Е. Н. Чернозёмова

И далее: «Одной из задач нашей экспедиции была регистрация обнаруженных нами могильных курганов и других следов кочевой культуры, расположенных вдоль северной границы Тянь-Шаня, Джаировых гор и Алтая, еще не описанных в научной литературе» [3, с. 110].

Экспедиция шла по местам древних кочевых миграций, с богатейшим археологическим материалом, но вынуждена была только фиксировать могильные курганы, «скрывающие сокровища ушедших вождей кочевых племен», так как «нестабильные условия в этом районе и частые нападения бандитов мешали проводить более тщательные археологические исследования», – отметил Юрий Николаевич [3, с. 110]. К этому можно добавить: а также по причине запрета на археологические исследования китайской администрацией Синцзяна.

Путь был опасным, караваны грабили в основном отряды местных хорошо вооруженных каракиргизов, «которые в зимние и весенние месяцы занимались бандитизмом и наводняли соседние горы. После гражданской войны в этих местах осталось значительное количество оружия и обмундирования» [3, с. 110].

Еще в Урумчи Рерихи были предупреждены о местах особо опасных, поэтому принимали дополнительные меры предосторожности. Останавливались в селениях, так было спокойнее. Старались идти ночью не только из-за дневной изнуряющей жары. Проводили разведку, «зорко наблюдая за странными всадниками, то и дело появляющимися и исчезающими на гребнях соседних холмов» [3, с. 111]. В особо опасных местах привязывали и заглушали колокольцы под дугою, шли с погашенными огнями и заряженным оружием.

Не повезло с возчиками – постоянно что­то ломалось, переворачивалось, грузовые телеги отставали.

20 мая колебалась почва – землетрясение. Николай Константинович записывает в дневнике: «В области Чугучака есть потухшие кратеры. Не так давно подземная работа была так напряжена, что ждали извержения» [2, с. 261].

Сейсмические проявления были отмечены еще в Урумчи: «Интересны вулканические следы в районе Чугучака, Кульджи, Верного и Ташкента. Земля точно дышит. Как бы гигантская динамомашина работает в продолжение месяцев» [2, с. 255].

Вдали виднелись большие калмыцкие монастыри. «В каждом несколько сотен лам. Монастыри большею частью в юртах – кочевые, но есть и храмы» [2, с. 260]. Избегая осложнений с китайцами, караван не свернул с пути по степи к юртам монастыря. Действовал запрет на осмотр буддийских храмов. «Жалко, жалко», – записал в дневнике Николай Константинович [2, с. 267].

На рис. 5 представлена экспедиционная фотография 1926 го­да, которую мы назвали «Непредвиденная остановка». Ее варианты многократно воспроизводились в изданиях, посвященных тематике Центрально­Азиатской экспедиции. В одних случаях она подписана «Через Джунгарию» [3, с. 113], в других – «Экспедиция на Алтае» [4, с. 253], в третьих – «Тянь-Шань». Вчитываясь в страницы дневника Н.К.Рериха, мы обнаружили запись, буквально описывающую сцену, изображенную на ней.

Девятый день пути, переход через ущелья Джаира. По рассказам местных жителей – самое опасное место для путников. «Именно в ущельях Джаира бывают грабежи и убийства… Где-то близко во время гражданской войны многие сотни русских были изрублены киргизами. В наших людях чувствуется настороженность. Как нарочно, в самой узкой щели у второй арбы ломается ось, и остальные четыре повозки оказываются запертыми. Самый удачный момент для грабителей, но они не являются. Два часа возятся с телегой» [2, с. 264].

И действительно, на фотографии мы видим вынужденную остановку каравана. Что-то случилось со второй арбой – распряжены кони, снят груз в ящиках, сама арба стоит неустойчиво, с наклоном, хорошо виден подпирающий ее брус. Возле нее возчик в азиатском халате, еще кто­то из европейского состава экспедиции, возможно, сам Николай Константинович. Фотографировал, скорее всего, Юрий Николаевич. Поломку устраняли два часа, и было время для выбора позиции съемки, сверху, с ближайших скал, создания нескольких вариантов снимка, совмещая эти действия с организацией охраны так некстати остановившегося каравана в очень опасном месте.

Выдвигаемая нами рабочая гипотеза о том, что данный снимок зафиксировал момент перехода экспедиции по Джунгарии, через ущелья Джаира 25 мая 1926 года, конечно, требует документального подтверждения. Надеемся, что оно будут найдено, опубликовано и исключит, наконец, разночтения этого редкого экспедиционного фотодокумента.

После Джаира экспедиция вступает в местность, постепенно переходящую в отроги Тарбагатайского хребта, зону традиционных летних пастбищ казахов.

Юрий Николаевич об этом районе пишет так: «Дорога проходила по волнистым холмам, покрытым великолепными пастбищами. Здесь жили исключительно одни киргизы, но в окрестностях Савурских гор было немало калмыцких лагерей. Мы миновали несколько зимних киргизских поселений, или кишлаков, расположенных в хорошо защищенных долинах. Эта идеальная страна, являющаяся пастбищем для огромных табунов лошадей и крупного рогатого скота, всегда была излюбленным местом кочевников. Она изобиловала могильниками, окруженными концентрическими кругами из вертикально поставленных каменных плит, и другими следами кочевого прошлого» [3, с. 111].

Николай Константинович в этих местах записал в дневнике: «После красных и медных гор мы спускаемся к зеленой степи, окруженной синими хребтами; и опять чистота красок похожа на волшебную радугу. Манап <…> степное, радостное, веселое место отдыха. По окраинам селения стоят юрты. Толпятся стада. Киргизы в малахаях скачут, как воины 15 века. Калмыки с доверчивыми лицами» [2, с. 264].

На следующий день: «Едем зеленеющей степью. Всюду юрты, стада» [2, с. 265].

На следующий день: «День прекрасный по краскам. Синие горы, шелковистая степь. По левую руку – снега Тарбагатая, а прямо на север – отроги самого Алтая <…> Стада в степи. Большие табуны коней и юрты черно­синие и бело-молочные. И солнце, и ветер, и неслыханная прозрачность тонов. Это даже звучнее Ладака» [2, с. 266].

26 мая, на 10-й день пути, экспедиция прибыла в Дурбульджин – последний приграничный населенный пункт, «центр пограничной торговли» по характеристике Юрия Николаевича [3, с. 111]. До Кузеюня – пограничного поста на территории Казахстана, 75 верст. Планируется это расстояние пройти за один переход, «лишь бы китайская таможня не задержала» [2, с. 265]. Опасения были обоснованными. «Негодяй возчик» и «полуграмотный таможенник» [2, с. 266] сделали все от них зависящее, чтобы задержать Рерихов на китайской территории еще на один день. Расстояние между китайским и советским пограничными постами было всего 30 верст. Но именно этот участок являлся излюбленным местом киргизских конных банд, нападающих на путешественников. Заночевать пришлось на китайском посту. Николай Константинович записал в дневнике: «Как торжественна эта ночь. Конец и начало. Прощай, Джунгария!» [2, с. 267].

