Халықаралық ғылыми-теориялық конференция материалдары 3 мамыр 2013 жыл

1. 
   Әдебиеттану терминдерінің сөздігі. –А.: Ана тілі, 1998.
   
2. 
   Гуревич С.М. Экономика отечественных СМИ. Учебное пособие для вузов. -М., 2009.
   

Мы зашли в полупустынный холл, наше внимание привлекли сувенирные и подарочные бутики, но времени на рассматривание диковинных вещей не было, Абдижамил-ага пригласил жестом в ресторан. Зал был огромным и тоже почти пустым. Мы подошли к столику, за которым сидел седовласый, большой человек с очень печальным лицом. Видимо, он провел бессонную ночь. Они поздоровались и обнялись с Абдижамил-агой. Я его сразу узнала, это был знаменитый поэт, слава которого гремела на всю страну, автор слов знаменитой песни «Журавли», великолепно исполненной Марком Бернесом.

Расул Гамзатов был очень чем-то расстроен, печаль и даже плохо скрываемые тоска в глазах были разлиты по его лицу. Он попытался подозвать одного из официантов, сновавших бесшумно по залу, готовясь к наплыву посетителей зарождающегося дня, но Абдижамил-ага сделал предупредительный жест, добавив, что мы зашли сюда ненадолго. «Девочки позавтракают и побегут в Ленинку», - сказал он. Время стерло все подробности разговора, но я помню, что великий поэт порывался нас угостить, а Абдижамил-ага говорил, что ему нужно беречь себя, нельзя проводить бессонные ночи… Через какое-то время Расул-ага, вняв уговорам Абдижамил-ага, решил подняться к себе в номер. Мы с Шугой не смели задать ему какой-либо вопрос, поговорить с ним. Я помню, что смотрела на него во все глаза с восхищением и преклонением, наверное, во взгляде, ведь мне было 23 года и я обожала стихи Расула Гамзатова.

Сегодня перечитывая его известные на весь Советский Союз произведения и знакомясь с его новыми стихами, написанными в последние годы, я чувствую, как вселенская печаль заполняет мое сердце, пронзившая меня в ту, памятную для меня встречу. Удивительные поэтические шедевры были созданы поэтом в последние годы жизни – «Одиночество», «Покаяние», «Посредственность», «Белые птицы в синем небе…» и другие.

Лейтмотивы его поэзии носят экзистенциальный, философский характер – человек и Бог, прошлое и настоящее, жизнь и смерть. В последние годы жизни Расул Гамзатов остается все тем же Большим, подлинным Поэтом. Он предельно откровенен, лейтмотивом проходят строчки о том, что он не безгрешен, что не все нравится ему в его жизни, что главное в бытии человека – не слава и знаменитое имя, а вечные истины – родная земля, добро, поэзия, друзья, родные, близкие по духу люди, честь. Достоинство и Любовь в самом емком и всеобъемлющем понимании этого сакрального слова.

Поразительная искренность Поэта раскрывается в его строках, где мы видим, насколько непростым было его восприятие Бога, Поэт считает, что он не может легко перестроиться и творить намаз теперь, пред вратами вечности.

Но не стану просить я Всевышнего

Мои годы земные продлить

Много в жизни наделал я лишнего-

Ничего уже не изменить

Где те четки, что маму тревожили

И печалили вечно отца?

Столько лет пересчитано, прожито,

Все равно нет у четок конца

И ладони мои, как шатер.

Всемогущий Аллах, на колени я

Ни пред кем не вставал до сих пор («Покаяние») [1]

Восприятие современной реальности также было сложным. Поэт накануне смены эпох и тысячелетий ощущает громадную душевную боль, он, словно кожей чувствует разрыв, впадину, разделяющую века.

Двадцатый век на финишной прямой

Еще рывок – и ленточка порвется….

А я один стою, как часовой,

Что смены караула не дождется
Мелькает, как в ускоренном кино,

Планета с миллиардным населеньем

Но я, как в поле позабытый сноп,

Совсем один под дождиком осенним («Одиночество»)[1]

Как тот изгой у жизни на краю

Устав и от забвения, и от славы,

Я в полном одиночестве стою

Не глядя ни налево, ни направо («Одиночество») [1]
По-настоящему великий Поэт испытывает глубокую душевную боль от несовершенства жизни, человека, он всегда тонок и раним, а сердце его подобно кровоточащей ране. Оно пульсирует, отзываясь на каждую несправедливость, вселенское зло. Поэт видит, как изменились люди, происходит смена поколений и более всего его удручает, как и прежде, посредственность, во все времена проникающая во все уголки жизни, торжествующая и убивающая все подлинно прекрасное и необходимое человеку, как воздух:

Жужжит реклама, как веретено

Назойлива, хотя всегда убога.

Она успешно выжила давно

С экранов наших Пушкина и Блока («Посредственность») [1].

Расула Гамзатова Муза не покидала до конца дней его, а поэзия его стала со временем более печальной, более мудрой и глубокой. А Муза не покидала, видимо, потому что он стал еще откровеннее, честнее, он не щадил и себя, оглядываясь назад, с сожалением, отмечает, что ничего нельзя исправить в прошлом, но как когда-то другой великий русский поэт С. Есенин, провозгласивший - «Не жалею, не зову, не плачу», великий аварский поэт может быть спокоен пред вратами вечности – его стихи останутся с людьми, а значит людям останется самая лучшая частица его души – его Поэзия, честная, иногда, взрывная, иногда мятежная, но всегда наполненная Любовью к своей родной аварской земле, планетарная в своей любви к жизни, людям, к поэзии, такой всесильной, пробуждающей в сердцах добро, истину и нежность!

1. 
   Гамзатов Р. Завещание: Избранные стихотворения. -Махачкала: Дагестанский писатель, 2009. -414 с.
   

Главный роман в творчестве И.Салахова «Черная Колыма» был написан в селе Красный Яр (Казахстан) «закрыв оконные дверцы, опустив шторы, заперев дверь», и является первым произведением в татарской литературе, освещающим эпоху культа личности «открытым текстом» [2].

Роман «Черная Колыма» автобиографичен и основан на воспоминаниях писателя, который сам оказался жертвой культа личности и десять лет томился в сталинских тюрьмах и лагерях ГУЛАГа. Поэтому каждый эпизод или факт, описанный автором, воспринимается, несомненно, как показания очевидца преступления – геноцида против собственного народа, организованного режимом власти. И.Салахов смог раскрыть жестокую правду сталинской действительности. Вероятно, историческая истина – самое ценное в творчестве автора. Сборники стихов «Степные волны» (1957), «Песни Кокчетава» (1961), роман «В степях Кокчетава», многочисленные собрания, отдельные произведения, очерки, также посвящены истории кокчетавских татар, предреволюционной жизни татарских казаков, эпизодам борьбы за советскую власть в Казахстане в годы революций и гражданской войны, через которые была постигнута история. Важно заметить, что публицистическое произведение «Татары Кокчетава», явилось важным источником и началом в уточнении истории формирования татар, живущих в Казахстане и в изучении жизни татар, живущих вдали от Родины [3].

В романе «В степях Кокчетава» обращение автора к тем изменениям, которые происходят в степях Кокчетава 60-ые годы ХХ века, были не случайны. Зрелость мировосприятия усилило в нем стремление рассмотреть жизнь в историческом разрезе. Как известно, многие годы освоения целины рассматривалось как важный исторический акт, и в литературе оно должно было освещаться именно с такой точки зрения. Под влиянием официальных утверждений, И.Салахов освещает освоение целины в историческом плане, то есть, стремится показать сегодняшнее в тесном сплетении и в сравнении с прошлым.

