Изображение нравственного идеала человека в «Житии Сергия Радонежского»ю Герой, его назначение, художественные приёмы

Около 1417—1418 гг. Епифаний создал «Житие Сергия Радонеж­ского». Оно написано с большой исторической точностью, но стиль изложения менее риторичен. Епифаний хорошо передает факты био­графии Сергия, с лирической теплотой говорит о его деятельности, связанной с борьбой против «ненавистной розни», за укрепление цен­трализованного Русского государства.

О роли Сергия Радонежского и Стефана Пермского в политическом и нравственном возрождении Русской земли говорил В. О. Ключевский: «Сергий своею жизнью, самой возможностью такой жизни дал почувствовать заскорбевшему народу, что в нем не все еще доброе погасло и замерло... он открыл им глаза на самих себя». «Божии угодники», хоть и отказывались от житейских волнений, а постоянно жили лишь для мира. «Не от омерзения удалялись святые от мира, а для нравственного совершенствования. Да, древние иноки жили почти на площади»,— отмечал Ф. М. Достоевский.

Литературная деятельность Епифания Премудрого способствовала утверждению в литературе стиля «плетения словес». Этот стиль обога­щал литературный язык, содействовал дальнейшему развитию литера­туры, изображая психологические состояния человека, динамику его чувств.

Это произведение составлено позднее, чем житие Стефана Пермского. Жизнеописание Сергия отличаются меньшей риторичностью и большей фактографичностью. Здесь книжник сосредотачивается порой на самих событиях и стремится передать их максимально достоверно и детально.

Рассказ о жизни подвижника сопровождается многочисленным чудесами: одни пророчествуют о будущих подвигах Сергия (младенец до своего рождения трижды прокричал в утробе матери во время церковной службы), другие свидетельствуют о Божественном покровительстве (видение отрока Варфоломея), третьи служат признаком святости (Сергий приручает в пустыне дикого медведя). Есть в житии чудеса и ведения, удостоверяющие не только праведность, но особые заслуги и мистический опыт подвижника (видение на литургии; явление Богородицы в Троице-Сергиевом монастыре).

Именно первые 10 глав отмечены особым вниманием к символике чисел, что, по мнению В.М. Кириллина, является важнейшим признаком епифаниевой агиографической манеры.

Итак, сама композиция «Жития» могла быть намеренно символична. Причём характер сокровенного содержания позволяет говорить о догматическом и вероучительном смысле избранной формы, о том, что она было насыщена особыми семантическими приёмами торжественной риторики. Всё это приводит к вопросу о стилевом своеобразии агиографии Епифания Премудрого.

«Лукавый бес, решив «смутити» архиепископа, забрался в сосуд с водой, из которого Иоанн имел обыкновение умываться. «Уразумев бесовское мечтание», Иоанн оградил сосуд крестным знамением. «Не могий часа терпети», бес «нача вопети», прося отпустить его. Иоанн согласился при условии, что бес в одну ночь свозит его из Новгорода в Иерусалим и обратно. Перед нами характерный эпизод волшебной народной сказки, которому в повести придан религиозно-моралисти­ческий оттенок. Совершив свое фантастическое путешествие, Иоанн по требованию беса должен был хранить молчание об этом столь примечательном факте: подумать только, бес вез на себе архиепископа не на шабаш ведьм, а к гробу господню! Но (довольно верный психологический штрих) тщеславие взяло верх над страхом бесовской мести. Иоанн рассказал в беседе «с благочестивыми мужами» о том, что некий человек побывал в единую ночь в Иерусалиме. Обет молчания нарушен, и бес начинает творить пакости святителю. Бесов­ские козни носят конкретный бытовой характер. Посетители кельи Иоанна видят то женское монисто, лежащее на лавке, то туфли, то женскую одежду и неоднократно выходящую из кельи блудницу. Разумеется, все это козни дьявола, бесовские мечтания. Но как в этих картинах верно подмечены нравы «отцов церкви», в фантастическом сюжете нетрудно обнаружить реальные черты быта духовенства.

