Доклад кандидата исторических наук, доцента

Секция № 5

В многонациональной и поликонфессиональной России взаимоотношения государства с религиозными организациями в различные исторические периоды строились на принципах: союзничества и партнерства; соперничества и борьбы за верховенство; подчинения церковной власти светским властям и полного огосударствления церкви; отделения церкви от государства. К 1917 году в России насчитывалось 67 епархий и 48000 приходов Русской Православной Церкви, до 8 0792 действующих храмов, более 1 000 монастырей, более 50000 священников, крещеными по православному обряду были 117 миллионов человек - это около 72% всего населения империи¹. В начале XX века предпринимались попытки изменения государственной церковной политики, исходя из принципов сохранения партнерских отношений, прежде всего с Русской Православной Церковью, поскольку она имела статус государственной. В то же время появились в российском обществе сторонники принципа "светского государства". Эта концепция и одержала победу после Октябрьской революции 1917 года и была реализована в советский период отечественной истории. Советская модель государственно-церковных отношений включала следующие основные компоненты: отделение церкви от государства и школы от церкви, равенство религиозных организаций перед законом, признание за гражданами права исповедовать какую-либо религию или не исповедовать никакой. Эти положения являлись программными установками российских социал-демократов еще в начале XX века². Однако, изучение и осмысление периода реализации большевиками своей программы в сфере государственно-церковных отношений приводит к пониманию того, что отделение церкви от государства рассматривалось большевиками как одна из сторон классовой революционной борьбы со всеми присущими ей ненасильственными и насильственными формами, что не могло не вызвать значительных перегибов в политике советского государства по отношению к религии, церкви и верующим.

Декрет СНК "Об отделении церкви от государства и школы от церкви"

был опубликован 23 января 1918 года . Декрет вызвал неоднозначную реакцию

общества. Основная дискуссия развернулась не по вопросу об отделении церкви от государства, а вокруг статей о национализации церковной собственности и о лишении религиозных обществ прав юридических лиц (ст. 12-13). Указанные нормы отчасти были связаны с политической обстановкой в стране: по убеждению властей, церковь, включившаяся в политическую борьбу, не могла использовать в своих интересах материальные ресурсы, находившиеся в ее распоряжении.

У первых шагов советского правительства в религиозной сфере были и идеологические основания. Декрет, исходя из необходимости ослабления церкви как классового врага, искусственно отделял религиозные объединения от всех прочих. У новых властей бытовало представление о том, что быстрое уничтожение религии возможно посредством лишения ее материально-экономической базы. При этом в своей деятельности большевики руководствовались тезисом К.Маркса о том, что религия как таковая отомрет после утверждения новых Социальных отношений. Следовательно, успехи в деле изживания религии рассматривались идеологами партии как существенный критерий построения нового общества. Необходимость борьбы с религией была аксиомой для революционеров. Отмена церковной регистрации актов гражданского состояния, прекращение оплаты духовенства из государственного бюджета, изгнание религии из школы, изъятие церковных ценностей, вскрытие мощей, закрытие церквей - эти и другие меры, осуществленные в конце XVIII века якобинцами, в XX веке были проведены в СССР большевиками. Таким образом, общая негативная позиция большевиков по отношению к религии и церковным институтам, конкретно-исторические условия в Советской России (гражданская война, иностранная интервенция, противостояние церкви советскому государству) привели на практике к подмене концепции "светского" государства моделью государства атеистического.

В феврале 1918 года информация о Декрете СНК "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" достигла Архангельской губернии. 'Именно в это время появились первые официальные документы губернских и уездных властей, содержащие толкование декрета. Первая реакция на издание Декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" в Архангельской губернии носила весьма конструктивный характер. Сдержанная позиция архангельских властей в первые месяцы реализации декрета, когда в ряде регионов России местные органы склонились в сторону революционного нажима на церковь, скорее всего, можно объяснить различным пониманием декрета и трудностями с его реализацией, вызванными отсутствием на местах специальных государственных органов и подготовленных работников, занимающихся церковной политикой, неясностью и противоречивостью некоторых норм декрета, отсутствием подзаконных актов (инструкция НКЮ появилась лишь в августе 1918 года). Также следует иметь в виду и то, что весной 1918 года в Архангельске наряду с городским и губернским советами продолжали существовать городская земская управа и дума. Единовластие Совета установилось лишь к июню 1918 года. Тогда же в Архангельской губернии закончился и период некоторой неопределенности в отношениях властей и церкви, изменился тон этих взаимоотношений. В печати появились статьи, дискредитирующие "политическое лицо" духовенства и органов церковного управления. Духовенство оказалось в эпицентре кампании по изъятию продовольственных излишков и имущества для нужд Красной Армии.

Так, в апреле 1918 года из Архангельского духовного училища было вывезено различного имущества на шести подводах (постельные принадлежности, посуда и др.)⁴ Власти продемонстрировали свою силу, ворвавшись в актовый зал Архангельской духовной семинарии 13 июня 1918 года во время работы епархиального собрания духовенства и мирян с целью проверки документов и обыска. В июле 1918 года Архангельский губернский отдел народного просвещения довел до местных органов власти информацию о декрете и о запрете обрядов и преподавания религии в учебных заведениях. Неповиновение религиозных организаций и стремление государственных органов к более радикальным действиям могло привести к стремительному обострению конфликта, но падение советской власти на Архангельском Севере в августе 1918 года отодвинуло реализацию в регионе Декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" более чем на полтора года. В конце сентября 1918 года Верховное Управление Северной области специальным постановлением отменило Декрет СНК "Об отделении церкви от государства и школы от церкви"⁵. Дальнейшие отношения государственных структур и религиозных организаций в пределах Северной области предписывалось строить на основах политики Временного правительства России (март-октябрь1917 года).

Такие действия новых властей, как и сам факт падения большевиков, безусловно, позитивно оценивались архангельским духовенством. По этому случаю 18 августа 1918 года на Соборной площади Архангельска в присутствии высшего командования во главе с генералом Пулем был проведен торжественный молебен.

