Энтони де Мелло Осознание

Веселье и радость делают жизнь восхитительной. Горе и боль ведут к совершенству. Положительные эмоции украшают жизнь, но они не побуждают человека зани­маться самосовершенствованием. Человек растет, толь­ко когда страдает. Страдание выявляет в вашей душе несовершенные области, участки, подлежащие ремонту и обновлению. Если бы вы правильно пользовались страданием — ох, как совершенны вы были бы! Давай­те положим конец нашим душевным мукам и негатив­ным эмоциям. Не тратьте на них время. Я уже говорил, как можно разделаться с негативными эмоциями. Если что-то идет не так, как вам хочется, и вы этим разоча­рованы, наблюдайте за вашим разочарованием! Слу­шайте, что оно говорит о вас. Не осуждайте себя (иначе вы попадетесь на удочку самобичевания): Наблюдайте за происходящим как бы со стороны. Наблюдайте за досадой — она есть реакция на критику извне. Что она вам говорит?

Помните слова одного парня: «Кто сказал, что волно­ваться незачем? Очень даже есть зачем. Когда я вол­нуюсь и чего-то боюсь, это никогда не происходит». Ему волнение помогало. А вот слова другого юноши: «Невротик — это такой человек, который переживает о чем-то, что не случилось в прошлом». Куда ему до нас, нормальных, — мы ведь переживаем о том, что не случится в будущем. Вот в чем соль. Испытываемые вами волнение и тревога — что они на самом деле такое?

Негативные эмоции полезны для осознания, полезны для понимания действительности. Они дают вам воз­можность посмотреть на все со стороны. Поначалу ваша депрессия никуда от вас не денется — однако вы уже не будете с ней связаны. Постепенно вы ее поймете. Когда это случится, она все реже будет напоминать вам о себе, а со временем и вовсе исчезнет. Возможно, для вас это будет уже вполне заурядным явлением. Неза­долго до того, как обрести просветление, я впал в депрессию. Я ощущал ее и после просветления. Посте­пенно — а может, внезапно, а может, молниеносно, — но вы переходите в состояние бодрствования. В этом состоянии человек избавляется от всех желаний. Не забывайте, что именно я называю желаниями и при­страстиями: «Если я не получу того, что мне хочется, я отказываюсь быть счастливым». Имеются в виду те случаи, когда счастье зависит от исполнения желаний.

Если вы испытываете разного рода предпочтения, но никогда не ставите свое счастье от них в зависимость — значит, вы проснулись. И приближаетесь к состоянию бодрствования. Бодрствование, счастье — называйте его как хотите — это избавление от иллю­зий; в этом состоянии человек, насколько это вообще для человека возможно, воспринимает мир не таким, каков есть сам человек, но таким, каков есть мир. Избавиться от иллюзий, увидеть мир, увидеть действи­тельность. Всегда, когда вы чувствуете себя несчаст­ным, вы добавляете какой-то штрих к уже существую­щему миру. Именно этот штрих и делает вас несчаст­ным. Повторяю: вы что-то добавили — вы добавили негативную эмоцию. От окружающего мира исходят стимулы, от вас — реакции. Если проанализировать, что вы добавляете к действительности, всегда обнару­жится хоть какая-нибудь, но иллюзия, какое-нибудь требование или претензия, пристрастие или ожидание. Всегда. Можно привести великое множество иллюзий и заблуждений. Но если вы пойдете этим путем, вы обнаружите их самостоятельно.

Например, такая иллюзия: если изменить окружающий мир, люди тоже изменятся. Если ограничиться внешни­ми изменениями, люди не изменятся. Вы не изменитесь, даже если поменяете работу или жену, построите новый дом или перейдете к другому учителю. Считать ина­че — все равно что верить в то, что, если взять новую ручку, изменится почерк, а если надеть новую шляпу, голова под ней сразу поумнеет. По большому счету это ничего не меняет, но многие люди все силы отдают тому, чтобы переделать мир на свой вкус. Иногда им это удается — на пять минут — и тогда у них насту­пает короткая передышка. Но даже во время отдыха , они не могут расслабиться, ведь жизнь не стоит на месте — жизнь постоянно меняется.