Основное крупное произведение писателя, затрагивающее историю Казахстана, роман – «Дубы углубляют корни». В архиве ИЯЛИ им. Г.Ибрагимова (Казань) хранятся 5 вариантов данного произведения. Долгое время писатель мечтал о том, что бы были выпущены его избранные произведения в нескольких томах, в которых одно из ключевых мест занимал бы данный роман.

«Дубы углубляют корни», встреченное критикой противоречиво, является первым произведением татарской литературы, в котором исторически правдиво отражена борьба татарских казаков за установление Советской власти в Казахстане.

Как известно, судьба казахского народа в годы революции и гражданской войны нашла художественное отражение в казахской литературе, в частности, в мемуарно-автобиографическом романе С.Муканова «Школа жизни», а также в «Тернистом пути» С.Сейфуллина. В отличие от них И.Салахов поставил другую задачу – изобразить исторический путь татарских казаков в переломные моменты истории. Замысел автора – воссоздать широкую панораму народной жизни, показать, как переломные моменты в жизни общества становятся причиной, приводящей народные массы в сложнейшее движение. «Дубы углубляют корни» – роман, который дает широкую картину жизни казахского общества. В нем мы видим, с одной стороны, казахскую степь и трудовых людей, обреченных на бесправное и жалкое существование при самодержавной власти, представителей господствующих классов и царизма, совместно гнетущих трудовой народ, с другой, автор показывает, как постепенно переполняется чаша народного горя и нарастают гнев и протест.

События в романе играют двоякую функцию: они сами по себе интересны как отражение подлинной истории татарских казаков. Кроме того, они несут в себе судьбы героев романа, являются почвой формирования народного характера.

И.Салахов смог красочно описать природу казахской деревни, нравы и обычаи, труд и праздники, вековые традиции и быт дореволюционной жизни; сумел запечатлеть в событиях, человеческих характерах и судьбах целые вехи народной истории.

У автора своеобразный композиционный прием: каждого героя он вводит в повествование с отступлением в его прошлое. В зависимости от характера поступков, образуют систему положительных и отрицательных персонажей: первые – с трудящимися и за трудящихся, вторые – с эксплуататорами, которые с отчаянием гибнущих стремятся удержать старые порядки. Главный герой романа – историческая личность, Гусман Абдрашитов. Исключительная честность, человечность, смелость и другие его черты вызывают у читателя чувство уважения к нему. Это чувство усиливается еще больше, когда убеждаешься в максимальном совпадении всего того, о чем рассказывается в книге с фактами истории. В одном из своих статей И.Салахов писал о личном знакомстве с Г.Абдрашитовым, который умер в 90 лет. Писатель вспоминает, что он часами беседовал с этим героем, обсуждая переломные моменты истории Казахстана [4]. Эти рассказы Г.Абдрашитова легли в основу романа «Дубы углубляют корни».

Перед взором читателя, проходит жизнь трех поколений семьи Абдрашитовых: бедный казак – старик Джафратил, его дочь Амина, покорная своей судьбе, ее сын Гусман, восставший против несправедливых порядков жизни.

Написанный в духе советской идеологии, роман рассказывает о том, как крайне угнетенное состояние населения, народное горе, голод и холод, звериная жестокость богачей обостряют классовую борьбу, которая постепенно приобретает всеобщий непримиримый характер. В эту борьбу, естественно, вовлекается и молодежь, в том числе и Г.Абдрашитов. После разгрома интервентов и внутренних контрреволюционных сил, герой романа выступает в рядах борцов против остатков белогвардейских банд, за укрепление Советской власти в казахской степи. Жизненный путь Гусмана в произведении представлен как процесс становления и возмужания нового героя советской системы, показ которого считался важнейшей задачей тогдашней литературы.

В романе с большой симпатией изображен образ Сабира Шарипова, являющегося также исторической личностью.

Писательское внимание сосредоточено на показе его революционной деятельности, легендарных поступков в борьбе за новую жизнь.

С.Шарипов – личность знаменитая. Он ученый, писатель, государственный деятель, революционер, воплощение благородства, преданности трудящимся, народу.

При создании образа С.Шарипова, по словам И.Салахова, взяты те черты, которые были присущи герою на самом деле [5]. Вместе с тем литература не допускает простого копирования действительности, поэтому вымысел необходим писателю даже при показе исторических личностей.

В создании образа С.Шарипова, наряду с использованием большого количества фактического материала, автор активно обращается и к своей фантазии, особенно при раскрытии духовного мира героя.

Как видно из архивных источников, не вошедших в роман, судьба С.Шарипова заканчивается трагически. Посвятив всю свою жизнь борьбе за светлое будущее, он, в конечном итоге, погибает в сталинских тюрьмах.

В романе с большой любовью воссозданы образы боевых соратников С.Шарипова – родных братьев Карима и Хамита Сутюшевых, Д.А.Ушакова, Мадины, Г.Майкотова, Ирченко и других. Они предстают перед читателем энергичными, сильными, готовыми на любые жертвы бойцами революции. Всех их объединяет общая цель – отстоять завоевания революции.

Одной из особенностей романа является обилие в нем эпизодов и действующих лиц, которые появляются на страницах произведения по мере развития событий, что, по нашему мнению, и определило неодинаковую степень художественной обрисовки их характеров. Запоминающимися оказываются те из них, которые являются непосредственными участниками важнейших событий. Таковы, например, старик Джафратил со своей драматичной судьбою; живой, энергичный, молодой, но не сразу нашедший себя Багау; старик Нарсия – большой знаток исторических и других преданий; мечтательный, мастер на выдумки Иркатай; добрая и искренняя Зифа; строгий, но справедливый Лачынбай и др.

В романе немало внимания уделяется показу и отрицательных персонажей, являющихся представителями господствующего класса. Это, прежде всего Калимулла бай, его сын, бездельник Галимулла, спесивый невежда И.В.Орлов, Верблюд Иван, А.Алиев, Сиражетдин мулла и др. Исходя из классовых убеждений автора, они изображены всем своим существом враждебными народу.

Роман И.Салахова «Дубы углубляют корни» выделяется простотой и непосредственностью стиля, точной речевой характеристикой действующих лиц, часто являющихся историческими личностями, своеобразием изображаемого материала.

В своих произведениях И.Салахов часто обращается к воспоминаниям о прошлом. Это, в свою очередь, дает писателю возможность рассмотреть разные эпохи и поколения в единстве и преемственной связи. В этом смысле его роман «Дубы углубляют корни» можно рассматривать в сопоставлении с такими его произведениями, как «В степях Кокчетава» и «Черная Колыма», так как и в них находят отражение разные, переплетенные между собой трагические события и явления XX века. В то же время эти произведения в освещении сложного исторического этапа в жизни народа и страны дополняют и обогащают друг друга.

Своеобразие произведений И.Салахова критика склонна больше объяснять воздействием на писателя традиций его родной земли то есть, считают, что художественное мышление автора, языковые и стилистические средства – все это порождено казахскими степями [2].

Роман «Дубы углубляют корни» отличается от других его произведений своей структурой, темой, системой образов, стилем. Он относится к жанровой форме, которая в свое время называлась «историко-революционным» романом. Как положено произведению подобной формы, роман от начала до конца пропитан духом непримиримой классовой борьбы. Одновременно роману присуща историческая хроникальность.

