Эдуард Мелконян Миграции людей и идей: к характеристике взаимосвязей между Арменией и армянской диаспорой1

Миграции людей не сводятся лишь к их физическому перемещению в пространстве, они неизбежно сопровождются переносом определенных идей, представлений, стереотипов мышления и поведения и т.д. При этом сама форма и степень сохранения и манифестации, трансформации и мифологизации этих идей и представлений могут иметь существенные различия как в пространстве - в зависимости от новой страны обитания, так и во времени - из поколения в поколение.

Мне уже приходилось отмечать, что история армянского народа дает редкую и все еще нереализованную возможность изучения самых различных /если не всех/ типов массовых миграций.¹ Но даже в этой истории по своей насыщенности уникальна роль ХХ столетия - депортации и репатриации, миграции политические и экономические, межгосударственные и межконтинентальные, вынужденные и добровольные и др. Естественно, что подобное разнообразие миграционных движений, происходивших в сравнительно короткий временной период, обусловило различия и в самих переносимых мигрантами идеях.
Начало ХХ века в истории армянского народа отмечено ///беспрецедентным по своей трагичности// событием, предопределившим всю дальнейшую его жизнедеятельность. Речь, конечно же, о совершенном в Османской империи в 1915 г. геноциде армян, в ходе которого было умерщвлено около 1,5 млн. людей. Исследователями уже подмечено, что сам способ или метод совершения массовых убийств является своеобразной характеристикой уровня развития государства – исполнителя геноцида. Известный английский историк Арнольд Тойнби писал: “Отличительной чертой геноцида ХХ века является то, что он совершается хладнокровно, согласно заранее изданному приказу тех, кто держит в своих руках деспотическую политическую власть, а также то, что виновные в геноциде пользуются всеми плодами современной технологии и организации, чтобы сделать свои запланированные массовые убийства систематическими и всеобъемлющими.” И далее он проводит следующее сравнение: “Я достаточно стар, чтобы помнить ужас массового убийства турецких армян в Османской империи в 1896 году, свершенного по подстрекательству пользовавшегося дурной славой султана Абдул Гамида II. Однако этот акт геноцида выглядит любительским и неэффективным по сравнению с более успешной попыткой уничтожить армян – поданных Османской империи, попыткой, сделанной … в 1915 году послехамидовским режимом Комитета “Единения и прогресса”, в котором главными преступниками были Талаат и Энвер. Вторая мировая война сопровождалась нацистским геноцидом в отношении евреев… Поскольку общий уровень, как технологический, так и организационный, в нацистской Германии был значительно выше, нежели в Турции времен Комитета “Единения и прогресса”, германский геноцид европейских евреев оказался еще более эффективным, нежели турецкий геноцид армян.”²

Проявлением низкого – по сравнению с Германией – “технологического и организационного” уровня Турции можно считать, например, отсутствие в ее арсенале газовых камер и крематориев и, наоборот, большую– по сравнению с Абдул Гамидом – эффективность в умерщвлении армян лидеры младотурков достигли благодаря ряду новаций, в первую очередь, массовой депортации армян в отдаленные районы империи - пустыни Месопотамии и Сирии. Важно отметить, что сам способ осуществления депортации /убийства по пути следования, жара, голод и болезни, наконец, массовое уничтожение уже в концентрационных лагерях/ свидетельствовал о его истинной цели – умерщвлении возможно большего числа людей, и в этом смысле депортация– наряду с убийствами в местах проживания /городах и селах/ - явилась одной из конкретных форм осуществления геноцида. Очевидец этих событий посол США в Турции Генри Моргентау подчеркивал, что депортации армян ”являлись новым методом массового убийства. Когда турецкие власти отдавали приказ о депортации, они на самом деле давали гарантию смерти целого народа; они отлично понимали это и в своих беседах со мной не делали особых попыток сокрытия фактов”.³

Несколько сот тысяч армян, вопреки планам турецких властей выжившие после кошмаров геноцида и депортации, в силу послевоенных политических реалий /закрепленных в Лозаннском мирном договоре 1923 г./ лишились права возвращения к родным очагам. Вынужденые рассеяться по разным странам, они помимо своей воли сформировали новое в истории армянского народа этнокультурное/социальное образование, известное как армянская диаспора. Эти люди, в своем абсолютном большинстве лишенные каких-либо средств к существованию, уносили с собой лишь одно – воспоминания о прежней своей жизни, идею о потерянной родине.

