ГЛАВА 9. Паденьем сменяется взлет

Как мы уже выяснили, деньги возникли в связи с тем, что люди хотели обменивать менее ликвидный товар на более ликвидный, даже если последний не являлся именно тем товаром, который им был нужен. Постепенно один предмет торговли — чаще всего золото — становился самым ликвидным из всех товаров. Когда участники экономического процесса осознали это, данный предмет торговли принял на себя роль универсального средства обмена — денег.

Однако носить с собой золото не всегда удобно. Во-первых, хотя золото и обладает повышенной ценностью на единицу веса по сравнению со многими другими предметами торговли (одна из причин, по которой золото часто предпочитали использовать в качестве денег), его вес нельзя назвать незначительным. Другая проблема состоит в том, что, хотя золото легко делится на части, в ходе сделки довольно трудно произвести это с предельной точностью. К тому же золотые монеты, позвякивающие в кармане, привлекают потенциальных грабителей.

Эти неудобства породили практику использования денежных сертификатов. Люди помещают свое золото в банк, который может быть либо частным, либо государственным, или, как в наши дни в США, смешанным частно-государственным учреждением. Банк хранит их золото в надежных условиях и выдает вкладчику листок бумаги. Такой документ называется банкнотой и позволяет вкладчику в любое время потребовать от банка вернуть золото в обмен на эту банкноту. Бумага легче золота, и поэтому ее удобнее носить с собой. Кроме того, вместо одной унцевой золотой монеты банк мог выпустить, к примеру, четыре банкноты на четверть золотой унции каждая, облегчая тем самым осуществление мелких обменов, получение сдачи и позволяя устанавливать более дробные цены. Эту же функцию может выполнять разменная монета, отчеканенная из металлов менее ценных, чем золото (т.е. из серебра, никеля и меди), обладая при этом некой остаточной ценностью в качестве металла.

До тех пор пока люди уверены, что банк готов принимать обратно свои денежные сертификаты и разменную монету, они будут воспринимать банкноты и монеты в качестве заместителей самих денег. Использование заместителей денег снижает трансакционные издержки.

Использование заместителей денег не влияет на количество денег в обращении. На каждую выпущенную банкноту соответствующее количество подлинных денег (т.е. золота) было спрятано в банковские хранилища. Однако банки могут заметить, что кроме комиссионных, взимаемых за хранение золота, в их распоряжении имеется еще один потенциальный источник дохода. Поскольку эмитированные банком требования на золото не предъявляются к погашению все разом, банк может решить, что способен выпустить больше погашаемых золотом банкнот, чем хранящееся в нем количество золота. Затем он может выдавать этими банкнотами кредиты и получать за это проценты. До тех пор пока все вкладчики не заявятся за своим золотом в один и тот же день, банк будет сохранять платежеспособность. Банкноты, выпущенные сверх количества подлинных денег, которое банк хранит в резерве, называются фидуциарными средствами.

Если банк ошибается при определении своих потребностей в золотых резервах, и к нему поступает больше требований о погашении, чем он может удовлетворить, он сталкивается с кризисом ликвидности. Как только выяснится, что банк не сумел выполнить хотя бы одно из взятых на себя обязательств, все вкладчики попытаются изъять свои средства. Произойдет так называемый набег на банк или наплыв требований в банк. Всем известен знаменитый эпизод с набегом на банк из голливудского фильма «Мэри Поппинс», когда Майкл потребовал от банка свои два пенса. Клиенты, узнав об этом и решив, что вкладчику отказывают в возвращении его средств, немедленно попытались изъять собственные деньги. Банку, дабы избежать банкротства, пришлось временно закрыться.

В австрийской школе идет оживленная дискуссия по поводу того, допустима ли эмиссия фидуциарных средств в условиях чистой рыночной экономики. С одной стороны, есть те, кто доказывает, что рыночные силы, как правило, будут удерживать банки от выпуска фидуциарных средств в объемах, превышающих разумные пределы. Банки, которые переусердствуют в эмиссии банкнот, ожидает банкротство, что послужит для клиентов предупреждением о необходимости контролировать тот банк, где они хранят свои деньги. Большинство сторонников этой точки зрения утверждают, что выпуск фидуциарных средств повышает способность экономики приспосабливаться к изменениям спроса на деньги. Они выступают за систему свободной банковской деятельности.