Историческую и литературно-эстетическую силу, композиционную структуру и построение сюжета романа «Дубы углубляют корни» определяют драматические события, идея революционно-классовой борьбы. Конечно, то, что в центре произведения образы исторических личностей, в значительной степени определяет структуру романа.

Писатель досконально изучил объект изображения, руководствовуясь принципом историзма, художественно отразил человеческие судьбы на поворотах истории, проник во взаимосвязь истории и человека.

Согласно жанровой природе произведения И.Салахов оперирует чаще всего событиями историческими, достоверными, имеющими точное время, место.

При воплощении образов героев автор использует конкретные детали, объясняющие не только индивидуальные признаки, но и их социальную принадлежность. Кроме того, он делает отступления, рассказывает предысторию почти каждого персонажа, а затем возвращается к его нынешней жизни, стремясь, таким образом, к более полной характеристике.

Произведения И.Салахова обращают на себя внимание и стилевыми особенностями. На поэтику его романов оказывает влияние и жизненный материал. Например, в романе «В степях Кокчетава» весьма ощутимы любовь и уважение автора к казахскому народу, его образу жизни и традициям. Поэтому этнографические детали и средства, умело использованные И.Салаховым, придают произведению своеобразное звучание и пафос, присущие казахскому народу.

И.Салахов в своих романах уделяет важное внимание изображению природы. Особый интерес писателя к этому первозданному миру обусловлен не только осознанием им его незаменимой роли в жизни человека и всего общества. Явления природы, с другой стороны, в произведениях И.Салахова выполняют и художественно-познавательную и изобразительную функцию. С их помощью автор образно и впечатляюще отражает мысли и переживания героев, картины реальной жизни, одновременно они становятся своеобразным средством характеристики персонажей.

Еще одним важным поэтическим источником в романах И.Салахова являются шедевры народного творчества. Хотя писатель стремится к многоцелевому их использованию, однако они более активно и эффективно применяются автором при отображении национального своеобразного духовного мира героев и вообще всего народа. Кроме того, в романе «Дубы углубляют корни» в этих целях умело используется разговорный язык местного населения, который изобилует мишарскими, казахскими и русскими словами. В целом, в романах И.Салахова через изображение судеб разных социальных групп и слоев находит отражение сложный и полный драматизма путь народов Казахстана и Татарстана в XX столетии. И этот путь писатель часто изображает на примере судеб отдельных исторических личностей. Из произведения в произведение он все шире и эффективно использует возможности прозы для всестороннего и углубленного показа жизни героев в преемственной связи настоящего и прошлого.

2. Минһаҗева Л.И. Ибраһим Салахов: тормышы һәм эшчәнлеге. – Казан: Матбугат йорты, 1999.

3. Салахов И. Күкчәтай татарлары: ишеткәннәр, күргәннәр, белгәннәр // Мирас. 1995. – № 10. – с. 126-127; № 11-12. – с. 167-713; 1996. – № 1. – с. 142-165; № 2. – с. 132-141; № 3. – с. 125-129; № 5-6. – с. 237-245.

4. Салахов И. Давыллар утлар аша // Казан утлары. 1968. – № 1. – с. 67-70.

5. Салахов И. Азатлык җырчысы // Казан утлары. 1980. – № 10. – с. 77-80.


Проблема народности творчества Г.Тукая в научно-критической

мысли 1910-х годов
Т.Ш.Гилазов,

к.ф.н., доцент

Россия, Казань

Габдулла Тукай (Тукай Габдулла Мухамметгариф улы, 1886-1913) – основоположник новой национальной поэзии, литературный критик, публицист, журналист. Продолжая и творчески развивая идейно-эстетические традиции восточных и русско-европейских литератур, опираясь на национальные истоки и народное поэтическое творчество, он создал свою литературно-художественную школу, под плодотворным влиянием которой выросла целая плеяда не только татарских, но и некоторых других тюркоязычных поэтов и писателей.

Исследование творчества классика татарской литературы, народного поэта Г.Тукая имеет богатую вековую историю. На многолетнем пути своего развития тукаеведение накопило большой опыт, нуждающийся в системном обобщении и осмыслении.

В начале XX века научно-критическая мысль сделала серьезные шаги на пути постижения личности Тукая и его неповторимого литературного наследия. В литературно-критических публикациях этих лет красной нитью проходит проблема народности поэзии Г.Тукая, которая исследуется и оценивается с различных точек зрения.

1910-е годы являются самым богатым периодом на различные тенденции, противоречивые взгляды, литературные споры и идейно-эстетические воззрения. Определяя цели и задачи, стоящие перед современным тукаеведением, и намечая перспективы его дальнейшего развития в XXI веке, Ф.Мусин пишет: «Взгляды таких великих писателей, как Г.Исхаки, Ф.Амирхан и Г.Ибрагимов, долгие годы остававшиеся в тени, имеют принципиально важное значение для оценки сути и значения поэзии Тукая» [16, с. 33]. Действительно, впервые народность поэта начинает рассматриваться в рецензиях Ф.Амирхана (1886-1926), написанных по случаю выхода в свет сборников стихов Г.Тукая, в его публицистических статьях и в статьях-воспоминаниях. Уже в одной из первых рецензий Ф.Амирхан высоко оценивает творчество Г.Тукая, считая, что его поэзия позволит высоко поднять авторитет татарского народа в глазах других народов мира: «Особый татарский дух, характерный для поэзии Тукая, говорит о том, что вскоре появится истинно независимый татарский поэт. Литература, имеющая своего независимого поэта - счастливая литература. Однако среди развитых в культурном отношении наций только особо счастливые могут достичь такого высокого авторитета»[1, с. 93].

В истории разработки этого вопроса переломным стал 1913 год. Причины этого явления известны: первая – преждевременная смерть и трагическая судьба поэта, вторая – вышла в свет книга Г.Ибрагимова «Татарские поэты», которая до сих пор остается в центре внимания ведущих литературоведов, и над многими проблемами, поднятыми в ней, не поставлены точки. Ранний уход из жизни Г.Тукая получил широкий отзвук не только среди российских татар, но и во всем тюрко-мусульманском мире.

Например, турецкий ученый и писатель Ф.Купрелезадэ в своей статье «Габдулла Тукаев», опубликованной в журнале «Төрек йорты» (1913), сообщает о кончине Г.Тукая и высоко оценивает его как «совесть нации», как народного поэта: «Этот год принес много бед и большое горе турецкому народу…Мало того, что мы потеряли наши священные земли, омытые нашей чистой кровью, один за другим ушли из наших рядов великие люди нации…Великий поэт северных турков 2 апреля в палате Клячкинской больницы покинул этот мир»[10, с. 117-119].

Ученый-литературовед Р.Ганиева, которая занимается исследованием проблемы литературно-культурных взаимосвязей в словесном искусстве, также обращает внимание на этот факт: «Примечательным является тот факт, что для передовой молодежи Казахстана, Средней Азии, Кавказа, Дагестана смерть Тукая явилась большой утратой, заставившей глубже вдумываться в общественные противоречия эпохи, зовущей к активной борьбе против царизма. Статьи о Тукае появляются на страницах газет «Каспий», «Русская молва», «День», «Икбал» («Счастье»), «Туркестанский курьер»[14, с. 335].

Таким образом, размышления о месте поэта в духовно-культурной и национально-общественной жизни татарского и других тюркских народов приводят научно-критическую мысль к оценке поэтической миссии Г.Тукая, основных качеств его творчества.