По Джунгарии было пройдено 675 верст за 11 дней (с 16 по 27 мая), встречено 13 поселений – Санджи, Хутуби, Манас, Улан­Усун, Янцзыхай, Шихо, Чайпецзы, Улун­Болык, Оту, Кульдинен, Манас, Курте, Дурбульджин. В 11 из них останавливались на отдых. Шли по дороге, через шесть китайских таможенных постов, на каждом из которых устраивался долгий, утомительный осмотр багажа и документов. Перенесли небывалую для этого времени года жару, пыльный ураган, неожиданный снегопад. Но именно на джунгарском этапе, 23 мая 1926 года, Николай Константинович Рерих записал в дневнике формулу: «Уж очень красива ты, Азия. Твой черед. Прими чашу мира» [2, с. 263].

Сухопутный участок пути по Казахстану на опубликованных схемах маршрута экспедиции показан предположительно через поселок Зайсан, в те годы наиболее крупный населенный пункт в этом районе, так как в тексте дневника Николай Константинович упоминает Зайсан без уточнения – озеро это или поселок. Кроме того, на используемых картах отсутствовали зафиксированные в дневнике Н.К.Рериха ориентиры – пограничный пост Кузеюнь, село Рюриковское, поселок Покровское и пристань Тополев Мыс.

Уточнение сухопутного участка маршрута экспедиции по территории Восточно­Казахстанской области от границы с Китаем до пристани Тополев Мыс на берегу озера Зайсан осложнялось тем, что многие населенные пункты в этом районе были переименованы, появились новые и исторические названия практически исчезли с современных карт. Поэтому, для определения местонахождения основных ориентиров использовались карты ранних лет издания.

Пограничный пост Кузеюнь мы нашли на карте Генерального штаба ВС СССР «Казахская ССР, Восточно­Казахстанская область, Китай, Синцзян­Уйгурский автономный район», составленной в 1969 году, М 1:500 000. На современных картах он обозначен как поселок Шорбас.

Село Рюриковское показано на карте «РСФСР, Казахская АССР». Карта составлена и издана картографическим предприятием Каз. НКЗ, г. Алматы, 1935 год, М 1:2 000 000. Село расположено на слиянии рек Терисайрык и Кандысу. Современное название – пос. Сарыолен.

Поселок Покровское мы нашли на административной карте Казахской ССР, составленной Ташкентской картографической фабрикой ГУГК в 1955 году, М 1:1 500 000, под названием «Покровка». Населенный пункт расположен на берегу реки Кандысу. Совпало расстояние в 70 верст от Рюриковского (Сарыолен). Современное название – Манырак. Покровка также показана на карте Генштаба ВС СССР.

Тополев Мыс, пристань на берегу озера Зайсан, нанесен на вышеназванных картах 1935 и 1955 годов издания. Грунтовая дорога к пристани проходила через пикет Тайжузген, который и явился ориентиром при определении места нахождения Тополевого Мыса. В 1953–1966 годах на реке Иртыш была построена Бухтарминская ГЭС, подпор от плотины которой значительно увеличил площадь поверхности озера. Озеро некоторыми изданиями стало именоваться Бухтарминским водохранилищем. Тополев Мыс был подтоплен. Рядом с ним возник новый причал – Приозерный, который впоследствии был переименован в Тугыл. На карте Генерального штаба береговая линия Бухтарминского водохранилища показана пунктирной линией по проектным материалам. Озеро Зайсан на картах последних лет, изданных в Казахстане, в новой транскрипции именуется «Жайсан», а река Иртыш – «Ертис».

Точное место пересечения экспедицией границы Советского Казахстана неизвестно. На данном участке естественной границей между Китаем и Казахстаном является линия Тарбагатайского хребта. Высоты здесь небольшие. Доминирующая вершина в рассматриваемом нами районе – гора Шорбас высотой всего 1750 м над уровнем моря. К западу от нее находится перевал Бокай-асу с отметкой 1514 м. Пограничный пост Кузеюнь расположен значительно восточнее перевала на расстоянии 10 км от него. Логично предположить, что именно в районе пограничного поста в 1926 году существовал проход, не показанный на современных картах. Кроме того, расстояние от Дурбульджина до Кузеюня, по данным дневника Николая Константиновича, составляет 75 верст. Это как раз кратчайшее расстояние между этими пунктами. Поэтому мы предположили, что экспедиционный караван пересек границу Советского Казахстана в непосредственной близости от пограничного поста Кузеюнь. И нашли подтверждение этому на карте 1935 года. Действительно, в районе поста Кузеюнь есть перевал Бурка-утай, не показанный на картах последующих лет издания.

Вероятнее всего, караван прошел к советскому пограничному посту кратчайшим путем – через перевал Бурка-утай.

28 мая 1926 года рано утром караван покинул китайский пограничный пост и направился к советской пограничной заставе со странным, не характерным для этих мест названием – Кузеюнь.

Спускались и поднимались зелеными холмами, проходили небольшие перевалы, любовались «хризопразами взгорий», «пышной травой и давно не виданными цветами» [2, с. 167]. Нейтральная полоса в 30 верст выглядела праздничной и нарядной.

По словам Юрия Николаевича, караван сопровождала «сильная милицейская охрана» [3, с. 111]. Николай Константинович этот конный отряд назвал «киргизской стражей» [2, с. 267]. Выглядела эта «стража» очень характерно и, по сути, исполняла роль почетного эскорта: «Те же скифы, те же шапки и кожаные штаны, и полукафтаны, как на Куль­Обской вазе. Киргизы гонялись за показавшимися через дорогу волками. Один из киргизов нарвал для Е.И. большой пучок красных пионов» [2, с. 267].

По цветочному ковру, в сопровождении лихих конников, одаренные цветами, Рерихи подошли к пограничному посту Кузеюнь.

«Выходят бравые пограничники. Расспросы. Общая забота сделать нам так, как лучше. Где же грубость и невежественность, которыми мог бы отличиться заброшенный, не помеченный на карте маленький пост?! Следует долгий и внимательный досмотр вещей. Все пересмотрено. Извиняются за длительность и хлопоты, но все должно быть сделано без исключения и по долгу», – отметил Николай Константинович [2, с. 267]. Заночевали на посту.

«Поехали утром до села Покровское (70 верст) по чудесной гладкой дороге. Горы отступают. Снижаются. Киргизские юрты. Любопытные всадники» [2, с. 267]. Едут в сопровождении верхового пограничника.

Проехали первый поселок, со знаменательным названием – Рюриковский.

Вот и село Покровское, в котором располагалась пограничная комендатура. Приезду гостей в комендатуре рады. Наперебой размещают по своим скромным квартирам, расспрашивают, «настоятельно просят показать завтра картины и потолковать еще», радуются, что по вине возчика Рерихи опоздали на пароход и будут с ними еще один день. «Приходят к нам вечером, до позднего часа толкуем о самых широких, о самых космических вопросах. Где же такая пограничная комендатура, где бы можно было говорить о космосе и о мировой эволюции?! Радостно», – записал Николай Константинович [2, с. 268].