Сторонники противоположной точки зрения доказывают, что выпуск фидуциарных средств по сути своей мошенничество, поскольку банк не обеспечивает каждое требование на золото наличным золотом. Они утверждают, что подобная практика будет неизбежно приводить к банковским кризисам. Эти экономисты ратуют за систему стопроцентных банковских резервов, при которой все банкноты будут полностью обеспечены золотом. Написано немало работ, отражающих мнения обеих сторон, и некоторые из них упомянуты в библиографии, однако здесь мы не будем пытаться разрешить этот спорный вопрос.

Тем не менее обе стороны согласны с тем, что дальнейшее развитие событий чревато большими неприятностями. Банки, принадлежат ли они частным лицам или государству, как правило, имеют тесные связи с политическими кругами. Исторически сложилось так, что, попадая в критическую ситуацию из-за выпуска большего количества фидуциарных средств, чем позволял рынок, банк ищет защиты от неизбежного наплыва требований у государства. Государство, вместо того, чтобы принуждать несостоятельные банки к ликвидации, оказывает им помощь, разрешая приостанавливать платежи или предоставляя специальные ссуды из казначейства или центрального банка.

Особый статус, которым наделены банки, позволяет им вести свою деятельность в условиях, практически исключающих любой риск. Они могут выдавать ссуды сверх всяких благоразумных пределов. Если их ставки оправдаются — они останутся в выигрыше. Если нет, их выручит государство. Это создает ситуацию так называемого морального риска, когда у банков есть постоянный соблазн принять на себя больший риск, нежели если бы им пришлось самостоятельно нести ответственность за последствия. Закон делает банки привилегированными игроками в экономике, тогда как всем остальным приходится расплачиваться за свои ошибки. И сторонники свободной банковской системы, и сторонники банковской системы со стопроцентным резервированием признают, что такое положение дел несправедливо и неэффективно.

Один из основных способов, с помощью которых государство поддерживает несостоятельные банки, заключается в создании центрального банка, наделенного полномочиями действовать в качестве кредитора последней инстанции. (В США центральный банк именуется Федеральным резервом.) Поскольку всякий раз, когда банковская система попадает в кризисную ситуацию, центральный банк призван снабжать ее резервами, то зачастую на его ресурсы выпадает неимоверная нагрузка. В конце концов центральный банк скорее всего просто перестанет выплачивать товарные деньги, объявив, что банкноты, находящиеся в обращении, это и есть подлинные деньги. Деньги такого рода, как мы уже упоминали, называются неразменными деньгами, и деньгами они являются потому, что государство объявило их таковыми. Исторически США перешли к системе неразменных бумажных денег в два этапа. Первый имел место в 1933 году, когда Франклин Рузвельт прекратил размен долларовых банкнот на золото внутри страны и конфисковал все золото, находившееся в частном владении. Окончательный отказ США от золота в качестве денег был оформлен в 1971 году, когда Ричард Никсон прекратил размен американских долларов на золото и на внешнем рынке.

Одним из исторических последствий перехода от товарных денег к неразменным бумажным деньгам стало усиление волатильностиь цен. В связи с этим возросла важность правильного понимания таких терминов, как инфляция и дефляция.

Стандартное определение инфляции — «слишком много денег на слишком мало товаров», и соответственно определение дефляции звучит примерно как «слишком мало денег на слишком много товаров». Эти определения неточны, поскольку цены со временем могут приспособиться к любому данному количеству денег, имеющихся в экономике. Существуют практические ограничения в отношении количества некоего товара, которые должны быть применимы к нему, чтобы его можно было использовать в качестве денег. Товары, не вписывающиеся в эти ограничения, не будут избраны в качестве денег. Ни металл, столь редкий, что для выдачи сдачи его понадобится делить на уровне атомов, ни товар, столь изобильный, что для оплаты упаковки жевательной резинки его потребуется целый чемодан, на роль денег не подойдут. Мюррей Ротбард подчеркивает, что для любого товара, который реально может подойти на роль денег, «не существует такого понятия, как "слишком мало" или "слишком много" денег... каков бы ни был запас денег в обществе, полезные свойства денег всегда используются в максимальной степени» («Человек, экономика и государство»).

