Евфросиния Керсновская Сколько стоит человек (Повесть о пережитом) пролог тебя нет со мной, но ты — в моем сердце
жүктеу/скачать 4.09 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Шахтер, крестьянин, рабочий и я
| Начинаются университеты
На следующий день я пошла в горисполком. Нет, я не собиралась предъявлять претензий! Протестовать можно только, если есть хоть какая-нибудь законность. Об этом и речи быть не могло! Я рассуждала примерно так: В настоящую минуту никто не может попрекнуть меня моим богатством: беднее меня нет никого. Кроме ситцевой рубахи и парусиновых штанов, нет у меня ничего — ни шапки, ни башмаков, ни куртки, чтобы ночью укрыться. Наплевать! У меня есть руки, и работать я умею! Но для начала надо иметь хоть самые необходимые рабочие инструменты. Не голыми же руками работать? Мое имущество должно быть разделено между бедняками. Я — один из них. И требую свою долю! Шахтер, крестьянин, рабочий и я Это заявила я, войдя в кабинет бывшей городской управы, ныне — горсовета. Мягкий ковер — во всю комнату. Диван. Кресла. Массивный круглый стол. В помещении темновато. На окнах — тяжелые портьеры; за окнами — проливной дождь. С меня вода льет, как с утопленника. Босые ноги измазаны глиной. Передо мной сидят трое. Один из них — тот, кто сидит слева, на кресле, Терещенко Семен Трофимович, — выгонял меня вчера из дому. — С вами поступили правильно. И все, чем вы владели, вам так же не принадлежит, как и это кресло. — Допустим. Но это кресло вряд ли принадлежит и вам, хоть вы на нем и сидите… и не догадываетесь предложить сесть и мне в одно из ваших кресел. Кажется, не в бровь, а в глаз. Переглянулись. Я сажусь в кресло и продолжаю: — Итак, я пришла за своей долей! — А на какую долю вы претендуете? — Косу, вилы, сапу, лопату, садовые ножницы и опрыскиватель. Этого мне достаточно для любой сезонной работы. — Ну, для одного этого слишком много!.. — Я не одна: со мною мать. — А мать пусть сама — тяп-тяп — поработает! — И с насмешкой показывает, как надо, сгорбившись, работать. — Матери 64 года. Свою мать вы можете, разумеется, пинком в зад вытолкать, а я не скот, который не понимает, что о старой матери заботиться надо. Вступает в разговор тот, что справа: невысокий, чернявый, в сдвинутой на затылок кепке. — Для нас паразит хуже скота. Вот я, например, шахтер; этот — рабочий, а вот этот — колхозник. Встаю. Подхожу к нему, беру его за руку и переворачиваю ее ладонью вверх. Пухлая, мягкая рука. Кладу рядом свою: жесткая ладонь, покрытая мозолистой кожей с твердыми четырехгранными мозолями. — Не знаю, какие руки у шахтеров! А вот такие, как ваши, я видела у архиерея. Купчихам их целовать, и только! Кажется, разговор с помещицей оборачивается не в пользу трудового пролетариата! Тот, кто сидит в центре, пишет короткую записку. Читаю: сапа, лопата, коса, садовые ножницы… — Маловато! Но, учитывая вашу бедность, я большего и не прошу, мне и этого для начала хватит! Остальное мои нешахтерские руки как-нибудь и сами заработают! Не знала-не гадала я, что именно мои шахтерские руки заработают все что надо, и не только для меня, но и для моей старушки. Мама, дорогая моя мама! И дом, и сад, и все, что ты так любила, — все это заработали руки твоего шахтера! жүктеу/скачать 4.09 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|