Джеймс Бартон, президент oснованной в конце 1915 г. американской благотворительной организации “The Near East Relief”, спасшей жизни десятков тысяч осиротевших армянских, греческих и др. детей, говоря в своей книге об их душевном состоянии приводит историю, рассказанную ему некоей миссис Грэнвилл. Эта женщина, прибывшая в Сирию из Австралии вместе с грузом продовольственной помощи для беженцев, имела также поручение от одной состоятельной дамы – найти среди сирот смышленого мальчика, которого она готова была взять на полное содержание, включая учебу в школе и колледже. Единственное условие, поставленное ею, было таково: избранник должен был отказаться от своего имени и взять имя ее покойного мужа – Питер. Выбор миссис Грэнвилл пал на одного из воспитанников американского приюта - армянского мальчика по имени Вартан, который, однако, выслушав ее, молча удалился. Женщина, по ее словам, была сильно разочарована, решив, что мальчик не желает получить образование и лишен каких-либо амбиций. Но уже на следующий день Вартан, поблагодарив миссис Грэнвилл за сделанное ему предложение, об’яснил причину своего отказа. “Пять-шесть лет тому назад я вместе с моими родителями, братом и сестрой счастливо жил в одном из сел Харбердского вилайета в Турции. Мне было всего лишь восемь лет. Мы посещали нашу церковь, священник которой был добрым другом моей семьи. Однажды я спросил маму, как они выбрали мое имя? Она рассказала мне, что, когда я еще был младенцем, меня крестили в церкви и нарекли Вартаном.” Далее мальчик рассказал, что как-то утром село подверглось нападению курдов и турков, были убиты его родители и похищена сестра, что все дома были разрушены, церковь сожжена, а сам он спасся бегством в горы. “ Я потерял отца, мать, сестру , брата, дом, церковь, село - все, что связывало меня с моей прошлой счастливой жизнью, кроме моего имени – Вартан. … Я не могу отказаться от своего имени. Это моя последняя связь со всеми моими священными воспоминаниями”.⁴

В этой истории, в словах этого мальчика как бы аккумулированы чувства, ощущаемые всеми изгнанными со своей родины армянами. Следует подчеркнуть, однако, что сами воспоминания не являлись самоцелью, их следовало хранить и, самое главное, передавать всем последующим поколениям. К этому обязывала память о погибших, в этом состоял долг перед утерянной родиной, и именно это и стало одной из главнейших целей первого и последующих поколений армян диаспоры.

Но не только. Естественное чувство отмщения стало не менее сильной доминантой в сознании людей, переживших геноцид и депортацию. Можно полагать, что раскаяние новых властей Турции за содеянные их предшественниками преступления, осуждение последних мировым сообществом могли бы с течением времени в определенной мере способствовать затуханию этих чувств. Однако отсутствие подобного раскаяния и осуждения, сама атмосфера “заговора молчания” вокруг совершенного преступления вынуждала армян к иному. “Неустанно копить гнев – последняя надежда истерзанной нации”. Этими словами немецкого историка XIX века Теодора Моммзена можно в полной мере охарактеризовать умонастроение переживших геноцид армян, умонастроение с которым они рассеялись по всему миру и которое передалось их потомкам. Без учета этих идей, сводившихся к нежеланию армян смириться с безнаказанностью совершенного в отношении них преступления, невозможно понять и объяснить очень многие страницы всей их дальнейшей истории - как в диаспоре, так и в самой Армении.

