Феноменологические основания исторической науки

Историческая наука переориентировалась на решение проблем, связанных в первую очередь с человеком, как духовным существом. В центре внимания историков оказались вопросы, требующие междисциплинарного подхода. Сознание, привычки, менталитет человека прошлого стали объектом исследования многих ведущих историков как в нашей стране, так и за рубежом.

Невозможность полной рационализации деятельности человека обнаружила ограниченность сциентических методов в постижении истории. Попытка понять психологическое состояние человека на путях рационалистической учености через расчленение объекта исследования на составные части была изначально обречена на провал, поскольку нарушалась цельность восприятия предмета, а логическая связанность собственных умозаключений ставилась впереди непосредственно изучаемой исторической действительности.

Выделение идиографического метода и противопоставление его номотетическому методу естественных наук, осуществленное в полной мере в рамках баденской школы неокантианства, закрепило в исторической науке описательность как главное средство отображения и истолкования изучаемой реальности. Вильгельм Дильтей подверг суровой критике объяснительную конструктивную психологию. Он доказал необходимость использования в науках о духе аналитических, описательных методов исследования, а не построительных, объясняющих. Он показал недопустимость переноса естественнонаучной методологии в совершенно иную по сравнению с природой сферу¹.

В конце 70-х гг. прошлого столетия проблема описательности вновь была поднята в исторической литературе. В своей сенсационной статье «Возрождение нарратива: мысли о новой и старой истории» Л. Стоун провозгласил исчерпанность старых сциентических подходов и новое пришествие нарратива².

Историческая наука непосредственно приблизилась к феноменологии, обусловив смену парадигмы гуманитарного научного знания. Само понятие «феноменология» означает описательность. Но речь идет об описании не внешнего опыта, не формальных сторон человеческой деятельности, а смыслообразующей деятельности сознания, главного предмета исторической науки, как это справедливо определил Марк Блок³.

Феноменологическая ориентация истории обнаруживается, прежде всего, в обращении ученых к данным непосредственных переживаний, к источнику созерцания. Феноменологов, как и многих современных историков, интересует не столько сама реальность, сколько то, как она осмысливается человеком. В этом и заключается специфика феноменологического подхода, который все чаще используется в современной исторической науке.

В начале ХХ в. Освальд Шпенглер утверждал, что для историка важна не представленность самих фактов, а то, что они означают и обозначают своим явлением⁴. Отсюда следует, что история, как любая наука о человеке, феноменологична. При изучении всего опыта прошлого, духовного мира человека, социальной психологии ученому приходится иметь дело со связанностью всего психологического состояния исторической личности. Оно же в свою очередь доступно лишь интуитивному усмотрению и описанию, с помощью которых можно понять содержание духовной деятельности⁵. Психическое состояние нельзя вывести из одних только внешних обстоятельств. Оно доступно лишь внутреннему созерцанию, поскольку здесь нет присущего естественнонаучной методологии разложения объекта исследования на составные части. «Душевная жизнь не может быть компонирована из составных частей», - справедливо отмечал В. Дильтей⁶; поэтому назначение истории состоит прежде всего в понимании, которое обязательно предполагает некоторую интуитивную основу.

Иррациональный характер исторического понимания заключается в том, что главной задачей здесь будет не обнаружение причинно-следственной связи, не поиск детерминанты социального поведения человека прошлого, а раскрытие смысла исторического действия, который всегда имеет субъективную основу и не выводится из окружающего мира. Нельзя, конечно, отрицать известное влияние внешней среды на человека, но и говорить об определяющем ее характере, было бы ошибочно.

Интуитивизм в постижении истории приобретает особую значимость при изучении русской истории. Русский человек постигает мир главным образом интуитивным путем через субъективное переживание внешнего опыта, зачастую пренебрегая методами рационального мышления. Преобладающим для русского человека является экзистенциально-феноменологическое мироощущение, распространенное преимущественно в крестьянской среде.

Освоение русским крестьянином окружающего мира происходило через установление с ним живой связи, соучастия всем своим внутренним существом. Узнать объект изнутри, приобщиться к нему во всей его полноте и живой целостности посредством внутреннего осознания – таковы основополагающие принципы познания по-русски. О своеобразии русского типа мышления много писал С.Л. Франк, который полагал, что оно главным образом основывается на интуиции⁷. Поэтому проникновение спустя годы в глубинные основы человеческой души можно осуществить только на путях внутреннего переживания и прямого сверхрационального усмотрения ученым исследуемой исторической реальности.

