Елена Владимировна Лаврентьева


Предзнаменование смерти Екатерины Великой



бет55/59
Дата08.07.2016
өлшемі1.97 Mb.
#184315
1   ...   51   52   53   54   55   56   57   58   59

Предзнаменование смерти Екатерины Великой


В последнее время много писали о привидениях и предзнаменованиях, в том числе и о метеоре, предшествовавшем кончине незабвенной Екатерины II. Исторические записки, вышедшие под именем Людовика XVIII, говоря об обстоятельствах ее смерти, смешали даже это явление с приключением, которое, если верить преданию, случилось будто бы с Императрицею Анной Иоанновной, и во всех подробностях описывают, как Екатерина II «ходила сама в тронную залу и видела тень свою, сидящую на престоле. Коротко заключить, происшествие это было столь удивительно, говорит автор записок, что его никак скрыть не могли, и я узнал об нем один из первых».

Мнимое предзнаменование о смерти Екатерины II не было ни так страшное, ни даже из рода вещей необыкновенных. Вот оно. Во время пребывания в Петербурге шведского короля, здравствующего и поныне под именем полковника Густавсона, были беспрестанные праздники и увеселения при дворе и у многих вельмож, угощавших Императрицу и Ее гостей, графа Вазу и графа Гагу. Удостоив своего посещения бал тогдашнего генерал-прокурора, графа Самойлова, — то было в исходе августа, в довольно светлый вечер, — Государыня, садясь в карету, около семи часов вечера приметила, что одна звезда направила течение свое в атмосфере прямо по следам Ее выезда и упала при выходе из экипажа неподалеку от Ее цуга и вершников. Просвещенная Монархиня сказала только: «Вот звезда упала!» — и отнюдь не думала, чтоб это физическое явление могло что-нибудь значить для суеверных.

На другой день Императрица пересказывала это обстоятельство один на один графине Анне Алексеевне Матюшкиной: последняя, издавна приближена и любимица Екатерины, отвечала: «Народ, матушка, толкует, что звезда упала к хорошему, и значит, что от нас улетит Великая Княжна Александра Павловна в Швецию». Каждому известно, что Государыня очень желала этого брака. Дни Ее прекратились через два месяца того же года (6 ноября).

Вот приключение с Екатериною II, верное, без всяких прибавок, и которое могу засвидетельствовать, имев случай быть очевидцем упавшей звезды, у покойного графа Самойлова, на его праздник Разговор Государыни с графинею Матюшкиной я слышал от самой почтенной старушки. О предзнаменовании смерти не было и речи{6}.


* * *

Екатерина Вторая не могла пережить той Екатерины, которая будто бы приковала счастье к колеснице своей. Неудачная помолвка и исполинский разгром держав европейских сильно потрясли и подействовали на ее душу. Казалось, Промысл непостижимый изрек, чтобы конец старобытного существования Европы был предтечею кончины Екатерины. Она сама предвестила ее за несколько дней до шестого ноября, разлучившего Екатерину и с престолом, и с Россией. При выходе ее на крыльцо сверкнула молния змееобразно и рассеялась перед нею.

«Это знак близкой моей смерти», — сказала она и шестого ноября, подобно внезапно блеснувшей молнии, внезапно уклонилась она в гробницу.

Иные опровергают это явление. Мало ли что кажется несбыточным на путях земной политики. Необычайные события приурочились к кончине Екатерины; необычайные волнения природы 1796 года слились с разгромными событиями политическими. Говоря о таком сочетании горнего мира с дольним, Фридрих в истории своего времени сказал: «Мы это видим, а тайна этого в судьбах Провидения»{7}.

* * *

Трудно найти для психолога и физиолога другую натуру, заслуживающую более обстоятельного и внимательного изучения, чем Император Павел I. Воображение в нем было так сильно, что он представленные предметы принимал как за действительно существующие. В нем, еще десятилетнем мальчике, особенность эта была уже замечена воспитателем его, Порошниным. Он остался тем же до конца жизни. Он верил в сны и предзнаменования. Вспомним сон его пред днем вступления на престол, переданный в записке Ростопчина: тут ему снилось, что его три раза поднимает кверху неведомая сила.

