Франсуа Вийон большое завещание
жүктеу/скачать 213 Kb.
|
| Франсуа Вийон
БОЛЬШОЕ ЗАВЕЩАНИЕ Перевод Ю.Б.Корнеева I Лет тридцати испил сполна я Всю чашу горя и позора, Хотя себя не принимаю Ни за святого, ни за вора. В Тибо же д'Оссиньи [45], который Меня обрек на долю ту, В тюрьму упрятав из-за вздора, Я сан епископский не чту. II Я не вассал его, не связан С ним нерушимостью обета И заодно ему обязан - За хлеб и воду, чем все лето В темнице, солнцем не прогретой, Мне стража умерщвляла плоть. Пускай ему воздаст за это С такой же щедростью Господь! III
А коль возникнет подозренье, Что я по злобе клеветой Его порочу поведенье, Ответ я дам весьма простой: «Он впрямь был милосерд со мной? Ну, что ж! Тогда бы я хотел, Чтоб он и телом и душой Сполна изведал мой удел». IV Со мною был он столь жесток, Что рассказать о том нет силы, И пусть с ним точно так же Бог Поступит здесь и за могилой. Но Церковь нас не зря учила Прощать врагам, и потому Прошу я Небо, чтоб отмстило Оно само за все ему. V А я, в Тибо врага любя, О нем молиться буду рад, Хоть и не в слух, а про себя, Как еретик богемский брат [46]. Читать псалмы на кой мне ляд? Во Фландрии - в Дуэ и Лилле - Молчком на память их твердят. Меня к тому же пристрастили. VI Бесхитростным своим моленьем Едва ль я угожу вельможе, Но и хвалебным песнопеньем Он не был бы доволен все же: В сафьяне или в грубой коже - Какой Псалтырь мы не возьмем, А стих восьмой одно и то же В псалме вещает сто восьмом. VII
Нет, за себя - не за него Молитву возношу Творцу я Души и тела моего, Господней милости взыскуя. Восславить от души хочу я, Спасен от уз и от бесчестья, Христа и Деву Пресвятую С Людовиком Французским [47] вместе. VIII
Дай Бог, чтоб стал счастливей он Иакова и Соломона, Хотя и так уж наделен Умом, отвагой и короной. Но раз в земное сходит лоно Всяк, кто б сей мир ни посетил, Пусть дольше он, блюститель трона, Живет, чем встарь Мафусаил. IX Пусть будут рождены владыке Двенадцать сыновей женой, Могучих, словно Карл Великий, И смелых, как Марцьял [48] святой; Пусть в них он вкупе со страной Оплот надежный обретет И, завершив свой путь земной, В ворота райские взойдет. X Но поелику ослабел И тощ, как мой кошель, я стал, Хоть разум сохранить сумел - То малое, что Бог мне дал, - Распорядиться возмечтал Я пред концом существованья Тем, чем при жизни обладал, И составляю завещанье. XI В году шестьдесят первом я Прощен был в Мёне королем, Чьим попеченьем жизнь моя В застенке спасена сыром. Я верен быть ему во всем Торжественно даю обет: Пока идешь земным путем, Добро позабывать не след. XII
Познал я бедность, горе, стыд, Бездомным псом не раз бродил, От унижений и обид Утрачивал остаток сил, Но жизнь полнее изучил, Усвоил глубже, кто и что есть, Чем Аристотеля раскрыл Нам в комментарьях Аверроэс [49]. XIII
Утешил наш Спаситель встарь Тех, с кем в Еммаус [50] шел Он вместе, Вот так и мне Небесный Царь Внушал, что крест свой должен несть я И следовать дорогой чести, Но, развращен и непослушен, Я предпочел коснеть в нечестье, Как все упрямцы, слабодушен. XIV
Да, грешен я и каюсь в том [51], Но смерть не шлет за мной Творец, Дабы я праведным путем Пошел по жизни наконец. Господь - небесный наш Отец, И, призря на мои мученья, Мне, худшей из Его овец, Дарует все же Он прощенье. XV «Роман о Розе» [52] - славный труд, Там в самом сказано начале, Чтоб мы, творя над ближним суд, Ошибки юных извиняли, За слабость старым не пеняли, А мне вот снисхожденья нет, И я, кого враги так гнали, Достиг лишь чудом зрелых лет. XVI