Если вы хотите жить, у вас не должно быть постоян­ного пристанища. Не должно быть места, где вы могли бы приклонить голову. Нужно плыть вместе с жизнью. Как сказал великий Конфуций, тот, кто хочет всегда быть счастливым, должен постоянно меняться. Плыть. Но мы постоянно оглядываемся, правда? Мы привяза­лись к прошлому, мы привязываемся к настоящему. Когда идешь за плугом, не оглядывайся назад. Вы хотите наслаждаться мелодией? Хотите радоваться сим­фонии? Тогда не держитесь за какой-то один музы­кальный такт или ноту. Пусть они звучат, пусть плывут. Наслаждаться симфонией можно лишь тогда, когда вы не задерживаете плавное течение музыки. Если же какая-нибудь фраза настолько поразит ваше воображе­ние, что вы закричите оркестру «играйте ее снова, и снова, и снова», это уже не будет симфония. Вам знакомо имя старого муллы Насреддина? Это легендарная личность; Греция, Персия и Турция оспаривают право считаться его родимой. Свое мистическое учение он обычно преподносил в форме небольших забавных историй. В конце каждой истории мишенью для насме­шек всегда становился он сам, старый Насреддин.

Однажды Насреддин сидел и бренчал на гитаре, дергая одну и ту же струну. Через некоторое время около него собралась толпа зевак (дело происходило на рыночной площади) и один из них, сидевший прямо на земле, сказал: «Ты выбрал хорошую ноту, мулла. Но почему ты хоть немного не разнообразишь мелодию, как это делают другие музыканты?» «Те болваны только ищут правильную ноту — а я свою уже нашел», — ответил Насреддин.
ПРИВЫЧКА К ИЛЛЮЗИИ
Когда вы хватаетесь за что-то мертвой хваткой, вы тем самым ломаете себе жизнь — когда вы слишком крепко за что-то цепляетесь, жизнь попросту останавливается. Эта мысль красной нитью проходит сквозь все Еванге­лия. И человек способен ее понять. Поймите. Но пой­мите и другое: счастье не имеет ничего общего с душев­ным трепетом и нервной дрожью. Это еще одно заблуждение: считать, что исполнение желаний ведет к радости. Желания порождают тревогу и рано или поз­дно оборачиваются обратной стороной. Изрядно пому­чившись, вы это поймете. Вы питаете себя тревогами и волнением. Это все равно что кормить скаковую лошадь деликатесами — вином и пирожными. Со скаковыми лошадьми так не поступают. Это все равно что человеку питаться наркотиками — вы ведь не набиваете желудок героином. Вам нужна доброкачественная, здоровая и питательная еда. Это должен уяснить каждый.

Вот еще одна иллюзия: человеку кажется, что за него все сделает кто-то другой: придет какой-нибудь учи­тель, наставник или просто спаситель и все сделает. Предпринять что-то вместо вас не сможет даже самый могущественный гуру. Вы сами должны о себе позабо­титься. Существует изумительное высказывание святого Августина: «Иисус Христос часто был бессилен что-либо сделать для тех, кто его слушал». Или вспомните красивую арабскую пословицу: садовые розы и болот­ные колючки питает один и тот же дождь. Действовать надлежит вам. Никто другой ничем не сможет вам помочь. Пищу усваивает ваш организм; все осознать должны тоже вы. Кто-то другой не в силах что-то понять за вас. Искать истину должны лично вы. Никто не сможет заменить вас в этом деле. Если предмет

ваших поисков — истина, никто не сможет быть вам полезен.

