Что за диковинка? лет двадцать уж прошло, Как мы, напрягши ум, наморщивши чело
жүктеу/скачать 42 Kb.
|
| ЧУЖОЙ ТОЛК
«Что за диковинка? лет двадцать уж прошло, Как мы, напрягши ум, наморщивши чело, Со всеусердием всё оды пишем, пишем, А ни себе, ни им похвал нигде не слышим! Ужели выдал Феб свой именной указ, Чтоб не дерзал никто надеяться из нас Быть Флакку1, Рамлеру2 и их собратьи равным И столько ж, как они, во песнопеньи славным? Как думаешь?.. Вчера случилось мне сличать И их и нашу песнь: в их... нечего читать! Листочек, много три, а любо, как читаешь— Не знаю, как-то сам как будто бы летаешь! Судя по краткости, уверен, что они Писали их резвясь, а не четыре дни; То как бы нам не быть еще и их счастливей, Когда мы во сто раз прилежней, терпеливей? Ведь наш начнет писать, то все забавы прочь! Над парою стихов просиживает ночь, Потеет, думает, чертит и жжет бумагу; А иногда берет такую он отвагу, Что целый год сидит над одою одной! И подлинно уж весь приложит разум свой! Уж прямо самая торжественная ода! Я не могу сказать, какого это рода, Но очень полная, иная в двести строф! Судите ж, сколько тут хороших есть стишков! К тому ж, и в правилах: сперва прочтешь вступленье, Тут предложение, а там и заключенье — Точь-в-точь как говорят учены по церквам! Со всем тем нет читать охоты, вижу сам. Возьму ли, например, я оды на победы, Как покорили Крым, как в море гибли шведы; Все тут подробности сраженья нахожу, Где было, как, когда, — короче я скажу: В стихах реляция! прекрасно!.. а зеваю! Я, бросивши ее, другую раскрываю, На праздник иль на что подобное тому: Тут найдешь то, чего б нехитрому уму Не выдумать и ввек: зари багряны персты, И райский крин, и Феб, и небеса отверсты!3 Так громко, высоко!.. а нет, не веселит, И сердца, так сказать, ничуть не шевелит!» Так дедовских времен с любезной простотою Вчера один старик беседовал со мною. Я, будучи и сам товарищ тех певцов, Которых действию дивился он стихов, Смутился и не знал, как отвечать мне должно; Но, к счастью — ежели назвать то счастьем можно, Чтоб слышать и себе ужасный приговор, — Какой-то Аристарх1 с ним начал разговор. «На это,— он сказал,— есть многие причины; Не обещаюсь их открыть и половины, А некоторы вам охотно объявлю. Я сам язык богов, поэзию, люблю, И нашей, как и вы, утешен так же мало; Однако ж здесь, в Москве, толкался я, бывало, Меж наших Пиндаров2 и всех их замечал: Большая часть из них—лейб-гвардии капрал, Асессор, офицер, какой-нибудь подьячий Иль из кунсткамеры антик, в пыли ходячий, Уродов страж, — народ всё нужный, должностной; Так часто я видал, что истинно иной В два, в три дни рифму лишь прибрать едва успеет, Затем что в хлопотах досуга не имеет. Лишь только мысль к нему счастливая, придет, Вдруг било шесть часов! уже карета ждет; Пора в театр, а там на бал, а там к Лиону3, А тут и ночь... Когда ж заехать к Аполлону? Назавтра, лишь глаза откроет, — уж билет: На пробу в пять часов... Куда же? В модный свет, Где лирик наш и сам взял Арлекина ролю. До оды ль тут? Тверди, скачи два раза к Кролю4; Потом опять домой: здесь холься да рядись; А там в спектакль, и так со днем опять простись! К тому ж, у древних цель была, у нас другая: Гораций, например, восторгом грудь питая, Чего желал? О! он — он брал не с высока; В веках бессмертия, а в Риме лишь венка Из лавров иль из мирт, чтоб Делия5 сказала: «Он славен, чрез него и я бессмертна стала!» А наших многих цель — награда перстеньком, Нередко сто рублей иль дружество с князьком, Который отроду не читывал другова, Кроме придворного подчас месяцеслова, Иль похвала своих приятелей; а им Печатный всякий лист быть кажется святым. Судя ж, сколь разные и тех и наших виды, Наверно льзя сказать, не делая обиды Ретивым господам, питомцам русских муз, Что должен быть у них и особливый вкус И в сочинении лирической поэмы Другие способы, особые приемы; Какие же они, сказать вам не могу, А только объявлю — и, право, не солгу, — Как думал о стихах один стихотворитель, Которого трудов «Меркурий» наш, и «Зритель»1, И книжный магазин, и лавочки полны. «Мы с рифмами на свет, — он мыслил, — рождены; Так не смешно ли нам, поэтам, согласиться На взморье в хижину, как Демосфен2, забиться, Читать да думать всё, и то, что вздумал сам, Рассказывать одним шумящим лишь волнам? Природа делает певца, а не ученье; Он не учась учен, как придет в восхищенье; Науки будут всё науки, а не дар; Потребный же запас—отвага, рифмы, жар». И вот как писывал поэт природный оду: Лишь пушек гром подаст приятну весть народу, Что Рымникский Алкид3 поляков разгромил