Поверь, что я, сойдя в могилу, Тем облегчу удел живых, Ничто бы мне не воспретило Прервать теченье дней своих, Но ни юнцов, ни пожилых Не тронет грешника кончина: Чтоб горы сдвинуть с места их, Нужна весомее причина. XVII
Встарь к Александру был в цепях Доставлен некий Диомед [53], Который на морских путях Разбойничал немало лет. Теперь пришлось ему ответ Держать пред судом царевым, Предвидя, что пощады нет И будет приговор суровым. XVIII
Рек Александр в сердцах ему: «Злодей, как смел ты воровать?» Пират же молвил: «Не пойму, За что меня злодеем звать? За то, что в море баловать Дерзнул я с малой кучкой татей? Имей, как ты, я флот и рать, Сумел бы трон, как ты, занять я. XIX
Но что поделаешь? Судьбою - Кто в силах победить ее? - Был обречен я на иное, Дурное, грешное житье. Прости мне воровство мое, Затем что верно говорится: «Не может честно жить голье - Голодному смешно чиниться». XX Царь, вняв ему, сказал: «Пират, Твоей судьбой займусь я сам. Отныне будешь ты богат». Так, в назиданье всем ворам, Тать зажил честно и сынам Достойное оставил имя, Как рассказал Валерий нам, Что был Великим прозван в Риме. XXI
Когда бы с Александром Бог Свел и меня, чтоб в полной мере Вкусить я каплю счастья мог, Жил по-другому бы теперь я, И с правильной дороги - верю - Не довелось бы мне сойти: Из лесу гонит голод зверя, Сбивает нас нужда с пути. XXII
Как я о юности жалею В печальной старости своей, Хоть пожил многих веселее! Как незаметно были с ней Разлучены мы бегом дней! Она, умчась развей коня И птицы в небесах быстрей, Ни с чем оставила меня. XXIII
Она ушла, и жизнь влачу я Гол как сокол и нищ умом, Кончины горестно взыскуя С пустой душой и кошельком. Ни в близких, ни в друзьях - ни в ком Нет больше для меня опоры: Как только станешь бедняком, Все о тебе забудут скоро. XXIV
Но, право, слишком много я Не тратил на постель и стол, Все, что ссудили мне друзья, Я, как мой жребий ни тяжел, Сполна вернуть им долгом счел И не нуждаюсь в оправданье: Я никого в расход ни ввел, А нет греха - нет покаянья. XXV
Да, я любил - молва не лжет, Влюбляться был бы рад и впредь, Но сердце мрачно, а живот, Увы, не полон и на треть. Тому ж, кто может умереть От бесконечного пощенья, На женщин незачем смотреть: Пустое брюхо глухо к пенью. XXVI
Когда б я, будучи юнцом, Так не беспутствовал, о Боже, Давно бы у меня был дом, А в доме пуховое ложе. Но, разум леностью стреножа, Пренебрегал ученьем я И вот скорблю, свой путь итожа, И рвется с горя грудь моя. XXVII
Я жил, как завещал мудрец [54]: «Пока ты юн, ликуй душой», Забыв, однако, что конец Цитаты, приводимой мной, Имеет смысл совсем иной, С началом мало сообразный: «Что знаешь в юности шальной? Лишь сумасбродства да соблазны». XXVIII
Бежит скорее, чем челнок, Влачащий нить через основу, На жизнь отпущенный мне срок, Как в книге сказано Иова [55]. И вот уж ткань почти готова, И замедляет стан свой ход. Впредь не придется ткать мне снова: Смерть всем и вся предел кладет. XXIX
Где щеголи, с кем я кутил В расцвете юных лет своих, Кто пел, плясал, шумел, шутил, Скор на язык, на дело лих? Уже взяла могила их И охладелый прах забыт. Мир опочившим, а живых Благой Творец да сохранит! XXX
Из тех, кто здравствует, одни В вельможи выбились большие; Живут, влача в печали дни, Лишь подаянием другие; У третьих рясы щегольские От слишком любопытных глаз Скрывают животы тугие. Свой путь у каждого из нас. XXXI
У богатеев есть все блага - Им многое Творцом дано. Вот жизнь их и спокойно, благо Таким на жизнь роптать грешно. Но к беднякам, как я, должно Быть сострадание у Бога: С тех, брюхо чье всегда полно, Пусть Он и спрашивает строго. XXXII