Полагать, что историческое познание возможно лишь на интуитивном уровне, было бы крайне упрощением. В данном случае речь идет не об ограничении рационального метода, а о дополнении рассудочного пути приобщения к истине сверхрассудочным, особенно необходимым в тех случаях, когда знания были получены человеком прошлого без участия рассудка.

В первую очередь это касается мира культуры, который приобретает свое качество, свою духовность посредством смысловой организованности. Изучая историю культуры ученый, постигает прежде всего результаты субъективной деятельности, поскольку тот или иной предмет относится к миру культуры лишь в том случае, если в нем содержится некий духовный смысл. Вносит этот смысл в предмет творческая личность. Таким образом, культура, ее достижения всегда будут иметь субъективную основу, ибо по своему смыслу культура является производной от субъективной творческой деятельности. Даже исторические источники несут не объективную, а субъективную информацию. Они отражают не сами факты, а представления авторов источников о происходивших событиях, которые были осмыслены в рамках определенного типа культуры. Поэтому при изучении прошлого историк постигает одухотворяющий культуру смысл, а так же творческие способности людей ушедшей эпохи.

Постижение смысла исторической реальности не сводится к проникновению в чужое психологическое состояние, поскольку наделение предмета смыслом не является актом психологического действия. Дильтеевского психологического вживания в объект здесь будет явно недостаточно. Скорее нужно говорить не о психологии, а о человеческой субъективности, рассматривая ее в историческом контексте во всей своей полноте.

Раскрытие смысла прошлого предполагает личностную деятельность самого историка. Выявление смысловой определенности предметов и процессов прошлого требует интерпретации, которая может существенно различаться в зависимости от времени или даже предрассудков ученого. Об этом подробно писали основатели французской школы «Анналов» М. Блок и Л. Февр⁸, которые пришли к важному выводу о том, что историк, реконструируя прошлое, воспроизводит его в соответствии с современным видением мира. Настоящее неизбежно присутствует в осмыслении истории.

Историческая наука при всех своих претензиях на объективное постижение истины является производной от деятельности познающего субъекта. Наука выступает величиной второго порядка, поскольку принципы, по которым проводиться исследование, устанавливаются самим субъектом. Видимая упорядоченность исторических фактов, их взаимозависимости и внутренняя согласованность есть не что иное, как связь, вносимая историком в изучаемый им мир прошлого. Именно в субъекте происходит конституирование предметов истории.

Поскольку субъективность играет такую важную роль в исторической науке (ученый ориентирован на субъект в исследовании - человека, результаты его деятельности и сам выступает в качестве субъекта), было бы нелепо ее игнорировать. Нужно не уходить от субъективности в истории, не прятать ее, а наоборот, выявлять и описывать данные феноменологической рефлексии. Это необходимо для получения именно объективного знания.

При обосновании своего тезиса ученый обычно апеллирует некоторым очевидным положениям, полагая, например, логическую связанность собственных умозаключений достаточным основанием для истинности суждения. Однако при этом упускается из виду то обстоятельство, что очевидность, как возможность научного знания, сама нуждается в изучении. Поэтому получение достоверного исторического знания требует обращения исследователя к себе, к собственной субъективности.

Источник заблуждения многих историков, уводящий их в сторону от адекватного разрешения проблем, заключается в том, что они интересуются внешними предметами, а не теми смыслами, которые сами же вносят в эти предметы в процессе их изучения. Оперируя научным категориальным аппаратом и претендуя тем самым на объективность, некоторые историки не учитывают, что их понятия вторичны, производны от их собственной субъективности, которая имеет донаучную основу. Выйти на объективное постижение истины можно только в том случае, если выявить эту основу, жизненный мир, по феноменологической терминологии. Жизненный мир служит не только источником любых идеальных образований, которыми оперирует мышление историка, но и фундаментом, на котором формируется общественное сознание, традиции, культура личности.

Будучи сферой непосредственного сиюминутного переживания, жизненный мир не рефлексируется сознанием. Осознать ту или иную реальность можно только предварительно расщепив ее на составные части. В отношении настоящего времени это невозможно, поскольку «живое теперь», «внутренне переживаемое время», как абсолютное начало, лежащее в основе конституирования времени, изменчиво. Оно не воспринимается длящимся или ставшим. Фиксация времени предполагает остановку процесса, выведение фиксированной длительности за рамки настоящего. Рефлексироваться может лишь прошлое. Поэтому явления жизни в потоке настоящего, внутренне переживаемого времени, остаются для человека не значимыми, переживаются на дорефлексивном уровне.