Армфельд передает слова Павла о сне, который ему привиделся накануне дня его смерти: ему снилось, что ему на спину натягивали узкий парчовый кафтан и с таким усилием, что он готов был вспрыгнуть от боли.

Постройка Михайловского инженерного замка, в котором последние месяцы жил и умер Император, находится также в прямой связи с этой верой в видения и предзнаменования. Иначе солдату, объявившему о видении ему архангела Михаила на месте нынешнего замка, конечно бы, не поверили.

В настоящее время медицинская наука в напряженном воображении, в видении призраков и т. д. видит результат расстройства пищеварительной системы, и, перечитывая, например, «Записки Порошина», врач найдет в них прямое подтверждение этой теории. Десятилетний Павел, сила воображения которого изумляла наставников, постоянно страдал плохим пищеварением. Рвота и головная боль были в нем постоянным недугом. Порошин, не зная, чем объяснить это явление, приписывает его тому, что, обыкновенно не любивши долго сидеть за столом, Великий Князь глотал большие куски, не совсем разжевывая их.

Приводимый здесь рассказ Великого Князя о видении ему Петра I в связи с другими данными в том же роде ближе раскрывает нам психические особенности этой замечательной личности.

В 1782 году Павел Петрович вместе с молодой супругой своей Марией Федоровной путешествовал за границей. Не мало подробностей об этой поездке находим мы в «Записках баронессы Оберкирх». Баронесса Оберкирх, подруга детства принцессы Доротеи Вюртембергской (после Императрицы Марии Федоровны), путешествовала вместе с русскою великокняжескою четою по Франции, Бельгии и Германии. Павел Петрович очень уважал баронессу, к которой Великая Княгиня, его супруга, сохраняла прежние чувства теплой девической привязанности. Подаренные раз баронессе Великим Князем фрукты бросили даже мимолетный колорит легкой ревности на отношения между супругами; но это был порыв той же почти шуточной ревности, которою, например, встретила Великая Княгиня рассказы супруга о королеве Марии Антуанетте, очаровавшей его в Париже.

10 июля 1782 [года] в Брюсселе Павел Петрович, путешествовавший под именем графа du Nord, ужинал в обществе. Великая Княгиня, утомившись путешествием и театром, который путешественники тотчас посетили по приезде в Брюссель, не была за столом. Ужин ли, жаркий ли вечер дал особенное направление разговору, только беседа скоро обратилась к чудесному, к явлению призраков и т. д. Каждый рассказал что-нибудь чудесное из собственного опыта; лишь один Великий Князь хранил молчание. Следующее заимствуем мы буквально из записок Оберкирх (II, 94 — 100). Запискам баронессы смело можно довериться; все интересное, слышанное ею, она тотчас же передавала бумаге. Так, незадолго перед тем она записала рассказ принца де Линя тотчас после того, как слышала его. Великая Княгиня Мария Федоровна сделала тогда то же самое, хотя, в сущности, рассказ принца о том, как он в платье монашенки и под вуалью присутствовал при пострижении девушки, оставившей в нем неизгладимое впечатление, не представлял ничего особенно интересного.

«А что же вы, Ваше Высочество? — обратился принц де Линь к Павлу. — Или вам нечего рассказать? Разве в России нет чудесного? Или злым духам и колдунам не удалось расставить вам чары?»

Великий Князь поднял голову.

«Куракин знает, — сказал он, — что и мне было бы кой о чем порассказать, как и другим. Но есть воспоминания, которые я стараюсь удалить из памяти. Я и так уже вынес от них не мало».

В комнате господствовало молчание. Великий Князь посмотрел на Куракина, и во взоре его выразилось грустно-тяжелое чувство.