Следующая иллюзия: очень важно, чтобы окружающие вас любили, ценили и уважали; очень важно иметь вес в обществе. Часто говорят, что человек¹ имеет врожден­ную потребность быть любимым и уважаемым окружающими, что ему обязательно нужно кому-то принадле­жать. Неправда. Избавьтесь от этой иллюзии, и вы обретете счастье. У нас есть врожденная потребность быть свободным, есть потребность любить — но у нас нет потребности быть любимым. Проводя психологи­ческие семинары, я нередко сталкиваюсь с широко распространенной проблемой: как же могу я быть счаст­ливым, если меня никто не любит? Тогда я задаю такой вопрос: «Неужели вы никогда не забывали о том, что вас никто не любит, и в такие моменты никогда не чувствовали себя счастливым?» Конечно, чувствовали.

Например, женщина смотрит увлекательную комедию. Она покатывается со смеху и в этот благословенный миг забывает напомнить себе, что ее никто не любит, ее никто не любит, ее никто не любит. Она счастлива! Но вот фильм окончился, и ее подруга — они пришли в кино вместе — уходит с молодым человеком домой. Оставшись в одиночестве, женщина думает: «У всех моих подруг есть поклонники, а у меня нет. Я так несчастлива. Никто меня не любит!»

Многие индийские бедняки мечтают о транзисторе — в Индии он считается большой роскошью. «У всех есть транзисторы, — говорит человек, — а у меня нет. О я Несчастный!» Пока не началась эта горячка с транзисторами, люди как-то обходились без них. То же самое происходит с вами. Пока вам не сообщили, что счастья без любви не бывает, вы были счастливы. Если вас никто не любит, если вы никому не нужны и никому не нравитесь, вы все равно можете быть счастливым чело­веком. Вы можете быть счастливы от соприкосновения с действительностью. Именно в этом и заключается счастье — в постоянном контакте с живой действитель­ностью. Именно в этом вы обретаете Бога и счастье. Однако большинство из вас не готово слышать такое. Следующая иллюзия: события внешнего мира могут причинить вам боль; окружающие могут заставить вас страдать. Нет, не могут. Только вы можете наделить их такой властью.

Еще заблуждение: вы — это те ярлыки, которые на вас навесили ваши знакомые или вы сами. Нет и еще раз нет! Не нужно за них цепляться. Если кто-то скажет мне, что я гений, и я отнесусь к этим словам серьезно, у меня сразу же возникнут огромные трудности. Дога­дываетесь почему? Потому что с этого момента я буду чувствовать себя как на иголках. Я должен буду не ударить лицом в грязь, должен буду поддерживать репутацию гения. После каждой лекции мне придется выяснять у студентов: «Вам понравилось сегодняшнее занятие? Вы все еще считаете меня гением?» Понима­ете? Так что сорвите с себя все ярлыки! Сорвите ярлыки — станьте наконец свободным! Не отождест­вляйте себя с ними. Ярлыки — это то, что о вас думают другие, то, как в данный момент воспринимают вас окружающие. Вы действительно гений? Действительно твердый орешек? Вы мистик? Сумасшедший? Какая, в самом деле, разница? Никакой — если только вы жи­вете осознанно, если проживаете каждый миг своего существования. Как здорово сказано в Евангелии: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы... Посмотрите на полевые лилии... они ни трудятся, ни прядут». Это слова насто­ящего мистика, слова бодрствующего человека.

Итак, зачем тревожиться? Могут ли все ваши тревоги вместе взятые продлить вашу жизнь хоть на мгновение? Зачем волноваться о том, что будет завтра? Есть ли жизнь после смерти? Буду ли я жить после того, как умру? Зачем волноваться о завтрашнем дне? Нырните в день сегодняшний. Кто-то когда-то сказал: «Жизнь — это то, что случается с нами, пока мы составляем планы». Все это печально. Жить надо се­годняшним днем. Когда вы проснетесь, вы заметите, что действительно живете сегодняшним днем и ощуща­ете вкус каждого мгновения. Хорошим знаком является восприятие вами всей симфонии целиком: вы слушаете музыку и не испытываете желания остановить ее.