У них, что хочешь, то и жри, Пей, сколь вместишь в себя вина. Подливы, пироги, угри, Пулярки, яйца, ветчина - Чуть перемена подана, Уже с другой спешит прислуга. Нам, нищим, челядь не нужна: Мы сами потчуем друг друга. XXXIII
Но зря задерживаюсь я На рассуждениях пустых. Я не законник, не судья, И мне ль считать грехи других, Когда я сам грешнее их? О Господи, не ставь, прошу, В вину мне праздность слов моих: Как выйдет, так я и пишу. XXXIV
Попам оставим сей предмет - Есть в жизни вещи поважнее, Хоть в них приятного и нет: Ведь речь веду о нищете я. Она всех прочих бед страшнее - В нас ею гнев такой вливаем, Что, выход дать ему не смея, Мы ввек его не избываем. XXXV [56] Я, как отец и дед покойный,
XXXVI
На нищету пеняю я, А сердце шепчет мне в укор: «Глупец, о чем печаль твоя? Что ты считаешь за позор? Да, ты беднее чем Жак Кёр [57], Но лучше уж в рядне ходить, Чем знать, что, хоть ты и синьор, Тебе, как всем, по смерти гнить». XXXVII
Синьор?.. И что теперь с того, Коль он от всех навек сокрыт? Прошел, и больше нет его, Как песнопевец рек Давид. Но грешник, что во мне сидит, О том не вправе рассуждать. Лишь богословам надлежит В дела подобные вникать. XXXVIII
Рожден я не от серафима В венце из звезд, слепящем взоры. Мертв мой родитель досточтимый, И прах его истлеет скоро. А мать уже настолько хвора, Что не протянет даже год, Да я и сам, ее опора, С сей жизнью распрощусь вот-вот. XXXIX
Я знаю: нищих и богатых, Сановников и мужиков, Скупцов и мотов тороватых, Прелатов и еретиков, Философов и дураков, Дам знатных, чей красив наряд, И жалких шлюх из кабаков - Смерть скашивает всех подряд. XL Умрет Парис, умрет Елена, Умрет любой, стеня от мук. Проступит смертный пот мгновенно, Дыханье перехватит вдруг, Желчь горлом хлынет - и каюк, И помощи искать не стоит: Ни сын, ни дочь, ни брат, ни друг - Никто от смерти не прикроет. XLI
Смерть шею вспучит и живот, Тугие мышцы растревожит, Растянет жилы и сотрет Все краски, кроме белой, с кожи. А женский лик, такой пригожий, И тело свежее, как май, - Неужто с ними будет то же? Да. Входа нет до смерти в рай. БАЛЛАДА [58] О ДАМАХ БЫЛЫХ ВЕКОВ [59] Где Флора-римлянка [60] сейчас?
Где Элоиза [64], с кем был раз Застигнут Абеляр нежданно, Из-за чего он и угас Скопцом-монахом слишком рано? Где королева, чья охрана В мешок зашила и навек Швырнула в Сену Буридана [65]? - Где ныне прошлогодний снег? Где Бланш [66] - сирены сладкий глас И белая лилея стана? Где Берта [67], мать того, кто спас Французский край от басурмана? Где слава лотарингцев Жанна [68], Чьи дни английский кат пресек В огне костра у стен Руана? - Где ныне прошлогодний снег? Принц, не придумано аркана, Чтоб задержать мгновений бег. К чему ж крушиться постоянно: «Где ныне прошлогодний снег?» БАЛЛАДА О СИНЬОРАХ БЫЛЫХ ВЕКОВ [69] Где днесь Каликст [70], по счету третий,
Где Скотт [73], чьего лица двуцветью - Багров, как лал, был слева он - Дивился всяк на белом свете? Где тот Испанец [74], с чьих времен Мавр к подчиненью принужден (Смолкаю по простой причине: Забыл я, как он наречен)? Там, где и Карл Великий ныне. Мы все идем к последней мете: Тот жив, а этот погребен. Еще один вопрос, и впредь я Не приведу ничьих имен, А лишь скажу, что жизнь есть сон. Где Ланчелот [75], по чьей кончине Вакантен стал богемский трон? Там, где и Карл Великий ныне. Где Дюгеклен, кем был спасен Наш край от вражьего бесчинья? Где храбрый герцог д'Алансон [76]? Там, где и Карл Великий ныне. БАЛЛАДА НА СТАРОФРАНЦУЗСКОМ [77] Где днесь апостолы святые,