— Неправда ли, Куракин, что со мною приключилось кое-что очень странное? — спросил он.

— Столь странное, Ваше Высочество, что при всем доверии моем к Вам я могу лишь приписать оное порыву вашего воображения.

— Нет, это была правда, сущая правда, и, если Оберкирх даст слово, что не скажет ничего моей жене, я передам вам, в чем было дело. Но позвольте, господа, и всех вас просить держать мой рассказ в тайне, — прибавил Великий Князь, смеясь, — потому что очень неприятно было бы, если бы по всей Европе разошлась история о привидении, в которой я играю роль.

«Мы все дали обещание, и, по крайней мере, что касается меня, — говорит баронесса Оберкирх, — я сдержала свое слово. Если эти мемуары будут когда-нибудь обнародованы, то не прежде, как нынешнее поколение сойдет со сцены, и не останется в живых никого, кого мог бы интересовать этот рассказ. Передаю его от слова до слова, как слышала от самого Великого Князя».

«Раз вечером или, пожалуй, уже ночью, я, в сопровождении Куракина и двух слуг, шел по петербургским улицам. Мы провели вечер вместе у меня во дворце за разговорами и табаком и вздумали для освежения сделать прогулку инкогнито при лунном освещении. Погода была не холодна; это было в лучшую пору нашей весны, конечно, впрочем, весны не южных климатов. Разговор наш шел не о религии и не о чем-либо серьезном, а напротив, был веселого свойства, и Куракин так и сыпал шутками насчет встречных прохожих. Несколько впереди меня шел слуга, другой шел сзади Куракина, а Куракин следовал за мною в нескольких шагах позади. Лунный свет был так ярок, что при нем можно было читать письмо, и, следовательно, тени были очень густы. При повороте в одну из улиц вдруг вижу я в глубине подъезда высокую худую фигуру завернутую в плащ вроде испанского и в военной, надвинутой на глаза шляпе. Он будто ждал кого-то. Только что я миновал его, он вышел и пошел около меня с левой стороны, не говоря ни слова. Я не мог разглядеть ни одной черты его лица. Мне казалось, что ноги его, ступая на плиты тротуара, производят странный звук, точно, как будто камень ударялся о камень. Я был изумлен, и охватившее меня чувство стало еще сильнее, когда я почувствовал ледяной холод в моем левом боку, со стороны незнакомца. Я вздрогнул и, обратясь к Куракину, сказал:

— Судьба нам послала странного спутника.

— Какого спутника? — спросил Куракин.

— Господина, идущего у меня слева, которого, кажется, можно заметить уже по шуму, производимому им.

Куракин раскрыл глаза в изумлении и заметил, что никого нет у меня с левой стороны.

— Как? Ты не видишь этого человека между мною и домовой стеной?

— Ваше Высочество идете возле самой стены, и физически невозможно, чтобы кто-нибудь был между вами и ею.

Я протянул руку и точно ощупал камень. Но все-таки незнакомец был тут и шел со мною шаг в шаг, и звуки шагов его, как удары молота, раздавались по тротуару. Я посмотрел на него внимательнее прежнего, и над шляпой его блеснули глаза столь блестящие, что таких я не видал никогда, ни прежде, ни после. Они смотрели прямо на меня и производили на меня какое-то околдовывающее действие.

— Ах! — сказал я Куракину. — Я не могу передать тебе, что я чувствую, но только во мне происходит что-то особенное.

Я дрожал не от страха, но от холода. Я чувствовал, как что-то особенное проникало все мои члены, и мне казалось, что кровь замерзает в моих жилах. Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственного спутника, раздался глухой и грустный голос:

— Павел!


Я был во власти какой-то неведомой силы и механически отвечал:

— Что вам нужно?

— Павел! — сказал опять голос, на этот раз, впрочем, как-то сочувственно, но с еще большим оттенком грусти. Я не мог сказать ни слова. Голос снова назвал меня по имени, и незнакомец остановился. Я чувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать то же.