Литературоведами и учеными утверждалось, что основным качеством духовного наследия Г.Тукая является народность, что он народный поэт. В некрологе, помещенном в газете «Вакыт» сделана попытка осмыслить народность творчества поэта: «Это самый молодой человек, завоевавший огромную популярность в нашем татарском мире в столь раннем возрасте. В этой его популярности нет ни тени лести или фальши. Это по-настоящему заслуженная популярность. Творчество Тукая свободно от всяких внешних воздействий. Поэт сам был выходцем из народной среды и пел его песни, поэтому народ его быстро и хорошо понимал. В общем, можно сказать, он был для народа своим»[3]. Личность Г.Тукая рассматривается критиками в тесной связи с накопленной веками народной мудростью, силой духа, с народными традициями и общественной реальностью: «Для формирования такого поэта наша нация вынуждена была столько веков проявлять терпение и выдержать невероятные потрясения начала XX века» [3]. Поэзия Г.Тукая рассматривается в общенациональном аспекте. Отмечается, что он пользовался любовью и почитанием представителей всех слоев общества, независимо от социального и общественного положения, и все одинаково скорбят о его безвременной кончине.

Именно в эти дни всенародного горя Г.Тукай был вознесен на пьедестал народного поэта. «До настоящего времени среди татар не было ни одного поэта, достигшего столь высокого авторитета в народе, как Габдулла эфенди» [3] – писали о нем. Так было определено место Тукая в духовной и общественно-культурной жизни татарского народа. А плоды его творчества были отнесены к произведениям татарской классической литературы: «Нет сомнений в том, что его произведения займут свое достойное место в составе татарской классической литературы и будут жить вечно» [3]. Статьи, опубликованные по случаю годовщины его смерти, воспоминания о нем, пронизаны глубокой грустью и тоской. В статье, опубликованной под псевдонимом «Уйгур», автор с горечью сетует на то, что в современной литературе господствует пустота, пришедшие в поэзию молодые силы не способны хоть в какой-то мере восполнить отсутствие Г.Тукая. Мало того, Тукай становится критерием оценки поэзии, хранителем ее изящества, по образцам его духовного наследия оцениваются произведения современных поэтов [16].

Народность и гражданственность поэзии Г.Тукая привлекали не только татарских литературоведов, но и писателей и критиков тюркских литератур.

В частности, размышляя об огромном воздействии творчества Г.Тукая на развитие общественной и эстетической мысли казахов, известный казахский ученый Т.Нуртазин пишет, что Тукай явился народным писателем по составу своей лексики, по структуре своих произведений, по отбору жизненного материала и по методу художественного изображения. Это оказалось ему под силу, ибо мощный талант сочетался в нем с высокими общественными народными идеалами. Поэтому понятно, что произведения Г.Тукая живо доходили до сердца всех народов мусульманского Востока как у нас в России, так и за ее пределами [14, с. 89].

Многие литературоведческие работы Г.Ибрагимова (1887-1938), посвященные творчеству Г.Тукая, касаются проблемы его места и роли в татарской литературе, народности его творчества. В своей критической статье «Татарская печать» (1910) среди наиболее талантливых и уже имеющих свой индивидуальный стиль поэтов, таких как С.Рамиев (1880-1926), Дардменд (1859-1921), Н.Думави (1883-1933) и др., Г.Ибрагимов выделяет именно Г.Тукая и возносит его на поэтический трон [9, с. 7]. Однако через три года в книге «Татарские поэты» (1913) [9, с.74-156] он уже выражает сомнение по этому поводу. Именно эта работа вносит разногласия во взгляды критиков на народность творчества, литературную репутацию Г.Тукая и делит их на две группы. В качестве оппонента Г.Ибрагимова выступает Дж. Валиди [2].

В более поздние годы в работах, посвященных интерпретации книги «Татарские поэты», чувствуются попытки сгладить противоречия в критических высказываниях, стараясь объяснить проблему всего лишь субъективными литературно-эстетическими взглядами Г.Ибрагимова. Х.Усманов [17], Г.Халит [20], И.Нуруллин [12], Р. Ганиева [4] трактуют эстетическую концепцию Г.Ибрагимова исходя из романтизма. А М. Хасанов рассматривает отношение Г.Ибрагимова к Тукаю как серьезную ошибку критика, поддавшегося влиянию «чистого искусства» [7, с. 534]. Любопытно, что эту же мысль Г.Исхаки, оказавшийся после раскола мира Октябрьской революцией и марксистско-ленинской идеологией на противоположной стороне, высказал в своей статье «Поэт Габдулла Тукаев» как одну из причин отрицательного отношения Г.Ибрагимова к Г.Тукаю [9]. Р.Мухамадиев, развивая мысль своих учителей, объясняет отношение Г.Ибрагимова к поэту различиями в понимании роли поэзии в жизни общества [11, с. 30]. Д.Загидуллина истолковывает позицию критика относительно поэзии Тукая исходя из литературно-эстетической концепции школы «духовников», сформировавшейся в литературоведении в начале XX века [5, с. 208-209].

Работы Г.Ибрагимова «Татарские поэты» (1913), «Трагедия таланта» (1914), [8] «Последний привет» (1915) [7] , вносят новые штрихи в понимание проблемы народности, литературной популярности Г.Тукая.

Г.Ибрагимов в книге «Татарские поэты» наряду с подробным анализом поэзии Г.Тукая, как уже было отмечено выше, отдельно останавливается на проблеме народности и его быстро завоеванной славе. Он приводит несколько причин этой быстрой славы. Первая – глубокая и оригинальная национальная литература самого поэта. «В нем есть татарский дух, есть способность выразить этот татарский дух, татарский образ жизни по-народному, естественно и просто»[6, с. 133]. Видно, что автор этих строк стоит на позиции признания способностей Г.Тукая и его поэтического таланта. Второй причиной указывается социокультурная ситуация и благоволение к поэту судьбы: «Было бы слишком большим упрощением думать, что авторитет писателя и поэта, завоеванный им в народе и в печати, всегда соответствует его таланту. Здесь случайность или благоприятное стечение обстоятельств, очень часто влияние какого-то интереса или интриги могут сыграть решающую роль и вознести до небес самую обычную посредственность… Случайность и стечение обстоятельств пришли Тукаеву на помощь очень вовремя» [6, с. 133]. Далее Г.Ибрагимов, отрицая в творчестве поэта его собственное «я», его индивидуальность, говорит, что он больше выразитель интересов среды, общественности. Так что присущую поэзии Г.Тукая народность, отражение в ней интересов и чаяний народа Г.Ибрагимов считает одной из причин роста его поэтического авторитета. «О чем думает, что чувствует народ в данный момент, то и у Г.Тукаева. У него народ обнаруживает свои впечатления, мысли, чувства» [6, с. 142]. Как видим, автор отрицательно оценивает то, что в поэзии Г.Тукая воплощен народный дух, его душа и сердце.

Оценка, данная Г.Ибрагимовым творчеству Г.Тукая, составляет основную тему, проблему и основной смысл всех статей, опубликованных в эти годы. Многие из них вступают в полемику с Г.Ибрагимовым, высказывают свои суждения. Например, Г.Карим, Баян, Вафа Бахтияров, Г.Рафики, Г.Рахим и др. не соглашаются с названными Г.Ибрагимовым причинами быстрой популярности Г.Тукая, они стремятся уберечь поэта от односторонней критики. В их статьях речь идет не о достижении бесполезной, ставшей самоцелью миссии поэта. Они подчеркивают, что Г.Тукай достиг такого высокого уровня почитания народом благодаря тому, что его поэзия выражала интересы и чаяния своего народа: «Тукай был поднят народом до самой высокой степени авторитета, которого еще не достигал ни один поэт у такого народа, как татары» [13, с. 264].