События августа 1918 года в Архангельске оживили религиозную жизнь. Под руководством настоятеля кафедрального собора протоиерея И.З Лелюхина был создан Союз духовенства и мирян Северной области. Члены этой организации придерживались точки зрения, согласно которой в столь запутанной общественной обстановке представители церкви не должны вмешиваться в политические споры, превращать церковную кафедру в арену классовой борьбы.

В 1918-1920 годах на Архангельском Севере действительно сложилась крайне сложная политическая ситуация. Советская власть в Архангельске пала, а Временное правительство Северной области, поддерживаемое интервентами, не контролировало ситуацию полностью, что порождало политический хаос, беззаконие, в том числе и по отношению к духовенству и верующим. В апреле 1919 года "Союз духовенства и мирян" обратился к Временному правительству Северной области с документом, содержавшим информацию о действиях большевиков на неконтролируемой правительством территории: "...в Пинежском районе священник Шангин был убит и тело разрублено на куски, в Печоре протоиерей Сурцов был многодневно бит, а затем расстрелян и тело брошено в реку. Там же старика священника Распутина расстреляли, привязав к телеграфному столбу, а тело отдали на съедение собакам. В Селецком приходе псаломщик Афанасий Смирнов был расстрелян за то, что совершал панихиду над убитым солдатом-французом..."⁶ Еще до вступления интервентов на Пинежье в декабре 1918 года советские власти уезда объявили о закрытии Артемиево-Веркольского монастыря, начали конфискацию его ценностей и 20 декабря вскрыли мощи праведного Артемия.

Весной 1919 года в Онежском уезде были вскрыты мощи праведного Никодима Кожеозерского. Летом того же года к советским властям Шенкурска обратились 265 монахинь бывшего Шенкурского женского монастыря с просьбой организоваться в трудовую общину на своих землях. Монахини брали обязательства во всем подчиняться воле властей, содержать за свой счет немощных, однако в просьбе им было отказано. Таким образом, политическая поляризация в условиях гражданской войны и иностранной интервенции порождала преступные проявления революционного экстремизма по отношению к представителям церкви, верующим.

18 февраля 1920 года Временное правительство Северной области сложило свои полномочия, а 21 февраля войска Красной Армии вошли в Архангельск. Закончился период, когда официальный орган власти - Временное правительство Северной области - пытался проводить по отношению к церкви и верующим политику, основанную на принципах партнерства и взаимной поддержки, надеясь на законодательное оформление такого политического курса Учредительным собранием.

Возвращение большевиков в Архангельск, кроме всего прочего, означало и продолжение подготовки к реализации Декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви". В феврале 1920 года губернские органы власти располагали информацией о частичном проведении декрета в

Шенкурске и двадцати девяти волостях Шенкурского уезда, где большевики не уступили своих позиций в годы интервенции. В остальных уездах эта работа по сути не начиналась. Деятельность губернских органов, направленная на осуществление декрета, проходила в условиях ведомственного соперничества между структурами НКВД и НКЮ.

При недостатке общегосударственных правовых актов разъясняющие постановления издавались в губерниях. В марте 1920 года Архгубревком приказал немедленно закрыть все духовно-учебные заведения (духовную семинарию, мужское духовное училище и епархиальное женское училище), воспретил преподавание какого бы то ни было вероучения в учебных заведениях, отстранил от учебно-воспитательной деятельности представителей любой религии.

Постановление обязало всех представителей вероисповедных ведомств, настоятелей храмов (православных, старообрядческих, католических, протестантских, мусульманских, иудейских) в двухнедельный срок представить в органы власти инвентарные описи церковного имущества, предназначенного для богослужебных целей. Группы верующих заключали с исполкомами соглашения-договоры на право пользования и управления имуществом.

Архангельский уездно-городской исполком требовал от властей на местах немедленного изъятия из храмов всех исповеданий метрических книг за все годы и передачи их в органы ЗАГС, а также полной информации о наличии у религиозных общин другого имущества (дома, земли, заводы, фермы, гостиницы, капиталы и др.). Сокрытие информации могло повлечь уголовную и

гражданскую ответственность виновных. На практике такой подход чаще всего вел к изъятию у верующих помещений и передаче их советским учреждениям. Так, Шенкурский уездный исполком летом 1920 года не пожелал вернуть здания бывшего женского монастыря верующим, а разместил в них уездные органы здравоохранения и социального обеспечения. Осенью 1920 года Архангельский уездно-городской исполком принял решение о ликвидации Крестовой церкви при бывшем архиерейском доме и передал помещение храма Управлению Беломорского военного округа. Тогда же было признано целесообразным закрыть церкви при Соловецком подворье в Архангельске и отдать их здания Кооперативно-продовольственной архгубкоммуне. Тем временем в первые месяцы 1920 года, то есть сразу же после восстановления советской власти, церковная жизнь в приходах Архангельской епархии не замерла. Об этом свидетельствуют сохранившиеся в Государственном архиве Архангельской области рапорты благочинных за 1920 год на имя епископа Антония (Быстрова). Духовенство и приходские советы действовали согласованно. Верующие принимали на себя материальное содержание священников, псаломщиков, сторожей. Во многих храмах имелся небольшой запас свечей, ладана и т.д. Положение священников на местах было непростым. Они предпринимали все усилия, чтобы сохранить жизнь в приходах, а это требовало от них упорства и мужества. Во избежание преследования со стороны властей за уклонение от общественно-полезного труда многие священники были вынуждены работать в советских учреждениях. К началу 1921 года на должностях делопроизводителей подотделов ЗАГСа, секретарей сельсоветов, счетоводов в артелях и кооперативах состояли 13 священников, в Шенкурском уезде 6 священников работали в отделах социального обеспечения, здравоохранения, народного образования, в советской типографии. Так, настоятель Троицкого храма в Холмогорах протоиерей Вс. Перовский работал наблюдателем метеостанции (такова в общем-то была и историческая традиция).