Не так давно один иезуит рассказал мне, с какой лекцией много лет назад он выступил перед жителями

Нью-Йорка. В свете некоторых событии пуэрторикан­цы были тогда в Соединенных Штатах очень непопу­лярны. Каждый считал своим долгом всячески их очер­нять. «Позвольте мне зачитать вам, как в разные времена жители Нью-Йорка реагировали на некоторых иммигрантов», — сказал на той лекции иезуит и зачитал высказывания жителей Нью-Йорка, касающиеся переселенцев из Ирландии, Германии и других стран — в разные годы Нью-Йорк захлестывали вол­ны иммигрантов из разных стран. Священник очень хорошо подал материал: «В этих людях нет прирожден­ной склонности к правонарушениям. Но если мы будем к ним относиться плохо, они действительно могут стать преступниками. Мы должны понять этих людей. Если вы хотите стабилизировать ситуацию, нельзя реагиро­вать предвзято. Иммигрантов не осуждать нужно, а понимать». По отношению к самому себе и тем изме­нениям, которые в вас происходят, необходимо вырабо­тать похожий подход. Не надо себя осуждать, не надо ругать — надо понять, что происходит. Но называть себя мерзким грешником не надо. Нет, нет, нет и нет!

Чтобы проснуться, необходимо понимать; если же вы смотрите на мир сквозь призму предубеждений, ничего понять вы не сможете. Мы смотрим предвзято на всех и вся. Одного этого достаточно, чтобы сломить самого сильного человека.

Например, я встречаю старого друга. «Привет, Том», — говорю я и стискиваю его в объятиях. Кого я обнимаю? Тома или собственные воспоминания о нем? Живого человека или труп? Я предполагаю, что он остался таким же славным парнем, каким я знал его раньше. Предполагаю также, что он все еще такой, каким я его помню и представляю. И вот я его обнимаю. Через пять минут до меня доходит, что он уже не прежний старина Том и теперь мне с ним совсем не интересно. Я обнял не того человека.

Если желаете убедиться в моей правоте, представьте себе вот что: индийская монахиня решает на какое-то время оставить монастырь. Ее духовные сестры обсуж­дают между собой ее поступок: «О, это ее судьба; она посещала все семинары, и теперь решила уединиться. Ничто и никогда ее не изменит». Но случилось так, что она изменилась — под влиянием семинаров, занятии или из-за чего-то другого. Она изменилась, и произо­шедшая в ней перемена видна абсолютно всем. Вот это да! «На вас действительно снизошло озарение, ведь правда?» — спрашивают ее. Да, правда, — и об этом говорит все: ее поведение, ее осанка, выражение ее лица. Когда изменения происходят внутри человека, их всегда видно. Меняется его лицо, глаза, меняется все тело. Итак, монахиня возвращается; ее сестры, привык­шие видеть ее такой, какой она была прежде, продол­жают смотреть на нее предвзято. Они единственные не видят в ней никаких изменений. «Кажется, она немного ожила, — говорят они, — но пройдет немного времени, и ее опять охватит отчаяние». Через месяц или два она снова погружается в депрессию: она откликается на их реакцию. «Вот видите, — Изрекают окружаю­щие, — мы же говорили: она ничуть не изменилась». Но в том и состоит трагедия, что. она-то как раз изменилась, просто они ничего не заметили. Роль вос­приятия в вопросах любви и личных взаимоотношений огромна.

Какими бы ни были взаимоотношения между людьми, они всегда связаны с ясностью восприятия друг друга (насколько это восприятие вообще возможно; о позна­вательных возможностях человека существуют разные мнения, но вряд ли кто-то станет оспаривать предпоч­тительность глубокого восприятия окружающего мира). С другой стороны, взаимоотношения предполагают ка­кую-то реакцию со стороны обоих партнеров. Говорить же о соответствии ответной реакции реальному положе­нию вещей можно лишь тогда, когда восприятие чело­века остается ясным и незамутненным. Но как можно любить того, кого даже не видишь? На самом ли деле вы видите человека, к которому чувствуете привязан­ность? Видите ли вы того, кого боитесь или просто не любите? Мы ведь ненавидим то, чего боимся.

