграфировать аукционисту свои серьезные намерения относительно покупки. Поэтому теперь я забрасывала его секретными сообщениями, набранными азбукой Морзе.

— Предложено семьдесят пять, я услышу сто?

— Сто,— подняла свою толстую руку матрона.

— Сто десять.— Я постаралась не кричать.

— Сто десять,— явно снисходительно произнес его величество аукционист.— Поступило предложение сто десять долларов. Я услышу сто двадцать пять?

— Сто пятьдесят долларов, пожалуйста,— подал голос британец.

Так я и знала!

— Джентльмен предлагает сто пятьдесят долларов. — Аукционист перешел на заискивающий тон.

Гаденыш!

— Двести,— процедила я сквозь стиснутые зубы.

— Дама предлагает двести долларов.— Он вновь стал сама любезность.— Я услышу двести двадцать пять?

Тишина. Я задержала дыхание.

— Последнее предложение — двести долларов.— Выжидательная пауза.

Мне хотелось его задушить.

«Скажи: "Раз, два, продано"»,— мысленно вопила я.

— Кто-нибудь скажет двести двадцать пять долларов?

— Двести пятьдесят.— Снова матрона.

Не успела я поднять руку, чтобы выйти из бюджета, как британец пощелкал длинными белыми пальцами и тихонечко поднял цену до двухсот семидесяти пяти.

Из-за стука в ушах я с трудом слышала происходящее, но поняла, что между матроной и британцем развязалась настоящая война. Она достигла кульминации на цифре В триста пятьдесят долларов, то есть далеко за пределами моего бюджета. Я медленно отошла в сторону, когда толпа двинулась к следующим лотам, и вскоре оказалась сидящей на краю ветхого фонтана. Аукционные помощники начали паковать по коробкам керамику. Британец и кудрявый блондин ошивались поблизости, явно закончив для себя торги. Они, вероятно, держали магазинчики, специализирующиеся на предметах искусства. Оба добродушно пересмеивались, как старинные приятели.

Ваза не попала в мои руки. На ней была изображена женщина, похожая на меня. Рядом с ней я превращалась в невротичку, но домой она поедет с британцем. Мой вздох, полный смятения, шел из глубины души. Я не понимала, что за чертовщина со мной творится, но чувствовала себя, как сказал бы британец, чертовски скверно, совершенно измотанной.

В Оклахоме мы в таких случаях просто говорим «дерьмово».

«Может, стоит попросить у британца визитку и начать откладывать деньги для... чего? Чтобы потом выкупить гадскую вазу? Возможно, мне удастся подзаработать в летней школе и...»

Я заметила, что британец поднял мою, то есть уже свою вазу и принялся рассматривать ее, по-хозяйски улыбаясь пока его помощник набивал коробку мягкой бумагой, чтобы покупка не разбилась во время транспортировки. Внезапно его улыбка сменилась гневом.

Вот как!.. Я поднялась и подошла поближе.

— Боже мой! Что это, черт возьми, такое? — Он держал вазу над головой, внимательно вглядываясь внутрь.

— Есть проблема, сэр? — Его помощник, как и я, тоже ничего не понимал.

— Да еще какая! Ваза с трещиной! В таком виде она абсолютно бесполезна для меня.

Он вернул ее на стол так небрежно, что она чуть не скатилась с края.

— Позвольте мне, сэр.

Юноша схватил вазу и взглянул против света, подражая британцу. Лицо его побелело.

— Вы правы, сэр. Пожалуйста, примите мои извинения за поврежденный товар. Ваш счет будет немедленно скорректирован.

Пока он говорил, другая «шестерка» бросилась бегом в расчетную палатку.

— Прошу прощения...— постаралась я произнести как можно небрежнее.— Что теперь будет с вазой?

Все трое повернулись и уставились на меня.

— Она будет перепродана в том виде, в каком есть, разумеется.— Он отдал вазу еще одному помощнику, который поспешил к аукционисту.