С 1921 года на территории РСФСР было введено в действие постановление Совнаркома, согласно которому священнослужителям любого вероисповедания могли быть предоставлены должности в советских учреждениях лишь в уездных и губернских городах, но "ни в коем случае ни в волостных исполкомах, сельских советах и их органах вообще в сельских местностях"⁷. На местах, как свидетельствуют документальные материалы, это требование нередко нарушалось по простой причине: без ущерба делу грамотных священников заменить было некем. Правовое положение духовенства было ущемленным. Как уже указывалось, по Конституции РСФСР 1918 года духовенство не имело избирательных прав, однако от службы в Красной Армии оно не освобождалось, что создавало серьезные неудобства и для священнослужителей, и для верующих. В 1920 году из священников Онежского благочинного округа в армию были призваны четверо и т.п.

В декабре 1920 года Совнарком РСФСР принял Декрет "Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям" , согласно которому решением народного суда воинская служба могла быть заменена санитарной, в заразных госпиталях или общеполезной работой.

Президиум Архангельского губисполкома в марте 1921 года постановил демобилизовывать священнослужителей по ходатайствам верующих, предложить губернскому военкому перебросить в другие губернии призванных оттуда представителей духовенства. Прихожане предпринимали активные действия, чтобы вернуть священников с военной службы в храмы. Большая часть населения, особенно в деревнях и прежде всего женщины, оставалась верной Православной Церкви. Некоторый упадок религиозного чувства и отход от Церкви наблюдался в 1920-1921 годах у части горожан и у молодежи.

Одним из первых проявлений грубости и беззакония властей по отношению к верующим можно считать процесс "утилизации" (именно такой термин использовался в официальных документах) здания подворья, Сурского монастыря в Архангельске. К лету 1920 года на подворье постоянно проживали 2 монахини и более 40 верующих жрнщин. Вокруг подворья сложилась религиозная община численностью около 4 тысяч человек во главе со священником Димитрием Федослчиным. Органы власти, признали целесообразным передать Сурское подворье, лучшее в архитектурном и художественном отношении здание, под Дворец труда. Это решение вызвало протест верующих. Комиссию под руководством М.С.Кедрова, прибывшую 7 июля 1920 года, для обследования помещений подворья, встретила трехтысячная толпа возмущенных действиями властей. Здание было окружено бойцами ВОХРа, Противостояние властей и верующих продолжалось несколько часов. Священник Димитрий Федосихин призвал прихожан: "С вами жил, с вами и умру! Из этого здания не выйдем, пострадаем за нашу веру!"⁹ Прямо с места события около 300 человек были направлены в лагерь принудительных работ, 50 женщин было направлено в бюро рабсилы для трудоустройства. В помещениях подворья военные провели обыск, изъяли продукты и деньги. Религиозное общество объявили распущенным. У здания появились новые хозяева - правлления двадцати пяти профсоюзов губернии. Таким образом, не успев начать процесс регистрации и заключения договоров, с группами прихожан, местные власти осрамились к заметному ограничению ИХ прав, признанных декретом и определенных в подзаконных актах.

Подлинной демонстрацией силы советской власти стал арест в конце 1920 года большого числа видных представителей архангельского духовенства. На скамье подсудимых оказались викарий Архангельской епархии епископ Павел (Павловский), смотритель духовного училища г. Архангельска протоиерей В.Г. Чекан, редактор "Архангельских Епархиальных Ведомостей", председатель Союза духовенства и мирян И.Н. Попов, благочинный всех церквей Архангельска М.В. Легатов, бывший секретарь Архангельской духовной консистории и Союза духовенства и мирян Д.С. Соколов, священники В.И. Попов и Д.А. Федосихин. протоиереи В.И. Мелетьев и М.И. Попов, известный архангельский купец Д.А. Шапошников, военный чиновник В.Л. Павлов, учитель М.А. Распонин. Всем им было предъявлено обвинение в контрреволюционной деятельности, в активной поддержке блокады Русского Севера войсками стран Антанты с августа 1918 по февраль 1920 года.

Общественный обвинитель Штейнберг поставил в вину архангельскому духовенству антисоветские выступления, "сопротивление продвижению Красной Армии, распространение провокационной литературы, контакты с английским епископом Кентерберийским и обращение к мирной конференции в Версале с целью продлить присутствие интервентов в Архангельске, распространение слухов о явлении в небе над Архангельском Божьей Матери с Младенцем и т.д.

Как видно из характера обвинений, дело имело ярко выраженную политическую окраску. Его слушание проходило в течение 5 дней - с 27 по 31 января 1921 года. По решению революционного трибунала епископ Павел, Д.С.

Соколов, В.Г. Чекан были приговорены к высшей мере наказания, но на осужденных распространилось действие амнистии 7 ноября 1920 года, и высшая мера наказания была заменена пятилетним тюремным заключением,

для В.Г. Чекана оно было условным, так как он имел преклонный возраст и был

тяжело болен. М.В. Легатова, В.И. Мелетьева, М.И. Попова, В.И. Попова, Д.А. Шапошникова как соучастников контрреволюционных действий осудили на 5 лет, но, применив амнистию, заменили тюремное заключение условным и сократили его до трех лет. Военно-коммунистические принципы в политической борьбе с религией и Церковью сказались при проведении кампаний по закрытию монастырей Русской Православной Церкви и по вскрытий святых мощей, что и составило основное содержание начального периода антирелигиозной деятельности местных органов власти в Архангельской губернии.

В ходе кампании по вскрытию святых мощей советское государство грубо вмешалось во внутренние дела Церкви, пытаясь регулировать богослужебную практику и изменить каноны церковной жизни. Во всероссийском масштабе кампания продолжалась в течение 1918-1920 годов. За это время было проведено более 60 вскрытии, В Архангельской губернии, как уже указывалось, в 1918 году подверглись осквернению мощи праведного Артемия Веркольского. Другие источники говорят о том, что мощи праведного Артемия были вскрыты по требованию военных властей после вступления в уезд частей Красной Армии во второй половине 1919 года. При этом, "по словам очевидца, оказалось, что вместо мощей хранился кирпич и уголь"¹⁰ Это отчасти подтверждает легенду о спасении мощей праведника, бытующую до сих пор в Артемиево-Веркольском монастыре. В 1919 году "по инициативе трудящихся масс" были вскрыты мощи праведного Никодима Кожеозерского в Прилукской волости Онежского уезда. Весной того же года Шенкурский уездный исполком рассмотрел вопрос о возможности вскрытия мощей Варлаама Важского, с инициативой выступили бойцы I Северо-Двинского партизанского отряда. Судьба этих мощей, почитавшихся верующими Смотроковской волости Шенкурского уезда, также загадочна. Уездный исполком, приняв решение о необходимости обследования мощей Варлаама Важского, создал для этого специальную комиссию, которая выехала в Смотроковскую водрсть. В ходе поездки выяснилось, что место, где были мощи, смыто водой и находится в реке Ваге. В действительности же, на наш взгляд, в этом случае мы имеем дело с еще одним примером укрывательства верующими мощей оt надругательства.