Миграции явились неотъемлемым атрибутом истории и самой армянской диаспоры, особенно в период ее становления и формирования. По окончании Первой Мировой войны основная масса армянских беженцев концентрировалась на территории Сирии и Ливана. Однако низкий социально-экономический уровень развития этих стран, отсутствие работы и жилья - первейших условий для нормальной жизнедеятельности, вынуждали армян к дальнейшей эмиграции. В силу понятных причин основная трасса миграций пролегала в сравнительно близкие страны Европы – Францию, Грецию, Болгарию, Румынию и др. Но наряду с этими /евразийскими/ маршрутами, беженцы начали осваивать и более далекие /межконтинентальные/ – в США, Канаду, Аргентину, Бразилию и др. Тем не менее большая их часть окончательно обосновалась в странах Востока – Сирии, Ливане, Иране, Египте и др. В этих странах уже к началу 1950-х гг. армянские общины входили в число наиболее крупных, успешно интегрированных в местные общества и занимающих высокое положение в социально-экономической иерархии этноконфессиональных общин. Вместе с тем, принципиальные культурно-религиозные отличия от местных арабских народов способствовали максимальному - в условиях диаспоры – сохранению этнокультурной идентичности армян практически во всех ее проявлениях /большое число всевозможных организаций, армянских средних школ, газет и журналов, типографий, культурных центров и т. д./. Все это и предопределило лидирующую роль данных общин в общей системе армянской диаспоры в качестве ее культурного и политического центра. Однако начавшиеся в этом регионе с конца 1950-х гг. события - усиление националистических настроений, внутриполитическая нестабильность, многолетняя гражданская война в Ливане, исламская революция в Иране, ирано-иракская война и др. - оказали самое негативное влияние на жизнедеятельность местных армянских общин. Подобная ситуация, усугубляющаяся к тому же реальной угрозой их жизни, обусловила вынужденную и все более интенсивную эмиграцию армян из этого региона.

Особенностью этих миграционных движений было то, что они имели внутридиаспоральный характер, при абсолютном предпочтении христианских стран Запада в качестве стран иммиграции. Как и любая вынужденная эмиграция, эта также сопровождалась лишениями и потерями. Для части эмигрантов она означала, быть может, и потерю родины. Впрочем, вопрос этот спорный. Тогда как совершенно очевидно, и об этом свидетельствуют разного рода письменные и устные источники, что для подавляющего большинства эмигрантов понятие родины в первую очередь продолжало ассоциироваться с Арменией - как с той, от которой остались лишь воспоминания, так и с реально существующей Советской Арменией. В силу этого каждая из стран, которые они покидали после полувекового там проживания, являлась для них родиной в относительном смысле, если можно так выразиться, родиной “второго плана”. К народам этих стран они, конечно же, испытывали искреннюю признательность за участие и помощь, оказанную в годы постигшей их трагедии, за создание благоприятных условий для максимального сохранения, а в какой-то степени и преумножения, их культурного наследия.

Возможность выполнения этой последней задачи в новых условиях заботила их не в меньшей мере, чем неизбежные трудности на пути социально-экономической интеграции в западные общества. Эти опасения не были случайны. Знакомясь с различными публикациями 1940-1950-х гг., посвященных американским, французским и др. армянам /авторами которых зачастую были они сами/, нельзя не заметить явное превалирование пессимистических прогнозов относительно сохранения ими своей этнокультурной идентичности. Более того, утверждалось, что еще каких-нибудь 15-20 лет и армяне в этих странах будут полностью и окончательно ассимилированы. Иммигрировавшие в страны Запада армяне вынуждены были признать справедливость подобных оценок и в то же время, никак не желая разделить господствующие в большинстве местных общин фаталистические настроения, предприняли – сегодня уже можно сказать - успешную попытку их своеобразной “этнокультурной реанимации”. Активизация деятельности существующих и создание новых общинных организаций, основание первых в этих странах армянских средних школ, а также ряда новых газет и журналов, армянских FM - радоистанций и телепрограмм, создание различных художественных коллективов и театров и др. – во многом благодаря подобной деятельности армян-иммигрантов стало возможным этнокультурное возрождение армян в странах Запада. Было бы сильным преувеличением говорить, что они иммигрировали в США, Канаду, Францию, Швецию и др. страны именно с этой целью, как бы в качестве неких миссионеров. Нет, конечно. Однако, воспитанные и жившие в духе хранителей армянских традиций и культуры, они не могли, да и не намеревались в новых для себя условиях отказаться от этой, скажем так, диктуемой исторической памятью роли.