На следующий день пограничникам показали картины. Их «свежие» суждения понравились Николаю Константиновичу. Беседовали о разнице понятий культуры и цивилизации. И эта, до сих пор сложная для многих тема, была ими понята легко и просто. Елена Ивановна читала письмо об индусской философии. Рассказы красноармейцев были не менее интересны Рерихам. Николай Константинович с удовольствием отмечает их «сознание долга и дисциплины», «жажду знания», широкое мышление и записывает в дневнике: «И мы сказали спасибо этим новым знакомым за все от них услышанное» [2, с. 268].

На следующий день двинулись к Тополеву Мысу – пристани на озере Зайсан. От Покровского до него 45 верст. Провожал Рерихов красноармеец Джембаев на коне. «Сердечно простились» [2, с. 269].

Наконец доехали: «Вот синеет Зайсан; за ним белеет гряда Алтайских гор. Не сама ли Белуха? <…> Вот и Тополев Мыс, приземистое селение с белыми мазанками» [2, с. 269].

На рис. 6 представлена фотография «Вершина стрелки Тополева Мыса», опубликованная в 1912 году в брошюре Г.И.Полякова «Поездка на озеро Зайсан» и в какой­то степени иллюстрирующая прилегающую к причалу местность. Описание фотографии поясняет, что направо видна метеорологическая станция 4-го разряда, вдали – рыбацкий поселок, налево – залив Тополевый. Вряд ли пейзаж и строения значительно изменились к моменту пребывания в этих местах Рерихов, учитывая бурные события, пережитые страной за прошедшие годы.

На следующий день погрузка на пароход «Лобков». «И опять диковина: еще на сходнях около нас собираются грузчики и просят им “рассказать”. На верхней палубе нас окружает целое кольцо людей всех возрастов. И все они одинаково горят желанием знать. У каждого свой способ подхода, у каждого свои сведения, но у всех одно жгучее желание – узнать побольше. И как разбираются в рассказанном! Какие замечания делают! Кому нужно знать экономическое положение стран, кто хочет знать о политике, кто ищет сведений об индусских йогах, говоря: “Вот где истина”. Народ, который так хочет знать, и получит желанное» [2, с. 270].

И далее: «За наш долгий путь мы давно не видали глаз русских, и глаза эти не обманули. Здесь оплот эволюции» [2, с. 271].

По Иртышу. Путешествие «по Иртышу среди холмистых и долистых далей» [2, с. 250] от Тополевого Мыса до г. Омска продолжалось 6 дней. Николай Константинович отмечает в дневнике следующие остановки: село Баты и Новый Красноярск (ушли под воду при заполнении Бухтарминского водохранилища, и на современной карте Казахстана на берегу Иртыша нет населенных пунктов с такими названиями), Усть­Каменогорск – «деревянный городок», Семипалатинск, где была перегрузка на пароход «8 февраля», далее Ермак (ныне переименованный в Аксу), Павлодар с густой толпой на пристани и, наконец, 8 июня прибытие в Омск.

Все дни путешествия наполнены впечатлениями от встреч на пароходе, многочисленными просьбами прочесть лекцию «о нашем пути», интереснейшими наблюдениями жизни молодой Советской Республики.

Николая Константиновича радуют увиденный рост народного сознания, легкость передвижения людей, отсутствие страха и предрассудков, широта, реальность и практичность суждений, тяга к знаниям. Вот два молодых рабочих говорят об организации местного театра: «Говорят так, как и в столице редко услыхать можно. Пограничники толкуют о буддизме: понимают, что это не религия, а учение» [2, с. 274]. Народный учитель любовно говорит о лучших методах преподавания. С командиром полка, убежденным партийцем, разговор об эволюции материи. Елена Ивановна читает письмо Махатм.

И Николай Константинович записывает: «На картине “Сон Востока” великан еще не проснулся, и глаза его еще закрыты. Но прошло несколько лет, и глаза открылись, уже великан осмотрелся и хочет знать все. Великан уже знает, чем владеет» [2, с. 274].

Продолжительность Казахстанского этапа экспедиции всего 10 дней. Но эти 10 дней были наполнены позитивными впечатлениями от неслучайных встреч, важными наблюдениями роста сознания людей Новой Страны, уважительной заботой и вниманием к Рерихам со стороны всех встреченных и представляли резкий контраст с предшествующим Синцзянским этапом. Это было время краткого отдыха после «китайских» трудностей и подготовки к следующему важному этапу. Впереди была Москва.

На Казахстанском этапе Рерихов сопровождали лама Лобзанг и молодой ладакец Рамзана [2, с. 270].
Литература

1. Обухов В.Г. Схватка шести империй: Битва за Синцзян. М., Вече, 2007.

2. Рерих Н.К. Алтай – Гималаи: Путевой дневник. Рига: Виеда, 1992.

3. Рерих Ю.Н. По тропам Срединной Азии. Самара: Агни, 1994.

4. Шапошникова Л.В. Великое путешествие. В 3 кн. Кн. 1. Мастер. М.: МЦР, 1998.







Р.П.КУЧУГАНОВА,

заслуженный учитель Российской Федерации,

Алтай, с. Верхний Уймон
С.С.ОВСЯННИКОВА,

преподаватель музыки Детской школы искусств,

Алтай, с. Верхний Уймон
ПОСЕЩЕНИЕ СЕЛА ВЕРХНИЙ УЙМОН
ЦЕНТРАЛЬНО-АЗИАТСКОЙ ЭКСПЕДИЦИЕЙ
АКАДЕМИКА Н.К.РЕРИХА В 1926 ГОДУ¹
Дорогие друзья!

Я рада приветствовать вас в этом зале, собравшем много добрых и умных людей. Проделав долгий путь, привезла я вам поклон от величественного Горного Алтая. Это моя родная земля, там я родилась и выросла, там жили мои родители, там живут мои дети и внуки. «Не та земля дорога, где медведь живет, а та земля дорога, где курица скребет». «Своя земля и в горсти мила» [1]. Дорогая земля, и на этой земле живут дорогие моему сердцу люди. Это они наказывают молодым: «Держи себя как человек». «Напраслина на человека – незамолимый грех». «Человек грешит, ты это видишь, а назавтра ты его грехи забудь, свои грехи есть – о них и думай». «Завидовать грех. Если ты поругался с человеком, немедленно простись. Протерпи, проскорби. Делай людям только добро, не оскорбляй, не осуждай. Трудись не ленись» [1].