Экономист Пол Кругман часто ссылается на пример, который, по его мнению, противоречит этому принципу. Он описывает ситуацию с кооперативом по уходу за детьми, созданным в Вашингтоне. Чтобы гарантировать справедливое распределение времени по уходу за детьми между родителями, эта организация в качестве «денег» использовала купоны, каждый из которых приравнивался к одному часу, проведенному с детьми. По сути, в ней были созданы свои собственные неразменные деньги, которые каждый участник системы мог получить в обмен на уход за детьми от любого другого участника.

Кругман утверждает, что купонов в обращении было слишком мало. Участники кооператива не расставались с ними даже тогда, когда, возможно, и хотели бы воспользоваться услугами няни, поскольку не могли накопить достаточное количество купонов, гарантирующее, что у них еще будет некая сумма, когда им в самом деле понадобится няня. Поскольку и остальные тезаврировали свои купоны, то у каждого в отдельности возникали сложности с приобретением новых купонов. Таким образом, заключает Кругман, всё, что тамошним жителям оставалось предпринять, чтобы вновь заставить функционировать свою экономику ухода за детьми, так это увеличить количество купонов в обращении. Рынок продемонстрировал свою несостоятельность, и «государству» (т.е. ассоциации нянек) пришлось вмешаться и подкачать ликвидность.

На самом деле этот пример указывает скорее на опасность фиксирования цен, чем на необходимость активной денежной политики. Проблема, с которой столкнулся кооператив нянек, заключалась в том, что он попытался произвольно установить цену, выраженную в купонах, на услуги по уходу за детьми. Если бы он позволил нуждающимся в услугах нянек предлагать за час присмотра за детьми любую, по их мнению, уместную цену, то цена в купонах снижалась бы до тех пор, пока общее количество денег в обращении не достигло уровня, вполне достаточного, чтобы отвечать их потребностям. (В ответ Кругман, вероятно, указал бы на негибкость цен, и особенно ставок заработной платы, в сторону понижения. Эту проблему мы обсудим позднее. Кроме того, он мог бы сказать, что основной проблемой стало изменение предпочтений в отношении запасов наличности, хотя в его статье в журнале «Слэйт», описывающей ситуацию с кооперативом, основной акцент сделан на количестве купонов.) Желание хранить наличные деньги влияет на цены. Представим, что все субъекты экономики вдруг решили положить под матрас дополнительное количество долларов, т.е. увеличить свои остатки наличности. Очевидно, что они не смогут осуществить это желание все одновременно. Ведь в каждый момент времени количество долларов в экономике строго ограниченно, поэтому не у всех получится обменять свои товары на нужное количество долларов: на другой стороне сделки обязательно нужен тот, кто хочет поменять доллары на товары. С другой стороны, если все участники рынка пытаются обменять товары на доллары, они могут достичь своей цели в том смысле, что реальная ценность наличных денег каждого из них может увеличиться в одно и то же время. Пытаясь выручить наличные деньги путем продажи товаров, люди способствуют повышению ценности денег и понижению ценности всех остальных товаров. Количество долларов в экономике останется прежним, однако при новом, более низком уровне цен покупательная способность каждого доллара увеличится.