Менее известные критики, так называемого, второго плана, исходят в своих суждениях из схемы народ – поэт. Татарская литература начала XX века приближается к жизни простого народа, к ее нуждам, поднимая до уровня философской проблемы образ жизни простого человека. С этой точки зрения, творчество Тукая – это энциклопедия жизни татарской нации, поэтому его произведения читаются народом с любовью. «Некоторые критики пытаются принизить Г.Тукая как поэта, смея даже ставить такие вопросы, как «Тукаев поэт или нет?». Тукаев признан поэтом не по рекламе, не под влиянием интриги или стечения обстоятельств, из всех многочисленных пишущих стихи людей народ выделил и признал именно его, назвав его своим, народным поэтом [13, с. 257].

Известно, что Р.Фахретдин в одной из своих статей в газете «Вакыт» за 1906 год сравнивает Г.Тукая с арабским поэтом Маарри [18]. Дж. Валиди пишет объемистое предисловие к сборнику избранных стихов поэта и, касаясь освещения творческого и жизненного пути Тукая в печати, упоминает об этом сравнении. Это заставило Р.Фахретдина выступить в журнале «Шура» в 22 номере за 1914 год со статьей под названием «Мусамара» (Звезды Востока и Запада), в которой он дал подробный анализ идейно-эстетических особенностей поэзии Г.Тукая, характеристику личности поэта, а также глубокие размышления об этапах развития его поэтического мастерства [19].

Ученый Г.Рахим, в отличие от других критиков, утверждает, что творчество поэта своими корнями тесно связано с жизнью народа, с национальными традициями: «Слава Тукая совсем иная. Популярность в народе он приобрел не через критиков, не через литературоведческие школы. Народ сам нашел своего певца и выделил его из массы других певцов. Никакие критики никогда не смогут снизить важность значения Тукая в нашей литературе. Он навсегда остается нашим первым народным поэтом [13, с. 237].

Проанализировав научно-критическое наследие 1910-х годов, мы пришли к выводу, что столкновения точек зрения, вокруг народности творчества Г. Тукая, его литературной популярности, его славы были связаны с борьбой за новое направление в развитии национальной литературы. В 1910-е годы литературно-критическая мысль рассматривала проблему народности в основном в двух аспектах. Одни литературоведы в своих работах, написанных под непосредственным влиянием концепции культурно-исторической школы, ратовали за литературу, тесно связанную с современной национальной действительностью, за литературу, способную быть средством познания и преобразования национальной жизни.

Другой аспект был изложен в трудах Г.Ибрагимова. На примере духовного наследия и личности популярного, признанного народом и литературными критиками татарского поэта Г.Тукая, Г.Ибрагимов, по-новому используя понятия красоты и народности, требовал от художников слова мастерства, гармонии между глубоким чувством и его словесным выражением, он выдвигал на первый план в поэзии изображение духовного мира человека.

Список литературы
1. Амирхан Ф.З. Сочинения в 4-х томах. / Литературно-художественная критика, биографические материалы, письма – Казань: Татар. кн. изд-во, 1986. – 389 с.

2. Валиди Дж. Татарские поэты (Литературные дискуссии) // Вакыт. – 1913. – 24 - 26 июля.

3. Габдулла Тукаев // Вакыт. – 1913. – 4 апреля.

4. Ганиева Р.К. Духовное наследие поэта (Из материалов, подготовленных для энциклопедического словаря-справочника) «Габдулла Тукай». – Казань: ТаРИХ, 2002. – 112 с.

5. Загидуллина Д.Ф. Литературные законы и время: Монография – Казань: Татар. кн. изд-во, 2000. – 271 с.

6. Ибрагимов Г.Г. Последний привет // Вести Татарстана. – 1992. – 19 июля.

7. Ибрагимов Г.Г. Сочинения. В восьми томах. Т.5 / Статьи, труды о литературе и искусстве (1910-1933) – Казань: Татар. кн. изд-во, 1978. – 614 с.

8. Ибрагимов Г.Г. Трагедия таланта // Мирас. – 1992. - №4. – С.84-86.

9. Исхаки Г.Г. Поэт Габдулла Тукаев // Татарстан. – 1998. - №2. – С. 7-12.

10. Купрелезадэ М.Ф. Габдулла Тукаев // Огни Казани. – 2009. - №4. – С. 115-134. (Төрек йорты. – 1913. – 13 май.)

11. Мухамадиев Р.С. Еще раз о «Татарских поэтах» // Огни Казани. – 1987. - №3. – С.25-33.

12. Нуруллин И.З. Татарская литература начала XX века. – Казань: Татар. кн. изд-во, 1982. – 228 с.

13. Современники о Тукае: Сборник воспоминаний, статей и литературных произведений. – Казань: Татар. кн. изд-во, 1960. – 294 с.

14. Слово о Тукае: Писатели и ученые о татарском народном поэте. – Казань: Татар. кн. изд-во,1986. - 431 с.

15. Тукай и культура XX века. Материалы международной конференции, посвященной 110-летию поэта. Сборник статей. – Казань, 1997. – 322 с.

16. Уйгур. Новые произведения. «Татарские поэты» // Йулдуз. – 1913. – 4 августа.

17. Усманов Х. Татарская поэзия в период Великой Октябрьской революции и гражданской войны. – Казань: Изд-во Казанского университета, 1960. – 181 с.

18. Фахретдин Р.Ф. Новые произведения // Вакыт. – 1906. – 9 декабря.

19. Фахретдин Р.Ф. Мусамара (Звезды Востока и Запада) // Шура. – 1914. - №22. – С.701-704.

20. Халитов Г.М. С любовью к человеку и правде: Литературно-критические статьи. – Казань: Татар. кн. изд-во,1975. – 328 с.

ХХ гасырның 80 нче елларына татар прозасындагы стиль тенденцияләренең иң көчлесе – психологизм [3, 4]. Мәгълүм ки, ХХ йөз ахырында Г.Гыйльман, Н.Гыйматдинова һ.б. элгәргеләрдән Ф.Әмирханнар, Ш. Камаллар башлаган традицияне дәвам итеп, кешенең рухи дөньясын, психологиясен сурәтләү объекты дәрәҗәсенә күтәрәләр. Автор карашын белдерү юллары да төрләнә.

Г.Гыйльманның “Язмышның туган көне” хикәясендә ислам диненнән мәгълүм детальләрне, әдәби мотивларны уйнату бала күңелендә әдәплелек, матурлык тойгысын уятып, ныгытып куюның бер юлы, дип белдерелә.

Сугыш фаҗигасе балага ятимлек фаҗигасе алып килә. Хикәядә Зөһрә исемле кызның Язмыш белән “сөйләшүе” бер яктан ятим кызның күңелендәге уй-тойгыларны әйтеп бирү юлы булса, икенчедән, аның кешеләр арасындагы мөнәсәбәтләрне аңлауда үткән беренче сынавы. Хикәяләү Зөһрәнең уйларын тергезү рәвешендә алып барыла, димәк, әсәрдә куелган проблемаларның да аталышы аның эчке сөйләменә салына: “Зөһрәнең әтисе юк. Әнисе белән генә яши ул... Зөһрә белә: әтисез кеше булмый. Аның да әтисе бар. Әмма ул аларга бервакытта да килми” [1, 368]. Кичерешләр чылбыры ятимлек ачысы белән килешә алмаган кызның эчке сөйләменә салынган трагик пафос белән белән тасвирлана.