Я последовала за ним на ватных ногах, вдруг почувствовав себя как пресловутый мотылек, летящий к пламени. Хотя если применить ситуацию к Оклахоме, то это будет скорее комар, направляющийся к сверхмощной системе уничтожения насекомых, действующей на площади в два акра.

— Господи! Кажется, мы допустили ошибку, требующую немедленного исправления,— встревоженно проговорил аукционист.— Прежде чем перейти к лоту номер тридцать один, нам придется провести торги на снижение цены лота номер двадцать пять. В копии керамики обнаружилась тончайшая трещина вдоль всего основания. К сожалению.

Я расталкивала толпу, пробираясь вперед, пока он демонстрировал горлышко вазы, чтобы все могли заглянуть в ее глубину. Я прищурилась и тоже взглянула. То, что я там увидела, подернулось рябью, как поверхность черного озера. У меня закружилась голова, и я заморгала, стараясь вернуть зрению четкость.

Аукционист тоже посмотрел внутрь вазы, покачал головой и скорчил презрительную гримасу при виде такого чудовищно поврежденного товара. Потом он пожал плечами и спросил:

— Кто-нибудь предложит начальную цену в двадцать пять долларов?

Тишина.

Я не могла поверить в происходящее. Мне хотелось закричать, но я сдержала свой порыв, пока распорядитель аукциона обозревал молчаливую толпу.

— Пятнадцать долларов? Я услышу пятнадцать долларов?

Тишина. А ведь всего десять минут тому назад за вазу шла настоящая битва, закончившаяся на сумме триста пятьдесят долларов. Но ваза оказалась с дефектом. Теперь этот парень не мог за нее выручить и пятнадцати баксов. Сама судьба кое-что нашептывала мне в ухо.

— Три доллара пятьдесят центов,— все-таки не удержалась я.

Нет, есть на свете справедливость.

— Продано! За три доллара пятьдесят центов. Мадам, пожалуйста, сообщите свой номер моему ассистенту.— Он поморщился.— Вазу можете забрать прямо сейчас.

Кассирша, занимавшаяся счетами, видимо, получала почасовую оплату. Уж очень медленно она двигалась. Я постаралась не дергаться.

«Отдайте мою вазу, отдайте мою вазу, отдайте мою вазу».

Я тихо сходила с ума.

— С вас три семьдесят восемь, вместе с налогом.— Она даже моргала медленно, словно теленок.

— Вот, пожалуйста. Сдачи не надо.

Я протянула ей пятидолларовую банкноту. Она улыбнулась мне как Санта-Клаусу.

— Благодарю, мэм. Я сейчас же велю принести вашу покупку.— Дама крикнула через плечо: — Зак, номер семьдесят четыре.

Из-за дома появился Зак с коробкой в руках, вроде тех, в которые паковали остальные вазы. Крышка была снята. Он держал коробку так, чтобы я видела, что там действительно моя покупка. Но мне не нужно было даже смотреть — нутро заныло от теперь уже знакомого противного ощущения.

— Спасибо, дальше я сама.

Пока не успела струсить и дать отступного, я схватила коробку, захлопнула крышку и направилась к машине.

— Пора уносить ноги отсюда, и поскорее. Разговаривая сама с собой, я в какой-то степени успокаивала нервы.

Я двойным щелчком открыла пассажирскую дверцу, осторожно поставила коробку на сиденье, подумав хорошенько, решила, что, пожалуй, следует эту штуковину пристегнуть ремнем. Не дай бог, перевернется во время движения, и мне придется на ходу хватать ее.

Как только заурчал двигатель, кондиционер начал творить свою магию. Стараясь не коситься на своего пассажира, я включила первую передачу и направила «мустанг» к выезду.

— Ну что еще?!

Папаша из «Детей кукурузы», также известный как Ларч, опять стоял на своем посту и помахивал в мою сторону оранжевым жезлом. Я остановилась и наполовину опустила стекло.

— Я вижу, судьба проявила благосклонность.

Он переводил глазки с меня на закрытую крышку коробки и обратно.

«Что за вонища у него изо рта?!»

— Да, дно оказалось с трещинкой, поэтому я провернула отличную сделку.

Я отпустила сцепление, и машина начала катиться вперед.