Противоположный эффект наблюдается в том случае, если люди стремятся уменьшить запасы наличных денег. Все одновременно не в состоянии добиться этого в долларовом выражении. Если только люди не станут сжигать свои деньги на заднем дворе, некоторые из них будут принимать хоть какие-то деньги в обмен на товары и увеличивая тем самим запасы наличности. Экономисты говорят, что таким способом невозможно изменить номинальную ценность совокупных запасов наличности, и понятие «номинальная» означает здесь «измеренная в долларах». (Если в вашей стране имеют хождение фунт стерлингов, песо, марка или рубль, всего лишь подставьте их вместо доллара.) Однако в так называемом реальном выражении (имеется в виду покупательная способность, а не сумма в долларах) каждый может сократить свой запас наличности. Стараясь избавиться от наличных денег посредством покупки товаров, люди способствуют повышению уровня цен. Несмотря на то, что общая сумма запасов чистой наличности в долларах останется неизменной, покупательная способность каждого доллара будет ниже.

Эффекты, описанные в двух предыдущих абзацах, отнюдь не делают богаче или беднее всех. Хотя каждый экономический субъект считает свой новый уровень запасов наличности более предпочтительным по сравнению с предыдущим, утверждение о том, что «общество» в состоянии увеличивать или сокращать свой запас наличности, бессмысленно. Если решения экономических субъектов хранить больше наличных денег вызвали снижение уровня цен, это вовсе не означает, что «общество» теперь располагает более крупным запасом наличности. Для каждого в отдельности его запас наличности становится больше в том смысле, что позволяет приобрести больше товаров. Но если все одновременно пытаются потратить свои более высокие реальные денежные остатки на приобретение товаров, это аннулирует всеобщее желание хранить больше наличности и просто вызовет обратное повышение уровня цен.

Поскольку со временем цены способны приспособиться к любому данному количеству денег в экономике, то инфляцию и дефляцию лучше всего рассматривать как быстрые изменения количества денег в экономике. Быстрый рост денежного предложения называется инфляцией, а быстрое сокращение — дефляцией. Тот факт, что процесс приспособления всех цен к новому количеству денег требует времени, делает инфляцию и дефляцию экономически значимыми явлениями.

Если созданием денег ведает государство, его интересы в большинстве случаев будут приводить к инфлированию денежной массы. Например, использование новых денег для увеличения государственных расходов позволяет избежать столь непопулярной меры, как повышение налогов. Это помогает понять, почему с тех пор, как правительства разных стран заменили золотой стандарт на систему неразменных бумажных денег, цены стали более изменчивыми. Золото необходимо добывать из недр земли и обрабатывать, что требует времени и усилий. Гораздо проще включить печатный станок. С введением неразменных бумажных денег добиться инфляции стало проще, чем при золотом стандарте.

Исторически дефляция имеет меньшее значение, чем инфляция, поэтому мы сосредоточим свое внимание на инфляции. Истории известно не много примеров, когда государство намеренно осуществляло дефляцию. (Восстановление золотого паритета британского фунта после Наполеоновских войн и Первой мировой войны представляет собой примечательное исключение.) Как отмечалось выше, обусловлено это тем, что для государства, прибегающего к раздуванию денежной массы, инфляция является источником дохода. Так как деньги печатает государство, оно же первым и начинает их расходовать. Чем больше денег в'обращении, тем меньше стоит каждый доллар — инфляция действует как скрытый налог на стоимость остатков наличности граждан.

Кроме того, инфляция создает иллюзию процветания, что добавляет ей популярности. Далее в главе 13 мы рассмотрим связь между инфляцией и экономическими бумами и кризисами. Здесь же я просто подчеркну, что связь между экономическим ростом и инфляцией, на которую нередко указывает финансовая пресса, носит обратный характер. Всякий раз, когда агрегированные показатели экономического роста, такие, как валовой внутренний продукт (ВВП), валовой национальный продукт (ВНП) и пр., увеличиваются сравнительно быстрыми темпами, мы слышим, что растущая экономика может «разогнать инфляцию».