Миграционные движения характерны и для новейшей истории самой Армении; наиболее значимые из них сыграли важную роль в ее взаимоотношениях с диаспорой.

Для армян 1918 год был знаменателен не только окончанием Первой Мировой войны. В феврале этого же года на территории Восточной Армении, долгое время являвшейся частью Российской империи, произошло историческое для армянского народа событие: воссоздание независимого государства – Первой Республики Армении. Но спустя всего лишь два с половиной года парламент и правительство Первой Республики, оказавшись в безвыходной военно-политической ситуации, в ноябре 1920 г. вынуждены были передать власть поддерживаемым Советской Россией и ее Красной Армией армянским коммунистам. До этого абсолютному большинству армян коммунистические идеи и формы их реализации были не столько чужды, сколько попросту незнакомы. А сама Россия в их массовом сознании традиционно являлась антиподом Турции, и именно с ней связывались в основном надежды на избавление от турецкого владычества. Непосредственное знакомство с новой - большевистской - Россией произошло сразу же после советизации самой Армении, когда армянские коммунисты, следуя примеру своих российских соратников, начали осуществлять политику “красного террора” и “военного коммунизма”. Ответом на такую политику стало антибольшевистское восстание, начавшееся в феврале 1921 г., которое новым властям удалось подавить лишь с помощью все той же Красной Армии. Подавление этого восстания, помимо прочих, имело весьма важные последствия и для этнополитического развития армянской диаспоры. Вынужденная эмигрировать из Армении партия Дашнакцутюн – партия власти в Первой Республике Армении и главный политический оппонент коммунистов - не только сохранила присущую ей антисоветскую направленность, но и сумела придать ей организованный и массовый характер уже в самой диаспоре.

Можно с уверенностью утверждать, что именно с этого времени в армянской диаспоре началось политическое размежевание, в основе которого лежало отношение к Советской Армении и которое предопределило пути развития диаспоры не только в этнополитической, но и практически во всех других сферах. Следует особо отметить, что подобное размежевание было неизбежно во всех случаях, поскольку две разделенные части армянского народа волею исторических судеб на протяжении семидесяти лет существовали в составе протиборствующих социально-политических систем – советского социализма и западного капитализма. В подобной ситуации основные параметры этнополитической деятельности армян диктовались взаимоисключающими политическими интересами лидеров этих систем – Советского Союза и США - и их сателлитов. В этом контексте партия Дашнакцутюн сыграла роль своеобразного катализатора, ускорившего процесс формирования в диаспоре позиции антисоветизма. И в этой своей роли она была обречена на успех, поскольку власти Армении, казалось, задались целью сделать все, чтобы отвратить армян диаспоры от новой России – Советского Союза, от Советской Армении. Достаточно отметить лишь основные моменты их политики в отношении диаспоры: полное игнорирование прав депортированных армян на возвращение к родным очагам и вместо этого призывы солидаризироваться с турецкими трудящимися в борьбе против буржуазных эксплуататоров, категорическое неприятие армянских политических партий /в прошлом организаторов национально-освободительной борьбы, а к тому времени - консолидирующих институтов диаспоры/, разжигание социально-классовой борьбы внутри диаспоры, требование безоговорочного признания и одобрения деятельности советских властей и т. п.

В отличие от многих, включая и западных специалистов по Советскому Союзу, эмигрировавшие из Армении члены партии Дашнакцутюн обладали практическим знанием советской действительности, а в состав ее руководства входили бывшие члены правительства и парламента Первой республики, что во многом обеспечило как быстрый рост ее авторитета и популярности, так и широкое распространение их политических идей в массовом сознании армян диаспоры.