В 1919 году в уездах Архангельской губернии, находившихся под контролем большевиков, кампания по вскрытию мощей приостановилась, не успев начаться. Это было связано с получившим широкую огласку инцидентом при попытке властей вскрыть мощи праведного Прокопия Устьянского в Вольском уезде Вологодской губернии.

Архангельские власти долго не решались возобновить процесс вскрытия мощей, естественно, опасаясь недовольства населения, которое выражалось и в сокрытии святынь, и в открытом сопротивлении. В сентябре 1922 года комиссия из представителей губотдела управления, губрабкрина, губотдела юстиции, губчека, профсовета, губздравотдела, губотдела просвещения и губкома РКП(б) в присутствии священника Александра Нечаева, присланного епископом Антонием, вскрыла раку с мощами преподобных Вассиана и Ионы в Пертоминском монастыре. В феврале 1923 года были вскрыты мощи преподобных Иоанна и Лонгина Яренгских.

Еще в 1921 году Управлением Соловецкими островами велась подготовка к вскрытию мощей Зосимы и Савватия, Германа и Елеазара. В сентябре 1925 года уже в Соловецком лагере особого назначения было произведено публичное вскрытие мощей соловецких святых Савватия и Зосимы.

Грубо вмешиваясь во внутрицерковный порядок, вызывая этим ответную реакцию причта и прихожан, советские органы обретали дополнительные аргументы, подтверждавшие контрреволюционные позиции духовенства и людей церкви, что давало властям возможность продолжать борьбу с религией, усиливать нажим на Церковь и верующих. На протяжении столетий центрами религиозной жизни в России, очагами духовности были монастыри. Количество монастырей и монахов постоянно росло и к 1917 году насчитывалось более 1000 православных обителей с числом монахов более 33 тысяч человек и . послушников - около 74 тысяч человек.

В Архангельской губернии к 1917 году действовало 22 мужских монастыря и скита и 10 женских обителей и пустыней, в них проживало более 700 монашествующих и более 300 послушников; северным монастырям принадлежало 117.453 десятин земли¹¹. Безусловно, самым заметным в этом

ряду был Соловецкий ставропигиальный монастырь. В годы иностранной интервенции на Севере соловецкие монахи активно поддерживали войска союзников. К весне 1920 года население монастыря насчитывало около 600 человек (более 400 монахов и около 200 трудников). Все они занимались полезным трудом. Советские органы власти пристально следили за развитием ситуации на Соловках. Первый лагерь принудительных работ был открыт на Соловках в мае 1920 года, он подчинялся подотделу принудительных работ Архгубисполкома, хотя с первых месяцев его существования ГПУ поднимался вопрос о переподчинении лагеря подотделу лагерей ГПУ, что и было сделано в 1923 году.

Ликвидация Соловецкого монастыря заняла почти три года - с весны 1920 до осени 1923. Фактически же монастырская жизнь прекратилась уже в 1920 году, когда обитель покинуло большинство иноков. Архимандрит Вениамин и его ближайший помощник иеромонах Никифор были арестованы по обвинению в сокрытии монастырских ценностей и хранении оружия, а затем сосланы на принудительные работы в с.Холмогоры, где пробыли до переезда в Архангельск детом 1922 года. Не менее трагичной оказалась судьба других северных монастырей. В 1920 году, после 400 лет существования, нарушился привычный порядок жизни в Антониево-Сийском монастыре. В марте этого года настоятель архимандрит Гурий был ознакомлен с Декретом "Об отделении церкви от государства и школы от церкви". Емецкий волисполком поручил братии хранить имущество до решения о его передаче государству. Реальная цель властей состояла в закрытии обители. На базе монастырского хозяйства была организована Трудовая коммуна из числа монахов, в 1922 году вместо нее был открыт совхоз. В 1920 году в Благовещенской церкви Антониево-Сийского монастыря разместилась детская колония, началось активное вытеснение монахов из помещений. Ликвидация Антониево-Сийского монастыря, как и Соловецкого, фактически продолжалась до 1923 года.;

В мае 1920 года был упразднен Пертоминский мужской монастырь, в котором на тот момент находилось 19 монахов и 10 послушников - все в возрасте старше 50 лет. Колония для несовершеннолетних преступников была организована и в закрытом в 1920 году Николо-Корельском монастыре, в 1921 году она была преобразована в детскую трудовую колонию. В конце 1920 года в этом монастыре оставалось 4 монаха и 2 работника.

В декабре 1920 года в парижских газетах появилось сообщение из Киркенеса (Норвегия), куда прибыла группа монахов Трифонова Печенгского мужского монастыря Архангельской губернии, бежавших от преследований большевиков. "Монахи, большинство из коих уже перешло сорокалетний возраст, передают, что большевики мобилизуют все мужское население края, принуждая его записываться в Красную армию. Отказывающихся расстреливают. Печенгский монастырь сделался местом кровавой драмы..." Монахи-беженцы обратились к правительству Норвегии за разрешением проследовать вглубь страны. Таким образом, политика давления на монашествующих получала и международную огласку.

В 1921 году из Сурского Иоанно-Богословского женского монастыря на Пинеге были выселены 103 монахини, 85 из которых волостные органы поставили на учет как безработных, некоторых отправили в дом призрения.