Однако цены растут в ответ на увеличение ценности денег относительно других товаров. Экономический рост — или, иными словами, большее количество товаров — не может вызвать инфляцию! При анализе этого процесса в популярной прессе принято менять местами причину и следствие. Инфляция создает иллюзию стремительного экономического роста. Прежде чем придет осознание, что уже начинается рост общего уровня цен, некоторые люди почувствуют себя более состоятельными благодаря номинально более высоким денежным прибылям и ставкам заработной платы, тогда как другие действительно станут богаче, поскольку получили новые деньги первыми, то есть еще до того, как произошел общий рост цен. Эти люди в большинстве своем будут тратить больше, чем при иных обстоятельствах, создавая тем самым видимость, что темпы роста экономики значительно прибавились.

Некоторые ошибочно принимают такое иллюзорное экономическое процветание за реальный рост и рекомендуют постоянную инфляцию как способ непрерывного процветания. Вообще-то они называют это политикой «низких процентных ставок», однако, когда Федеральный резерв устанавливает искусственно низкие ставки, то для удержания их на этом уровне ему необходимо увеличивать денежную массу, и все это сводится к одному и тому же — к инфляции. На самом же деле инфляция не может сделать богаче все общество в целом. Любая сделка для одного человек — доход, для другого — затраты. Пытаясь использовать рост цен, чтобы повсеместно увеличить доход, необходимо также (просто по определению) повсеместно (и в том же объеме) увеличить и расходы. Это равносильно тому, как если бы я и моя жена пытались разбогатеть, выплачивая друг другу с каждой неделей все более крупную сумму денег.

В свою очередь, дефляция не обязательно является злом. Даже если номинально ставки заработной платы снижаются, уровень жизни может по-прежнему расти, пока цены на потребительские товары будут снижаться еще быстрее. Рабочего волнует не номинальная заработная плата, а то, какой уровень жизни эта заработная плата обеспечивает.

Теперь, прибегнув к мысленному эксперименту, изолируем воздействие инфляции на общий уровень цен. Представим некоторую оторванную от мира деревню — назовем ее Вальрас. Вальрасу присущи несколько весьма важных характеристик: материал, который используется здесь в качестве денег, не имеет никакого иного применения и представляет собой во всех отношениях идеальные деньги: он легко и без дополнительных затрат делится на части, лишен веса, не имеет объема, не может быть утерян или украден и т.д. (Таких денег, разумеется, не существует, но в нашей истории мы хотим абстрагироваться от всех аспектов инфляции, кроме одного.)

Как-то поздно ночью Вальрас посещает легендарный призрак Фишера. Фантом мистическим образом удваивает количество денег у всех жителей деревни. Мало того, призраку Фишера оказывается по силам внушить каждому точное и полное представление о том, что произошло с денежной массой.

В итоге все цены в Вальрасе немедленно удваиваются. Мы ведь предположили, что каждый житель деревни имеет полное представление о новом состоянии денежной массы. Следовательно, все будут понимать, что с удвоенным количеством денег и в отсутствие дополнительных товаров, на которые их можно потратить, покупатели предложат цены вдвое более высокие, чем раньше. Но поскольку наше допущение также предполагает, будто каждый осведомлен о том, что и все остальные знают, что цены вырастут в два раза, то никому нет смысла предлагать за товар цену, менее чем вдвое превышающую прежнюю: продавец знает, что цена должна удвоиться. Как только дух Фишера распространил известие об инфляции, все цены в сущности уже удвоились. Денег в Вальрасе стало больше, однако полезность каждой денежной единицы соразмерно уменьшилась.

Так выглядит мир, в котором количественная теория денег полностью разъясняет эффект инфляции. Данная теория, у истоков которой стояли Жан Воден, Джон Локк и Давид Юм, соотносит изменения в количестве денег с изменениями уровня цен. В 1911 году экономист Ирвинг Фишер сформулировал алгебраическое выражение этой теории: MV=PT, то есть количество денег (М), умноженное на скорость их обращения (V), равняется уровню цен (Р), умноженному на объем сделок (Т). Если рассматривать это уравнение как приблизительное описание состояния равновесия, по направлению к которому после изменения количества денег рыночный процесс начнет смещать цены, то оно может служить полезным аналитическим инструментом. Подобно идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики, это уравнение показывает общую направленность центральной тенденции в экономике.