Эта земля воспета поэтами, писателями, художниками. Необыкновенная и царственная красота вызывает у людей, попадающих сюда, необъяснимые чувства, способность говорить прекрасные слова, писать великолепные картины. Великий алтайский художник ХХ века Григорий Иванович Чорос-Гуркин так писал об Алтае, о природе своего родного края, что нельзя не услышать в его словах восторг и глубокое чувство сыновней любви: «Какой везде простор, какая мощь. Это ты – заколдованный, угрюмый, царственный Алтай. Это ты окутался туманами, которые, как мысли, текут с твоего могучего чела в неведомые стороны. Это ты, богатырь, дремлешь веками, сдвинув свои морщинистые брови, и думаешь свои заветные, добрые думы» [2].

В августе 1926 года побывал на Алтае Николай Константинович Рерих вместе с женой Еленой Ивановной и старшим сыном Юрием. Посещение этих мест было частью большой экспедиции. Одним из главных стимулов организации экспедиции Рериха в Азию, включающую громадную по своим размерам Сибирь, явилось стремление отыскать на окраине России наслоения многовековой русской действительности. Азия и Восток всегда привлекали внимание Николая Константиновича. Его интересовали корни славянства, восточные истоки Древней Руси, красочный кочевой мир наших степей. Одной их главных целей экспедиции было создание уникальной всеобъемлющей панорамы земель и народов Срединной Азии. Для Рериха­ученого Алтай был интересен как центр Евразии, по его словам, «равное расстояние от четырех океанов, то есть от западных границ Европы до Дальнего востока. От Атлантического океана до Тихого и от Северного Ледовитого океана до Индийского. И здесь, в центре Алтая, находится высочайшая вершина Сибири и Дальнего Востока – Белуха» [3]. Кроме того, здесь была возможность изучать быт, искусство, образ жизни алтайского народа, а также русских старообрядцев, которые с давних пор селились здесь, спасаясь от митрополита Никона. Рериха влекло на Алтай и то, что этот заповедный край является звеном между Россией и Индией, которое связывает их между собой не только исторически и географически, но и духовно. В грандиозной горной цепи Центральной Азии Алтай самая северная часть, а Гималаи – южная. Межгорья и перевалы – это своеобразный «коридор», по которому древние народы передвигались из Центра Азии на равнины Сибири и далее в Европу. Николай Константинович писал, с каким великим почтением народы Азии относятся к Алтаю: «И странно и чудно – везде, по всему краю хвалят Алтай. И горы­то прекрасны, и кедры­то могучи, и реки-то быстры, и цветы­то невиданны» [3, с. 239].

В Новониколаевск (ныне Новосибирск) экспедиция прибыла из Москвы 26 июля 1926 года. В состав экспедиции входило семь человек: Николай Константинович – руководитель экспедиции, Юрий Николаевич, востоковед, знаток многих языков, отвечал за охрану экспедиционного каравана, Елена Ивановна, музыковед Морис Лихтман с супругой Зинаидой, сотрудники нью-йорского Музея Рериха, лама Геген, ученый-тибетец, ассистент Юрия Николаевича, и ладакец Рамзана. Путь от Новониколаевска к предгорьям Алтая пролегал на пароходе по Оби до Барнаула, затем еще одним пароходом до Бийска, и уже отсюда, наняв проводника с лошадьми, погрузив багаж на четыре брички, путешественники двинулись в глубь Алтая, в сторону Верх­Уймона. «Елен­Чадыр, Тоурак, Куеган, Карагай, Ак­Кем-Ясатар, Экопур, Чеган, Арасан, Уруль, Курачан, Алахай, Жархаш, Онгудай, Еламан, Турунда, Аргут, Карагем, Арчат, Жалдур, Чингистай, Ак­Ульгун, Хамсар. Это все имена. Эти названия речек, урочищ и городищ – слышатся, как напевный лад, как созвучный стон. Столько народов принесли свои лучшие созвучия и мечты! Шаги племен уходят и приходят» [3, с. 280]. Трудная дорога, проливные дожди, без конца ломались подводы, несмотря на все это, сердца художника и его друзей переполнялись удивлением и восхищением необъяснимой красотой просторов Алтая. И как сказал один из путешественников – лама Геген: «На пути к Шамбале должны быть препятствия» [4, с. 259].

В Усть­Коксу экспедиция добралась на шестой день пути, поздней ночью. Наконец-то они попали на берег красавицы Катуни. Только самые нежные, самые ласковые слова можно говорить о Катуни. «Вот она – бурливая, страстная, переливается изумрудной струей, плещет и играет всеми цветами радуги. Вся она полна волшебной силы. Вся движение и жизнь. Столпились к берегам ее пахучие сосны и протягивают к ней кудрявые ветви. Она есть счастье и украшение Алтая. Ее боготворит кочевник, слагает в ее честь песни. На пути она шлет последнее “прости” прибрежным горам и всему Алтаю» [2]. Эти слова принадлежат алтайскому художнику Г.И.Чорос-Гуркину. А вот эту песню сложили староверы о Катуни:

Николай Константинович был очарован Катунью: «Шамбатион-река¹ стремительно катит по порогам и камням. Кто не пострашится, перейдет ее. Катит камни – Катунь настоящая» [3, с. 279]. Много легенд сложили алтайский и русский народы про Катунь. Катунь обычно сравнивают с женщиной, благодаря ее красоте, своеволию, стремительности. «Катунь – женщина, а Бий-река – мужчина. Когда-то они были супругами. Жена была сварливая, неуживчивая, одним словом поперёшная жена. А муж спокойный, тихий, умный. Он уживался с другими реками, был в мире с горами великанами. “Умный молчит, когда глупый ворчит”. Но ведь известно, что “железо уваришь, а злой жены не уговоришь, не убаишь”. “Мир в семье женой держится”. “У добрых супругов две души, да единая воля”. Красавица Катунь не умела, да и не хотела держать мир в семье, единой воли у супругов тоже не было. Не давала Катунь покоя супругу. “Назло мужу сяду в лужу”. Реки и горы шептались между собой, осуждали жену, жалели мужа. Жалели­жалели, да и присоветовали Бию вызвать супругу на состязание, на быстроту бега. Кто победит, тот и верховодить в семье будет. “Если жена верховодит, то муж по соседям ходит”. Хотели горы да реки, чтобы муж верховодил, и помогали Бию. Горы и скалы раздвигались на его пути, а на пути Катуни вставали мощными преградами. Победил Бий, покорилась мужу жена. “Доброю женою и муж славен”. Слились реки воедино и продолжили совместно путь к Алтын-Казык – Полярной звезде, – образуя реку Обь, что по- ойротски значит “своенравный ненасытный государь”» [1].