В начале 1920-х годов в Архангельской губернии было секуляризировано 16 монастырей. Из них, по данным В.Ф. Зыбковца, десять были переданы различным ведомствам (отделам народного образования, здравоохранения, социального обеспечения, губернскому профсовету и др.), в шести бывшие монахи продолжали жить как рабочие и служащие¹³. При закрытии монастырей архангельские власти сумели наверстать упущенное в годы иностранной интервенции, обретя реальный опыт антирелигиозной деятельности. Стремление к полной ликвидации обителей оборачивалось для партийных и советских органов губернии растущим недоверием части населения.

Несмотря на огромные потери среди духовенства и мирян, уничтоженных карательными органами государства или ушедших в секты и расколы, Церковь сохранила свое внутреннее устройство неизменным. Государству не удалось полностью искоренить религию. Более того, в 1921-1922 годах советская печать зафиксировала оживление в обществе интереса к религии. Невозможность

быстрой победы над Церковью и религиозными настроениями огромной части населения заставляла партийные и советские органы пересмотреть военно-административные меры в проведении церковной политики, действовать более осторожно. Однако полного отказа от военно-коммунистических методов не произошло. Время от времени они использовались властями на протяжении всех 1920-х годов.

Одной из самых драматических страниц в истории государственно-церковных отношений в Советской России стала кампания 1922 года по изъятию церковных ценностей для нужд голодающих Поволжья.

23 февраля 1922 года был опубликован Декрет ВЦИК "О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих"¹⁴, который обязал местные Советы в месячный срок изъять из церковных имуществ все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, "изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа". Церковью этот декрет, вызвавший замешательство и недовольство в среде духовенства и верующих, был воспринят как акт святотатства.

В Архангельске губернская комиссия по изъятию ценностей из церквей и монастырей была создана 4 марта 1922 года. В первом заседании комиссии 5 марта 1922 года участвовали также епископ Архангельский Антоний (Быстров) и В.П. Гарин - представитель объединенных коллективов верующих г. Архангельска и его районов. Их присутствие объяснялось стремлением комиссии найти правильный подход к изъятию, провести его без осложнений и конфликтов. Однако без осложнений не обошлось. Объединенное собрание представителей коллективов верующих г. Архангельска, состоявшееся 13 марта 1922 года, выступило против изъятия ценностей. Вместо этого было предложено "через высшие духовные власти закупить хлеба за границей под залог ценностей на 3 года"¹⁵. Однако уже 14 марта губернская комиссия приняла решение о начале экспроприации. Зримое. представление о настроениях духовенства и верующих дают архивные материалы. Так, например, в Вознесенской волости Архангельского уезда верующие постановили никаких ценностей не отдавать, а что нужно - собрать хлебом, жители Патракеевской волости усомнились, что ценности попадут голодающим¹⁶. Также отмечено недовольство среди населения Шенкурского уезда. Крайне решительно были настроены жители Емецкого уезда - там верующие Зачачьевского, Хаврогорского, Селецкого, Ломоносовского, Тарасовского и других приходов категорически отказались отдавать ценности, не прислушиваясь к призывам священников избегать конфликтов.

Были арестованы и преданы суду инициаторы сопротивления властям в Печорском уезде, в деревнях Сура и Щельи Пинежского уезда. Важно отметить, что инициаторами неповиновения, как правило, становились рядовые члены коллективов верующих - прихожане, несогласные с политикой властей. Настороженная, но более сдержанная реакция духовенства на изъятие ценностей из храмов была обусловлена стремлением смягчить удар по институтам церкви, не дать властям повода для организации нового (после 1918-1920 гг.) антирелигиозного наступления. Архангельский епископ Антоний (Быстров) направил в апреле 1922 года священнослужителям губернии телеграмму, в которой призывал духовенство не вмешиваться в решения прихожан, которые по существующим порядкам ведали имуществом, использовать силу убеждения, чтобы "верующие пошли навстречу Советской власти ради спасения голодающих"¹⁷. В целом процесс экспроприации не следует считать безболезненным для духовенства Архангельской епархии: в его среде были и убежденные противники изъятия, мнения священнослужителей разделились. Власти же - как центральные, так и местные - в ходе кампании использовали всякий удобный случай для дискредитации служителей культа.

Помимо решения сложнейшей проблемы борьбы с голодом, государственные органы намеревались путем изъятия ценностей наказать церковь за ее нелояльность по отношению к Советской власти. Л.Д.Троцкий в служебной записке на имя секретаря ЦК РКП(б) В.М.Молотова от 24 марта 1922 года следующим образом формулирует задачу разворачивающейся кампании: "изолировать верхи церкви, скомпрометировать их на конкретнейшем вопросе помощи голодающим и затем показать им суровую руку рабочего государства"¹⁸.

В большинстве уездов Архангельской губернии работа по изъятию ценностей из храмов была завершена к началу июля 1922 года. К этому времени в губфинотделе было сосредоточено 167 пудов 30 фунтов и 58 золотников серебра; 2078 штук драгоценных камней; 15 фунтов 65 золотников и 75 долей золота; 11 серебряных крестов; 9 митр с камнями¹⁹.

Несмотря на столь ощутимый удар Русская Православная Церковь осталась влиятельным социальным общественным институтом в советской России. Дискредитация церкви в общественном мнении требовала длительного времени. С целью максимально быстрого и приемлемого для государства решения религиозного вопроса было предложено изменить состав руководства Русской Православной Церкви таким образом, чтобы церковь возглавило лояльное по отношению к Советской власти духовенство.

Весной 1922 года громко заявило о себе обновленческое движение, вызвавшее раскол Русской Православной Церкви. Группа петроградских священников (А.Введенский, А. Боярский, Е. Белков и др.), воспользовавшись отстранением Патриарха Тихона от управления церковью (он был лишен свободы и привлечен к гражданскому суду), попыталась захватить церковную власть, создав Высшее Церковное управление во главе с епископом Антонином (Грановским). Несмотря на свою малочисленность, обновленцы довольно скоро получили широкую известность по всей стране, в том числе и в Архангельской губернии. Заметным же обновленчество станет в Архангельской губернии позже. В сентябре 1924 года здесь состоялся обновленческий епархиальный съезд духовенства и мирян. К этому времени 79 священнослужителей епархии дали подписку о признании обновленческого синода и епархиального управления²⁰. Распространение "Живой Церкви" по Архангельскому Северу связано с именами епископов Арсения (Покровского) (1924-1925 гг.), Владимира (Путяты) (1925), Михаила (Трубина) (1925-1926). "Тихоновскую" линию в церковном руководстве Архангельской епархии в эти годы представляли епископы Варсонофий (Вихвелин) (1924) и Софроний (Арефьев) (1924-1926). Архиепископ Антоний (Быстров) с 1923 по 1926 год находился в ссылке.