Однако было бы большой ошибкой рассматривать это уравнение как картину наиболее существенных последствий инфляции в реальном мире. Мы исключили весьма существенные с точки зрения человеческой деятельности элементы этой картины. Люди безразличны к событиям, которые не оказывают влияния на их уровень удовлетворенности, как, например, одновременное удвоение запасов наличности и всех цен. Подобные изменения могли бы происходить хоть еженощно, и никто в Вальрасе не обратил бы на них внимания.

Человеческая инициативность в условиях неопределенного будущего означает, что в реальной экономике действующие субъекты, которые на самом деле не узнают обо всех изменениях мгновенно в момент их совершения, стремятся к тому, чтобы первыми осмыслить последствия экономических изменений. Те, кто достаточно быстро улавливает суть перемен, будут стремиться покупать и продавать еще до того, как новые сведения станут всеобщим достоянием. Вместо того, чтобы жаловаться на то, что они якобы наживаются за счет остальных, куда полезней было бы упомянуть, что именно предпринимательское стремление к прибыли способствует установлению равновесия цен. Ведь нет иного способа открыть равновесные цены, иначе как позволив людям направить свои умственные способности на их выяснение. Позволить им извлечь прибыль из более точных оценок и понести убытки на менее точных — единственный способ направить их мотивацию на выяснение цен.

Знание о новой ситуации в денежной сфере не появляется одновременно в головах у всех, так же как новые деньги не распределяются равномерно по карманам всех людей. Новые деньги не могут достичь всех уголков экономики одновременно. Кто именно получит их первым, в экономике неразменных бумажных денег решает государство. Любопытно, что в числе первых получателей весьма часто фигурируют крупные банки, имеющие хорошие связи в политических кругах.

Определения инфляции и дефляции, которые используются в этой книге, являются определениями австрийской школы, а не доминирующего течения современной экономической науки. Большинство экономистов, рассуждая об инфляции, имеют в виду повышение уровня цен (Р в уравнении Фишера), а под дефляцией подразумевается снижение уровня иен. Однако определения австрийской школы имеют два основных преимущества. Прежде всего, идея измерения уровня цен сама по себе сомнительна, в чем мы сможем убедиться в следующей главе.

Но даже если пренебречь этим затруднением, возникает вторая проблема: определение доминирующего течения маскируют весьма существенные экономические явления, указывая лишь на их симптомы. Уравнение Фишера демонстрирует конечный результат — приблизительное направление, в котором движется экономика, когда исчерпывают себя все эффекты инфляции и дефляции. Однако наибольший интерес представляет как раз процесс поэтапного разворачивания последствий, вызываемых инфляцией и дефляцией, т.е. увеличением или сокращением количества денег. Как мы уже установили ранее, создание новых денег в экономике неизбежно меняет не только соотношение между товарами и деньгами, но и экономические отношения между людьми. Тем, кто получает новые деньги раньше, оказывается поддержка; тем, кто получает их позже, причиняется ущерб. Все это именуется эффектами Кантилъона, названными так в честь великого французско-ирландского экономиста Ричарда Кантильона.

Первые получатели вновь созданных денег имеют возможность потратить их до того, как инфляция приведет к повышению цен по всей экономике. Теперь в их распоряжении больше наличных денег, но в отличие от жителей Вальраса они получили их прежде всех остальных и еще до того, как эффект новых денег в полной мере распространился по экономике. В отличие от ситуации в нашей мифической деревне, новая сумма денег, которой они владеют, позволит им купить больше товаров, чем сумма, которой они располагали прежде.

Процесс, в ходе которого новые деньги вливаются в экономику, не имеет ничего общего с представлением о нейтральных деньгах в виде ванны, равномерно наполняемой со всех сторон. Скорее его можно сравнить со сбросом жидкости в реку. Хаотический поток турбулентного рыночного процесса несет новую жидкость в направлениях, по своей природе непредсказуемых даже для тех, кто создает деньги. Человеческая деятельность — явление творческое, и мы сами не в состоянии предугадать, какой образ действий изберем, если завтра обстоятельства изменятся.