Мне иногда заявляют: «Мудрость начинается с Бого­боязненности». Минутку. Надеюсь, эти люди понимают, что говорят. Мы ненавидим то, чего боимся. Если что-то внушает нам страх, мы мечтаем уничтожить это-явление, избавиться от него. Если вы боитесь кого-то, этот человек не может вам нравиться. Он не нравится вам как раз потому, что внушает вам страх. Вы не видите его — вам мешают ваши же эмоции. То же самое происходит тогда, когда вы кому-то симпатизи­руете. А вот если вас посетит истинная любовь, люди перестанут вам нравиться или не нравиться в привыч­ном смысле этих слов. Вы будете ясно видеть каждого человека и безошибочно на него откликаться. Но пока что ваши симпатии и антипатии, предпочтения и привя­занности продолжают стоять у вас на пути. Поэтому следует осознать предвзятость и необъективность своих суждений. Ваши симпатии и антипатии всегда с вами; они — порождение полученного вами воспитания. По­чему вам нравится не то, что нравится мне? Потому что наши страны прошли разное культурное развитие. Если бы мне вздумалось угостить вас моими любимыми ла­комствами, вы с отвращением отвернулись бы от них.

В некоторых районах Индии собачье мясо считается большим деликатесом. В других же областях Индии человека просто стошнит, если он узнает, что у него на тарелке бифштекс из собачатины. Почему? Разное воспитание, разные программы. Индуса стошнило бы и в том случае, если бы он узнал, что случайно проглотил кусочек говядины, — а вот американцам говядина нравится. Но почему они не едят говядину? — спросите вы. Потому же, почему вы не набрасываетесь с ножом и вилкой на вашу любимую болонку. Причина та же. Индийский крестьянин относится к корове так, как вы относитесь к домашним животным. У него не возникает желания съесть корову. Существует культурный за­прет — этот-то запрет и спасает столь необходимое в хозяйстве животное.

Но почему люди влюбляются? Почему одного человека я могу полюбить, а другого — нет? Потому что в свое время я подвергся психологической обработке. В моем подсознании прочно сидит представление о том, что такой-то тип людей мне интересен, а такой-то — нет. И когда я вижу соответствующую моим представлениям девушку, я в нее по уши влюбляюсь. Но увидел ли я эту девушку? Нет! Я рассмотрю ее уже после свадь­бы — только тогда наступит настоящее пробуждение! И только тогда может начаться настоящая любовь. Влюбленность —еще далеко не любовь. Это желание, испепеляющая страсть, но не любовь. Всем своим ес­теством вы жаждете добиться расположения обожаемо­го вами существа. Вас захлестывает целый ураган эмо­ций. А кто-то рядом говорит: «И что он в ней нашел?»

Но это уже особенности иной психологической установ­ки: этот человек ничего в этой девушке не видит. Говорят, любовь слепа. Слепа ненастоящая любовь. Поверьте: ничто на свете не обладает такой силой проницательности, как истинная любовь. Слепа при­вычка, слепа привязанность. Слепы желание и страсть. Но настоящая любовь не слепа. Не называйте любовью то, что любовью не является. В большинстве современ­ных языков это слово подверглось осквернению: люди занимаются любовью, люди влюбляются. «Ты когда-нибудь влюблялась?» — спрашивает у маленькой де­вочки маленький мальчик. «Нет, но я ' внравливалась"», — отвечает малышка.

Итак, в чем же суть влюбленности? Первое, что нам нужно, — это четко воспринимать окружающих. Одна причина того, что мы не видим людей такими, какими они есть, очевидна: нам мешает наша программа, меша­ют эмоции, симпатии и антипатии. Все это нужно преодолеть. Кроме того, преодолеть нужно и более основательные препятствия: имеющиеся у вас представ­ления о мире, логические умозаключения и отвлеченные понятия. Хотите —- верьте, хотите — нет, но все по­нятия, выработанные людьми для лучшего контакта с действительностью, в конечном счете мешают такому контакту осуществиться: рано или поздно мы забываем, что слова и вещи — далеко не одно и то же. Понятие не есть действительность. Действительность и наше представление о ней — разные вещи. Вот почему я заявлял и заявляю, что обрести Бога мешают человеку его собственные представления о Боге и само слово Бог. Если не проявить должной осмотрительности, представ­ления превратятся в непреодолимое препятствие. Они могут помочь вам в поисках — как это и было задумано изначально, — но могут и помешать.