В 1922 году существенно изменилось правовое положение верующих. Так, например, в принятом в мае 1922 года Уголовном кодексе РСФСР²¹ специальная глава посвящалась нарушениям правил об отделении церкви от государства. К уголовно наказуемым преступлениям были отнесены:

использование религиозных предрассудков масс с целью свержения рабоче-

крестьянской власти (не менее 3-х лет со строгой изоляцией);

• 
  совершение обманных действий с целью возбуждения суеверия в массах
  (лишение свободы или принудительные работы сроком на 1 год);
  
• 
  преподавание малолетним и несовершеннолетним религиозных вероучений
  

- принуждение при взимании сборов в пользу церковных и религиозных

организаций (принудительные работы на срок до 6 месяцев и лишение права заключать договоры с местными советами на срок 2 года);

- присвоение религиозными организациями публично-правовых функций и прав

юридических лиц (принудительные работы на срок до 6 месяцев, ликвидация организации, конфискация имущества); - совершение в государственных учреждениях и предприятиях религиозных обрядов (принудительные работы до 3 месяцев или штраф до 300 рублей золотом).

В Уголовном кодексе было предусмотрено наказание принудительными работами на срок до 6 месяцев за воспрепятствование исполнению религиозных обрядов, если они не нарушали общественного порядка и не посягали на права граждан. На наш взгляд, появление этих норм в Уголовном кодексе РСФСР, с одной стороны, могло свидетельствовать о намерении государства усилить правовой аспект в отношениях с религиозными объединениями, с другой же стороны, расширительное толкование ряда норм (особенно, использование религиозных предрассудков масс с целью свержения власти, совершение обманных действия для возбуждения суеверия) порождало правовой произвол в осуществлении государственной политики в сфере религии.

Таким образом, 1922 год стал переломным во взаимоотношениях государства и церкви в Советской России в целом и в пределах Архангельской губернии в частности. В декабре 1922 года при губернском отделе управления была создана Тройка по окончательному проведению в жизнь Декрета об отделении церкви от государства, в первый состав которой вошли И.В. Боговой (от отдела управления), О.Н.Ломакин (от ГПУ) и помощник губернского прокурора Маурин. Позже в Тройку будет введен заведующий отделом управления Архуездисполкома Н.Ф. Корельский. Первым решением нового органа стало закрытие церквей ликвидированных монастырей, а в феврале 1923 года по инициативе Тройки коллегия отдела управления Архгубисполкома ликвидировала Архангельский Совет объединенных общин и групп верующих как незарегистрированный²², не выполнивший требования Декрета ВЦИК "О порядке созыва съездов и регистрации религиозных союзов и объединений" (лето 1922 года). Создание Тройки - показатель того, что к концу 1922 - началу 1923 гг. архангельские местные органы управления обрели определенную" уверенность в религиозном вопросе.

В 1922-1923 гг. по стране прокатилась волна антицерковных семинаров, заседаний кружков, лекториев, стала создаваться антирелигиозная периодическая печать (газеты "Атеист" и "Безбожник" и журнал "Безбожник"). Буквально с первых шагов антирелигиозная пропаганда во многих регионах приобрела черты продолжающейся войны с религией, которая отныне велась идеологическими методами. Одной из массовых форм антирелигиозной работы, использовавшейся почти повсеместно, стали так называемые "комсомольское рождество" и "комсомольская пасха". В Архангельске первый опыт карнавалов и демонстраций 1923 года показал "безбожие" комсомольцев и обострил их взаимоотношения с населением, особенно в деревне.

Очередного пика антирелигиозное движение на местах достигло к лету-осени 1923 года. В ноябре 1923 года в Архангельске было начато следствие по обвинению в "контрреволюционном брожении" группы священнослужителей и мирян (священники Ульяновский, Н. Горн, Н.Иванов, А.Аристов и др.). В итоге губернский суд приговорил Н.Ю. Горна к 6 месяцам лишения свободы. В ноябре 1923 года Президиум Архгубисполкома поднял вопрос о выселении бывших монахов с Соловецких островов (по разным источникам, немногим более 30 человек). Несмотря на согласие НКВД расселить бывших монахов в пределах Архангельской губернии, губисполком решил проблему радикально -выселение должно произойти за пределы Архангельской губернии .

Применительно к 1923-1924 гг. речь может идти лишь об относительных, декларативных изменениях в религиозной политике государства, о поиске иных тактических приемов для достижения прежней цели - разрушения церковных институтов, религиозных верований масс. Видимо, одним из побудительных мотивов, вызвавших необходимость внесения корректив в религиозную политику стала, если судить по статистическим данным, начавшая расти с 1921 года религиозность населения. Так, например, выясняя отношение населения к религиозным обрядам, административный отдел Архкубисполкома получил следующие результаты. Только за октябрь-декабрь 1924 года в г. Архангельске родилось 644 человека, обряд крещения был проведен в 362 случаях (56%), из 291 случая смерти похороны по религиозному обряду прошли 158 раз (54%), из 246 зарегистрированных браков не обошлись без священника 37 молодых семей (15%). После сопоставления в губисполкоме статистики по городу и по рабочим районам получилась следующая картина: обряд крещения в городе прошли 67%, в рабочих районах - 39%; похороны по религиозному обряду состоялись в городе в 60% случаев, в рабочих районах - в 43%; венчалось в городе 20% молодых пар, в рабочих районах - 6%²⁴. На 1 января 1923 года в губернии, кроме 29 православных общин, были зарегистрированы коллективы верующих старообрядцев - 4, евангелистов - 2, мусульман, иудеев, католиков - по 1 .

