Когда начинается более или менее достоверная история: в 1582 г. или в 1648 г.?

Когда начинается более или менее достоверная история: в 1582 г. или в 1648 г.?

Каждый раз, когда вопрос такого рода формулируется очередным критиком хронологии, он вызывает бурю эмоций. Представители ТИ рассматривают его как очередную провокацию (для них и китайские хроники, «написанные» за тысячи лет до реального изобретения китайской грамоты, - поставщики достоверной исторической информации). Не слишком радикальные критики ТИ ежатся и задумываются: а не слишком ли далеко докладчик или автор хватил, не помешает ли его радикализм восприятию нашей критики историками.

Не помешает, господа, не помешает: историки не воспримут нашу критику никогда, ни в какой самой умеренной ее форме. Им гораздо проще зарабатывать на жизнь, крутясь в необозримом хаосе «исторических источников» (про их создание после ПВП см. выше), чем начать вникать в малые и средние противоречия, коими пестрят эти самые «исторические источники». А вступать в конфликт с собственной академической мафией и участвовать в трудной борьбе с устоявшимися мифологизированным общественными представлениями, бороться за реформу исторического образования – кому из них эта головная боль нужна?!

Некоторые из радикальных критиков историографии (например, Пфистер) считали окончание тридцатилетней войны и заключение после нее Вестфальского мира в 1648 г. важной вехой в создании ТИ. В ходе войны уничтожались в массовом порядке исторические документы и целые их архивы, история де активно переписывалась в угоду одной из религиозных сторон конфликта. А середина 17-го века вроде бы так близка к современности, что по крайней мере то, что происходило после 1648 г., не должно подвергаться сомнению.

В последнее время в обиход входит все больше свидетельств о том, что историческое творчество продолжалось и после 1648 г. Много таких фактов описано у Н.А.Морозова и в книгах Г.В.Носовского и А.Т. Фоменко. Так, вся древняя китайская история была сочинена в конце 18-го века. Я.В. Кеслер в своей книге «Русская цивилизация (Ненаписанная история)», Москва, Русский Двор, 2001 приводит многочисленные примеры переписывания российской истории в царствование Екатерины Великой и в 19-м в. Древняя история Месопотамии и Египта была придумана в 19-м веке. Тогда же начали придумывать древнюю историю Индии и Бирмы. А уж о попытках переписывания истории в 20-м веке большинство читателей должны быть не просто наслышаны, а довольно хорошо информированы. Можно с полной уверенностью утверждать, что выдумывание древней истории продолжается и сегодня и не закончится в начавшемся 21 веке.

Менее известно то обстоятельство, что, начиная с конца 19-го века, филологической отрасли под названием история почти удалось проникнуть в сообщество академических научных дисциплин. Для этого хронологию объявили де-факто завершенной. Более того, после первой мировой войны ее «понизили в должности», назначили во вспомогательные науки по отношению к псевдонауке истории, перестали ее преподавать в университетах и фактически устранили как самостоятельную научную дисциплину. Некоторые проблемы, связанные с хронологией, будут подняты во второй части книги.

В настоящей главе я постарался наметить некоторые пути к пониманию того, как европейская идея истории возникла после последней большой катастрофы, имевшей место в середине 14-го в. К сожалению моделирование прошлого с самого начала развивалось не так, как нам в 21-м веке с позиции науки 20-го века хотелось бы. История провела первые шесть веков своего земного существования не как служанка «исторической истины», не как леди с академическими замашками, а как дама легкого поведения, удовлетворявшая потребности любой группы населения, любых правителей и идеологов, любой церкви и любой национальной идеи, способных оплатить ее литературные услуги (подробнее об этом в следующих главах).

Как бы прекрасна ни была куртизанка, ей не место в обществе мудрецов. Ни в каком качестве, кроме как в исходном качестве куртизанки. И задача заключается не в том, чтобы замаскировать даму легкого поведения под еще одного мудреца (только женского рода и очаровательной внешности), а в том, чтобы оставить мудрецам научное поприще, а куртизанке – любовное.

Мы не историки, историки не мы. Наш предмет – критика хронологии и историографии. Мы хотим убедить будущие поколения историков в необходимости создать новую, более строгую и более критическую науку о прошлом человеческой цивилизации (прошловедение) и - за неимением альтернативы - вынуждены критически анализировать материал, предоставленный нам историей. Медленно пробиваясь через дебри исторической литературы, мы хотим попытаться выделить в огромном континууме квази-исторического шума небольшое подмножество истинного знания о прошлом. Или по крайней мере показать историкам, что такой путь возможен.

Но мы должны делать это с максимальной осторожностью, в условиях презумпции виновности истории в преднамеренном и|или непреднамеренном искажении нашей картины прошлого, увода ее в миры фантазий и растянутой (порой аж в десяток раз) хронологии. Мы должны при этом проявлять искусство криминалиста, ищущего разгадки в «закрученных» ситуациях. И мы должны стараться освоить ремесло хирурга, отделяющего больную ткань от здоровой. Если нам повезет, и мы справимся с этими трудными задачами, нам, быть может, со временем удастся отделить слой исторического знания от всех слоев исторического мусора, заслоняющих нам взгляд на наше действительное прошлое.

Мы и не хотим состязаться с историками, знающими с точностью до часа и минуты все о каждом чихе каждого из никогда не существовавших правителей, мудрецов и героев. Мы будем вполне удовлетворены пусть хотя бы приблизительным списком надежных, менее надежных и недостоверных исторических событий, исторических персонажей и исторических процессов. Мы готовы ограничиться малой частью необозримого хронологического материала, придуманного десятками поколений историков, но зато частью достоверной и обоснованной, проверенной и выверенной непредвзятыми учеными.

И хотя приятно читать у Лурье приводимые ниже строки:

«Предания о вещем Олеге, Игоре, Ольге, Алеше Поповиче не были описанием действительных фактов IX и X вв., но они отражали эпическую традицию, которой предстояло жить на Руси еще много столетий. Поздние сочинения о Куликовской битве не были «газетной» хроникой этого сражения, но они отражали постепенное осознание победы над Мамаем на протяжении столетия после битвы. Мы имеем серьезные основания сомневаться в том, что составитель Никоновской летописи имел в своем распоряжении древнерусский «лист», затерянный в древние времена и внезапно всплывший из недр московских архивов в XVI в. Но история составления этого летописного свода требует изучения.» (стр.171),

пока нет свидетельств тому, что среди историков велика готовность пойти по этому трудному пути. Основанием для скептической оценки позиции даже самых умных из историков может служить другая цитата из той же книги (стр. 26), которая воспринимается как негативный аналог обязательной в советское время ссылки на классиков марксизма-ленинизма:

Это упрощенное до примитивизма изложение позиции новохронологических критиков (никто, например, не утверждает, что ВСЕ археологические артефакты являются плодами фальсификации) ставит под сомнение способность уважаемого автора воспринимать серьезную критику и его готовность вести диалог с серьезными учеными, обладающими нетрадиционным взглядом на предыдущий опыт моделирования прошлого. Такого рода заверения в верности ТИ и традиционной растянутой хронологии стали в последние 10-15 лет обязательными для историков и ничего, кроме действующего в ТИ запрета на диалог с исторической аналитикой, не отражают. С той же убедительностью Лурье мог бы обвинить Морозова и его последователей в том, что в их книгах используется не тот типографский шрифт, что и делает, мол, все критические наблюдения абсолютно бездоказательными.