Героиняның эчке сөйләмендә рухи тормыштагы иң нәзек бәйләнешләр үзара тоташа, ул ихтыярсыздан үз заманы проблемаларын бәяләүчегә әверелә: “Зөһрә үзе дә әнисен рәнҗетмәскә, үпкәләтмәскә тырыша. Чөнки әнисенә болай да кыен. Ул бит кызын үзе генә, ялгызы үстерә... Беренче сентябрь көнне Зөһрәне мәктәпкә әнисе илтте. Соңрак санап карады: сыйныфтагы егерме дүрт баланың унбере әтисез” [1: 368]. Ятимлек ачысы татырга мәҗбүр ителгәннәр проблемасы иҗтимагый мотивлаша.

“Эчке сөйләмнең реаль психологик күңел хәрәкәте закончалыкларына буйсынуы, герой уйларын турыдан-туры тергезүгә” [2, 77] нигезләнгән булуы Зөһрәнең күңелендә барган бәрелешләрнең көтелгән, алдагы кичерешләр белән әзерләнгән булуын укырга мөмкинлек бирә: “Бөтенесенә дә шул Язмыш гаепле, ахры. Үзләреннән башка гына кешеләрнең яшәвен, тормышын, бәхетен-бәхетсезлеген хәл итә торган бер көч бугай ул. Менә шул көч белән дуслашсаң иде дә...” [1, 369]. Димәк, бала күңеле чарасызлыктан чыгу юлын эзли башлый. Күренгәнчә, биредә ул үзен чолгап алган чынбарлыкның кануннарын кабул итә, өлкәннәр тәҗрибәсенә таяна.

Вакыйгалар Гүзәлия белән Зөһрә йортына “чит кеше” килеп керү ноктасында төенләнә. Бала күңелендә бөреләнгән яңа хис – ихтыярсыздан билгесез көчкә ышану һәм аны чынбарлыктан эзләп табарга теләү тойгысы кызны уяу булырга чакыра. Чит кеше белән әнисе сөйләшүен Зөһрә үзенчә шәрехли, аңарда үзен оныттылар дип үпкәләү тойгысы бик табигый туа.

Автор кызның эчке сөйләм структурасына хилафлык китермичә, үз карашын, фикерен өлкәннәр сүзе кебек урнаштыра. Зөһрә ишетүендә бирелгән Гүзәлия - Ясир сөйләшүе текстның сюжет калыбын алдан укырга мөмкинлек бирә:

– Язмыш очраштырды безне, Гүзәлия. Син – минем Язмышым бүләге...

– Бергә булу өчен Язмышны син генә түгел, мин дә тоярга тиеш, Ясир. Син беләсеңме шуны?.. Безнең Язмыш Зөһрә кулында, Ясир... Ул сине Язмыш бүләге итеп, хәтта Язмышның үзе итеп кабул итәргә тиеш. Язмыштан ул сине көтеп, сорап алсын иде” [1, 375].

Автор кеше үз тормышында булган һәр вакыйганы бүләк дип кабул иткәнче акыл-хис бәрелешен кичерә, ди. Һәр вакыйганы нигезли, аңлата, сәбәбен күрә башлагач, көрәш юкка чыга, кеше күңел тынычлыгына ирешә, дип тамырлары белән исламга тоташучы фәлсәфәне шәрехли. Акыл камилләшүгә омтылу булса, хис әлеге камиллекнең эчтәлеген мәхәббәт, үз тормышыңны ярата белү дип аңлата. Димәк, хикәядә кызның кичерешләр чылбыры үзенең тормышын бүләк дип кабул иткәнчегә кадәрле үстереләчәге көн кебек ачык.

Зөһрә күңелендә барлыкка килгән яңа тормышның билгесезлегеннән курку, сагаю хисе шәхси үсеш юлында һәркемгә хас булган хис буларак укыла: “Сагаерсың, куркырсың да шул... Моңа кадәрле тату, тыныч тормышлары җимерелсә? Зөһрә бик-бик бәхетсез булыр иде. Ул бәхетсез булгач, аның әнисе дә бәхетсез булыр иде...” [1, 378]. Кеше күнегелгән, гадәтигә әверелгән, җан тынычлыгыннан мәхрүм ителгән булса да, инде башкача булырга мөмкин түгеллеге расланган иске тормышын югалтудан курка, асылда аны яңа тормышның билгесезлеге борчый, күңелендә тирән урнашкан әлеге курку алда торган яңа юл турында җитди уйларга, аны нигезләргә, сагынып көтеп алырга комачаулый. Күңелендә туган бәрелешнең эчтәлеге курку хисе белән бәйле: “Тик... Нигә китерәсе килми соң аның бу абыйны? Нәрсәдән курка Зөһрә, нидә шикләнә, сагая?” [1, 378].

Кичерешләр чылбырында алдагы хисне рухи үсеш дәрәҗәсе әлегә акыл-хис бәрелешендә булган кешедә табигый булган башкалардан өстен булу тойгысын тудырган “видик” вакыйгасы билгели. Рәсим өйдә видик, компьютер булуы белән мактанганда, Рөстәм әтисенең тимер шкафтагы акчасы белән шапырынганда, “Зөһрәнең дә мактанасы килде” [1, 379]. Кыз үзенең мактанырлык байлыгы булмавын аңлагач, аклану өчен сәбәпне эзләп тормый: “Их, әтисе яннарында булса, алар да бай булырлар иде” [1, 379]. Хәзер исә әтисенең “функциясе” үзгәрә: ул – байлык чыганагы. Димәк, кеше үзен канәгатьләндерә алмаган ситациядә башкаларны гаепләүчән. Биредә кызның әнисе, күрше Салисә әбисе йогынтысында формалашкан матур эчке дөньясы баш калкытып ала, тик яшәп килүче җәмгыятькә бу актуаль яңгырамый, шуңа күрә Зөһрә тарафыннан яклау тапмый: “Урамда очратканда, Салисә әби Зөһрәнең аркасыннан сөеп: “Алтын шул синең әниең. Әнә ничек матур итеп карап, тәрбияләп йөртә...”, – дип әйтә торган иде. “Без дә бай! Беләсегез килсә, минем әнием алтын! – дигәнен сизми дә калды Зөһрә. Байлык хакындагы бәхәс шуның белән тукталды.Зөһрәнең байлыгы белән ярышып мактаныр бала табылмады” [1, 379]. Күренгәнчә, автор бала күңелендә туган гап-гади кичерешне иҗтимагый проблема дәрәҗәсенә күтәрә: җәмгыятьтә байлык матур эчке дөнья, әдәп, югары әхлак белән түгел, ә тышкы бизәк, акчага корылган яңа әхлак белән билгеләнә икән.

Кызда әнисе белән икесе өчен туган гарьлек хисе – аны Язмыш белән сөйләшүгә этәргән чик.

Ислам фәлсәфәсендәге Язмыш категориясенең балалар прозасына үтеп керүе яңа дулкын, күтәрелеш турында хәбәр итә. Бу турыда уйлануларны дөрес юнәлешкә борып җибәрү, язмышны кылган гамәлләрнең нәтиҗәсе кебек аңлату, асылда һәркемнең үз тормышы өчен җаваплы булырга тиешлеге турындагы хакыйкатьне алга чыгару – әдипнең матур табышы, уңышы да. Ясир-Язмыш хатлары автор позициясе кебек укыла, текстның соңында әдип моны раслап куюны кирәк таба.