В середине 1920-х годов условия, в которых находились религиозные объединения различных конфессий, особенно Русская Православная Церковь, оставались исключительно сложными. Помимо внутренних проблем (смерть Патриарха Тихона, продолжавшийся раскол), на ситуацию влияла обострившаяся внутрипартийная, внутригосударственная борьба за власть, борьба за пути дальнейшего развития СССР. Соперничество коммунистических лидеров негативно сказывалось на всей жизни страны, вело к постепенному отказу от принципов НЭПа, мешало нормальному политическому и социальному развитию общества, вызывало усиление идеологического давления на церковь. Продолжались высылки архиереев на Север, в Сибирь, Казахстан, Среднюю Азию. Основным же местом ссылки для представителей духовенства и верующих в 1920-е годы стал Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН).

К 1926 году туда были сосланы 24 епископа, среди которых находились такие выдающиеся деятели, как архиепископ Приамурский Евгений (Зернов), архиепископ Костромской Серафим (Мещеряков), епископ Лужский Мануил (Лемешевский) и другие (к концу 1920-х годов 20% заключенных находились в СЛОН по церковным делам)²⁶. Находящиеся на Соловках в заключении иерархи формально были сведены со своих кафедр после ареста, но продолжали именоваться согласно своему последнему назначению. Высшее духовенство составляло "Собор соловецких епископов", действовавший с 1926 по 1929 год. Он не обладал никакими официальными полномочиями, но к мнению соловецких епископов прислушивались и церковные, и советские власти. Показателем активности соловецкого духовенства стали известные нам четыре "Послания Соловецких епископов". Соловецкие епископы предлагали Советскому правительству реальный путь нормализации отношений с церковью, для чего нужно было исправить "стеснительное" ее положение, пересмотреть законы о лишении религиозных объединений прав юридического лица, о невозможности обучения детей Закону Божию; не допускать массовых кощунственных антирелигиозных кампаний, разрешить церкви избрать нового Патриарха, организовать епархиальное управление.

В 1926 году, когда шел процесс формирования принципов легализации церкви, государство несколько ослабило наступление на "религиозном фронте". В 1926-1927 гг. в Архангельской губернии оживилась деятельность религиозных объединений всех конфессий. В Архангельске, помимо тринадцати православных "тихоновских" и четырех обновленческих храмов, действовали старообрядческий храм (ул. Розы Люксембург), синагога (Петроградский пр., 172), мечеть (ул. Карла Маркса, 40), костел (пр.П. Виноградова, 111) и др. В 1927 году в губернии насчитывалось более 700 молитвенных зданий, 301 религиозное объединение, из них 16 сектантских групп (2 - в городе, 14 - в сельской местности). Традиционно преобладающей оставалась Русская Православная Церковь. Православно-тихоновское течение (так именуют его в официальных документах 1920-х годов) насчитывало 264 коллектива верующих и 690 молитвенных зданий, в основном в деревнях (247 групп и 659 храмов).²⁸

Немало самодеятельности было допущено в Архангельской губернии в ходе кампании по снятию колоколов в 1925-1927 гг. Губернская комиссия по учету и реализации госфондов с согласия административного отдела ГИК санкционировала снятие колоколов с церквей бывшего Соловецкого подворья в Архангельске, бывшего Михаило-Архангельского монастыря. Крестного монастыря в Онеге, Пертоминского, Антониево-Сийского, Веркольского, в Новодвинской крепости, в Николо-Корельском монастыре, с Архангельского кафедрального собора. К этой работе специалисты губмузея не привлекались, в результате чего был нанесен серьезный ущерб предметам музейно-исторического значения. Вслед за снятием колоколов закрытию и разрушению подверглись храмы. Началось массовое уничтожение культовых сооружений, второе после 1918-1922 гг. По данным протоиерея Владислава Цыпина, в 1928 году Русская Православная Церковь имела более 30 тысяч приходов - 2/3 от дореволюционного количества. В 1928 году было закрыто 534 церкви, в 1929 -1119²⁹. Закрытию храмов предшествовало расторжение договоров между органами местной власти и коллективами верующих об использовании последними церковных зданий и имущества. Постановлением ВЦИК от 19 апреля 1923 года право расторжения подобных договоров было отнесено к исключительной компетенции губернских исполнительных комитетов. В Архангельской губернии процесс закрытия храмов начался, как и по всей стране, в 1928 году. В январе административный отдел Архгубисполкома предложил уездным органам в течение полугода перезаключить договоры с религиозными объединениями, подписанные в 1920-1921 гг. Одновременно ужесточались требования к численному составу групп верующих и к порядку содержания культовых зданий. Общины, имевшие в своем списке менее 20 человек и не способные из-за материальных затруднений ежегодно проводить ремонт церкви из-за материальных затруднений, становились мишенью для властей - их немедленно снимали с регистрации, а храмы закрывали. Так, в 1928 году в Су рекой волости Пинежского уезда каменный собор Иоанно-Богословского женского монастыря был отдан под кинотеатр, колокольня стала пожарной каланчой, часовня в честь Дмитрия Солунского - амбаром; часовню в деревне Лавела разобрали на дрова³⁰. Причиной закрытия храмов также могли стать: недостаток (по оценкам уездных ,и волостных исполкомов) помещений для жилья, медицинских или культурно-просветительских целей; мнение трудящихся масс, оформленное в виде коллективных заявлений, решений общих собраний и т.п. Если верующие решались на обжалование дела, то его материалы направлялись на рассмотрение Президиума ВЦИК. А всего в губернии за 1928 год было закрыто по постановлению губисполкома 11 церквей (все - в сельской местности).

В 1929 году у архангельских губернских властных структур появился еще один повод к массовому закрытию храмов. Предстояло преобразование г.Архангельска в краевой центр, здесь должны были разместиться многочисленные краевые учреждения, необходимые же для этого административные здания отсутствовали. Кроме того, в конце 1920-х годов в городе обострилась и жилищная проблема. В связи с этим уже в январе 1929 года Архангельский жилищно-домовой трест обратился в президиум горсовета с просьбой о передаче ему для использования зданий Никольской, Михаило-Архангельской, Рождественской церквей, лютеранской кирхи, мечети, костела и др. Речь шла о закрытии почти половины из всех существовавших в Архангельске церквей. Судя по служебной переписке³¹, сохранившейся в архивах, губернские власти сознавали, что столь масштабная акция не найдет одобрения у значительной части населения, да и у ВЦИКа, куда пойдут жалобы верующих, тем более, что в Архангельске уже имел место случай, когда здание бывшего Михаило-Архангельского монастыря было в 1926 году отнято у прихожан и передано под Институт социального перевоспитания, но фактически им не использовалось.