Переправились члены экспедиции на другой берег Катуни, впереди показался высокий скалистый хребет, а у подножия его свободно раскинулось селение. Это и был конечный пункт алтайского этапа экспедиции – старообрядческое село Верх­Уймон. Так как маршрут на Алтай был заранее разработан, то и село Верх­Уймон было выбрано не случайно. Во­первых, село расположено на правом берегу Катуни, у самого подножия Катунского хребта, с его вершиной – легендарной Белухой, которая для Николая Константиновича представляла большой интерес. Подтверждение этому мы находим в путевых дневниках художника: «А со Студеного хребта лучше всего видно самую Белуху, о которой шепчут даже пустыни» [3, с. 283]. Во­вторых, Рерих по рассказам и рекомендациям ученых, путешественников, этнографов, художников знал, что именно в Верх­Уймоне живет самый лучший проводник – Вахромей Семенович Атаманов. Он считался «знатоком потаенных троп» и сопровождал экспедиции профессора Василия Васильевича Сапожникова, инженера-геолога Николая Николаевича Падурова, художника Григория Ивановича Чорос-Гуркина и многих других.

У Вахромея Семеновича Атаманова была многочисленная семья, десять человек детей. «Жена его была алтайка. Он уважал ее, старался помогать ей в работе» [5, с. 23]. Жили они в двухэтажном доме, имели свою пасеку и кузницу, стада овец, коров, лошадей – всего около 300 голов. Но не ограничивались только этим – Вахромей Семенович был очень образованным человеком, он выписывал из-за границы всевозможную технику, которая могла бы облегчить очень тяжелый на уймонской земле труд крестьянина, научную литературу по ботанике и медицине. В доме Атаманова была очень хорошая, по тем временам, библиотека, он выписывал книги прямо из Барнаула, особенно по медицине, так как лечил всю округу, правил кости, принимал роды, даже известен случай, что он сам сделал кесарево сечение. Библиотека располагалась на втором этаже, была увешана всевозможными целебными травами, в знании которых Вахромею Семеновичу не было равных. К нему на консультацию приезжали специалисты по ботанике даже из Москвы. Рерих вспоминал о Вахромее Семеновиче так: «Он [Вахромей], по завету мудрых, ничему не удивляется; он знает и руды, знает и маралов, знает и пчелок, но главное и заветное – знает он травки и цветики. Это уже неоспоримо. И не только он знает, как и где растут цветики и где затаились коренья, но он любит их и любуется ими. И до самой седой бороды, набрав целый ворох многоцветных трав, он просветляется ликом, и гладит их, и ласково приговаривает о их полезности. Это уже Пантелеймон Целитель, не темное ведовство, а опытное знание. Здравствуй, Вахрамей Семенович, для тебя на Гималаях жар­цвет вырос» [3, с. 282–283]. Атаманов, очевидно, напоминал Н.К.Рериху персонаж его картины «Пантелеймон-целитель», созданной еще в 1916 году. В новосибирской картинной галерее есть картина, написанная художником в сороковых годах, с изображением седого старца, собирающего целебные травы.

До конца жизни Николай Константинович и вся его семья с благодарностью вспоминали Вахромея Семеновича. Он проводил экспедицию до Бийска, его звали с собой в Гималаи, но не согласился старовер покинуть родные места и свою большую семью. Жизнь семьи сложилась очень тяжко, как и у многих в то время: на их глазах разрушали то, что создавалось веками их дедами и прадедами, гнали из дома, ссылали на каторгу семьями, убивали, топили в Катуни тех, кто не хотел от веры своей отречься. В 1929 году после бунта староверов всю семью Атамановых сослали в Нарым, хотя и не причастны они были к этому событию. Атаманова любили в селе и хлопотали о его освобождении, так как он сделал очень много добра людям. О последних днях его жизни писала внучка Мария Васильевна Атаманова: «Деданька Вахромей очень страдал, умер он не от голода – у нас еще были сухарики – а умер он от горя и переживания за всех нас. Однажды мы вышли и увидели, что он лежит вниз лицом на кучке дров. Рассек лоб, на лбу у него была кровь. Похоронили мы деданьку Вахромея, к могилке его отвезла уймонская Бурка» [4, с. 105–106]. Когда пришли бумаги о его реабилитации, было уже поздно.

У Вахромея Семеновича была сестра – Агафья Семеновна. Внучка Вахромея, Мария Васильевна, так вспоминает о своих родных: «У Агафьи Семеновны каждая волосинка была завита в кудри. Агафья Семеновна (так ее звали в деревне, настоящее имя – Елена) любила независимость в жизни и творчестве. Говорила прибаутками, стихами. А какая была художница! Она готовила сама краски из голубой, красной, белой глины. Варила олифу из конопляного масла. Часто встречалась с художником Григорием Ивановичем Гуркиным, ходила к нему через горы в Анос. Я помню ее наряд: холщовый сарафан, ситцевая рубаха, на голове неряшливо надет платок, из-под него выбиваются волосики. На боку холщовая сумка, где в баночках краски и кисточки» [1].

7 марта 1930 года на открытии часовни во имя Преподобного Сергия Николай Константинович произнес такие слова: «Передо мной встают два воспоминания, воскрешающие имя Преподобного Сергия. Одно уже давнишнее, а другое – всего три года назад.

– Чашу кто написал?

– Да ведь ты знаешь, я одна занимаюсь.

Да, известно чаша самая лучшая. На той же стене пожелтевший квадрат от висевшей иконы.

– А где же икона?

– А угодник под спудом.

– А когда же он выйдет?

– Вовремя.

И приносит нам она несколько старинных икон. Стараюсь разобрать. На одной из них уже стертое временем изображение.

– А это кто?

– Как? Преподобного не узнал? Ведь это Сам.

– Да кто Сам?

– Да известно – кому русская земля поручена – Сергий.

– А когда же поручена русская земля?

– Изначала.

– Да на какое же время?

– А на все будущее.

– А когда же оно наступит?

– Это Ему лучше знать» [8, с. 71–72].

Агашевна не могла не вызвать своей необыкновенностью, самобытностью, талантом восхищения у Николая Константиновича. «А вот и Вахрамеева сестра, тетка Елена, – пишет об Агафье Семеновне Рерих. – И лекарь, и травчатый живописец, и письменная искусница. Тоже знает травы и цветики. Распишет охрой, баканом и суриком любые наличники. На дверях и на скрынях наведет всякие травные узоры. Посадит птичек цветистых и желтого грозного леву-хранителя. И не обойдется без нее ни одно важное письмо на деревне. “А кому пишешь-то, сыну? Дай-ко скажу, как писать”. И течет длинное жалостливое и сердечное стихотворное послание. Такая искусница!» [3, с. 283]. Кто знает, может, именно эта искусница и сочинила незамысловатые, но полные добра слова старинного заговора: «Домочек-избушечка. Окладны бревешечки. Наокруг домочка, наокруг дворочка крыша медна, оградка каменна, тын железный. Аминью заперто. Сам Исус Христос в большом углу с Ангелами да Архангелами» [1].