Мы уже упоминали о том, что понятие стабильных денег (т.е. обладающих неизменной покупательной способностью) вызвало потребность в разработке индексов цен, которые могли бы измерить ценность денег. В основе стремления к стабильным деньгам лежат два широко распространенных заблуждения. Считается, что деньги служат: (а) «мерой ценности» и (б) «средством сохранения ценности».

Ценность субъективна, и измерить ее невозможно. Если две стороны обменивают 10 долларов на 1 мешок лука, это еще не означает, что мы «измерили» ценность 1 мешка лука и она равна 10 долларам. Это означает, что человек, который продал лук, оценил его ценность ниже 10 долларов, тогда как человек, который купил лук, оценил его стоимость выше 10 долларов. Ни о каком измерении речи не идет. Нет смысла присваивать луку и долларам «равную» ценность. Для кого их ценность равна? Оценка подразумевает предпочтение одной вещи по сравнению с другой, но отнюдь не безразличие. Цены — это не измерения, а исторические факты, указывающие на то, что в такое-то время и в таком-то месте две стороны обменяли 1 мешок лука на 10 долларов.

Не являются деньги и «хранилищем ценности». Это выражение подразумевает, что деньги представляют собой некий резервуар, который можно наполнить стоимостью. Когда мы сталкиваемся с инфляцией, создается впечатление, что часть ценности из денег «вытекла», тогда как при дефляции ценность каким-то образом «просочилась» в деньги. Смысл этого выражения можно сформулировать гораздо точнее: люди ценят деньги и могут хранить их. (Тот факт, что их можно хранить, является одной из причин, по которой товар становится деньгами.) Пока люди хранят деньги, их ценность может расти или падать. В этом отношении деньги не являются исключением: вы можете хранить картину или книгу, а их ценность, пока они хранятся, тоже, возможно, будет расти или падать.

Даже если мы опустим тот факт, что деньги не являются мерой ценности, идея индекса цен наталкивается на второе препятствие. Экономист Ричард Тимбер-лейк, отстаивая индексы цен в своей статье «Австрийская "инфляция", австрийские деньги», сравнивает их с термометрами. Да, рассуждает он, их измерения не отличаются идеальной точностью, но то же самое можно сказать и о термометрах, однако мы продолжаем ими пользоваться.

Но давайте рассмотрим, действительно ли индекс потребительских цен (ИПЦ) и другие подобные показатели имеют сходство с термометром. Термометр — это измерительный прибор, который можно поместить в среду, где имеет место некое независимое явление (в случае с термометром это молекулярное движение). Измерительный прибор реагирует на данное явление определенным прогнозируемым образом, чаще всего путем некоего визуального отображения. Отображение истолковывается как имеющее некое соотношение с той величиной, которую мы хотим измерить. К примеру, высота столбика ртути в термометре соответствует температуре в том месте, где он находится. Положение стрелки в амперметре соотносится с электрическим током, идущим по проводам, к которым прибор подключен.

Но что мы измеряем, когда речь идет об уровне цен? И что следует считать измерительным прибором? Все наши показатели выражены в ценах, представляющих собой по сути дела курсы обмена различных товаров на деньги. Чтобы сохранить аналогию с термометром, мы должны в качестве измерительного прибора взять не что иное, как деньги.

Однако индекс цен не измеряет денежную температуру товара — или тем более всех товаров — в данный момент времени. Это попытка отследить показания нашего термометра с течением времени, чтобы оценить, являются ли показания стабильными. Индекс цен пытается проследить изменения денежной цены «одной и той же» корзины товаров. Следовательно, если деньги — наш термометр, то индекс цен — это попытка оценить стабильность нашего измерительного прибора.

Теперь можно провести более точную аналогию с термометром. У нас есть прибор, т.е. деньги, который, как мы полагаем, измеряет ценность товаров. Этот прибор дает различные показания: сегодня золото на торгах оценивается в 275 долларов, хлеб стоит 1,19 доллара за буханку и т.д. Нас интересует, как изменяется с течением времени погрешность измерений; завышены или занижены показания термометра, когда дело касается всех товаров в среднем, а не какого-то отдельного товара.