— Павел! Бедный Павел! Бедный Князь!

Я обратился к Куракину, который также остановился.

— Слышишь? — спросил я его.

— Ничего, — отвечал тот, — решительно ничего.

Что касается до меня, то этот голос и до сих пор еще раздается в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собою и спросил незнакомца: кто он и что ему нужно?

— Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты особенно не привязывался к этому миру, потому что ты долго не останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести: для благородной души нет более чувствительного наказания.

Он пошел снова, глядя на меня все тем же проницательным взором. И как я остановился, когда остановился он, так и теперь я почувствовал необходимым пойти за ним. Он не говорил, и я не чувствовал особенного желания обратиться к нему с речью. Я шел за ним, потому что он теперь шел впереди. Это продолжалось более часу. Где мы шли, я не знал. Куракин не хочет верить ничему этому. Посмотрите, он смеется. Он думает, что все это было не более как сон.

Наконец пришли мы к большой площади между мостом через Неву и зданием Сената. Он прямо пошел к одному как бы заранее отмеченному месту площади; я, конечно, следовал за ним и затем остановился.

— Прощай, Павел! — сказал он. — Ты еще увидишь меня опять здесь и кой-где еще.

При этом шляпа его поднялась как бы сама собою, и глазам моим представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого. Когда я пришел в себя от страха и удивления, его уже не было передо мною.

На этом самом месте Императрица возводит монумент, который скоро будет удивлением всей Европы. Это — конная статуя из гранита, представляющая Царя Петра и помещенная на скале. Не я советовал моей матери избирать это место, выбранное или, скорее, угаданное призраком. И я не знаю, как описать чувство, охватившее меня, когда я впервые увидал эту статую. Я боюсь мысли, что могу бояться, что бы ни говорил князь Куракин, уверяющий, что все это было не более как сон, виденный мною во время прогулки по улицам. Малейшая подробность этого видения памятна мне, и я по-прежнему утверждаю, что это было видение, и все связанное с ним представляется мне так же ясно, как бы это случилось вчера. Придя домой, я нашел, что мой левый бок положительно окаменел от холода, и я почувствовал некоторую теплоту лишь несколько часов спустя, хотя тотчас же лег в теплую постель и закрылся как можно теплее.

Надеюсь, что вам понравилась моя история и что если я вас заставил подождать, то было из-за чего».

— Знаете, что это значит, Ваше Высочество? — спросил принц де Линь.

— Это значит, что я умру в молодых летах.

— Извините, если я не сойдусь с вами во мнении. Я полагаю, что это доказывает неоспоримо две вещи. Во-первых, что не надобно выходить ночью, когда клонит ко сну, и, во-вторых, что не следует ходить слишком близко к домовым стенам, промерзшим в таком климате, как у вас. Другого заключения из этого я не могу вывести. Призрак вашего знаменитого прадеда существовал лишь в вашем воображении, и я не сомневаюсь, что на верхней одежде вашей осталась пыль от домовых стен.

Этот рассказ (говорит баронесса Оберкирх), произвел, вы можете быть уверены, сильное впечатление на всех нас. Мало кто слышал его, потому что Великий Князь никогда не желал придавать ему огласки. Великая Княгиня не слыхала его по сей день; он бы перепугал ее. Удалясь к себе, я подробно записала его, как всегда делала с тем, что находила особенно важным, ограничиваясь относительно предметов меньшей важности одними заметками, которые бы помогали моей памяти.