«Он что, намеков не понимает?»

— Да, мисс, вы даже не представляете, какую необычную вещь приобрели столь дешево.— Он пронзил меня взглядом, потом посмотрел на небо.— Погода меняется. Постарайтесь вести машину...— Пауза.— Осторожно.

«Что, черт возьми, он имеет в виду?»

— Мне бы очень не хотелось, чтобы с вами...— Пауза.— Случилась неприятность.

— Без проблем. Я отлично вожу машину.

Я закрыла окно, двинулась дальше, бросила взгляд в зеркало заднего вида и заметила, что Кукурузный Папаша сделал несколько шагов вслед за мной.

— Урод! — Меня даже передернуло.

Я с удовольствием свернула на гравийную дорожку, прибавила газу и, как подросток, обрадовалась, когда из-под колес веером полетела галька. Снова посмотрев в зеркало заднего вида, я убедилась в том, что Кукурузный Папаша теперь стоял посередине дороги и упрямо пялился в мою сторону. В голове у меня промелькнуло предостережение этого урода насчет погоды. Я посмотрела на небо.

— Превосходно, только этого мне и не хватало.

На голубом горизонте собирались тучные серые облака, придавая ему синюшный вид. Я держала курс на юго-запад, обратно к Талсе, и, видимо, прямо в летнюю грозу, какие случаются только в Оклахоме.

— Ну, друзья и спортивные болельщики, давайте проверим, что предсказывают местные метеостанции.

Пройдясь по радиодиапазону, я сумела четко настроиться только на три волны: станцию, передававшую музыку в стиле кантри, фермерское ток-шоу, обсуждавшее, насколько опасны клещи в июне — я не придумываю! — и проповедника, который драл глотку насчет прелюбодеяния. Я слушала его недолго, поэтому так и не поняла, он выступал «за» или «против». Не передавали не только никаких прогнозов погоды, но и даже джаза или мягкого рока, маловразумительного, на мой вкус.

— Как насчет того, чтобы припустить домой во все лопатки? — обратилась я к проклятой коробке.

Превосходно. Меня занесло неизвестно куда. Теперь я мчалась прямо на грозовое облако. Эту плохую новость я узнала, бросив взгляд чуть левее дороги. Кроме того, я разговаривала с коробкой, где лежал керамический горшок. Он вызывал у меня такое чувство, будто я приняла несколько таблеток для похудания и запила их большой чашкой кофе мокко с молоком.

— Так и поступлю. В первом же городишке, куда доеду, остановлюсь на заправочной станции. Съем там чего-нибудь шоколадного и выясню, что за чертовщина творится с погодой.— Я подозрительно скосилась на коробку.— Заодно подышу свежим воздухом.

На одно мгновение я чуть не пожалела о своей фобии к мобильным телефонам. У меня нет ни одного мобильника. У всех моих подруг их по несколько штук. Девчонки словно соревнуются, у кого телефонов больше и у кого они миниатюрнее. Это что-то противоположное соперничеству по части пенисов. У моей лучшей подруги, той самой заносчивой преподавательницы колледжа, телефон установлен прямо в машине, чтобы она могла трещать по нему, не отнимая рук от руля. Другая модель — симпатичная, маленькая, обманчиво безобидная — мостится в ее сумочке.

Я спокойно переношу насмешки знакомых, потому что решила для себя вот что. Когда они все будут загибаться от рака мозга, я им заявлю: «А ведь я вас предупреждала». Я без конца объясняю им, что не принадлежу к племени неандертальцев, пребывающих не в ладах с цивилизованным миром. Просто мне не нужен телефон ни в машине, ни в сумочке, ни в столе, ни в спортивном рюкзаке и т. д. и т. п. Я обещаю навещать их, когда они самым жалким образом начнут угасать от опухолей мозга размером с баскетбольный мяч, вызванных постоянным излучением от мобильников во время болтовни о том, где вместе пообедать и чьи пасынки самые неуправляемые.

Итак, мне не грозила смерть от опухоли мозга, но грозовое облако, а возможно и торнадо, заставляло меня слегка нервничать. То и дело поглядывая на небо, я мчалась по дороге и пришла к выводу, что буря начнется нешуточная. Все они в Оклахоме такие — с характером, причем очень скверным. Меня всегда изумляет, насколько быстро и радикально может измениться летнее небо.

Помню, однажды я загорала у бассейна моего тогдашнего бойфренда и замечталась. Очевидно, бойфренда дома не было. Не получится погрузиться в мир грез, когда мужик под боком говорит, какой у тебя отличный бюст. Вдруг откуда-то подул холодный ветер. Я открыла глаза, оглянулась и увидела, что на небе собираются серые облака. Тогда я схватила свои вещички, оставила благодарственную записку бойфренду и была такова. Я жила в пятнадцати минутах езды от его дома, но все равно не успела вернуться к себе — небеса разверзлись. Серые облака превратились в черные, с зеленоватым оттенком. Холоднющий ветер гнул деревья. Сплошная пелена дождя сделала езду на автомобиле невозможной. Мне еще повезло, что я успела добраться до маленькой больницы. Только я влетела через вход отделения экстренной помощи и спустилась на цокольный этаж, как по центру города промчался торнадо.

Ладно, возможно, я нервничала не слегка. Да и гадский горшок не улучшал ситуации.

Бело-зеленый дорожный знак сообщил, что до Лича осталось десять миль. Он оказался последним, который я сумела разглядеть, так как в то же мгновение небо обрушилось на мой «мустанг» проливным дождем.

Я люблю свою машинку. Серьезно. Но эта маленькая таратайка совершенно не годится для поездок в дождливую погоду. Она имеет обыкновение скользить по всей дороге, как гидроплан. Поэтому я поехала медленно, включила дворники на максимальную скорость и попыталась держаться поближе к центральной полосе.

Из приемника раздавался сплошной шум радиопомех. Деревья, едва различимые на обочине, гнулись под безумными углами. Я включила фары, безуспешно пытаясь улучшить видимость. Создавалось ощущение, будто I и гор швыряет мою машину из стороны в сторону. Я с трудом удерживала руль обеими взмокшими руками.

Взмокшими?

— Какого черта?

Воздух в машине нагрелся. Почему? Из вентиляции дул прохладный ветерок, а мне все равно было неприятно жарко.

Потом я поняла, в чем дело. Проклятая коробка излучала тепло. Я быстро перевела взгляд с почти невидимой дороги на эту штуку. Клянусь, она светилась, словно в ней кто-то включил обогреватель.

Я оторвала глаза от коробки и снова посмотрела на...

— Господи!

Куда подевалась дорога?! Колеса заскрипели по гравию обочины, я мгновенно рванула руль налево, заставив машину пойти юзом и отчаянно пытаясь выправить движение. Бесполезно. Ветер и дождь полностью меня дезориентировали. Мне едва удавалось держать руль прямо. Сердце ушло в пятки, когда автомобиль, скрипя колесами, принялся выписывать круги на дороге. Затем мир перевернулся вверх тормашками.

В ту же секунду я почувствовала, как боль пронзила висок и запахло дымом. Я закрыла глаза, а когда открыла их, подумала, будто угодила в середину солнца. Горшок вырвался из коробки и превратился в огненный шар, который медленно ко мне приближался. Время остановилось. Я, видимо, зависла на задворках ада, когда уставилась на святящийся шар и увидела свое отражение, но какое-то странное. Я как будто смотрелась в водоем, подернутый рябью и охваченный огнем, но тем не менее что-то видела.

Навстречу мне неслось мое собственное отражение, совершенно голое, с раскинутыми в стороны руками и запрокинутой головой. Видимо, погрузившись в огненный шар, я исполняла языческий танец. Потом огонь и дым окутали и меня тоже. Я поняла, что сейчас умру. В последние секунды у меня перед глазами пронеслась вся моя жизнь. Я не сожалела о том, что покидаю друзей и семью, а просто подумала: «Черт побери, зря я все-таки не отучила себя от сквернословия. Что со мной будет, если Господь и на самом деле баптист?»