Где властелины Византии? Где королей французских род, В сравненье с коими другие Владетели корон - не в счет? Все новые из года в год Монастыри при них росли, Но кто теперь их след найдет? Взметает ветер прах с земли. Взять хоть Дижон, хоть Доль - любые Места, каких невпроворот, - Везде синьоры спят былые, Сошедшие под вечный свод. Смельчак, мудрец, злодей, юрод - В гроб все до одного легли. Никто сверх срока не живет. Взметает ветер прах с земли. Принц, всяк червям на корм пойдет. Как ни хитри и ни юли, Ничто от смерти не спасет. Взметает ветер прах с земли. XLII
Но если папы, короли И принцы, как все люди, тленны, И всем им в лоне спать земли, И слава их кратковременна, Ужели ж я, торгаш из Ренна, Кончины убоюсь? Ну, нет! Кто погулял, как я, отменно, Легко на тот уходит свет. XLIII
Что бы на мнил скупец иной, Нам жизнь дается лишь на миг. Мы все у смерти под косой. Вот и утешься тем, старик. Ты встарь изрядный был шутник И зло высмеивал других, А, поседев, и сам привык Сносить молчком насмешки их. XLIV
Ты, забавлявший встарь народ, Стал скучен всем невероятно: Ты - обезьяна, ты - урод, Общаться с коим неприятно. Молчишь - осудят многократно, Ославив чванным стариком; Раскроешь рот - поймут превратно И скажут: «Ослабел умом». XLV
Теперь с сумой ходить тебе И кланяться за каждый грош Да слать проклятия судьбе За то, что ты еще живешь, Хоть жить давно уж невтерпеж. Когда б не знал ты, что навек За это в ад отсель пойдешь [80], Ты сам бы дни свои пресек. XLVI
Удел старух еще убоже: Краса ушла, богатства нет, И спрос на тех, кто помоложе. Вот и грустят они, что лет Им слишком мало на расцвет Всевышний соизволил дать, Но Бог немотствует в ответ - Не знает Он, что им сказать. ЖАЛОБЫ ПРИГОЖЕЙ ОРУЖЕЙНИЦЫ [81] Хранился в памяти моей
Я без зазрения вертела Попом, писцом, купцом любым - Их так мое прельщало тело, Что с любострастием слепым Они, глупцы, добром своим Пожертвовать мне были рады, Но не всегда дарила им Я то, чего мужчине надо. Была горда я до того, Что многих сдуру отшивала И тратила на одного Доход, который добывала, А плут за то, что отдавала Ему сполна я всю себя, Мне ставил фонари, бывало, Лишь деньги - не меня любя. Как позволяла, не пойму, Я нагло помыкать собою За редкий поцелуй ему Прощая грубость, брань, побои И поношение любое? Досель о нем мне по ночам Грустить назначено судьбою. А что в итоге? Грех и срам. Он мертв давно - уж тридцать лет, А мне досталась доля злая: Надежд на счастье больше нет, Ушла моя краса былая. Стыжусь раздеться догола я: Что я теперь? Мешок с костями, И страх сама в себя вселяю, И от тоски давлюсь слезами. Где брови-арки, чистый лоб, Глаза пленявший белизной, И золотых волос потоп, И взор, в сердца струивший зной Своею дерзостью шальной, И нос, не длинный, не короткий, И рот, что ал, как мак степной, И ямочка на подбородке? Где гибкость рук моих точеных, И пышность соками налитой Груди, приманки для влюбленных, И зад упругий, крепко сбитый, Встарь намахавшийся досыта, И сладостный заветный клад, Меж двух мясистых ляжек скрытый, И вкруг него цветущий сад? Лоб сморщен, голова седа, Облезли брови, взгляд поблек, Хоть блеском в прошлые года К себе торговцев многих влек, В ушах и на щеках пушок Щетиною сменился грубой, Нос изогнулся, как крючок, Беззубы десны, ссохлись губы. Вот участь красоты на свете: Свело дугой персты-ледяшки, Повисли руки, словно плети, С мочалой сходствуют кудряшки, Сгнил сад любви - там запах тяжкий, Обмякли и пожухли сиськи, И ляжки больше уж не ляжки, А съежившиеся сосиски. Так, сев на корточки кружком, Зимой холодной разговоры Мы, дуры старые, ведем Про золотую нашу пору. Вмиг отгорел огонь, который Мы сглупу развели столь рано. Оскудевает слишком скоро Тот, кто щедрит не в меру рьяно». БАЛЛАДА-СОВЕТ ПРИГОЖЕЙ ОРУЖЕЙНИЦЫ ГУЛЯЩИМ ДЕВКАМ Не отвергайте беспричинно