Читая далее мемуары баронессы, мы видим, что Павел после как бы раскаивался, что сделал поверенным своей тайны друга своей жены. Он старается убедить ее, что все рассказанное им было выдумано с целью рассказать что-нибудь страшное в свою очередь. Но баронесса была тонкая наблюдательница, и ее не так легко было уверить и разуверить. 28/7 августа того же года Павел Петрович и его супруга были в Монбельяре у родителей Марии Феодоровны, когда там получено было письмо из Петербурга, что 18 числа того же месяца памятник Петру I был торжественно открыт в присутствии Императрицы. Когда читали письмо, Павел приложил палец к губам, делая этим знак баронессе. Баронесса наблюдала внимательно и видела, как Великий Князь старался улыбаться, хотя мертвенная бледность покрыла лицо его. Это объяснило ей окончательно, шутил или не шутил Павел в памятную ночь в Брюсселе{8}.


* * *

Павел был суеверен. Он охотно верил в предзнаменования. Ему, между прочим, предсказали, что если он первые четыре года своего царствования проведет счастливо, то ему больше нечего будет опасаться, и остальная жизнь его будет увенчана славой и счастием. Он так твердо поверил этому предсказанию, что по прошествии этого срока издал указ, в котором благодарил своих добрых подданных за проявленную ими верность и, чтобы доказать свою благодарность, объявил помилование всем, кто был сослан им, или смещен с должности, или удален в поместья, приглашая их всех вернуться в Петербург для поступления вновь на службу{9}.
* * *

Во время одной из этих прогулок, около четырех или пяти дней до смерти императора (в это время стояла оттепель), Павел вдруг остановил свою лошадь и, обернувшись к шталмейстеру Муханову, ехавшему рядом с императрицей, сказал сильно взволнованным голосом: «Мне показалось, что я задыхаюсь и у меня не хватает воздуха, чтобы дышать. Я чувствовал, что умираю… Разве они хотят задушить меня?» Муханов отвечал: «Государь, это, вероятно, действие оттепели». Император ничего не ответил, покачал головой, и лицо его сделалось очень задумчивым. Он не проронил ни единого слова до самого возвращения в замок{10}.
* * *

Вот еще удивительный рассказ, который великий князь (Константин Павлович. — Е. Л.) повторял мне несколько раз. Среди лиц, которые были приставлены для его воспитания, был один помощник воспитателя, впавший потом в буйное умопомешательство. Прикованный к болезненному ложу, он постоянно просил к себе своего воспитанника, и великий князь навестил его. При виде его больной успокоился и пришел в сознание. Великий князь присел к нему на кровать, стал его утешать и спросил, чего он хочет. Больной попросил, чтобы великий князь остался с ним наедине.

В это время строился Михайловский дворец. Это было как раз рядом с тем местом, где лежал больной, так что он мог видеть из окна производившиеся строительные работы.

— Посмотрите на стены дворца, — сказал он великому князю. — Какого они цвета?

— Такого же, как везде, — отвечал Константин Павлович.

— Ошибаетесь, — возразил больной, — они имеют цвет крови. Не пройдет двух лет, как тот, кто строил этот дворец, обагрит его своею кровью.

Великий князь принял эти слова за бред расстроенного воображения и не придал им никакого значения. Трагическая кончина Павла в этом замке известна всем{11}.


* * *

Князь С. М. Голицын, припоминая сегодня кончину Павла Петровича, рассказывал, что накануне Государь ужинал в половине девятого. В этот день в кабинет поставили три новых зеркала. Государь ходил и шутил с ужинавшими. «Какие мне зеркала повесили! Куда ни посмотрю, все у меня лицо кривое, все на боку». — «C'est en attendant, Votre Majesté»[78], — отвечал Юсупов. За ужином великий князь Александр чихнул. Павел встал и сказал: «Que Dieu vous bénisse, Monseigneur»[79]. Ужин, как обыкновенно, кончился в половине десятого. Заведено было, что все выходили в другую комнату и прощались с Государем, который в 10 часов бывал уже в постели. В этот вечер он так же вышел в другую комнату, но ни с кем не простился, а сказал только: «Чему быть — того не миновать!» Вот какое предчувствие имел император Павел{12}.
* * *