Давайте посмотрим, какие предположения могут воз­никнуть у вас по этому поводу. Вы вполне ясно пред­ставляете все то, чего я не видел. Я не видел зверей. Не видел собаку; не видел человека. Не видел башмак. Кроме того, вы примерно догадываетесь, что я видел. Но эти ваши догадки очень туманны, им не хватает конкретности. Человек — это не первобытный И не современный человек, не взрослый и не ребенок, не мужчина и не женщина, не француз и не итальянец; человек — это понятие. Каждый человек глубоко ин­дивидуален; абстрактного человека нет — абстрактным может быть только понятие о человеке. Получается, что понятие лишь сообщает мысли примерное направление, но никогда не обозначает предмет точно. Понятию как таковому не достает конкретности и ясности. Оно никак не отражает уникальные черты каждого из объектов живой действительности. Понятие универсально.

Называя какое-либо понятие, я тем самым на что-то намекаю — однако намека явно недостаточно. Понятия очень ценятся в науке — там они на своем месте. Если я скажу, что все люди животные, с научной точки зрения это будет абсолютно правильно. Но ведь мы с вами — нечто большее, чем животные. Если я скажу, что Мери-Джейн — животное, это будет правдой; но это будет и ложью, поскольку я выпущу из виду что-то очень важное; это будет несправедливо. Я не ошибусь, если назову женщину женщиной; и все же понятие «женщина» не включает в себя многое из того, что есть в конкретном человеке. Ведь я имею в виду именно эту женщину, единственную и неповторимую: ее нельзя концептуализировать — ее можно только осмыслить. Каждого человека нужно увидеть — увидеть, осмыс­лить, воспринять внутренним зрением. Концептуализи­ровать отдельного индивида невозможно — его можно лишь воспринять на интуитивном уровне.

Человека невозможно понять с помощью разума. Веро­ятно, многие американцы с гордостью называют себя американцами, в то время как многие индийцы с гор­достью называют себя индийцами. Но что есть амери­канец и что есть индиец? Это часть соглашения между людьми — но не часть вашей натуры. Все, чем вы обладаете, — обычные ярлыки. По-настоящему вы не знаете абсолютно никого. Понятие не отражает то, что составляет уникальную и неповторимую сущность каж­дого отдельно взятого предмета или явления (или же в нем за ненадобностью опускается что-то очень важное и ценное, существующее лишь в реальной жизни). Ве­ликий Кришнамурти однажды сказал: «Стоит ребенку выучить, как называется птица, — и он перестает ее замечать*. Как это верно! Когда ребенок впервые видит мягкий подвижный комочек, он слышит от вас: «Это воробей». На следующий день на глаза ребенку опять попадается мягкий и подвижный комочек, и малыш заявляет: «А, воробей. Я уже видел воробьев. Они мне надоели».

Если вы перестанете мыслить понятиями, вам ничто никогда не надоест. Каждая вещь уникальна. Каждый воробей уникален, хоть он и похож на своих собратьев. Наличие сходных черт, конечно, очень существенно: именно схожесть тех или иных объектов позволяет нам абстрагироваться от конкретной действительности и вы­работать определенные понятия. Без этого не могло бы существовать ни человеческое общение, ни воспитание, ни наука. С другой стороны, все это очень мешает и сбивает с толку, когда мы имеем дело с конкретным человеком. Если никогда не выходить за рамки понятий, настоящую действительность увидеть будет невозможно: действительность всегда конкретна. Понятия помогают вам попасть в реальный мир. Однако потом вы должны будете сами постичь его — интуитивно или на практике, но непосредственно и самостоятельно.