Диаспора, тем самым, встала перед необходимостью выбора приоритетного, главного критерия в ее отношении к Советской Армении - считать ли таковым идеологию власти в Армении или само существование Армении. Часть диаспоры – “жесткая оппозиция” во главе с Дашнакцутюн - приоритетным сочла идеологический критерий и в соответствии с этим на протяжении всей истории противоборства двух мировых систем ориентировалась на страны Запада. Другая часть диаспоры, во главе с либерально-демократической партией Рамкавар Азатакан, считая советскую власть наименьшим злом с точки зрения национальных интересов армянского народа, ограничилась ролью “мягкой оппозиции” и стремилась к установлению связей с Советской Арменией. Тем самым, в диаспоре установилось своеобразное динамическое равновесие, которое, несмотря на все его негативные последствия, в целом явилось продуктивным. Оно придало ее политической конструкции пластичность, столь необходимую для адаптации в различных пространственно-временных средах существования. Вынужденные на протяжении 70 лет существовать в условиях постоянного и жесткого противоборства двух социально-политических систем, армяне избрали путь приспособления к ним обеим. Иного, по сути, не было дано, поскольку в одном из этих миров жили они сами, а в другом – Армения.

К числу наиболее примечательных эпизодов в истории взаимоотношений между Советской Арменией и армянской диаспорой относятся репатриации, осуществленные советскими властями в 1920-1930-х, и особенно 1946-1948 гг. Следует отметить, что решение о репатриации непосредственно после войны было принято не только в отношении армян. В канун пятой годовщины начала Великой Отечественной войны - 14 июня 1946 г. - был подписан указ Верховного Совета СССР, согласно которому подданные бывшей Российской империи, а также лица, утратившие советское гражданство, получали право стать гражданами СССР. В. Костиков в своей книге, посвященной истории русского зарубежья, особо отмечает реакцию русской так называемой “…белой эмиграции” на упомянутый выше указ, который внес “настоящую сумятицу в умы русских эмигрантов. По случаю публикации указа целый ряд видных эмигрантов сделали патриотические заявления, в том числе Н. А. Бердяев”.⁵ Волна русско-советского патриотизма в эмигрантской среде возникла в связи со Сталинградской битвой. По мнению В. Костикова, волна эта ширилась и крепла по мере приближения победы советской армии, и постепенно враждебность к советской власти стала уступать место преклонению перед ратным подвигом народа и жертвами, понесенными страной.

Если Вторая Мировая война привела к столь кардинальным изменениям в умонастроениях русской эмиграции, самим своим зарождением “обязанной” именно советской власти и характеризующейся потому явным и бескомпромиссным антисоветизмом, то тем более естественной и ожидаемой была проявленная армянской диаспорой в те же годы солидарность с Советским Союзом, Советской Арменией. Именно в первый период войны, период нескончаемых, казалось, поражений советских войск, армяне диаспоры, вне зависимости от их политических убеждений, окончательно осознали, что отсутствие столь желанного полного суверенитета Советской Армении компенсировалось ее внешней безопасностью и что поражение СССР автоматически приведет к окуппации Турцией и этой оставшейся части их родины. Одним из наиболее убедительных свидетельств просоветской позиции армян диаспоры в эти годы может служить строительство для советской армии на пожертвованные ими деньги танковой колонны “Давид Сасунский”.

Начиная примерно с середины 1944 г. подобные настроения еще более усиливаются вследствие исходящих из Москвы импульсов. Как известно, еще до окончания войны И. Сталин задался целью вернуть территории, переданные Советской Россией Турции согласно Московскому договору от 16 марта 1921 г. Справедливо предчувствуя возможное противодействие США и Англии, к тому времени уже встревоженных расширением сфер влияния СССР в Восточной Европе и на Балканах, И. Сталин решил разыграть в числе других и “армянскую карту”. Стараниями советских властей армяне диаспоры были своевременно извещены о планах Сталина относительно как возвращения армянских территорий, так и организации репатриации в Советскую Армению. При этом самих репатриантов, учитывая недостаточность территории последней, предпологалось якобы расселить на возвращенных территориях. Расчет И. Сталина был верным и точным – из разных стран в адрес советского руководства, а также глав других государств и ООН стали поступать многочисленные обращения армян в поддержку политики СССР.