Николай Константинович с женой и сыном остановились в доме у Атаманова на втором этаже. В одной из комнат верхнего этажа была роспись, пылающая красная чаша. Множество раз художник возвращался к мысли об истинном предназначении подобных таинственных чаш, находя их в росписях, скульптурных изображениях, а также в древних изваяниях из камня. Позже он записал в дневнике: «…на стене красная чаша. Откуда? У ворот сидит белый пес. Пришел с нами. Откуда?» [3, с. 290]. «Почти полных две недели изо дня в день продолжалась напряженная работа членов экспедиции. С раннего утра, после легкого завтрака, начинались маршруты пешие или конные, близкие или дальние, строго продуманные по целям…» [14, с. 126]. Собирали минералы, целебные травы, исследовали старые курганы, наскальные рисунки, изучали местные обычаи, наречия, одежду, записывали легенды о чуди, Беловодье, о Белом Бурхане и Ойроте. Рерихи просили крестьян села собирать в разных местах особые камни, а женщины шили под них мешочки. Находки оплачивали, сведения о местах сбора записывали, камни сортировали по мешочкам. В некоторые места совершали специальные поездки. О минеральных богатствах Рерих писал: «Золотые здешние места» [14, с. 128]. Он считал долину между Уймоном и Катандой местом будущего культурного центра: «…Алтай является не только жемчужиной Сибири, но и жемчужиной Азии. Великое будущее предназначено этому замечательному средоточию» [9, с. 68]. «Находили свинец, каменный уголь, золото, железо. Руководил геологическими работами Морис Лихтман. Проводник показывал Рерихам заброшенные шахты, бывший асбестовый завод» [9, с. 67–68]. «У каждого были свои, строго очерченные обязанности <…> Определились и пристрастия индивидуальные: Морис Лихтман, помимо занятий минералами и обдумывания проектов экономического сотрудничества, увлекся записями алтайских народных мелодий; Юрий Николаевич много фотографировал и, очарованный, как и отец, недюжинной личностью Вахромея Атаманова, эпизод за эпизодом снимал на кинокамеру “жизнь его, опыты и науки”, что должно было стать частью большого фильма об Алтае» [9, с. 67]. Но кинопленки погибли во время вынужденной зимовки на тибетском нагорье в 1927 году.

На Алтае Рерихи собирали коллекцию образцов народного костюма, покупали узорчатые пояса, опояски. Любовь Николая Константиновича к народному искусству общеизвестна, а Елена Ивановна и Юрий настолько прониклись красотой и целесообразностью местного одеяния, что постоянно ходили в старообрядческих костюмах. В связи с этим Агафья Зубакина (сестра Вахромея Атаманова) вспоминает: «Сама (Елена Ивановна) была вся беленькая, светлая <…> Шибко красивая была. Длинный сарафан у нее был, долгая одежда. Широкое, очень длинное носила. Вся одежда здешняя <…> А Юра простой, простой был. Двадцать три года ему было. Молод был, а бороду не брил. Здесь рубашку купил коленкоровую. Навыпуск ее носил. Все в ней бегал. Мне та рубашка совсем не нравилась, как у всех мужиков. А она ему почему-то мила была. До дому хотел довезти, осторожно велел стирать, чтобы не полиняла, не порвалась» [9, с. 67]. Упросили Агафью Семеновну одеться в бухтарминскую одежду: цветной сарафан и шаль. «Юра меня со всех сторон снимал. Вместе с батюшкой отовсюду фотографировали. Юра говорил: “Будешь у нас по стенке бегать”» [9, с. 68]. Сохранившийся здесь, в Верх­Уймоне, мир векового славянского уклада вдохновил Рериха написать этюд девушки в древнерусском наряде, в цветастом сарафане, в шали. Позировала ему сельская красавица Варвара Ипатьевна Бочкарева.

Староверы не допускали небрежности ни в чем. Чистота в быту, взаимоотношения между людьми — покорили семью Рерихов. Крестьянские избы были некрашены и их шоркали (чистили, драли) песком и голиками (веник без листвы). «Чистота в красоте, красота в чистоте». «Где чисто, там Ангелов сто. Где грязно, там ни одного». «Не та жена любит, которая ласкает, а та жена любит, у которой все сверкает». «Плохая хозяйка – плачет дом, плохой хозяин – плачет двор». «Каково крыльцо, таково и лицо». «За домом, как за невестой, ухаживать надо» [1].

Во время поездок Николай Константинович много беседовал с Вахромеем Семеновичем. Однажды они находились в пяти километрах от Верхнего Уймона недалеко от Тихоньского плеса. Так называют тихую заводь на Катуни. Слова, сказанные староверу Николаем Константиновичем, старожилы долго друг другу пересказывали. Фекла Семеновна Атаманова вспоминала: «Редкий человек был Рерих. Сказал он Вахромею: “Запомни, может, и я не доживу, и ты не доживешь. Детям своим накажи, здесь, обязательно, будет деревня”» [1]. Так и вышло. В 1930-е годы, после становления колхозов, возникла на этом месте деревня Тихонькая.

Объектом пристального внимания экспедиции были древности Алтая. Для Рериха, как археолога, известного своими раскопками древних русских городов, большой интерес представляли многочисленные курганы. В дневниках Николая Константиновича упоминаются «каменные бабы», «оленьи камни», «керексуры», «кезеры». Многие их этих памятников относятся к уйгурской эпохе, X–XIV векам. В долине находится множество пещер, о которых ходят легенды. Старожилы говорят, что по ним можно добраться до самых Гималаев.

Ежедневно Николай Константинович с проводником выезжал в горы на этюды. И основным у него было – «устремление к художественной работе». Рерих писал этюды везде, не расставаясь с мольбертом. «Даже к седлу был прикреплен маленький ящичек – этюдник, и на ходу лошади он набрасывал красками пейзажи. Это редчайший случай такой художественной работы» [5, с. 26]. Он побывал на белкáх – Студеном, Погорелка, Большой Батун, Малый Батун с целью посмотреть на Белуху и выполнить ряд зарисовок и этюдов. Один из них хранится в Лувре. Особой частью программы экспедиции являлось посещение святыни Алтая – горы Белуха. На Алтае Белуху называют Уч­Сюре – жилище Богов, соответствует монгольской Сумер и индийской Сумеру. Белуха, эта Сумеру Азии, стоит белоснежным свидетелем прошлого и поручителем будущего. Белуху художник писал многократно. Высочайшая гора Алтая расположилась среди хребтов, и увидеть ее было непросто. Этюды горы Николай Константинович делал с нескольких точек. С Вахромеем Атамановым они поднимались на Теректинский хребет, параллельный Катунскому, чтобы с его вершины увидеть Белуху издали. Ездили к подножию Белухи с северной стороны вдоль реки Кучерлы. Картина «Белуха» написана с южного склона горы. Гору удалось увидеть в ясную погоду, что случается нечасто. Картина «Белуха» написана в звонких и чистых тонах. Ясно читаются Западная и Восточная вершины, отчетливо рисуется на переднем плане ледник Геблера, за ним заснеженный Раздельный хребет, пересекающий ледники Катунский и Берельский. «Семнадцатого августа увидели Белуху. Было так чисто и звонко. Прямо Звенигород» [3, с. 291]. «Владычица Алтая, белоснежная гора Белуха, питающая все реки и поля, готова дать свои сокровища» [10, с. 30].