Беренче хат кызның кичерешләр чылбырын билгесезлек белән очрашудан туган гаҗәпләнү, шул ук вакытта ихластан ышану дулкынына көйли. Кыз хатта үзе эзләгән җылылыкны таба, әнисе өйрәткән әдәпнең дәвамын укый, шуңа күрә сөенеп, яратып кабул итә, ышана: “Шуны бел: асыл байлык акчада да, алтында да, башка җйбердә дә түгел. Кешенең байлыгы – саф, ихлас күңелендә, тугры җанында, ярсу йөрәгендә һәм матур хыялында” [1, 380]. Кеше икеләнү-борчылулар вакытында таяныч таба алса, үзен тулы канлы, бәхетле тоя. Әдип таяныч ноктасы кешенең үзендә, үз әхлагы белән билгеләнгән булырга тиеш дигән канунга китергәнче, аны Язмыш белән сөйләштерәчәк. Кыз шулкадәр бәхетле ки, ул күңелендә йөрткән Ясир абыйсына карата булган ачуны җуя (ул биргән сәгатьне тагып куя, күңелендә аның усал сурәтен матур елмаю белән алыштыра). Димәк, рухи күтәрелешнең беренче баскычы – башкаларга карата булган ачу хисен җую, аларның сурәтен үзгәртү, ди автор.

Бәхетле кеше тормышын үзгәртергә, матурайтырга омтыла. Кыз да Язмыштан зәңгәр чәчәкле гөл сорарга уйлавы – эчке дөньясын тагын да якты, камил итәргә омтылышыннан ул. Бөтен дөньяны балкытып торучы гөл кызның күңел халәте, рухи күтәрелеше билгесе.

Хисап фәненнән икеле алу вакыйгасында да төпле киңәше белән ярдәм кулын сузган Язмыш кызда үз-үзенә ышаныч тудыра, аны рухландыра, кыз икенче көнне ике “бишле” алып кайта. Димәк, иң мөһиме үзеңне кулга алу, беркайчан да үз көчеңә ышанычны җуймау, эзлекле булу. Руслан белән бәйле вакыйгада кызның авырлыкларга, физик һәм рухи кимсетүләргә каршы тора алуы сынала. Автор тормышта иң якын кешесеннән кимсетелүгә дучар ителгән бик күпләргә сабыр итәргә киңәш бирә, явызлыкны башкача җиңеп булмау турында әйтә. Кыз Русландагы олы йөрәкне шулай ышаныч белдереп ача. Димәк, рухи күтәрелешнең алдагы баскычы – башкаларга ышаныч белән карау, аларга юл сайлау мөмкинлеге калдыру.

Әлеге вакыйгалар кызны яңа үсеш баскычына – дога өйрәнүгә әзерли. Текстка кертелгән дога эчтәлекләре аерым катлам булып оеша. Автор аларны Зөһрәдән укыттыра, бала күңеленә илаһи көч турында, аның серле хакыйкать булуы хакында фикер сала. Бала Язмыштан алган киңәш- бүләкләрдән – тәрбиядән соң бу серле-тылсымлы көчкә тулаем ышана, таяна башлый. Димәк, автор баланы бу халәткә башкаларга карата ачу хисен җуйганнан соң, авыр хәлләрдән үз көчеңә, сабырлыгыңа таянып чыгарга өйрәнгәннән соң китерә. Кеше үзендәге илаһилыкны тормыш сынауларын дөрес үтсә генә таба, ди автор.Әгәр сынаулар аша үтеп, үзенә тиешле тәрбия кыла алмаса, кеше илаһилыкка килә алмый, сына, юкка чыга.

Әсәрдә алдагы вакыйганың кызның яшәү-үлем арасында калуы кебек оештырылуы очраклы түгел. Кыз буранлы төндә исән калуы белән гел Ясир абыйсына бурычлы кебек тоелса да, чынбарлыкта кызны илаһи көчкә һәм үз-үзенә ышанычы коткара. Биредә кызның халәтен аңлату өчен төш алымы кулланыла. Төш, билгеле булганча, психологик сурәтләүнең әһәмиятле алымы булып тора: “Бераздан ул үзенең сихри төш шаукымында калуын тойды. Аңа рәхәт тә, кыен да иде, ул бер үк вакытта бәхетле дә, бәхетсез дә иде... Чын, ихлас язмышлы һәрбер кеше кебек...” [1, 398]

Кичерешләр чылбырындагы эзлеклелек Зөһрә аңындагы каршылыкларның тигезләшүенә китерә: акыл яки хис кенә була алмый. Алдагы вакыйгаларның автор тарафыннан санап кителүе, ә кичерешләрнең яңармавы шул хакыйкатьне раслый. Яңа ел бәйрәме, чаңгылы булу вакыйгалары, ялганның бәхетсезлеккә китерүе турындагы хат – болар башка рухлы кызның уянуы турында хәбәр итә.

Туган көнгә Ясир-Язмышның килүе – кичерешләр сызыгында чишелеш. Чәчәкләр артына яшеренгән чибәр, акыллы, шаян, әйбәт Язмыш Зөһрә кебек матур рухлыларга бүләк ителә, ди автор. Героиня күңелендәге капма-каршы башлангычлар – акыл һәм хис, уянып килүче шәхес омтылышлары бәрелеше хәл ителеш таба.

Әдип таяныч ноктасы кешенең үзендә, үз әхлагы белән билгеләнгән булырга тиеш дигән канунга китергәнче, аны Язмыш белән сөйләштерәчәк, дигән фикерне раслау соралып тора. Биредә “Соңгы сүз” бүлекчәсе очраклы түгел: “Менә шулай матур тәмамланды бу тарих. Тәмамланды микән? Бәлки, олы, бәхетле тарихның башы гынадыр бу?” [1, 411]. Димәк, үзенең бәхетле булып туган язмышы өчен кеше үзе җаваплы. Бу – авторның соңгы сүзе – карашы кебек укыла.

Н.Гыйматдинова да балаларга атап язган хикәя-повестьларында автор карашын психологизм алымнары белән аңлата, мифопоэтик структурага урнаштыра. Н.Гыйматдинованың “Болын патшасы” хикәясендә әдибәнең иҗатына хас булган мифологик мотивлар психологизм алымнары белән параллель гәүдәләнеш таба. Аяклары авырткан Рәсимне коткарган Айсылу исемле урман кызы Нәбирә Гыйматдинованың Акчәче, Сәвиләсе, Хаятенең кабатланышы кебек кабул ителә. Рәсим дә үз чиратында Рыскол, Тәминдар, Рөстәмнәрне кабатлый, кызны яклап өлкәннәр дөньясына каршы чыга. Тылсымлы чишмә көче, җил гайрәте малайга ярдәм итә алырлык табигать көчләре икәнлеген раслаган сюжет сызыгы әлеге иҗатка гашыйк укучыга яңалык алып килми кебек. Әлеге мотивларның балалар прозасында яңгыравы да Ф.Яруллин, Г.Сабитовның балаларга атап язылган хикәяләренә тоташа. Икенче яктан, автор укучысын Айсылу кичерешләренә гашыйк итеп, ышандырып яулый. Хикәядә мифологик катлам белән ярымреалистик, ярымромантик катлам аерымлана. Реалистик һәм романтик катламнар кушылмасындагы вакыйгалар барышында Рәсимнең кичерешләре ямьсез, сәер Айсылуны дөньядагы иң матур кыз итеп яратуга кадәр үстерелә. Мифологик катламда болын патшасы мотивы уйнатыла. Нәтиҗәдә Н.Гыйматдинова табигатьтән ерагаю кешене үз асылыннан алып китә, аны явыз, хиссез, төссез итә дигән караш үткәрә.