В марте 1929 года президиум Архангельского губисполкома нашел более простой способ для ликвидации церквей и религиозных общин: им было запрещено использовать жилые помещения для собраний религиозных объединений (в частности, это касалось архангельских евангелистов). Также был установлен порядок совместного использования верующими различных течений одного храма: либо путем разделения здания на два, либо путем поочередного использования. Таким образом, "коммуналки" входили в повседневную жизнь и религиозных организаций. Что касается неправославных конфессий в Архангельске, то, видимо, в связи с малочисленностью этих общин, их ликвидация не вызвала общественного резонанса. В 1929 году перестал существовать католический приход в Архангельске, а в отобранном у верующих костеле был открыт трудовой профилакторий для перевоспитания и приучения к труду проституток и преступниц (вендиспансер); была отобрана у верующих и передана комсомольцам для организации театра рабочей молодежи лютеранская кирха; власти не перезаключили договоры с группами евангелистов, адвентистов Седьмого дня. Труднее государственным органам далось решение о ликвидации мечети, поскольку мусульмане относились к категории угнетаемых при царизме нацменьшинств, однако и мечеть была изъята под клуб национальных меньшинств.

Для верующего православного населения Архангельского Севера самой значимой потерей в 1929 году стал Троицкий кафедральный собор в Архангельске. Около года власти вели идеологическую подготовку закрытия главного храма епархии и его ликвидации. Идеологическая кампания проходила под лозунгом: "Вместо собора - Дом культуры!". Кафедральный Богоявленский Свято-Троицкий собор в Архангельске постройки 1709-1743 гг. находился на учете отдела по делам музеев Главнауки НКП в числе других 15 памятников старины, расположенных в Архангельске, но в 1928 году в губернском центре нашлись "специалисты", отрицавшие исключительную историческую и архитектурную ценность храма. 2 апреля 1929 года было принято постановление Архангельского губисполкома о расторжении договора с группой верующих на пользование зданием и имуществом кафедрального собора, в тот же день это решение было объявлено четырем представителям коллектива верующих. Через две недели административный отдел губисполкома приступил к фактическому изъятию здания и имущества. К этому времени Главнаука уже дала согласие на снос храма. Всего 34 предмета, имевших музейное значение, были переданы в музей: 18 икон, 3 ризы, 2 подризника, старинный голландский шкаф, 3 кресла, стенные часы и др. Часть освященных предметов приняли на хранение прихожане Кузнечевской кладбищенской церкви и Соломбальского собора, ценные книги поступили в общество краеведения, а часть была сдана в макулатуру, иконы и деревянные скульптуры подлежали уничтожению и были переданы на дрова. Было сделано всего 6 Снимков внешнего и 2 0 снимков внутренних видов собора. При этом архивные документы не оставляют сомнений в том, что государственные органы препятствовали специалистам краевого музея выполнять свой служебный долг и осуществлять работы по научной фиксации здания.

Таким образом, в процессе ликвидации Архангельского кафедрального собора весной-летом 1929 года было грубо нарушено Постановление ВЦИК от 19 ноября 1928 года "О научной фиксации разбираемых древних сооружений". Троицкий кафедральный собор в Архангельске был одним из первых в ряду разрушенных уникальных памятников культовой архитектуры. Летом того же 1929 года в Москве была уничтожена часовня Иверской Божией Матери, в 1930 - Симонов монастырь, в 1931 - взорван храм Христа Спасителя. В начале 1930-х годов в огромном масштабе разрушались культовые здания в Ленинграде. Весьма показательным представляется тот факт, что принципиальное решение осносе кафедрального собора в Архангельске было принято еще до официального опубликования постановления ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 года "О религиозных объединениях", давшего мощный импульс кампании по закрытию храмов в СССР. С 1929 года количество действующих храмов и численность духовенства в Архангельской губернии постоянно сокращались. В результате к началу 1940-х годов в Архангельске осталось лишь 3 действующих храма, в большинстве районов области действующих церквей и священнослужителей не было совсем. Религиозные обряды в епархии отправляли только 3 священника.

Итак, в конце 1920-х годов в стране складывалась жесткая централизованная командно-административная система, сформировался тоталитарный политический режим. Этот процесс затронул и политику государства по отношению к религии, церкви. 8 апреля 1929 года было принято постановление ВЦИК и СНК РСФСР "О религиозных объединениях", жестко регламентировавший жизнедеятельность религиозных организаций, общин, приходов. Высшие государственные органы запрещали собрания верующих без разрешения властей, ставили под свой контроль назначение или выборы руководителей общин, запрещали совершать религиозные обряды вне церкви, пользоваться услугами государственных предприятий, типографий, заниматься благотворительной деятельностью, строительством, обучать детей основам религии и т.д. Таким образом, данное постановление вобрало в себя все негативные проявления отношения государства к религии, церкви и верующим, стало апогеем антирелигиозной политики советского государства. На XIV

Всероссийском съезде Советов в мае 1929 года в Конституцию РСФСР были внесены поправки, значительно ограничивавшие права верующих и духовенства. В частности, отменялась свобода религиозной пропаганды. В то же время конституционными нормами оставались свобода религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды. 1929 год стал переломным во взаимоотношениях Советской власти и институтов церкви.

Сергей Михайлов, кандидат исторических наук.
¹ Филиппов Б. Православная церковь и Советская власть // История. 1996. № 18. С. 10-13.

² Ленин В. И. Проект и объяснение программы социал-демократической партии // Поли. собр. соч. Т.2. С. 81-1 10; и др.

Декреты Советской власти. Т. 1. М., 1957. С. 373-374.

1925. С.52.