Одни и те же процессы, переживаемые в настоящем и некоторое время спустя, воспринимаются по-разному. И дело не только в трансформации культуры, в рамках которой приходится работать историку. Рациональный смысл, который он вносит в историческую реальность, может оказаться неадекватным, поскольку историк имеет дело с дискретной реальностью, расщепленной и схваченной в рефлексии, в то время как для человека прошлого эта реальность была настоящим, воспринималось дорефлексивно и потому оставалось не значимой. В неосмысленном опыте человек ведет себя иначе, чем в осмысленном. Поэтому, например, сталинские репрессии 1930-х гг. подавляющей частью современников не воспринимались в их подлинном значении. Их смысл можно было понять только после их прекращения, после выведения за пределы настоящего. Приписывание историческому субъекту поступков, относящихся, с точки зрения более позднего времени, к здравому смыслу, может увести науку в сторону, поскольку будет нарушен принцип историзма.

Рассматривая жизненный мир, живое настоящее, можно во многом согласиться с А. Шюцем, утверждавшем типологическую организованность повседневной жизни⁹. Человек воспринимает не отдельные единичные предметы, а некие общие признаки. Стремясь постичь смысл, который видел в окружающих явлениях человек прошлого, нужно учитывать типологическое строение его сознания. Некие сходные черты, которые лицо обнаруживает в различных предметах, зачастую рассматриваются как исчерпывающие и относящиеся к одному классу явлений вне зависимости от их реальной типологии. Это ведет к ложным выводам и ложному сознанию, когда качество одного предмета переносится на другой, который признается принадлежащим к тому же типу явлений, что и первый.

Историки, к сожалению, не всегда учитывают, что им приходится работать с ложным сознанием, с особым типологическим его строением, часто не совпадающим со структурой сознания исследователя. Многие историки, например, до сих пор уверены, что в 1930-е и последующие годы люди противопоставляли Ленина Сталину, по-разному относились к этим фигурам. На самом деле, черты, типичные роли и функции, приписываемые Ленину, автоматически переносились на всех его соратников, в том числе и Сталина, которые в понимании людей того времени относились к одной категории коммунистических руководителей. Отсюда же проистекает стремление к обобщению негативных оценок. Часто наблюдаемые факты бесчестности отдельных коммунистов, свободно обобщались и делались выводы, что нет ни одного честного коммуниста. Мастерство историка в том-то и заключается, чтобы обнаружить те сознательные и бессознательные импульсы, которые были присущи людям ушедшей эпохи и в которых они не отдавали себе отчета, действовали, не задумываясь над содержащимися в этих поступках смыслами. Наиболее важным здесь является историчность всех процессов, связанных с личностью. Настоящее всегда схватывается в единстве всех своих определений, основанием которого является единство человеческого сознания.

Будучи неосознанным, живое настоящее предполагает некоторое естественное воззрение на мир, характерное для отдельных групп населения, в частности русского крестьянства. Дорефлексивные переживания могут объективироваться, что находит выражение в пословицах, поговорках, отличающихся народной мудростью и скрытым смыслом, или в произведениях искусства, являющихся образцом дорефлексивной деятельности сознания. Расцвет культуры поэтому приходиться на начальный этап развития того или иного народа. Рассудок подчиняет душу и омертвляет культурные формы, ведет к угасанию духа.

Человеческая сущность в своей целостности может быть выражена только в художественной форме. Поэтому постижение сущности человека прошлого должно осуществляться главным образом через художественные методы, непосредственное проникновение в жизненный мир исторической личности.

Таким образом, историческая наука рассматривая человека во времени, не может игнорировать достижения феноменологической философии. Представляется, что для историков наиболее продуктивным будет синтез феноменологии с традиционной научностью, поскольку история изначально содержит в себе в качестве базовых оснований феноменологические установки и сохраняет главный принцип феноменолизма: все, что нам дано, есть феномен сознания. В этой связи перед исторической наукой встает задача использования феноменологических методов познания, что требует переориентации сознания историков с объективного на субъективное, имманентное.