“Урман ниләр сөйли икән?” хикәясендә урман пространствосы диңгез белән чагыштырыла, янәшә куела. Вакыйгалар боланны үтерү ноктасында төенләнә, дүрт дусның берсенең әтисе гаепле икәнлеген ачыклау белән чишелә. Урман диңгезе белән сөйләшү кебек каймаланган вакыйгалар баланың үз җаны, вөҗданы белән сөйләшүенә ишарәли. Наилнең үз әтисе өчен борчыла белүе, вакыйганы дөрес бәяли, кичерә алуы авторның фикерен беркетеп куя. Өлкәннәр дә ялгыша, тик бу ялгышларны кабатларга ярамый, ди кебек әдибә.

Н.Гыйматдинова хикәя-повестьларында уйнатылган болан әкияти образы еш кына матур, тирән, әмма боек карашлы болан-табигатьнең кешеләргә уяу булырга кушып эндәшүе кебек аңлана. Диңгез – күңел дөньясының чагылышы булса, урман, болын бу җиһанга син алып килгән яктылык, матурлык пространствосы. Балалар өчен язылган хикәяләрендә Н.Гыйматдинова кеше үз хисләр диңгезенә хуҗа була алса гына, кешелек урманын, болынны яктырта, ямьләндерә, аның патшасы була ала, ди.

ХХ йөз ахыры балалар прозасында Г.Гыйльман, Н.Гыйматдинова башлаган автор карашын мифопоэтик структурага урнаштыру юнәлеше хәзерге татар балалар прозасында С.Гаффарова, Р.Галиуллин һ.б. яшь прозаикларда дәвам итә. Бу теманы кузгату яңа фәнни эзләнүләргә юнәлеш бирә.

Кулланылган әдәбият исемлеге

1. 
   Гыйльманов Г. Язмышның туган көне / Татар балалар әдәбияты: Әкиятләр һәм хикәяләр. – Казан: Татарстан Республикасы “Хәтер” нәшрияты (ТаРИХ), 2003. – Б.368-412.
   
2. 
   Заһидуллина Д.Ф. Әдәби әсәргә анализ ясау: Урта гомуми белем бирү мәктәбе укучылары, укытучылар, педагогика колледжлары һәм югары уку йортлары студентлары өчен кулланма / Д.Ф.Заһидуллина, М.И.Ибраһимов, В.Р.Әминева.– Казан: Мәгариф, 2005. – 111 б..
   
3. 
   Заһидуллина Д. Яңа дулкында (1980-2000 еллар татар прозасында традицияләр һәм яңачалык). – Казан: Мәгариф, 2006. – 255 б.
   
4. 
   Минһаҗева Л.И. ХХ гасыр татар балалар әдәбияты: үзенчәлекләре һәм үсеш тенденцияләре. – Казан: Татарстан Республикасы “Хәтер” нәшрияты, 2011. – 312 б.
   

ХХ йөз шигърияте дә бу яктан бай һәм төрле, бу дәвер сүз сәнгате символларны сыйфат һәм сан ягыннан тагын да тулыландыра, мәгънәви яссылыкта баета, киңәйтә. Көнчыгыш әдәбияты традицияләренә нигезләнеп үскән һәм ХХ йөз башында рус, аның аша көнбатыш әдәбиятлары йогынтысын тирән тойган милли сүз сәнгате ХХ гасыр әдәбиятында символларга яңача караш булдыра.

«Символлар үзләрендә бер-берсенә бәйләнгән һәм капма-каршы ике иҗади башлангычны берләштерә: бер яктан алар сүз сәнгатенең үткән гасырлар сынавын кичкән классик традицияләргә нигезләнүен чагылдырса, икенче яктан шул традицияләрне «үтеп китеп», аларны яңарту, трансформацияләү омтылышын раслый. Шуңа да символлар әдәбиятның тирән үзгәрешләр кичергән борылышлар вакытында, бер үсеш баскычыннан башка этапка күчү чорында, чиктәш ситуациягә аяк баскан вакытларда аеруча активлаша» [6, 207]. Л.А.Колобаеваның рус әдәбиятына мөнәсәбәтле әйтелгән әлеге фикере милли җирлектә дә актуаль яңгырый.

Узган гасыр татар поэзиясендә символлар активлашуның «беренче дулкыны» ХХ йөз башына туры килә. Милли сүз сәнгатендәге үзгәреш-яңарыш гасырлар дәвамында кулланылып килгән символларны сәнгати үзләштереп кенә калмый, аларны традицион булмаган мәгънәләргә дә баета. Шушы чорда күпкатламлы, киң эчтәлекле символлар борынгы мәҗүси, фольклор традицияләренең, Шәрык мәдәниятенең, рус һәм Европа әдәбиятларында билгеле әдәби күренешләрнең, «системаларның» тоташу ноктасына әверелә. Галимнәр синтезлык сыйфатының, кушма характердагы билгеләрнең әдәбиятның бер этаптан башкасына күчү чорында еш очравын билгели. ХХ йөз башында да шагыйрьләр тарафыннан кулланылган символлар төрле мәдәни катламнарның синтезы булып укыла, әсәрләрнең көнчыгыш һәм көнбатыш әдәби-эстетик фикере чикләрендә шәрехләнү мөмкинлеген бирә. Чор шигъриятен әйдәп баручылардан Дәрдемәнд шигъриятендә символлар «фикерләүнең башлангыч ноктасы»на күтәрелә, Тукай да үз фикерен символик образларга «төреп бирергә» ярата, С.Рәмиев шигърияте дә символларга байый, унынчы – унбишенче еллар аралыгында төрле яссылыктагы символлар аша матурлык идеалын эзләүне алга куйган, шуның ярдәмендә кешелек тормышын, милли яшәешне үзгәртү идеясе белән сугарылган поэмалар күпләп языла.

Гасыр башы язучылары иҗатындагы символик образлар, аларның әсәрдәге урыны – роле бу чор татар әдәбиятында шәрык традицияләренең көчле булуы, символизмның да әдәби агым кысаларында шәркый казанышларны исәпкә алып үсүе хакында сөйли. Шәркый әдәбиятлардагыча, аллегорик фикерләүгә тартылу, шартлылыкны лирик–эмоциональ киеренкелек моментлары белән үрү, мәгълүм символларны яңача куллану аша иҗади осталыкны күрсәтү әһәмиятле урын алып тора. Шул ук вакытта нәкъ менә символлар яки аллегорик образлар әсәрнең умыртка баганасын тәшкил итә һәм әдәбияттагы тормыш моделенең «төше»нә, аңа бәя бирү ноктасына һәм фәлсәфи фикер белдерү чыганагына әверелә [2, 46].

Бу чор милли сүз сәнгатендә символларның яратып кабул ителүе берничә факторга бәйле: аның үсеш алуына фәлсәфи, мәдәни һәм әдәби җирлек әзерләнгән була. ХХ йөз башы татар поэзиясендә символизмның үтеп кереп, милли әдәби җирлектә урын алуы да, милли сүз сәнгатендә сурәтлелекнең көчәюе дә, милли аңдагы, иҗтимагый-фәлсәфи, әдәби фикердәге үзгәрешләр дә символларның киңәюенә көчле йогынты ясый.