Михайловский замок был выстроен по приказанию императора Павла I; постройка его стоила громадных сумм; прежде в зимнее время Павел Петрович жил всегда в нем, а летом в Павловске или в Гатчине. Замок был кирпичного цвета, под карнизом находилась следующая надпись: «Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дней». После смерти императора заметили, что он жил столько лет, сколько в надписи было начертано букв{13}.
* * *

…на простиравшемся на полу шлейфе платья императрицына лежала всегда дворная паршивая собака, которая нигде иначе не ложилась и которую императрица (Мария Федоровна. — Е. Л.) никогда не сгоняла. Чудная собака сия достойна того, чтоб о ней упомянуть. Она, увидя однажды государя (Павла I. — Е. Л.), идущего по двору, неизвестно откуда взялась, подбежала к нему и маханием хвоста изъявляла ему свою радость. Он ее погладил. Она, как будто бы получа чрез то позволение, пошла за ним на лестницу, в комнаты и в самый кабинет его. Он дал ей волю и не отогнал от себя. С тех пор она от него не отставала и в короткое время из робкой и боязливой так сделалась смела и спесива, что никто, кроме его, дотронуться до нее не мог: на всякого она огрызалась и кусала. Один раз случилось, что она во время вахтпарада, бегая за ним, не в пору залаяла, так что он, рассердясь на нее, закричал нам: «Возьмите ее от меня прочь!» — Мы все кинулись на нее. Она, по-видимому, устрашась гневного вида его, вместо того, чтоб по-прежнему ворчать и кусаться, повалилась на спину и смиренным маханием лапок словно как бы просила о пощаде. Она любила спектакли и ни одного из них не пропускала: сидела в партере на задних ногах и смотрела на игру актеров, как будто бы понимая их речи и действия. В день смерти императора, никуда прежде из дворца не отлучаясь, она вдруг пропала; и никто не знает, куда девалась{14}.
* * *

Однажды в 1812 году кучер Государя (Александра I. — Е. Л.), Илья, пришел к батюшке просить у него коляску.

Отец мой (С. И. Муханов, генерал-адъютант. — Е. Л.) спросил, для чего ему нужна эта коляска. Тот отвечал: «Я скажу вам тайну. Государь посылает меня в Новгород; там есть один юродивый; Государю угодно спросить у него, что он скажет о начинающейся войне». Тогда отец мой сказал Илье: «Если ты уже поверил мне тайну, то по возвращении скажи мне ответ юродивого». Вот его рассказ: «Поутру, еще до моего приезда, юродивый велел женщине, которая ходила за ним, вымести почище комнату, говоря, что к нему приедет гость. А когда я вошел к нему с хлебом (обыкновенный принос тех, которые к нему приходили), он сказал: "Ты пришел от Белого Царя; скажи ему от меня, чтоб он не унывал, что враг (тогда Наполеон только перешел Неман) должен быть в его столице, но что все кончится благополучно и что он сам будет в столице врага"».



Я этот рассказ слышала в то время и очень хорошо помню каждое слово, только не помню, как звали юродивого{15}.
* * *

Сказывали, что император (Александр I. — Е. Л.) озадачил министра народного просвещения вопросом: «Отчего к новому году вы не прислали мне нового календаря?» Разумеется, академический месяцеслов был после этого немедленно представлен его величеству. Но, сообразив этот канцелярский недосмотр с последовавшею в ноябре кончиною императора, невольно подумаешь: не сама ли судьба медлила вручать государю календарь года, которого ему не суждено было пережить? Какие странные бывают иногда случайности!{16}
* * *

У нас сохранилось предание о последнем молитвенном посещении им (Александром I. — Е. Л.) схимника Невской лавры в последние минуты последнего отбытия его из Петербурга. Мы знаем также, что, объезжая Крымский полуостров, за несколько дней до кончины, посетил он тамошний Балаклавский Георгиевский монастырь и усердно молился в нем с престарелым греческим митрополитом Агафангелом…{17}
* * *