Осуществить наш замысел было бы гораздо проще, располагай мы какой-либо иной «мерой» ценности, помимо денежных цен. Однако ничего подходящего в нашем распоряжении нет. Поэтому те, кто выступает в защиту индексов цен, рекомендуют, чтобы мы проверяли возможную погрешность нашего термометра, перемещаясь с места на место и проверяя время от времени температуру — причем тем же самым термомет -ром, точность которого мы проверяем).

Теперь мы видим, что столкнулись с весьма серьезной проблемой. У нас нет способа определить, какие изменения в измеряемой температуре действительно имели место, а какие из них были вызваны погрешностью нашего термометра. Рассмотрим один пример, иллюстрирующий суть данной проблемы.

Допустим, необходимо установить, возросла ли за последние тридцать лет стоимость компьютерного программирования. Услуги сегодняшних программистов, вооруженных значительными достижениями в области программирования и оснащенных более эффективными инструментами — это уже совсем иной товар, нежели услуги программистов тридцать лет назад. (Это не касается достоинств людей — любой, кто занимается программированием сегодня, будет гораздо более продуктивен, чем он же тридцать лет назад.)

Понятно, что час работы программиста должен стоить дороже, чем стоил час работы программиста тридцать лет назад. Чтобы определить, возросла ли стоимость часа программирования, нам понадобится установить определенное соотношение между товарами — например, один час программирования в 1972 году равноценен 15 минутам программирования 2002 году — и затем сравнить их стоимость.

Между тем у нас нет иного способа измерить изменения в оценках ценности, кроме как сопоставить то, что работодатели готовы платить программистам сегодня, с тем, что они платили им в 1972 году. Попытка же оценить стоимость труда программистов по строкам программы или как-то еще в этом роде равносильна возврату к ошибочной трудовой теории ценности. Единственный возможный термометр для измерения изменений в оценках ценности — то есть деньги — является именно тем прибором, точность которого мы и желаем проверить.

Попытка измерить уровень цен небесполезна до тех пор, пока она рассматривается как весьма приблизительная оценка изменений в ценности денег. Возвращаясь к термометру: если в ходе наших блуждающих попыток проверить его точность мы видим, что его столбик указывает на 80 градусов, затем делаем пять шагов и видим, что он показывает 40 градусов, то можно предположить, что с термометром не все в порядке. Точно так же, когда индекс потребительских цен (ИПЦ) показывает 20-процентную инфляцию, то ценность денег, вероятнее всего, уменьшается. Подобные показатели могут быть полезны для экономической истории или для планирования бюджета фирмы. Однако если, согласно ИПЦ, инфляция выросла с 2,5 до 2,6 процента, мы вправе усомниться в том, что этот 0,1-процентный рост может сказать что-то вразумительное о ценности денег.

Как писал Мизес в «Человеческой деятельности»: «Претенциозная серьезность, которую статистики и статистические бюро демонстрируют, вычисляя индексы покупательной стоимости и стоимости жизни, неуместна. В лучшем случае значения этих индексов представляют собой очень грубые и неточные иллюстрации произошедших изменений. В периоды вялых изменений соотношения предложения и спроса на деньги они вообще не дают никакой информации. В периоды инфляции, а следовательно, и резких изменений цен они дают грубое представление о событиях, которые каждый индивид переживает ежедневно. Благоразумная домохозяйка знает о том, как изменения цен влияют на ее хозяйство, гораздо больше, чем нам могут сказать статистические средние. Ей мало пользы от расчетов, игнорирующих изменения в качестве и количестве товаров, которые она может купить по ценам, учтенным в этих расчетах. Если она, взяв за ориентир два или три товара, "измеряет" подорожание лично для себя, ее подход не менее научен и не более произволен, чем подход искушенных математиков, манипулирующих рыночной информацией посредством своих изощренных методов».