В дневнике этого периода Николай Константинович записывает: «Начата картина “Сосуд нерасплесканный”. Самые синие, самые звонкие горы. Сама чистота <…> И несет он с горы сосуд свой» [3, с. 291]. Картина закончена в Монголии в 1927 году. По словам специалистов, высокогорный пейзаж на картине очень напоминает Белуху с юго-восточной стороны. На переднем плане человек несет чашу, чашу знаний, чашу мудрости. Сам художник так охарактеризовал сюжет этой картины: «…не для себя он ее несет. Он ее несет по поручению оттуда и туда, куда ему заповедано. Для сокращения пути он пройдет и катакомбами, и проведет ночь в пещере, может быть, и недоспит, и забудет о еде – ведь не для себя он идет. Служение человечеству не есть какая-то самомнительная фразеология <…> В творчестве, в помощи, в ободрении, в просвещении, во всех исканиях достижений перед человеком будет то же Служение» [11, т. 1, с. 365–367].

Издревле староверы говорили о Беловодье: «Берега кисельные и реки молочные, все любят друг друга, никто никого не обидит». Кандидат исторических наук Лариса Мукаева в своей работе «Прибежище русского раскола» отмечает: «…в раскольничьей среде стали складываться легенды о богатой и привольной стране Беловодье, где можно сохранить “древлеотеческую” веру, где Господь щедрой рукой рассыпал всякого добра на поживу человека. Ее прообразом стали вольные старообрядческие сообщества Южного Алтая, крестьянский социум раскольников Бухтарминского края» [12]. Были особые листки, своеобразные путеводители до Беловодья. «На Беловодье надобно ехать до города Бийска, а потом по Смоленской области до деревни Устюбы. Потом путь пройдет через горы каменные, снеговые. И тут есть деревня Уймон, есть и люди тут, которые поведут дальше» [6, с. 15]. Н.К.Рериху старики рассказывали: «Беловодье! Дед Атаманова и отец Огнева ходили искать Беловодье <...> Через Кокуши горы, через Богогорше, через Ергор – по особой тропе. Бывает, что и беловодские люди выходят верхом на конях по особым ходам по Ергору. Также было, что женщина беловодская вышла давно уже. Ростом высокая, станом тонкая, лицом темнее, чем наши. Одета в долгую рубаху, как бы в сарафан. Сроки на все особые» [3, с. 281]. «Ликом строгая и темнее наших. Ходила по народу – помощь творила, а затем ушла назад в подземелье. Тоже приходила из Святой Страны» [13, с. 234].

Фекла Семеновна Атаманова так рассказывала о Беловодье: «Надо искать Беловодье, потому что там горячие, целебные воды. Да не дается оно всем, Беловодье-то. Недостойный, неправедный душой не попадет туда. Беловодье-то, сказывают, между Бухтармой и Китаем. Широко место то. Старики говорили: “Есть оно, Беловодье-то, есть. Добраться туда не легко, подойдут люди близко-близко, на другом берегу петухи кричат, коровы мычат, а туман­то, туман, синё аж! Застелет все. Кто не грешный­то, тот и проходил поди”» [6, с. 24]. Жители Уймона говорили, что и Рерихи побывали там, в Беловодье. Доктор исторических наук В.Е.Ларичев в работе «Н.К.Рерих и сотоварищи в Сибири» приводит рассказ дочери Атаманова – Агафьи Вахромеевны Зубакиной: «Они (Рерихи) и на Беловодье были! Три дня там гуляли. Идешь, с одной стороны – горы, с другой – болота. Никто не может доехать. Туман покрывает, только петухи слышны. А им раскрылось. Фотографии показывали оттуда. Василисе скатерть подарили, кому-то рубаху оттуда. Скатерть белая, вышитая черными цветами. Шаль белую, вязаную. Из Беловодья всё». Нашлись, правда, бородатые скептики, кто хотел сбить с толку Агафью, ядовито спрашивая: «Чего ж они на Беловодье не остались, коли там были?» Рассказчица, однако, парировала сомневающихся вполне уверенно: «А сам (Н.К.Рерих) ответил, что и другие страны повидать надо, и многое что сделать» [14, с. 129]. Староверы, поминая о Беловодье, вымолвят: «Люби людей, чтобы люди любили тебя». «Уважай себя, так и люди уважат тебя». «Не то мудрено, что переговорено, а мудрено, что не выговорено». «Остро слово сердцу больно». «Прибереги язык в беседе, а сердце в гневе». «Лучше ногою запнуться, чем языком» [1].

Чудесная природа, памятники древности, прекрасные легенды о Беловодье, о Белом Бурхане и его добром друге Ойроте, о таинственном народе чудь – все вдохновляло художника на создание новых полотен. Уймонский край часто называют краем сказаний и легенд. Рассказывают о тайных ходах и пещерах, через которые ушли хранители сокровенных знаний, но они часто возвращаются и приходят к праведникам. Н.К.Рерих записал в 1926 году легенду об алтайской чуди: «Вот здесь и ушла чудь под землю. Когда Белый Царь пришел Алтай воевать и как зацвела Белая береза в нашем краю, так и не захотела чудь остаться под Белым Царем. Ушла чудь под землю и завалила проходы каменьями. – Сами можете видеть их бывшие входы. Только не навсегда ушла чудь. Когда вернется счастливое время и придут люди из Беловодья, и дадут всему народу великую науку, тогда придет опять чудь, со всеми добытыми сокровищами» [13, с. 238]. В книге «Уймонские староверы» мы читаем, как Лука Осипатрович Огнев рассказывал: «Не захотели люди подчиняться Белому царю за то, что он преследовал праведников. Выкопали они большие­пребольшие ямы, поставили в ямы столбы, на столбы крышу, навалили на крышу камней и земли, а потом притащили в яму весь свой скарб, загнали туда же скотину, привели все свои семьи и подрубили столбы. Эти ямы можно и сейчас в Уймоне тамо-ка, за притором, увидеть. И долго еще народ находил в этих ямах самые разные вещи. И называли эти ямы у нас в Уймоне чудью…» [6, с. 21].