Во-вторых, мир все время меняется, а понятие — нет. Название Ниагарского водопада остается неизменным, хотя низвергающиеся вниз потоки воды меняются по­стоянно. Слово река тоже не меняется, хоть речная вода никогда не стоит на месте. Тело всегда называется телом, несмотря на постоянное обновление клеток, ко­торые его составляют. Предположим, за окном разыг­ралась буря и мне захотелось показать ее моим сооте­чественникам. Я ловлю ее в коробку из-под сигар, еду домой и говорю: «Вот, посмотрите». Конечно, в моей коробке нет урагана, ведь так? Как только я его поймал, он перестал быть ураганом. Если я захочу объяснить, что такое течение, и принесу для этой цели ведро речной воды, у меня ничего не получится. Когда вода попадает в ведро, она перестает течь. Когда какой-то предмет втискивают в рамки понятий, он тоже перестает течь, становится неподвижным и умирает. Замороженная волна — уже не волна. Волна — это непрерывное движение; если ее заморозить, она перестанет быть собой. Понятия же всегда пребывают в застывшем состоянии. Действительность —— вечно в движении. В конце концов, если верить мистикам (а понять то, что они говорят, или даже поверить им не так уж и трудно; правда, никому не удается осмыслить все это сразу), действительность — это единое и неделимое целое, в то время как слова и понятия дробят это целое на составляющие. Вот почему так трудно переводить с одного языка на другой: разные языки дробят действительность по-разному. Английское слово дом невоз­можно перевести на французский или испанский язык. Casa — это ведь не совсем дом; у английского слова дом имеется множество коннотаций, характерных толь­ко для английского языка. Во всех языках есть непере­водимые слова и выражения: люди делят действитель­ность на составляющие, что-то к ней прибавляют, что-то отнимают; состав языка постоянно меняется. Мы расчленяем действительность на элементы (понятия) и обозначаем их словами. Если никогда не видевший животных человек случайно найдет на дороге хвост и услышит от кого-то, что это хвост, разве сможет он, не имея представления о животных, понять, что перед ним такое?

Понятия и впрямь дробят на части наше восприятие действительности, лишают интуицию и индивидуальный опыт цельности. Именно об этом неустанно твердят все мистики мира. Слова не олицетворяют живую действи­тельность. Они лишь намекают, указывают на нее. Слова — это указатели. Когда же вы сталкиваетесь с действительностью лицом к лицу, слова и понятия ока­зываются совершенно бесполезными. Однажды между философом и индийским священником произошел спор: философ доказывал, что обрести Бога человеку мешает представление о Боге и само слово Бог. Священник был обескуражен таким заявлением; философ же продолжал: «Если вы подъезжаете к дому на осле, это не значит, что в дом вы тоже заедете верхом». Вы пользуетесь понятиями только на подходах к цели, потом спешива­етесь и выходите за рамки понятий. Не надо быть мистиком, чтобы понять, что действительность невоз­можно поймать с помощью слов и понятий. Чтобы познать действительность, нужно познать то, что нахо­дится по ту сторону знания.

Это вам что-то напоминает? Те, кто читал «Облако Неведомого» ("The Cloud of Unknowing"), узнают ци­тату. Поэты, художники, мистики и великие философы приоткрывают завесу над этой истиной. Предположим, однажды в поле моего зрения попало дерево. До этого каждый раз, когда я его видел, я называл его про себя деревом. Но сегодня я вижу не дерево. По крайней мере, я вижу не то, что привык видеть. Я смотрю на мир с детской непосредственностью. И у меня нет слов, чтобы обозначить увиденное. Я вижу нечто уникальное и неповторимое, что-то динамичное и цельное, не рас­члененное на части. На меня накатывает волна благого­вения. И если бы в этот момент кто-то спросил: «Что ты видишь?» — как бы я, по-вашему, ответил? У меня не нашлось бы слов. Действительность не поддается словесному описанию. Стоит мне сказать хоть что-то, и мы опять вернемся к вопросу о понятиях.

Но если я не в силах выразить видимую мной действи­тельность, как возможно выразить то, что нельзя уви­деть и услышать? Какое слово употребить для обозна­чения истинности Бога? Понимаете теперь, в чем смысл учения Фомы Аквинского, Августина и подобных им? Понимаете, почему, по мнению Церкви, Бог есть тайна, недоступная человеческому разуму?