Новгородцы решают, что человеку, который ведет непотребную жизнь, не подобает быть святителем. Они изгоняют архиепископа, посадив его на плот. Однако по молитве Иоанна плот поплыл против течения. Невиновность и «святость» его воочию доказаны. Новгородцы раскаиваются и со слезами молят Иоанна о прощении.

Повесть отличается занимательностью сюжета, живостью, образ­ностью, яркими деталями быта. Большую роль в ее сюжетно-композиционной структуре играет прямая речь.

Занимательность сюжета повести привлекла внимание лицеиста Пушкина, начавшего работу над комической поэмой «Монах». Мотив путешествия героя на бесе был использован Н. В. Гоголем в повести «Ночь перед Рождеством».

21. Композиция, жанр, способы изображения персонажей в «Повести о разорении Рязани Батыем». Взаимодействие фольклорного начала в поэтике повести.

«Повесть о приходе Батыя на Рязань». В 1237 г. основные силы Золотой Орды во главе с преемником Чингиз-хана Бату-ханом (Батыем) подо­шли к границам северо-восточной Руси. Первый удар степные кочев­ники нанесли Рязани, а затем был разгромлен Владимир.

События, связанные с героической защитой русским народом своей земли, получили яркое художественное отражение в «Повести и при­ходе Батыя на Рязань». Повесть дошла в составе летописных сводов XVI в. в тесной связи с циклом повестей о Николе Заразском. Она прославляет мужество и героизм защитников Рязани: князя Юрия Ингоревича, его братьев Давыда и Глеба и рязанской дружины — «удальцов-резвецов — достояния рязанского», славного богатыря Евпатия Коловрата. Причину поражения Рязанцев автор усматривает в феодальной обособленности русских княжеств, в эгоистической поли­тике князей. Тщетно Юрий Ингоревич взывает к владимирскому князю Юрию Всеволодовичу — последний отказывает в помощи рязанцам, он решает самостоятельно бороться с Батыем.

Органически не связанными со всем содержанием повести явля­ются религиозно-мора­листические рассуждения о причинах гибели Рязани: попустительство божие, наказание за грехи. Эти рассуждения автора не могут заслонить главной причины — забвение владимирским великим князем интересов всей Русской земли.

«Повесть о приходе Батыя на Рязань» состоит из четырех частей: 1. Появление Батыя на границах Рязанской земли, посольство рязанцев к Батыю во главе с князем Федором, гибель Федора и его жены Евпраксии. 2. Героическая защита Рязани Юрием Ингоревичем, гибель защитников и разорение Батыем Рязани. 3. Подвиг Евпатия Коловрата. 4. Обновление Рязани Ингварем Ингоревичем.

Героями первой части повести выступают сын Юрия Ингоревича рязанского князь Федор и его молодая супруга Евпраксия. Федор отправляется к царю Батыю во главе посольства. Он бесстрашно вступается за честь не только своей супруги, но и всех рязанских жен. Дерзко и со смехом бросает Федор вызов «нечестивому царю»: «Не полезно бо есть нам, христианам, тобе, нечестивому царю, водити жены своя на блуд. Аще нас приодолееши, то и женами нашими владети начнеши».

Гордый ответ русского князя вызывает ярость Батыя. По приказа­нию хана Федор и все посольство перебиты.

Горестная весть поражает молодую жену Федора княгиню Евпраксию. Она, стоя в превысоком своем тереме с малолетним сыном Иваном на руках, «...услыша таковыя смертоносный глаголы, и горести исполнены, и абие ринуся из превысокаго храма своего с сыном своим со князем Иваном на среду земли, и заразися (разбилась.— В. К.) до смерти». Так лаконично прославляется подвиг верности, мужества, силы суп­ружеской любви русской женщины.

Первая часть повести завершается горестным плачем Юрия Инго­ревича и всех Рязанцев.

Вторая часть прославляет мужество и героизм рязанской дружины и ее князя Юрия Ингоревича. Он воодушевляет дружину мужественной речью: «Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти. Се бо я, брат ваш, напред вас изопью чашу смертную за святыа божиа церкви, и за веру христьянскую, и за отчину отца нашего великого князя Ингоря Святославича».

В этой речи героический мотив сочетается с религиозным призывом умереть «за божий церкви» и веру христианскую. Перед боем Юрий, как и подобает благочестивому человеку, молится Богу, принимает благословение епископа.

Центральным эпизодом второй части является гиперболическое описание битвы. Русский воин один бьется «с тысящей, а два — со тмою», потрясая мужеством врагов. Причинив им существенный урон, рязанцы гибнут: «...ecu равно умроша и едину чашу смертную пиша».

Изображение разорения города исполнено в повести большого драматизма: И не оста во граде ни един живых: ecu равно умроша и едину чашу смертную пиша. Несть бо ту ни стонюща, ни плачюща и ни отцу и матери о чадех, или чадом о отци и о матери, ни брату о брате, ни ближнему роду, но ecu вкупе мертвы лежаща».

Третья часть посвящена прославлению подвига Евпатия Коловрата. Это эпический герой под стать богатырям русских былин. Он наделен гиперболической силой, мужеством и отвагой. Он живое олицетворение героического подвига всего русского народа, который не может мириться с поработителями и стремится отомстить за поруганную врагом землю. Основное внимание уделено изображению поведения Евпатия в бою, на его подвиг переносится подвиг всей дружины. Он бесстрашно разъезжает по ордынским полкам и бьет их нещадно — так, что его острый меч притупился. Самого Батыя охватывает страх, и он посылает против Евпатия своего шурина богатыря Хостоврула (типично эпическая былинная ситуация).

В поединке одерживает победу Евпатий.

Охваченные страхом монголы вынуждены применить против рус­ского богатыря «пороки» (стенобитные орудия): «...и начаша бити по нем с сточисленых пороков и едва убиша его...»

Когда тело Евпатия приносят к Батыю, Батый воздает должное своему врагу.

Под стать Евпатию и его храбрые дружинники. Когда кочевникам удалось захватить в плен пятерых воинов, изнемогавших от ран, те с иронией и сознанием морального превосходства отвечают Батыю: «Веры християнскые есве, раби великого князя Юрья Ингоревича Резанского, а от полку Еупатиева Коловрата. Посланы от князя Ингваря Ингоревича Резанскаго тебя, силна царя, почтити и честна проводити и честь тобе воздати. Да не подиви, царю, не успевати наливати чаш на великую силу — рать татарьскую».

В этом ответе обнаруживается отзвук былевого народного эпоса.

Последняя, заключительная, часть повести начинается эмоцио­нальным плачем князя Ингваря Ингоревича, созданным по всем правилам книжной риторики. Он горестно оплакивает убитых, «яко труба рати глас подавающе, яко сладкий орган вещающи».

Повесть заканчивается рассказом о возрождении и обновлении русскими людьми испепеленной врагом Рязани, вследствие чего «бысть радость християнам...». Эта концовка свидетельствует об опти­мизме, жизнестойкости русского народа, его неколебимой вере в возможность избавления от монголо-татарского ига.

Все произведение представляет собой образец воинской повести, которая вобрала в себя значительные элементы фольклора. Повесть не всегда точна в передаче исторических фактов (сообщается об участии в битве Всеволода Пронского — умер ранее 1237 г.; о гибели в бою Олега Красного, хотя он остался жив), но она верно передает настроение общества того времени и отличается живостью, яркостью и драматизмом повествования.

Более лаконичен и менее образен рассказ летописи о взятии Батыем Владимира в 1238 г. и битве на реке Сити с князем Юрием Всеволо­довичем, павшим в этом бою.

Выразителен краткий летописный рассказ об осаде Козельска. Жители этого города в течение семи недель выдерживали осаду, и враги прозвали за это Козельск «злым городом». Овладев им, завоеватели жестоко расправились с его жителями.
22. Русская земля и русская история в трактовке автора «Слова о погибели земли Русской». «Слово о погибели Русской земли» и «Слово о полку Игореве».

Событиями монголо-татарского нашествия, очевидно, порождено и такое выдающееся поэтическое произведение, как «Слово о погибели Русской земли», впервые обнаруженное только в конце 70-х годов прошлого века

К. Г. Евлентьевым и опубликованное в 1892 г. X. М. Лопаревым. Новый список произведения был найден в 30-е годы нынешнего века И. Н. Заво–локо и опубликован В. И. Малышевым в 1947 г.

«Слово о погибели Русской земли» исполнено высокого граждан­ского патриотического звучания. В центре — образ Русской земли, «светло-светлой» и «украсно-украшеной». Неизвестный автор слагает гимн родине. Он говорит о природных красотах и богатствах родной земли. Неотъемлемой ее частью, ее гордостью являются города вели­кие, села дивные, сады монастырские, дома церковные (храмы). Славу Руси составляли князья грозные (могущественные), бояре честные, вельможи многие. Автор говорит о могуществе Всеволода (Большое Гнездо), его отце Юрии Долгоруком и деде Владимире Мономахе.

Подобно автору «Слова о полку Игореве», автор «Слова о погибели Русской земли» сопоставляет былое величие Руси с нынешним упад­ком. «А в ты дни болезнь крестияном, от великого Ярослава и до Володимера, и до ныняшнего Ярослава, и до брата его Юрья, князя Володимерьскаго». Здесь нетрудно заметить своеобразную периодиза­цию истории Руси, как бы продолжающую периодизацию «Слова о полку Игореве». Автор «Слова о полку Игореве» связывал со «старым Ярославом» период расцвета политического могущества Руси, а затем говорил о «невеселой године» княжеских крамол и распрей, приведших к усилению «поганых». Автор «Слова о погибели Русской земли» как бы развивает дальше мысль гениального певца: от «великого Ярослава», т. е. Ярослава Мудрого, «до Володимера» Мономаха продолжались княжеские распри, «губившие» Русскую землю; Владимир Мономах добился прекращения усобиц, сплотил все силы Руси для борьбы со степными кочевниками и нанес им сокрушительный удар. Поэтому в «Слове о погибели» образ Мономаха приобретает героическое и эпи­ческое звучание.

После Владимира и до «ныняшняго Ярослава», «до брата его Юрья» продолжается период княжеских раздоров, что и привело к «погибели Русской земли», т. е. захвату ее врагом.

Сопоставление «Слова о погибели Русской земли» с летописями показывает, что о «погибели» земли русские люди стали говорить только после захвата Батыем Киева, который в глазах народа продолжал оставаться центром Русской земли (об этом же свидетельствуют были­ны). В связи с этим естественнее всего предположить, что «Слово о погибели» было написано южанином, переселившимся на север Руси, не ранее 1240 г., после падения Киева. Это произведение можно отнести к жанру историко-публицистических «слов» — «речи», при­званной вселить в сердца слушателей мужество, бодрость, пробудить чувство гордости за свою землю, подвергшуюся опустошительному разгрому «языка немилостивого», «лютого», вдохновить на борьбу против поработителей, для чего необходимо преодолеть «болезнь» — кня­жеские усобицы.

«Слово о погибели Русской земли» породило обширную исследовательскую литературу, в которой высказан ряд интересных, подчас противоречивых мнений о времени и месте создания этого произве­дения, о его отношении к «Житию Александра Невского».

Несмотря на незначительность объема сохранившегося текста, целый ряд его художественных особенностей оказывается сопоставимым со «Словом о полку Игореве». Возможно, причиной художественного сходства служит совпадение идейных позиций авторов памятников двух близких эпох. Оба они – патриоты, заботящиеся о могуществе Руси и связывающие её со способностью князей защищать пределы своей земли. Отсюда свойственный обоим произведениям взгляд на всю Русь как единое целое, «панорамное зрение», по словам Лихачёва, позволяющее окинуть огромные пространства одним взором. Отсюда природные картины, рисующие красоту родной земли. Отсюда, наконец, выбор эпохи исторических припоминаний, общий в том и другом произведении: время Владимира Мономаха, прославленного победами над главным врагом Руси в ту эпоху – половцами.

Могут быть отмечены и сходные случаи использования отдельных образов и тропов в произведениях. Например, это тавтологические эпитеты. В более раннем памятнике Всеволод говорит Игорю: «Один брат, один свет светлый…», в «Слове о погибели…»: «светло светлая» земля Русская.

«Житие Александра Невского», написанное вскоре после смерти князя (ум. в 1263 г.), создает идеальный образ правителя, защитника своего отечества от военных и идеологических посягательств внешних врагов. Оно не укладывается в каноны житийной литературы, и это понимали древнерусские книжники, внесшие его прежде всего в состав летописей (первая редакция жития вошла в состав Лаврентьевской и Второй Псковской летописей), и только в XVI в. оно вошло в «Великие Четьи-Минеи» Макария и «Пролог».

Само заглавие произведения дает определение его специфики: «Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Алексан­дра» — рассказ о жизни, главным содержанием которой явились по­двиги «храбрости». Основу жития Александра Невского составляют две воинские повести о битве на Неве и на Чудском озере.

Врагом Русской земли выступает в житии «король части Римьскыя от полунощныя страны»; тем самым автор подчеркивает, что русскому православному князю предстоит вступить в борьбу с римско-католи­ческим западным миром, ставящим целью захват «земли Александро­вой».

Подробно описывается в житии ход сражения 15 июля 1240 г., большое внимание уделяется подвигам Александра и его храбрым «шести мужам» — богатырским ратникам. Сам Александр проявляет необычайное мужество и бесстрашие в бою, он «возложи печать на лицы шведского короля острым своим копией». Мужеством и храбростью отличались «мужи» Александровы: Гаврило Алексич по единой доске въехал на коне на вражеский корабль и избил бесчисленное множество врагов, его столкнули в воду, но он выплыл; молодой новогородец Савва подрубил столб златоверхого шатра шведского короля, и падение шатра вызвало ликование в русском стане; Ратмир в пешем строю мужест­венно бился с врагами и скончался от ран на поле боя; Сбыслав Якунович рубился с врагами «единым топорном, не имеяша страха в сердце своем». Ловчий князя Яков Полочанин наехал с мечом на полк. Миша в пешем бою с дружиной «погуби три корабли римлян». При этом сообщается, что о подвигах этих славных «мужей» автор слышал от «своего господина» Александра Ярославича.

Битва на Чудском озере с немецкими рыцарями 5 апреля 1242 г. изображена в традиционной стилистической манере воинских пове­стей: «Бе же тогда субота въсходящю солнцю, и съступишася обои. И бысть сеча зла и труск от копий ломления и звук от сечения мечнаго, яко же и озеру померзъшю двигнутися; и не бе видети леду: покры бо ся кровию».

Ссылаясь на «самовидца», автор жития говорит о помощи Алексан­дру небесного полка. На самом деле Александр в этой битве проявил незаурядный полководческий талант, разгадав тактический замысел врагов.

Князь возвращается в Псков, ведя подле коней пленных, «иже именують себе божий ритори». Победа приносит Александру, подчер­кивает житие, всемирную славу: «Инача слыти имя его по всем странам и до моря Египетьскаго и до гор Араратьскых и обону страну моря Варяжьскаго и до великого Риму».

О других воинских подвигах Александра житие сообщает кратко: «единым выездом» он побеждает 7 ратей «языка Литовъскаго».

Александру Батый воздает честь, то по отношению к его меньшому брату проявляет гнев. Причины гнева автор не указывает и лишь отмечает, что его проявлением было пленение Суздальской земли ордынским воеводой Неврюем. Это дает повод автору жития просла­вить Александра — идеального правителя, который «церкви въздвигну, грады испольни, люди распуженыа собра в домы своя».

Прославлению Александра — защитника православия — посвя­щен в житии рассказ о приходе на Русь папских послов. Александр отвергает их предложение принять католичество, и в этом автор жития видит торжество национальной политики русского князя.

Лаконично сообщает житие о насилиях врага и вторичном хожде­нии князя в Орду, дабы «отмолити людии и от беды тоя», т. е. от участия русских воинов в походах татарских войск.

Завершается житие сказанием о смерти Александра (он был отрав­лен в Орде) в Городце и его погребении во Владимире. Народ опла­кивает любимого князя.

Характерной особенностью жития является постоянное присутст­вие автора-рассказчика. Он спешит заявить о своем смирении во вступлении к житию. Сам он «самовидец... возраста его», «домочадец», об Александре он также слышал «от отець своих». Его присутствие постоянно ощущается в отборе и интерпретации материала. Александр в изображении автора является средоточием лучших качеств прослав­ленных героев ветхозаветной истории: красота лица его подобна красоте Иосифа, сила — часть силы Самсона, премудрость — Соло­мона, а храбрость — римского царя Веспассиана. Так с помощью ретроспективной исторической аналогии житие прославляет красоту, силу, мудрость и храбрость Александра. Интересно, что среди этих качеств не нашлось места христианским добродетелям — кротости и смирению.

Таким образом, «Житие Александра Невского» обнаруживает тес­ную связь, как с агиографической литературой, так и с воинскими повестями. Его автором был житель Галицко-Волынской Руси, пере­селившийся вместе с митрополитом Кириллом III во Владимир. Исследователи установили связь стиля жития с Галицкой летописью, «Девгениевым деянием», «Историей Иудейской войны» Иосифа Фла­вия, «Сказанием о Борисе и Глебе» и паремийным чтением.

«Житие Александра Невского» становится образцом позднейших княжеских жизнеописаний, в частности жития Дмитрия Донского. Имя Александра Невского пользуется популярностью в Московском государстве. Он оказывает помощь (уже в качестве святого патрона Русской земли) Дмитрию Донскому в победе над монголо-татарскими завоевателями, Ивану Грозному при осаде Казани, а Петр I делает Александра Невского патроном Петербурга.
24. «Задонщина» - поэтическая воинская повесть о Куликовской битве. Идейный пафос эпохи и его художественное воплощение в «Задонщине». Связь «Задонщины» и «Слова о полку Игореве».

«Задонщина». В конце XIV — начале XV в. была написана поэтическая повесть о Куликовской битве — «Задонщина», сохранившаяся в шести списках, двух редакциях. Старший из дошедших до нас списков относится к 70-м годам XVвека, в списке нет конца, много пропусков. Списки XVI и XVII вв. также дефектны, однако на их основании С. К. Шамбинаго реконструировал сводный текст «Задонщины». Тек­стологический анализ сохранившихся списков «Задонщины» проделан Р. П. Дмитриевой.

«Задонщина» посвящена прославлению победы русских войск над монголо-татарскими полчищами, фактический материал ее автор чер­пал из летописной повести, а литературным образцом служило «Слово о полку Игореве».

Использование поэтического плана и художественных приемов «Слова о полку Игореве» в «Задонщине» обусловлено всем идейно-художественным замыслом этого произведения, где сознательно сопо­ставлялись события прошлого с событиями современными: если «Слово» призывало русских князей к единению для борьбы со «степью», то «Задонщина» прославляла единение русских князей, благодаря которому и была одержана победа над чужеземцами. Автор не только сопоставлял, но и противопоставлял их. Как отмечает Д. С. Лихачев, «в сближении событий прошлого и настоящего — пафос исторического замысла «Задонщины». Борьба с половцами и с монголо-татарами осмыслялась как борьба с «диким полем» за национальную независимость.

Поэтический план «Задонщины» состоит из двух частей: «жалости» и «похвалы». Им предшествует небольшое вступление. Оно ставит Целью не только настроить слушателя на высокий торжественный лад, но и определить тематическое содержание произведения: дать «похвалу» Дмитрию Ивановичу, его брату Владимиру Андреевичу и «возвести печаль на восточную страну». Автор подчеркивает, что цель его повести «возвеселить Рускую землю», похвалить «песньми и гуслеными буйными словесы» правнуков великих князей киевских Игоря Рюриковича, Владимира Святославича и Ярослава Владимировича. «Задонщина» подчеркивает генеалогическую связь московских князей с киевскими, отмечая, что новый политический центр Руси — Москва — является наследницей Киева и его культуры. С этой же целью восхваляется и вещий Боян «гораздый гудец в Киеве». В обращении к русским князьям Дмитрий причисляет их к «гнезду» великого князя Владимира Киев­ского. Чтобы поднять политический престиж московского князя, автор «Задонщины» называет Владимира Святославича «царем русским».

Воинская доблесть и мужество князей характеризуются в «Задон­щине» теми же приемами, что и в «Слове о полку Игореве»: «Дмитрей Ивановичъ и брат его князь Владимер Ондреевич, истезавше ум свой крепостию и поостриша сердца своя мужеством и наполнишася рат­ного духа».

Первая часть «Задонщины» — «жалость» описывает сбор русских войск, их выступление в поход, первую битву и поражение. Сбор русских войск в «Задонщине» изображается стилистическими средст­вами «Слова»: «Кони ръжут на Москве, звенит слава по всей земли Руской. Трубы трубят на Коломне, в бубны бьют в Серпохове, стоят стязи у Дону у великого на брези».

Воины Андрея Полоцкого и Дмитрия Брянского, подобно кметям Всеволода, «под трубами повити и под шеломы возлелияны, конець копия вскормлены в Литовъской земли».

Природа в «Задонщине» на стороне русских и предвещает пораже­ние «поганых»: «А уже беды их (врагов.— В. К.) пасоша птицы крилати, под облакы летають, ворони часто грають, а голицы своею речью говорять, орлы восклегчють, а волцы грозно воють, а лисицы на кости брешут». Зато Дмитрию Ивановичу «солнце... ясно на вьстоцы сияеть, путь поведает».

Первый кровопролитный бой заканчивается поражением русских.

Павших воинов оплакивают жены: княгини и боярыни. Их плачи построены, подобно плачу Ярославны, на обращении к ветру, Дону, Москве-реке.

Вторая часть «Задонщины» — «похвала» прославляет победу, одер­жанную русскими, когда из засады выступил полк Дмитрия Боброк Волынца. Враги обратились в бегство, а русским досталась богатая добыча: «...жены рускыя въстескаша татаръским златом», «по Руской земли простреся веселье и буйство и възнесеся слава руская на поганых хулу».

Стиль повествования «Задонщины» радостный, мажорный. Автор се проникнут сознанием конца периода «туги» и «печали». По сравне­нию со «Словом» «Задонщина» более абстрагирует и «психологизирует» действие. Так, новгородцы сетуют на то, что они не поспевают на помощь Дмитрию. Съехавшиеся русские князья обращаются с речью к Дмитрию. Андрей Полоцкий ведет беседу с Дмитрием Брянским, Дмитрий Иванович — с Владимиром Андреевичем, храбрый Пересвет разговаривает с Ослябей, Дмитрий произносит торжественную речь «на костех» после одержанной победы.

Значительно усилен в «Задонщине» по сравнению со «Словом» христианский элемент и вовсе отсутствуют языческие мифологические образы. В уста героев вкладываются благочестивые размышления, молитвенные обращения, вводится религиозная фантастика (Борис и Глеб молитву творят «за сродники своя»), русские войска сражаются за «святыя церкви, за православную веру». Дмитрий Иванович и Влади­мир Андреевич ведут борьбу «за землю Рускую и за веру крестьян­скую». Все это свидетельствует о возросшей роли церкви в Московском государстве.

Сложные метафорические образы «Слова», символика, связанная с языческой мифологией, чужды автору «Задонщины».

В отличие от «Слова», он шире использует некоторые приемы устной народной поэзии. Так, чрезвычайно распространены в «Задон­щине» отрицательные сравнения.

Символические образы народной поэзии: «гуси», «лебеди», «соко­лы», «кречеты», «волки», «орлы» — постоянно присутствуют в «Задон­щине».

В стиле «Задонщины» значительны следы деловой прозы XV в., сказывающиеся в хронологических уточнениях, титулованиях князей, генеалогических формулах, перечне убитых, однообразии приемов введения прямой речи.

В то же время поэтической структуре «Задонщины» присуща строфичность, которая подчеркивается одинаковыми зачинами.

Подчеркивая политическую роль Москвы и московского князя в борьбе с монголо-татарами, «Задонщина», по-видимому, преднамерен­но не упоминала о предательстве рязанского князя Олега. Весь свой пафос, лирически взволнованный и патетический, автор направлял на пропаганду идеи сплочения, единения всех сил Русской земли вокруг Москвы, подчеркивая, что только благодаря единству сил и была одержана историческая победа и князья и русские воины добыли себе «чести и славного имени».