Чеченский терроризм. Взлет и падение

Работа выполнена при поддержке индивидуального исследовательского гранта 2007 года Научного Фонда ГУ-ВШЭ (№ гранта 07-01-84)

Как и всякая иная разновидность систематического террора, чеченский терроризм является продуктом специфического сочетания событий и обстоятельств. Несколько упрощая действительное положение дел, можно сказать, что чеченский терроризм является детищем двух факторов, взаимное влияние которых и привело к специфическому явлению под названием чеченский терроризм. Это чеченский сепаратизм и исламский радикализм. Как в первом, так и во втором случае террор непосредственно вытекал из страстного желания политической элиты добиться поставленной политической цели. Вообще, террор, если отбросить многочисленные басни, слагаемые представителями спец. служб всего мира, практиковался во все времена, главным образом как эффективное оружие слабых¹. Сепаратизм, например, (баски, тамилы, ирландцы, косовары и др.) всегда соседствовал с терроризмом. Исламский радикализм, ведущий к гипертерроризму², это новое явление в мировой политической практике. Чеченский пример уникален тем, что эти два фактора террора взаимно переплелись и оказали взаимное влияние. Но именно это их переплетение позволяет увидеть такие грани терроризма, которые обычно остаются в тени.

Стремление чеченского руководства выйти из состава России привело к первой русско-чеченской войне 1994-1996 гг. За этой войной с необходимостью последовал другая война, начавшаяся в сентябре 1999 г., которая привела к установлению контроля федерального правительства на всей территории мятежной республики. Тем не менее вспышки партизанской войны и акты террора дают о себе знать вплоть до настоящего времени.

В самом начале анти-сепаратистской операции декабря 1994 г. влияние ислама в Чечне было чрезвычайно мало. Лидер чеченских сепаратистов, бывший советский генерал Джохар Дудаев, вряд ли может быть заподозрен в исламском фанатизме. Его утопическая идея заключалась в создании независимой светской демократической республики наподобие государств Балтии, которые к тому времени уже успели обрести независимость от бывшего Советского Союза. Следует заметить, что чеченцы в своем большинстве, будучи мусульманами, никогда не отличались чрезмерной религиозностью. Кроме того, их национальная интерпретация ислама весьма далека от ортодоксальности, а их традиционный ислам имеет сильные вкрапления древних языческих культов и обычаев, которые могут оскорбить религиозные чувства ревностных ваххабитов.

В самом начале войны чеченцы не прибегали к террору как методу борьбы. Более того, они старались соблюдать международные гуманитарные нормы и правила ведения боевых действий. По мере возможности они соблюдали принципы дискриминации и пропорциональности³, их отношение к пленным было достаточно гуманным. Но по мере продолжения боевых действий, череды тяжелых потерь и поражений, повстанцы начали постепенно прибегать к тактике террора. В этом был свой резон. Мятежники не могли рассчитывать победить многочисленную российскую армию в открытом бою, хотя и наносили ей серьезный урон. Но они не без оснований рассчитывали, что террористическая тактика может оказать давление на слабое и тотально коррумпированное правительство Ельцина. Кроме того, то, что может внешне выглядеть как систематический террор, нередко в действительности представляло собой спорадические акты мести.

Месть никто не планировал, и она не могла быть системой. Но к ней весьма часто прибегали члены тейпов, действую в соответствии с обычаем гор. Месть осуществлялась либо в отношении российских солдат в целом, либо в отношении какого-либо определенного подразделения, ответственного за смерть того или иного чеченца. Война велась российской армией таким образом, что не было и речи о принципах избирательности или пропорциональности. Артиллерийский и ракетный огонь велся так, что никто не разбирал правых и виноватых, нередко совершенно бессмысленно, а нередко и по своим позициям⁴. Основные потери несло именно гражданское население. Традиции кровной мести требовали возмездия. Эти соображения в частности обусловили широкомасштабную террористическую атаку на Буденовск под руководством Шамиля Басаева⁵. Террористическое нападение в июне 1995 года было шоком для российской общественности. События развивались примерно следующим образом. Около 100 бойцов внезапно ворвались в мирный и спящий город юга России. Через несколько часов они уже захватили в заложники несколько сотен человек и согнали всех в местную больницу. В общей сложности там было собрано 5 тыс. заложников, включая захваченных ранее на улице и находившихся в больнице, что представляет собой самую крупную акцию по захвату заложников в истории.

Больница была заминирована, а окна ощетинились ручными пулеметами. В качестве живого щита были использованы больные, беременные женщины, дети, врачи. Тем не менее, российский спецназ предпринял поспешную и плохо подготовленную атаку на позиции боевиков. В ответ боевики заставили заложников встать в окнах и махать белыми полотнищами. Спецназ отступил. По окончанию двух безуспешных атак председатель правительства Виктор Черномырдин лично обратился к боевикам. В ответ Басаев потребовал прекращения огня на всей территории Чечни и беспрепятственного выхода боевиков на чеченскую территорию. Российское правительство скрепя сердцем выполнило эти условия, и 21 июня был подписан договор о прекращении огня. Этот, как видим, удачный акт террора спас сепаратистов от неминуемого поражения, но он был спровоцирован достойными осуждения действиями российской армии с одной стороны и столь же предосудительной слабостью государства и общества.

В точности такой же сценарий был претворен в жизнь Салманом Радуевым в селе Первомайское в январе 1996 г. Но на этот раз, несмотря на наличие у банды Радуева нескольких сотен заложников, российская армия отказалась вести переговоры, и предприняла весьма нелепое нападение на боевиков на пути их следования в Чечню, демонстрируя тем самым куда большее презрение к жизни заложников, чем боевики. Оставив заложников, боевики просочились через заслон и скрылись в Чечне, понеся минимальные потери. В этот раз террористический акт удался лишь наполовину. Хотя боевики и не смогли навязать своих требований, они добились многого. Еще раз был подорван и без того низкий престиж федеральных силовых структур и правительства, еще раз было продемонстрировано тактическое и моральное превосходство сил сепаратистов.

Таким образом, главным образом благодаря успешной террористической тактике, первая война была по сути дела проиграна дезорганизованной и деморализованной российской армией и ее коррумпированным правительством. Мирный договор, подписанный в конце 1996 года, был в действительности актом капитуляции России и провозглашением независимости Чечни. Однако, выиграв войну при помощи террора, фактически независимая Чечня проиграла мир. Полный развал экономики, коррупция и продажность власти, бандитизм и беззаконие стали главными чертами послевоенной социальной жизни Чечни. Чечня в этом смысле напоминала Россию, но Россия постепенно выходила из хаоса, Чечня все больше погружалась.

Именно тогда идеи радикального ислама стали быстро проникать и пускать корни в сознание чеченского общества. Новые лидеры Чечни разуверились в Западе, который отказался предоставить широкую помощь и поддержку. Но радикальный исламизм, включая Аль-Каэду и Талибан, был готов протянуть руку помощи, что он и не замедлил сделать, хотя и не совсем бескорыстно. В обмен на помощь было выдвинуто требование превращения Чечни в воинствующую исламскую республику. Идеология ваххабизма (религиозное мусульманское движение 18-го века, настаивающее на чистоте ислама) начало быстро проникать в республику, а ваххабизм был принят наиболее влиятельными полевыми командирами, включая Басаева. Исламское государство было официально провозглашено в Чечне в 1998 г. Стремясь усилить свое влияние на чеченское общество и закрепить ваххабизм как всеобщую идеологию, новая элита всячески раздувала идею чеченского национального величия и исламского мессианизма. Подобная идеология, тем более в условиях полного экономического краха, всегда требует лишь одного политического действия – войны. На этот раз война была нужна уже не для защиты самопровозглашенной республики а для создания «Исламского государства северного Кавказа»⁶ от Черного до Каспийского морей и включая Дагестан, Чечню, Ингушетию, Кабардино-Балкарию и Абхазию.

Но поспешное насаждение чуждой идеологии еще более усилило давно возникший раскол чеченского общества. Интересы военной, а по сути бандитской, элиты, превратившей республику в разновидность пиратского государства, явно противоречили интересам подавляющего большинства жителей. Большинство чеченцев и чеченских религиозных лидеров, в отличие от элиты полевых командиров отнюдь не горели желанием противостоять России в новой войне и совсем не разделяли пристрастия к ваххабизму своего руководства⁷. Уже и прежняя война принесла им неисчислимые страдания. Кроме того, немалое число чеченцев весьма пессимистично расценивали последствия обретенной независимости. Становилось очевидным, что хваленая независимость есть не более чем тирания того или иного клана. Все более очевидным становилось то, что было очевидно уже накануне бессмысленного вторжения федеральных войск в декабре 1994 г., что независимость означает нищету и бесправие.

Тем не менее, движение в направлении радикального и воинствующего Ислама, быстро набирала обороты. Воинственное руководство республики вынашивало планы дальнейших войн и расширения территории исламского государства. Эти планы предполагали широкий и массовый террор как внутри Чечни, так и за ее пределами. Внутри Чечни террор означал расправу со всеми подозреваемыми в пособничестве России, а в перспективе и со всеми, кто не понимал прелестей ваххабизма. Учитывая, что чеченцы в своем большинстве отнюдь не являются фанатичными мусульманами, такой террор должен был стать по логике вещей массовым. За пределами Чечни террор означал стремление посеять страх и ужас в сердцах российских граждан. В начале 1999 г. были взорваны несколько многоквартирных домов в Буйнакске и Москве. Задача заключалась в деморализации российской общественности. Подобного рода террор представлялся чеченскому руководству стратегически и тактически наиболее верным средством сломить российской общественности к сопротивлению. Вскоре террор был дополнен боевыми действиями. В мае 1999 г. чеченские исламисты пересекли границу и вторглись на территорию Дагестана. Терророризм был официально провозглашен главным тактическим средством этой войны. Никакой речи о гуманном и цивилизованном ведении боевых действий уже не было и речи. Напротив, практиковались наиболее варварские и дикие меры устрашения, вроде отрезания голов пленным. Официальная чеченская пропаганда грозила развернуть неслыханный террор против России, включая подрыв ядерных реакторов и химических заводов⁸.

Но в данном случае террор получил прямо противоположный эффект, по сравнению с тем, что от него ожидали боевики. Российская общественность нашла в себе силы и волю для борьбы. Общество поддержало правительство, потребовав решительной борьбы с террором и сепаратизмом. Армия была реорганизована и лучше оснащена. В сентябре 1999 года новый российский президент Владимир Путин приказал начать военную операцию против чеченских боевиков на территории Чечни, несмотря на сохраняющийся пораженческий комплекс. К весне 2000 года, после ряда тактических ошибок и неудач, Чечня была полностью оккупирована войсками федерального правительства. Но и в условиях поражения лидеры чеченского сепаратизма вновь сделали всю ставку на террор. В данном случае это был террор отчаяния, или, возможно, террор как бизнес, учитывая, что каждый подобного рода акт хорошо оплачивался. Так или иначе, это был совершенно иной терроризм и вся его общность с прежним заключалась лишь в названии.

Терроризм чеченских боевиков, действовавших в подполье, направлялся против тех же самых целей, что и раньше. Он направлялся против чеченцев, которые поддерживали официальную власть и федеральное российское правительство. Он был направлен против российской общественности в наивной надежде, что многочисленные акты массового террора заставят общество требовать от правительства вывода вооруженных сил из Чечни, как это уже случилось в первую компанию. Многие официальные лица нового чеченского правительства пали жертвой индивидуального террора. Наиболее успешным из подобных актов террора было убийство чеченского президента Ахмата-Хаджи Кадырова. Уничтожение про российского президента было тяжелым ударом для федерального центра. Но на этот раз чеченские исламисты допустили просчет. Они допустили ту же самую ошибку, которую допустило и российское правительство в первой войне. Они не учли обстоятельства, которое должно было бы быть им хорошо известно. А именно традиций кровной мести, твердо принятых в Чечне. Насильственная смерть любого представителя клана должна быть отомщена. Террор одних чеченцев по отношению других привел к ответному террору и всеобщей вендетте. Как про российские, так и исламистские кланы широко использовали друг против друга тактику террора. Они брали заложников и убивали людей без суда и следствия. Но это уже не была война за отделение, это была классическая феодальная война кланов, которая как и всегда в подобных случаях, широко использовала методы террора.

Другая часть террористической борьбы была направлена против российской общественности. Эта сторона террора особо хорошо финансировалась Аль-Каэдой, поскольку входила в ее планы несколько театрального террора против всего западного мира. Для многих бывших и настоящих боевиков такого рода деятельность одновременно становилась и хорошим бизнесом. Один из наиболее массированных известных актов подобного террора был совершен против посетителей одного из московских театров 23 октября 2002 г. Боевики внезапно проникли в театр во время представления. Действуя по давно отлаженной схеме, они взяли заложников и пригрозили взорвать здание, если их условия не будут приняты. Но на этот раз действия специальных подразделений, наученных уроками тяжелых поражений и неудач, были быстрыми и решительными. Был применен паралитический газ и потерявшие сознание боевики расстреляны на месте, с целью не дать возможности привести в действие взрывные устройства.

Во время этого нападения, а также в ряде других случаев террористы прибегли к жертвенному террору. Особый аспект новизны заключался в привлечении к жертвенному террору женщин, которые получили специальное название «Черные вдовы». Предполагалось, что черные вдовы это чеченские женщины, чьи мужья погибли во время войны. Эти женщины -смертницы представляли собой не только технически эффективное взрывчатое средство, но казалось, являли собой ужасающий символ воплощенной смерти. Несмотря на явный привкус дешевой театральщины в какой-то момент они заставили общество содрогнуться от страха. Несколько десятков черных вдов совершили акты террора, главным образом в Москве. Их действия унесли сотни жизней. Феномен черных вдов, был изучен российскими психологами и в частности профессором Красновым, который писал: «Идеологи чеченского сепаратизма всячески старались создать и разрекламировать образ безутешной вдовы, мстящей за смерть мужа. Но в действительности большинство террористок-смертниц не являются вдовами. Хотя действительно многие из их близких или дальних родственников действительно погибли или пропали без вести. Это важный фактор в развитии психологической готовности к террористическому действию, но сам по себе, вероятно, недостаточный. Что также необходимо, это чтобы недавняя потеря была сопряжена с этнокультурным восприятием того, что нанесенное оскорбление требует насильственного ответа, иначе говоря – мести»⁹.

Типический путь черной вдовы таков. Молодая женщина испытывает психологический кризис или длительную фрустрацию, переходящую в депрессивное состояние. В определенный момент появляются опытные наставники, которые изолируют ее от внешних контактов. Подобных женщин собирают вместе и перемещают в отдаленную деревню, где подвергают систематическому воздействию религиозных ритуалов, бесконечному чтению сур Корана и упорному напоминанию о необходимости мести врагу. Через некоторое время такие женщины оказываются целиком и полностью подчинены своим наставникам. После этого наступает черед практической тренировки в ремесле террора, такой как использование оружия, взрывчатых веществ и поиск цели. Последний этап тренировки проходит уже вблизи предполагаемого объекта нападения. Разумеется, нельзя отрицать, что многие из этих женщин имеют реальные причины мстить российскому правительству. Некоторые из женщин, по всей вероятности, были изнасилованы. По меньшей мере, одна из задержанных террористок была беременной. Но при всех действительных и воображаемых обидах, они не могли бы предпринять систематический террор без наличия хорошо построенного института и системы, созданной специально для этой цели и имевшей целью посеять ужас в российском обществе. Но и этот вид террора вскоре захлебнулся то ли по причине нехватки женщин (надо заметить, что подобные акты со стороны женщин полностью противоречат нормам Ислама, а тем более, чеченским традициям), то ли по причине неэффективности метода.

Последний значительный акт чеченского терроризма был актом захвата заложников в бесланской школе (так называемая «бесланская трагедия»). Она произошла в сентябре 2004 года. В этот день вооруженные исламские террористы взяли в заложники 1200 школьников и учителей в здании школы города Беслана, что в Северной Осетии. Но на этот раз, очевидно в силу поспешности и неподготовленности, террористы не смогли удержать заложников под контролем. Общая паника среди заложников, возникшая на третий день, заставила террористов начать беспорядочную стрельбу и расстрелы. Спецназ был вынужден вмешаться, несмотря на неизбежность потерь среди заложников. Действительно потери были очень тяжелыми. Согласно официальным данным тогда погибли 344 человека, из которых 186 – дети. Сотни человек были ранены. За этой трагедией снова маячило имя Басаева.

Тем не менее, нападение на школу нельзя назвать иначе как «бессмысленный терроризм отчаяния». По всей вероятности этот акт террора имел задачей уже не столько напугать общественность, сколько посеять семена вражды на Кавказе, спровоцировав месть осетин против соседей ингушей (среди террористов были ингуши, кроме того, ингуши являются народом родственным чеченцам). Но предполагаемой дестабилизации обстановки не произошло. Напротив, мы оказались свидетелями того факта, что террор иногда переходит в свою противоположность и начинает работать против замыслов его исполнителей. Российское общество окончательно восстановило свою волю к уничтожению последних очагов терроризма и сепаратизма на Северном Кавказе а цивилизованный мир окончательно отвернулся от так называемых «борцов за свободу».

В последующие годы терроризм в Чечне, вопреки прогнозам многих западных экспертов неуклонно шел на убыль. Басаев, Масхадов и многие другие легендарные вожди сепаратизма и террора были убиты или сдались в плен. Террор перестал приносить дивиденды, а террористы перестали пользоваться поддержкой чеченской общественности. Террор, приносивший некогда относительный успех, стал источником окончательного, прежде всего морального, поражения идеи чеченского сепаратизма и исламского радикализма. Пример Чечни позволяет убедиться в том, что террор является оружием обоюдоострым. Его применение требует очень точного политического расчета. Терроризм может быть эффективным оружием, но лишь до тех пор, пока он не перешел ту грань, за которой испуг противника перестает его парализовать, но переходит в отчаянную решимость действовать. Терроризм может быть эффективным оружием, пока террор рассматривается как вынужденная мера. В Чечне мы получили уникальный пример того, как террор посрамил сам себя и способствовал поражению обоих политических целей политической элиты. Это случилось главным образом по причине того, что сепаратистский терроризм и гипертерроризм исламского радикализма – это совершенно разные виды терроризма, которые только условно можно объединять одним термином. В действительности успех одного неизбежно означает провал другого. В Чечне именно это и произошло.