В одном из своих последних писем, адресованных не­мецкому юноше-наркоману, великий Карл Райнер пи­сал: «Положа руку на сердце, я должен признаться, что Бог был и остается для меня великой загадкой. Я не понимаю, что такое Бог; этого никто не может знать». Руководствуясь лишь намеками да смутными догадка­ми, мы предпринимаем слабые и наивные попытки выразить тайну словами. Но нет слов, способных на это. К собравшимся в Лондоне богословам Райнер обратился с такой речью: «Какова миссия теологии — Объяснять все сущее Божьим произволением; сам же Бог должен пониматься как необъяснимая сущность. Необъяснимая тайна. Никому не известная и никем не высказанная. Мы можем лишь восклицать —ах, ах...»

Слова — это указатели; они ничего не описывают. К несчастью, люди считают, что во всем, что касается Бога, слово становится материальным объектом. Как раз из-за этой уверенности мы и впадаем в идолопо­клонничество. Как можно быть столь безумным? Су­ществует ли безумие большее, чем это? Слово не явля­ется вещью даже тогда, когда речь идет о людях, деревьях, листве или животных. А вы утверждаете, что изреченное о Боге слово есть вещь? О чем вы говорите? Один всемирно известный богослов, прослушав в Сан-Франциско курс моих лекций, сказал: «Боже, теперь я понимаю, что всю жизнь был идолопоклонником!» Он открыто признался в этом. Мне даже в голову не приходило, что я идолопоклонник. Мой идол не был вырезан из дерева или отлит из металла — он находил­ся в моей голове. Такие идолопоклонники наиболее опасны. Для создания собственного божества они ис­пользуют тончайшую субстанцию — свое сознание.

Я готовлю вас к осознанию окружающей вас действи­тельности. Осознание — это наблюдение за всем, что происходит внутри и вокруг вас. Под словом «происхо­дит» подразумевается, что все в мире: деревья, трава, цветы, животные, скалы — все находится в постоянном движении. И человек все подмечает, за всем наблюдает. Очень важно наблюдать не только за собой, но и за окружающим миром. Вы не можете выйти за рамки понятий? Вы хотите выбраться из темницы? Тогда наблюдайте, смотрите; часами смотрите. На что имен­но? Да на все подряд: на лица, на тени, на пролетающих птиц, на груды камней, на траву под ногами. Входите в соприкосновение с окружающими вас вещами, наблю­дайте за ними. Возможно, тогда вы сломаете грубые умозрительные построения, успевшие стать общим до­стоянием, и свергнете иго, навязанное нам собственны­ми мыслями и словами. Возможно, вы увидите. Что именно? То, что мы называем действительностью и что невозможно описать с помощью слов и понятий. Это духовное упражнение — оно связано с духовностью, с освобождением из темницы слов и понятий.

Прискорбно, если мы ни разу за всю жизнь не посмот­рим вокруг глазами ребенка. Я вовсе не призываю вас раз и навсегда избавиться от всех представлений и понятий; имеющиеся у вас представления и понятия крайне ценны. Хоть мы и не сразу обрастаем ими, выработанные людьми понятия играют очень важную роль, развивая интеллект каждого человека. Вам пре­длагается не быть детьми, но быть как дети. Нам действительно необходимо распрощаться со своей не­винностью, необходимо покинуть рай; мы должны со­вершенствовать «себя» и наше «я», используя соответствующие понятия. Но потом мы должны вернуться в рай. Потом наши грехи должны быть искуплены снова. Нам нужно распрощаться со своей прежней, искус­ственно созданной сущностью, распрощаться с прежней природой и снова уподобиться ребенку — но не стать ребенком. Когда мы только вступаем в жизнь, мы взираем на мир с удивлением. Но это удивление идет не от разума, как у мистиков, —— детское удивление не имеет формы. Потом, когда мы овладеваем речью, узнаем значения слов и понятий, удивление исчезает; на его место приходит скука. И только если человеку крупно повезет, он опять начнет дивиться миру.