Иль Ферзен4 их вождя Костюшку5 полонил, Он тотчас за перо и разом вывел: ода!6 Потом в один присест: такого дня и года! «Тут как?.. Пою!.. Иль нет, уж это старина! Не лучше ль: Даждь мне, Феб!.. Иль так: Не ты одна Попала под пяту, о чалмоносна Порта! Но что же мне прибрать к ней в рифму, кроме черта? Нет, нет! нехорошо; я лучше поброжу И воздухом себя открытым освежу». Пошел и на пути так в мыслях рассуждает: «Начало никогда певцов не устрашает; Что хочешь, то мели! Вот штука, как хвалить Героя-то придет! Не знаю, с кем сравнить? С Румянцевым1 его, иль с Грейгом, иль с Орловым2? Как жаль, что древних я не читывал! а с новым— Неловко что-то всё. Да просто напишу: Ликуй, Герой! ликуй. Герой ты! — возглашу. Изрядно! Тут же что! Тут надобен восторг! Скажу: Кто завесу мне вечности расторг? Я вижу молний блеск! Я слышу с горня света И то, и то... А там?.. известно: многи лета! Брависсимо! и план и мысли, всё уж есть! Да здравствует поэт! осталося присесть, Да только написать, да и печатать смело!» Бежит на свой чердак, чертит, и в шляпе дело! И оду уж его тисненью предают, И в оде уж его нам ваксу продают! Вот как пиндарил он, и все, ему подобны, Едва ли вывески надписывать способны! Желал бы я, чтоб Феб хотя во сне им рек: «Кто в громкий славою Екатеринин век Хвалой ему сердец других не восхищает И лиры сладкою слезой не орошает, Тот брось ее, разбей, и знай: он не поэт!» Да ведает же всяк по одам мой клеврет, Как дерзостный язык бесславил нас, ничтожил, Как лирикой ценил! Воспрянем! Марсий3 ожил! Товарищи! к столу, за перья! отомстим, Надуемся, напрем, ударим, поразим! Напишем на него предлинную сатиру И оправдаем тем российску громку лиру. 1 Флакк Гораций (65—8 до н. э.) — римский поэт. 2 Рамлер Карл Вильгельм (1725—1798) — немецкий поэт, переводчик древнегреческих и древнеримских авторов. 3 Зари багряны персты, и райский крин, и Феб, и небеса отверсты — цитаты шаблонных образов и рифм из множества од, в частности од В. Петрова. 1 Аристарх — александрийский филолог, издавал, комментировал и поправлял ошибки в сочинениях Гомера, Эсхила, Гесиода, Пиндара. Синоним строгой и справедливой критики. 2 Пиндар — древнегреческий поэт-лирик. 3 Примечания автора: «Бывший содержатель в Петербурге вольных маскерадов». 4 Примечания автора: «Петербургский портной». 5 Делия — возлюбленная поэта Горация, воспетая им в стихах. 1 Примечания автора: «Петербургские журналы». Как думал о стихах один стихотворитель, которого трудов «Меркурий» наш, и «Зритель»... — видимо, речь идет о поэте Н. Николеве (1758—1815). В 1791 г. он опубликовал лирическое послание к Е. Р. Дашковой — обширный трактат в стихах, в котором, опираясь на Сумарокова, защищал основы нормативной поэтики классицизма. Свои оды он печатал в журналах И. Крылова и А. Клушина «Зритель» (1792) и «Санкт-Петербургский Меркурий» (1793), занимавших враждебную к Дмитриеву и Карамзину позицию. В 1792 г. Николев написал несколько од «На заключение мира с Оттоманскою Портою». Впервые Дмитриев высмеял Николева — автора торжественных од — в «Гимне восторгу» (1792). Здесь нападкам подверглись не только оды Николева, но и его теоретические рассуждения в защиту классицизма. 2 Демосфен (384—322 до н. э.) — древнегреческий политический деятель и великий оратор. По преданию, чтобы избавиться от физического недостатка речи, долгое время жил уединенно на берегу моря и произносил речи перед морем. 3 Рымникский Алкид — Суворов А. В. (1730—1800), граф Рымникский, командовал русскими войсками в 1794 г. при взятии Варшавы. 4 Ферзен И. Е. (П47—1799) — русский генерал, принимал участие в польской кампании. 5 Костюшко — польский патриот и республиканец Костюшко Тадеуш (1746-1817), руководитель национально-освободительного восстания, поднятого в марте 1794 г. 6 Он тотчас за перо и разом вывел: ода. Дмитриев создает пародийный текст торжественной оды, используя стилистические и фразеологические штампы, характерные для многих поэтов-классицистов. Румянцев П. А. (1725—1796) —знаменитый русский полководец. 1 Румянцев П. А. (1725—1796) —знаменитый русский полководец. 2 Грейг С. Н. (1736—1788) и Орлов А. Г. ( 1737—1808) командовали русским флотом во время Чесменского морского боя, в ходе которого была одержана победа над Турцией и флот ее сожжен (1770). 3 Марсий (греч. миф.) — тщеславный музыкант, вызвавший на состязание самого Аполлона. Победивший Аполлон повесил Марсия и содрал с него кожу. Имя стало нарицательным для обозначения тщеславных и бездарных поэтов. жүктеу/скачать 42 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|