Наконец, в ноябре 1945 г. в канун очередной годовщины советизации Армении Совнарком /правительство/ СССР за подписью И. Сталина принял решение, разрешающее репатриацию в Советскую Армению проживающих за рубежом армян. В течение последующих трех лет, воспользовавшись этим правом, в Советскую Армению иммигрировало около 90 тысяч армян из Ливана, Сирии, Египта, Ирана, Франции, Болгарии, США и некоторых других стран.

В своем абсолютном большинстве эти люди не были коммунистами и, независимо от политических симпатий, были одержимы лишь одной идеей - жить среди армян, в Армении, пусть даже советской, и в меру своих сил и знаний способствовать развитию своей родины. Однако эта идея, это естественное желание жить на своей родине так и осталось непонятым многими, как простыми обывателями, так и политиками. В ряде стран, в условиях начавшейся холодной войны, решение армян иммигрировать в Советскую Армению было воспринято как некий политический вызов с их стороны. Примером тому - заместитель Госсекретаря США Дин Ачесон, который во время беседы с делегацией Всемирного Армянского конгресса в 1947 г., услышав о желании армян присоединить к Советской Армении территории, некогда отошедшие к Турции, и об их репатриации, вопрошал, не являются ли все армяне коммунистами? В тех же США, а также в Иране, Греции, Франции и некоторых других странах власти чинили разного рода препоны, с целью воспрепятствовать эмиграции армян.

Судя по всему, для армян диаспоры подобная реакция на их решение иммигрировать в СССР была ожидаема и они были готовы к ней. Но они никак не были готовы к тому, что их ожидало в самой Армении.

История Армении ХХ века лишний раз заставляет почувствовать всю притягальность концепции повторяемости в истории. В начале этого века развал Российской империи привел к образованию Первой республики Армении, по прошествии двух с половиной лет трансформировавшейся во Второю /Советскую/ республику в составе СССР. Спустя 73 года распад уже Советского Союза привел к созданию Третьей Республики Армении. С началом Первой Мировой войны на территорию Восточной /Русской/ Армении из сопредельных с ней районов Западной /Турецкой/ Армении хлынула волна армянских беженцев /около 250 тыс./, спасающихся от зверств турецкой армии. Спустя семь десятилетий, в 1988-1991 гг., в охваченном агонией Советском Союзе Советская Армения приняла около 400 тыс. беженцев-армян, спасающихся от погромов, организованных в Советском Азербайджане.

Беженцы начала XX века и их потомки, в большинстве своем, окончательно обосновались на новой территории и стали важной составляющей армянского общества. Будучи носителями тех же ценностей, что и их депортированные соотечественники, они на протяжении последующих десятилетий в целом успешно исполняли роль хранителей исторической памяти, своих культурных традиций в условиях советской действительности.

Иначе сложилась судьба беженцев из Азербайджана в конце XX века. С одной стороны, сам факт длительного проживания в инонациональной мусульманской среде, постоянное и мощное давление которой вынуждало их к максимальной приспособляемости, с другой стороны - отсутствие возможности для общинной самоорганизации, полноценной этнокультурной деятельности с неизбежностью ускорило процесс их аккультурации. Это обстоятельство могло оказаться не столь существенным, окажись они в Армении в период ее стабильности, что гарантировало бы их безболезненную адаптацию и интеграцию в армянское общество. Однако вследствие сначала землетрясения 1988 г., а затем и кардинального изменения политической и военной ситуации страна пребывала в состоянии коллапса. В этих условиях отсутствие у властей сколько-нибудь продуманной политики в отношении беженцев еще более усугубило их тяжелое положение и стимулировало повторную эмиграцию большинства из них. Для этих людей Армения стала лишь своеобразным транзитным пунктом на пути из Азербайджана в Россию, США и другие страны - не более.