Пусть грубы, скупы, злы мужчины - Зря, Бланш-башмачница, не сетуй И с кротостию голубиной Служи им, шляпница Жаннетта. Ведь чуть для вас минует лето, Вы не годны уже ни к черту, Как клирик, что презрел обеты: Чарует не лицо - личина, Которая на нем надета. Отнюдь не красоты картинной Ждет друг от своего предмета, Но нежности, тепла, привета, А у старух дыханье сперто, И потому тепла в них нету. На торг нейдут с монетой стертой. Запомните же, девки, это, Пока не жалки, не мухорты И песня ваша не допета: На торг нейдут с монетой стертой. XLVII
Хорош иль нет совет, что мною Был выше к девкам обращен, Назад не заберу его я: Ведь на бумагу занесен Моим писцом Фирменом он (Будь проклят этот плут, коль скоро По лени текст им искажен: Огрех слуги - вина синьора). XLVIII
Но может, это прочитав, Иной влюбленный возмутится И возразит мне: «Ты не прав, И говорить так не годится. Кто не в пример тебе стыдится Со шлюхами водить знакомство, Тот от любви не отвратится, Озлясь на них за вероломство. XLIX
Мужчины любят их лишь час, Они ж мужчин - за деньги только, Ложась в постель с любым из нас, Покуда есть в мошне хоть сколько, И если глуп ты не настолько, Чтобы добра от девок ждать, У честной женщины изволь-ка Любви и верности искать». L Такие доводы, боюсь, Не в силах буду я разбить И всеконечно соглашусь, Что потаскух не след любить. Но разве вправе я забыть, Хоть и трактую их нелестно, Что, прежде чем начать блудить, Они ведь тоже были честны? LI Ничей дурной язык не мог Ни в чем их упрекнуть сначала. У каждой был один дружок. Та клирика предпочитала, А эта ряс не одобряла, И был мирянин избран ею, Чтоб страсть тушить, что в ней пылала Антонова огня сильнее. LII
Как и советует «Декрет» [82], Они сперва в делах таких Старались соблюсти секрет, Дабы не соблазнять других, Но вскорости дружков былых Им начало недоставать, И ныне каждая из них Согласна с кем попало спать. LIII
Не знаю, чем такого рода Распутство в них порождено, Но женской, видимо, природой Оно предопределено. Могу добавить лишь одно - Что в Лилле, Реймсе и Труа, Везде известно всем давно: Трикраты больше шесть, чем два. LIV
К тому ж вольнолюбива страсть: Где нет свободы - нет желанья, И вправе мы, натешась всласть, Сказать друг другу: «До свиданья!» - Чтоб жизнь не превратить в страданье: Не всякий же отдать готов В любви, охоте, фехтованье За миг отрады год трудов. ДВОЙНАЯ БАЛЛАДА Блуди, гуляй, коль хватит сил,
Когда певец Орфей ходил За Эвридикой в ад бездонный, Его едва не поглотил Пес Цербер, этим разъяренный. Нарцисс, самим собой плененный - Красив он был, да неумен, - Свалился в ключ незамутненный. Счастливец тот, кто не влюблен! Сарданапал [83], что Крит смирил, Сменить, бабенкой одуренный, Свой пол по прихоти решил И прял, по-женски обряженный. Атласом ляжек распаленный [84], Забыл Давид, что должен он Блюсти Господние законы. Счастливец тот, кто не влюблен! Отец Фамари поручил Напечь лепешек для Амнона [85], И чести тот сестру лишил, Желанием воспламененный. На что был Ирод царь смышленый, А все ж Креститель1[86] им казнен В угоду девке развращенной. Счастливец тот, кто не влюблен! Скажу я про себя: я был Бит, словно прачкой холст беленый, За то, что спьяну нагрубил Катрине де Воссель [87] взбешенной; Ноэль [88] же, ею приглашенный, Следил, как, бос и оголен, Домой бежал я, пристыженный. Счастливец тот, кто не влюблен! Но остудить мой плотский пыл Не смог урок преподнесенный, И если б даже мне грозил Костер, как ведьме уличенной, Грешил бы все ж я беспардонно, Не веря ни одной из жен: жүктеу/скачать 213 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|