Судя по некоторым словам и действиям покойного Государя (Александра I. — Е. Л.) в течение болезни, можно было подумать, что он как бы предчувствовал свою смерть и не желал предотвратить ее. Камердинер его рассказывал, что в самом начале болезни, войдя утром в кабинет Государя, он увидел на столе зажженную свечу, вероятно, для запечатывания писем, и потушил ее. Государь ему сказал: «Для чего ты потушил свечу? Вероятно, боишься приметы: говорят, что, если свеча горит днем, это предзнаменует покойника в доме»{18}.
* * *

Известно, что Александр (Александр I. — Е. Л.) в последние годы своей жизни имел душевные страдания… Тайный червь меланхолии точил его сердце, и он предчувствовал близкую кончину свою. По целым часам стоял он у окна, глядя все на точку в раздумье; вечером, когда камердинер приносил свечи, он замечал ему часто: рано подаешь, как бы для покойника. 30 августа, в день своего ангела, он всегда щедро дарил храму Александро-Невской лавры; в последний же год он пудами подарил ладан и свечи. Пред отъездом в Таганрог посетил он схимника, известного совершенным отречением от мира, и долго с ним беседовал о бессмертии души. В Крыму лошади понесли и разбили передового фельдъегеря, которого государь увидел на дороге умирающим и тогда же сказал о нем, что он предупредил его ненадолго для отбытия в другой мир. Дюжины таких случаев и выражений доказывают верность его предчувствия, и много ли надобно расстроенной и пережившей себя душе, чтобы все земное становилось невыносимым! История и беспристрастное потомство воздадут должное его памяти, как царю, так и человеку{19}.
* * *

Собрание в том виде, как оно было потом, устроили в 1811 году; его переделали, расширили и расписали. Очень всем не нравилось, что на потолке в зале представлен был орел с распущенными крыльями, окруженный темно-синею тучей, из которой зигзагами выходит молния. Многие тогда видели в этом дурное предзнаменование, которое и сбылось, и императору Александру Павловичу, посетившему тогда Собрание, должно быть, это не очень полюбилось, потому что он, взглянув на потолок, спросил: «Это что же такое?» — и, говорят, нахмурил брови. Он был довольно суеверен и имел много примет… В 1812 году дом Собрания обгорел, его должны были отделать вновь, а денег у дворянства не было; тогда государь и пожаловал на обновление более ста тысяч{20}.
* * *

Александр Павлович был так хорош собой и привлекателен, что на придворных балах он всех мужчин превосходил красотою, и императрица не могла на него налюбоваться. Но он имел два недостатка: голову как-то вытягивал вперед и, как его ни уговаривали, не мог отстать от этой привычки, и был туг на одно ухо. Его посылали с Салтыковым лечиться в чужие края к минеральным водам, собирали знаменитых врачей, но вылечить не могли. Он имел много примет и был довольно суеверен. В его привычках были некоторые особенности: так, поутру, вставая, он всегда обувал левую ногу и непременно на нее становился, потом подходил к окну (как бы холодно на дворе ни было) и, отворив окно, с четверть часа стоял, освежаясь воздухом: он называл это брать воздушную ванну (prendre un bain d'air){21}.
* * *

Многие необыкновенные случайности как будто предвещали нам предстоявшее горе. Уезжая из Петербурга, государь ездил в Невскую лавру, где хоронятся жители столицы и некоронованные члены царского семейства. На утренней заре приказал он повезти себя туда своему верному кучеру Илье, которого удивила и огорчила эта странная мысль. Он помолился там и выехал из города на дрожках к дорожной коляске своей, которая ждала его у заставы. В Таганроге однажды утром наступил такой туман, что государь не мог писать и велел принести свечей. Когда комнатный слуга пришел убрать свечи, государь взглянул на него и сказал: «Верно ты боишься, чтобы прохожие, видя, что свечи горят днем, не подумали, что в этой комнате покойник?» В течение болезни своей он вспоминал об этом незначительном случае и говорил о том с тем же слугою, находившимся у его кровати{22}.
* * *