Николай Константинович Рерих посвятил Алтаю ряд живописных работ: «Ойрот – вестник Белого Бурхана» (1925), «Подземный народ» (1929–1930), «Богатыри проснулись» (1940), «Клад захороненный», «Ковка меча» (1942), «Святогор», «Победа» (1942). Последняя из них входит в «Богатырскую серию», написана как раз после победы наших войск под Москвой. Это обобщенный образ Ивана Стотысячного, отстоявшего свою Родину в тяжелых боях. На втором плане горы, и не просто горы, а именно Белуха, изображенная в том же ракурсе, что и на этюде, хранящемся в Лувре. Предвосхищение победы русского народа в Великой Отечественной войне, вера в непобедимость и несломимость русского духа, в Высшую справедливость, в будущее России, свободной от любого насилия – вот что художник отразил на полотне задолго до окончания войны. Эта картина была в 1975 году подарена Святославом Николаевичем сибирским ученым. Свято­слав Николаевич писал: «С большим удовольствием приношу в дар Сибирскому отделению Академии наук картину Николая Константиновича “Победа”. В этой картине сочетались его непоколебимая вера в Родину и прогноз великого будущего» [15, с. 134]. Почему же именно Белуха изображена на полотне художника? Можно много и долго говорить об этом, можно найти разные предположения, но, наверное, самое верное будет то, что у Рериха, всю жизнь свою стремившегося попасть назад в Россию, жило желание провести остаток своих лет на Алтае. А Белуха, как символ Алтая и России, в целом, конечно же, наиболее яркое и наиболее точное отражение дум и чаяний художника, его любви и преданности Родине. Мы так считаем. Ко всему прочему, самая последняя, неоконченная картина художника «Приказ Учителя» отражает ту же тему любви к Родине, и мы видим на ней ту же гору – Белуху. Когда писалась эта картина, прошло более 20 лет со времени пребывания Рериха на Алтае, а память все воскрешала любимые места, и сердце его устремлялось домой – послужить Отечеству.

Изучение этнографии тех мест, где проходила экспедиция Н.К.Рериха, имело очень важное значение в работе всей экспедиции. Великий Рерих не мог не интересоваться жизнью народа, он глубоко изучал ее и, конечно же, видел, как богата духовными ценностями простая крестьянская жизнь. И что эти ценности надо хранить и изучать. Он утверждал, что в этих местах имеются все условия для создания в будущем большого научного и культурного центра. Хотел назвать этот город Звенигород. Он говорил, что это будет город будущего, город солнца. Говоря о Звенигороде, он, несомненно, мечтал, что и добро, и красота, и уважение, и любовь, и прощение – найдут достойное место в этом городе.

Алтай весь напитан духом древней старины. Духовные стихи, легенды, сказки, пословицы, поговорки не канули в Лету, а остались вместе с народом. Посидят старики, подумают, разговорятся, и в разговоре появляется то пословица, то поговорка, то притча, то легенда: «Летела Святая птица, а рядом с ней птицы поганые. Они ее били, клевали, перышки у ней выщипывали. А она летит и летит. Кругом монастыри, церкви. Зовут люди птицу к себе:

– Лети к нам, мы спасем тебя.

А она летит и летит. Летела, летела, на край поля села, а там пахарь пахал. Пала Святая птица пахарю в ноги и говорит:

– Возьми меня к себе, я твоя.

– Отдай нам Святую птицу, она наша.

– Как же я ее отдам? Ведь Святая птица ко мне прилетела, сказала, что она моя.

– Твоя?! Да ты хоть крещеный?

– А я не знаю.

– Да ты хоть в церковь ходишь?

– Да некогда мне, ведь я пашу и пашу.

– Да ты хоть одну молитву знаешь?

– Только Исусову молитву и знаю.

И тогда Святая птица вымолвила:

– Не троньте вы его! Он – Святой! А я его Святая птица. Он всех нас кормит, поит, трудится. В труде греха нет. Бог любит труд. А Исусова молитва его приведет и выведет» [1].

Обычаи, традиции передаются из поколения в поколение. «Человека­то всегда надо до воротчиков проводить, не человека провожаешь, а Ангела». А не смогут встать и проводить, то выговорят: «Отходили мои ноженьки по торной дороженьке, отсмотрели мои глазоньки на окошки-мазанки». С самого раннего детства было наказано-перенаказано: «Люди не увидят, не узнают, а Боженька все видит. Он камешком-то и ударит». Нельзя обидеть ни старого, ни малого. «Стар да мал дважды глуп». «Не обижай человека на земле». Особое отношение было к родителям. Отца почитали, как Бога: «Как Бог до людей, так отец до детей». При маме даже громко не говорили: «При мамоньке родной и цветы цветно не цветут» [1].

Изучая наследие Рерихов, давайте позаботимся, чтобы сохранить для потомков самое чистое, самое ценное из жизни народа. Чтобы мы могли с гордостью сказать: «Так жили люди!» Старики говорят: «Деревня на крепких (справедливых) держится. Вот у крепких и надо спрашивать как люди жили. А если не успеем – оглянемся, а спросить будет некого» [1]. Это маленькая частица той работы, что задумана была Николаем Константиновичем на Алтае. В Уймонской долине почти в каждой школе есть либо краеведческий музей, либо уголки, в которых дети под руководством учителя-наставника приобщаются к истории и культуре своего народа. Не зря в эти места пришел Николай Константинович Рерих. Одно из самых красивейших и заповедных мест на земле наша Уймонская долина, Верх­Уймон. Поэт­сказитель Алтая Таныспай Шинжин посвятил ей, долине Уймонской, такие строки:

А Н.К.Рерих в своем путевом дневнике записал такие слова: «Приветлива Катунь. Звонки синие горы. Бела Белуха. Ярки цветы и успокоительны зеленые травы и кедры. Кто сказал, что жесток и неприступен Алтай? Чье сердце убоялось суровой мощи и красоты?» [3, с. 291].

1. Полевой материал Р.П.Кучугановой.

2. Чорос-Гуркин Г.И. Алтай и Катунь. Ак­Чечек, 1994.

3. Рерих Н.К. Алтай – Гималаи: Путевой дневник. Рига: Виеда, 1992.

4. Фосдик З.Г. Мои Учителя: Встречи с Рерихами. М.: Сфера, 1998.

5. Альманах «Рериховский вестник». Санкт-Петербург – Извара – Барнаул – Горно-Алтайск, 1992.

6. Кучуганова Р.П. Уймонские староверы: Заговоры. Старинные рецепты. Пословицы. Поговорки. Народные приметы. Новосибирск: Изд-во «Сибирское соглашение», 2000.

7. Цесюлевич Л.Р. Цит. по: Кучуганова Р.П. Уймонские староверы. Новосибирск: Изд-во «Сибирское соглашение», 2000.

8. Рерих Н.К. Преподобный Сергий // Рерих Н.К. Душа народов. М.: МЦР, 1995.

9. Цесюлевич Л.Р. Рерих на Алтае // Альманах «Алтай». 1974. № 3.

10. Рерих Н.К. Сердце Азии. Минск: Университетское, 1991.

11. Рерих Н.К. Листы дневника. В 3 т. Т. 1. М.: МЦР, 1995.

12. Мукаева Л. Прибежище русского раскола // Уймонские вести. 24 июля. 2008 г.

13. Рерих Н.К. Цветы Мории. Пути благословения. Сердце Азии. Рига: Виеда, 1992.

14. Ларичев В.Е., Маточкин Е.П. Рерих и Сибирь. Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1993.

15. Цит. по: Беликов П.Ф. Святослав Рерих: жизнь и творчество. М.: МЦР, 2004.