Кончина Государя Александра Павловича последовала, как известно, совершенно неожиданно. В полном мужестве сил, 48 лет от роду, сильного сложения, крепкого здоровья, цветущий красотою, он был похищен внезапною болезнию, далеко от столицы, в Таганроге, во время путешествия. Говорят, что в последнее время он унывал духом; что, уезжая из Петербурга, он как бы предчувствовал, что не возвратится. Говорят, что в самую ночь отъезда он был в Невском монастыре, долго молился на коленях и со слезами, был в келье у митрополита, виделся с бывшим в монастыре схимником и прислал в монастырь масла, свеч и ладану, принадлежностей церковной службы и погребения. Во всем этом видели тогда многие как будто предзнаменование и предчувствие кончины. Действительно это можно почесть замечательным, потому что прежде никогда Государь не присылал в монастырь подобного вкладу{23}.
* * *

Со вчерашнего дня умы суеверные приметили уже не одно печальное предвестие: три недели здесь стояла прекрасная погода, и как раз в день чествования императрицы (Александры Федоровны, жены императора Николая I. — Е. Л.) она испортилась; шифр государыни никак не загорался — человек, назначенный блюсти эту главную часть иллюминации, поднимается на вершину пирамиды и берется за дело, но по мере того как он зажигает лампионы, ветер их гасит. Человек поднимается вновь и вновь; наконец он оступается, падает с семидесятифутовой высоты и разбивается насмерть. Его уносят; шифр же так и остается зажженным лишь наполовину!..

Предзнаменования эти тем более зловещи, что императрица ужасающе худа, у нее томный вид и тусклый взор. Жизнь, которую она ведет — каждый вечер празднества, балы! — становится для нее пагубной{24}.


* * *

Надо сказать, что 1854 и 1855 годы в петербургском обществе, отчасти под влиянием печальных смертей на войне, отчасти под влиянием кончины Николая I, были временем, когда что-то мистическое и суеверное играло роль в гостиных и семьях. Помню, что самая кончина Николая I была обставлена рассказами о страшных явлениях, ей предшествовавших. Так, говорили об одном барском доме, где дочь (ее называли) занималась спиритизмом и получила ответы на вопросы посредством биллиардного кия, который она брала в руки и который ее доводил до книжного шкафа и ударял об книгу, где должен был заключаться ответ на мысленный вопрос; при этом кий, когда книгу ставили на стол, развертывал ее и ударял на ту страницу, где заключался ответ. Так как я видел такие странные вещи собственными глазами, то и упоминаю об этом рассказе, как о чем-то правдоподобном. И вот однажды на какой-то вопрос о войне, еще до болезни Николая I, кий очень сильно стал вырываться из рук барышни, затем, вырвавшись, долетел до портрета Николая, ударился об него и, свалившись, разбился вдребезги. «Будет несчастье!» — сказала тогда мать этой девушки. К этой же категории предзнаменований следует отнести тот факт, что певчие Казанского собора, тоже до болезни Николая I, по какой-то непонятной ошибке запели при возглашении многолетия Императору «вечную память».

Помню тоже рассказ того времени о какой-то черной птице, три дня до смерти Николая I сидевшей над спицом маленького бельведера на крыше Зимнего дворца, как раз над его комнатою, и постоянно кричавшей каким-то зловещим голосом. Все эти рассказы доказывали, как я сказал, до известной степени нервное настроение тогдашнего общества, и ничего нет удивительного, что первые явления и опыты спиритизма, в форме вертящихся столов и пишущих карандашей, происходили чуть ли не в каждой гостиной Петербурга. Беседы с духами мертвых — с душами убитых на войне, а потом с духом Николая I — были главными предметами спиритических сеансов{25}.






Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   51   52   53   54   55   56   57   58   59




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет