Хойт С. К. Вопросы этнической и административно-территориальной структуры ойратских групп // Проблемы этногенеза и этнической культуры тюрко-монгольских народов. Элиста: Изд-во кгу, 2007. с. 157-177

Различные вопросы, связанные с общественным устройством и административно-территориальной системой в разные периоды развития ойратского общества, затрагивались в работах российских исследователей. Однако появившаяся в наши дни возможность рассмотрения этногенетических проблем с точки зрения биологии и, конкретнее, с позиций популяционной генетики, требует прояснения многих вопросов, в большинстве своем остававшихся ранее вне поля зрения исследователей-гуманитариев. В частности, требует освещения вопрос о том, как можно использовать иерархичную этническую структуру ойратских групп в работах с использованием популяционно-генетических методов?

Методы популяционной генетики позволяют сравнивать различные человеческие группы с помощью наборов генетических маркеров. Генетические маркеры можно подразделить на аутосомные и маркеры, сцепленные с полом (маркеры Ү-хромосомы, передающиеся от отца к сыну, и маркеры митохондриальной ДНК, передающиеся от матери к дочери). Оставив вне поля нашего внимания аутосомные маркеры, значительная часть которых исследована посредством биохимических систем и маркеры мт-МНК, обратим внимание на возможности, которые дают нам маркеры Ү-хромосомы. Помимо того, что Ү-хромосомные маркеры помечают пути миграции человечества в глобальном масштабе, они могут дать интересную информацию и в гораздо меньших масштабах, для выяснения путей сложения тех или иных этнических общностей. Историки, в распоряжении которых зачастую имеются лишь этнонимы и их толкования, пока окончательно не осознали, какой инструмент они получили с развитием новых технологий. Конечно, для определенных периодов, не связанных с передвижениями больших масс мужского населения в отрыве от женского, этнонимы могут использоваться как дополнительная система и для аутосомных маркеров и даже маркеров мт-ДНК. Однако, учитывая то, что различные этнические общности маркировались в течение периода всей писаной, да и сохранившейся части устной истории с помощью этнонимов, основными передатчиками и распространителями которых были мужчины (имеется в виду патрилинейное родство), удобнее всего использовать этнонимы в качестве аналогов маркеров Ү-хромосомы. Конечно, я говорю не обо всех этнонимах, а о названиях родовых групп, поскольку именно род представляет собой группу людей, связанных кровным родством и возводящих своё происхождение к общему предку – основателю рода или родоначальнику, брак между потомками которого в подавляющем большинстве человеческих культур запрещен. Один из примеров такого запрета описан у донских калмыков 20-х гг. XX в., в рассказе С. Балыкова «У незримой стены» (Балыков, 1976. С. 56-57):

«… Плясала кругом смерть. Царил голод, было холодно. А как столкнулись Аюш и Оваджа, посмотрели друг на друга внимательно, вежливо поклонились, хотя не были знакомы… когда пробка остановила движение, Аюш подвел свою возилку к подводе Оваджи, поставил их рядом и, как знакомый подошел к ней..., Аюш и Оваджа идут возле подводы..

- Об этом чего спрашивать?... То и без слов видно. Нравитесь мне… Родителей нет, сама я глава дома теперь. За кого захочу, за того выйду…, время теперь такое, что выдержать все меры закона нельзя… Только скажите – какой вы «кости»?... Да-а-а!? Ведь мы тогда одной «кости». Брат и сестра, значит? И бывает же такая плохая доля…».

Подобный же пример привел мне в июле 1997 г. южнокорейский аспирант Чо Сон Чу: носители различных корейских фамилий, подобно носителям калмыцких ясун (костей), считаются родственниками, брак между которыми не допускается. Брак между носителями одной фамилии запрещен несмотря на то, что носители самых распространенных фамилий (Пак, Ким, Ен и др.) могут исчисляться миллионами и между ними в обозримом прошлом нет общих предков по мужской линии. Такое положение зачастую приводило к трагедиям, и только относительно недавно такие браки стали разрешаться. Подобный обычай имеется и у других народов.

Именно факт жесткого запрета на брак наталкивает на мысль о том, что этнонимы (как названия групп людей, возводящих себя к одному или нескольким определенным предкам) и маркеры Ү-хромосомы, как две параллельные системы, могут использоваться совместно и дополнять друг друга. Начав специализироваться в области популяционной генетики с 1995 г., я был удивлен, что ни в то время, ни сейчас никто из исследователей не задумывался о таком использовании этнонимов, а между тем члены родовой группы, возводящие себя, как правило, к одному предку и маркирующие себя тем или иным этнонимом, передающимся по мужской линии, являются носителями генофонда более или менее однородного относительно других подобных групп. В свою очередь, сходство или различие генофонда одной такой группы относительно других может быть выявлено с помощью маркеров Ү-хромосомы. Выбор именно родовых групп диктуется тем, что род является простейшей формой человеческого сообщества, и понятие рода гораздо проще определяемо в биологическом смысле, чем понятие племя.

Оперируя понятием этническая группа, популяционные генетики, как правило, используют его абстрактно, вроде физического понятия «идеальный газ», и не принимают во внимание тот факт, что зачастую та или иная группа может состоять из разных элементов, удельное содержание которых в выборке может давать ту или иную картину об этносе или даже более широкой этнической общности. А между тем, данные именно по родовым группам, как носителям генофонда одного или нескольких мужчин-прародителей, отмеченных определенным именем (этнонимом), могут дать очень много для понимания картины сложения тех или иных этносов и этнических общностей.

Первая попытка применения такого подхода была предпринята в 1997 г. Одной из целей исследования была проверка гипотезы о генетической однородности или неоднородности современных европейских (или как их еще иногда называют волжских) ойрат¹. Правда, при этом использовались этнонимы, относящееся не к родовым, а к группам, условно названным субэтническими. Исторически сложилось так, что в Монголии эти этнические группы указываются в графе «национальность» (например: халха, торгууд, буриад, дөрвөд, хошууд и т.д.). В России же для обозначения всех волжских ойрат пользуются термином калмык, хотя современные калмыки сохраняют память о своей улусной принадлежности. Учитывая эти факты, а также условность терминов, обозначающих группы европейских ойрат (калмыков), которые в древности были отдельными этнотерриториальными группами (улусами), по ошибке называвшимися некоторыми исследователями племенами, в работе 1997 г. волжские торгууды и дөрвөды именовались субэтническими группами. При этом принималось во внимание, что субэтнические группы значительно больше родовых и, естественно, ведут свое происхождение от более чем одного мужчины-прародителя; посылкой для такой постановки задачи послужил засвидетельствованный на материале этнонимии факт разного родового состава в разных субэтнических группах. Результаты исследования были опубликованы в 2001 г. (Galushkin et al., 2001) и показали значительное генетическое расстояние между основными группами, составляющими народ, известный ныне под именем калмыков.

В 2003 г. была опубликована статья «The Genetic Legacy of the Mongols» (Zerjal et al., 2003), в которой описывался один из вариантов Ү-хромосомы, необычно часто встречающийся среди 16 этнических групп, населяющих территорию от Тихого океана до Каспийского моря. В среднем по земному шару он встречается у 0,5% мужчин, среди исследованных групп – у 8%. Логика исследователей была проста, либо этот вариант давал какие-то преимущества ее хозяину, либо этот мужчина и его потомки обладали высоким социальным статусом, который позволял распространять этот вариант Ү-хромосомы с частотой выше средней по миру. Учитывая расчеты времени появления этого варианта (860-1000 лет назад) и территорию высокой встречаемости этого варианта, которая совпадала с территорией империи Чингис-хана, этот вариант был предположительно приписан Чингис-хану или его более или менее близким предкам. В прессе этот вариант Ү-хромосомы был назван «геном Чингис-хана». В случае, если он действительно принадлежит основателю Монгольской империи, то это первый случай использования маркеров Ү-хромосомы для описания генетической линии, отмеченной в монгольской истории именем «борджигин кият».

Используя предложенный подход, т.е. анализ генетических маркеров с учетом родовой структуры этнической группы, мы можем не просеивать массу населения в поисках сходных вариантов маркеров, а прицельно исследовать родовые группы, подтверждая или опровергая предположение о сходстве родов и строить более подробную картину генетической структуры этнической группы, что актуально при сравнении различных групп, содержащих одноименные рода. Для ойратской этнической общности (и шире - для всех групп, так или иначе соприкасавшихся с кочевым миром) это особенно интересно, учитывая то, что в наши дни одноименные рода разбросаны на обширных территориях в составе различных народов.

Следует отдельно отметить, что в литературе, к сожалению, нет единой формы для обозначения этнонимов, терминов родства и этнотерриториальных образований европейских ойрат (калмыков). Это объясняется тем, что в 20-х гг. XX в. при создании кириллического варианта калмыцкой письменности использовались разговорные формы, литературная же норма, зафиксированная на «тодо бичиг» («ясном письме»), не учитывалась. Поэтому в современном калмыцком языке имеет место редукция неясных гласных, на письме обозначаемая отсутствием гласных после первого слога. В то же время в литературном общемонгольском (как собственно и ойратском «тодо бичиг») эти гласные прописываются. К этому надо добавить, что проблемы со шрифтами, существовавшие в последние годы, затормозили процесс унификации написания, и, к сожалению, вышел ряд работ, в которых термины на калмыцком, содержащие специфические калмыцкие буквы, значительно искажены. Так, например, термин аймаг (аймак), имеющий в современном калмыцком норму әәмг, обозначается как аамг, аамиг или даже амиг; термин төрөл (в совр. калм. төрл) часто обозначается как торель или торл и т.д. Помимо того, что это не способствует чистоте калмыцкого языка, человека, не знакомого с монгольскими языками, подобные искажения могут ввести заблуждение. Чтобы устранить разночтения, этнонимы и термины, используемые в данной работе, приводятся большей частью (за исключением этнонима ойрат, цитат, и в некоторых других случаях) по норме современного монгольского языка, имеющей наибольшее сходство со старой письменной формой. Различные кириллические варианты написания, в том числе и калмыцкие, приводятся в скобках.

В современном калмыцком и современном монгольском языках существует много терминов для обозначения понятия род. В калмыцком языке – отг, төрл, ясн; (поколение) үй, уг; (вид, разновидность) зүсн, янз, зүсн-зүүл (Русско-калмыцкий словарь, 1964). В монгольском языке - омог, овог, отог; үе, угсаа, язгуур, уг гарал; төрөл, зүйл, янз төрөл (Русско-монгольский словарь, 1982). Как видим, большинство терминов совпадает. К этим словам следует добавить термины для обозначения всякого рода родни (элгэн садан, төрөл садан, яс, цус и т.д.), которые в большинстве случаев для современных монгольского и калмыцкого языков также совпадают. Несовпадающих терминов немного: ураг (монг.) в современном калмыцком отсутствует; арван (арбан, арвн – калм.) в современном монгольском не применяется к понятию род; тохом (тохум, тохм – калм.) в современном монгольском, по всей видимости, не применяется.

Следует отметить, что при большинстве общих понятий этой сферы, наиболее часто используемые термины в двух языках все же отличаются. В современном калмыцком языке с терминами, наиболее часто употребляемыми для понятия род, наблюдается довольно сложная картина. Так, у донских калмыков, известных также как бузава (бузаав, buzawa) для понятия род используется слово ясун (ясн). Ясун дословно означает кость и маркирует прямую восходящую от пробанда мужскую линию. В настоящее время в этом контексте данный термин не фиксируется у калмыцких торгуудов (turqaut, туркаут, тургаут, торгоут, торгот, торгут, торгуд, торhд) и дөрвөдов (dorbed, durbet, dorwod, dorved, дурбэт, дурбот, дэрбэт, дербет, дөрвүд), вместо него для этой цели используются термины арван (десяток) и төрөл (род), по мнению отдельных этнографов, с той лишь разницей, что у торгуудов в большинстве случаев используется слово төрөл, а у дөрвөдов – арван.

В современном монгольском языке понятие род для халхаского, ойратского, и, по всей видимости, бурятского населения, в основном, обозначается словом овог, которое применяется в документах как аналог европейской фамилии (овгийн нэр). При анкетировании людей в экспедиции по Западной Монголии в августе 2007 года, при заполнении графы «овгийн нэр» иногда случалась путаница, т.к. некоторые респонденты записывали туда имя отца «эцгийн нэр». Вероятно, это случалось потому, что какое-то время в Монголии имя отца считалось аналогом европейской фамилии. По всей видимости, тенденция использовать понятия овог (род) в качестве фамилии закрепляется на наших глазах. Побывав в г. Улаан Баатар в 1998 и 1999 гг. и общаясь с выходцами, в основном, из халха-монгольских родов, я узнал, что халха-монголы слово арван в значении род не употребляют. Кроме этого, обнаружилось вполне определенное использование понятий яс и цус. Слово яс имеет то же значение, что и у калмыков бузава, т.е. кость, и обозначает восходящую отцовскую линию (отец-дед-прадед-…). Слово цус, т.е. кровь, обозначает восходящую материнскую линию (мать-дед по материнской линии-прадед по материнской линии- …). Правда, при этом осталось невыясненным, относятся сюда только мужская линия по матери, или в понятие цус можно включать и женские линии по матери (т.е. всех родственников матери по всем линиям). Возможно, такие же маркеры (яс, цус) имеются у ойрат Монголии и Синьцзяна, однако пока это остается невыясненным. В современной Калмыкии сохраняется выражение «цусн-махн» (букв. «кровь-мясо»), обозначающее всех родственников, без разделения на отцовскую и материнскую линии.

Традиция помнить свой род сохраняется у калмыков, хотя в советский, и особенно в последепортационный период она стала утрачиваться. Наиболее четко она выражена у выходцев из донских калмыцких станиц - бузава. При этом лучше она сохраняется у зарубежных бузава, эмигрантов 20-х и 40-х гг. XX в. В 1990 и 1991 гг. во время первого массового приезда в Калмыкию калмыков из США и Франции наши зарубежные соотечественники путем опроса аймагов (станиц) и ясун (костей) быстро находили своих родственников или их потомков. Соблюдение законов родства по ясун соблюдалось очень строго. Представители одной кости не могли вступать в брак, даже если были из разных аймагов и улусов (один из примеров, зафиксированных в художественной литературе, приведен выше), т.к. считались родственниками, выходцами из одного корня (Алексеева, Борманжинов, 1999. С. 7). Запрет на брак между членами одного рода (арван, төрөл) существовал у всех калмыков. Следует отметить, что во время экспедиции по Калмыкии в мае 2007 года, торгуудские и дөрвөдские респонденты при составлении своих родословных зачастую отмечали принадлежность своих отца и матери к одному арвану или төрөлю, что невозможно при строгом соблюдении запрета на такого рода браки. В большинстве случаев это оказывалось просто путаницей, и при уточнении у более старших родственников выяснялось, что родители принадлежат все-таки к разным родам. Но в некоторых случаях старших родственников уже не было, и выяснить точно принадлежность родителей не представлялось возможным. Такие случаи свидетельствуют о возможной потере традиции и невозможности говорить о строгом соблюдении брачного запрета между членами одного рода у современных калмыков.

Опрос по той же программе, проведенный в западных аймагах Монголии в августе 2007 года, зафиксировал подобную тенденцию. Имелись случаи, когда при составлении своих родословных респонденты записывали принадлежность обоих родителей к одному овог. При этом на вопрос о существовании запрета на браки членов одного рода они спохватывались и вычеркивали эти данные, обещая уточнить их у родственников. Если уточнение и происходило, то зафиксировать его не удавалось в силу ежедневных перемещений нашей группы на довольно значительные расстояния. В силу краткосрочности экспедиции, количество респондентов, подавляющее большинство которых составили дөрвөды, было небольшим. К сожалению, сказать что-то более определенное по этому поводу сейчас нельзя. Это станет возможным после более обстоятельных исследований, которые являются делом будущего. Также делом будущего является подобное исследование синьцзянских и цинхайских (көк нуурских) ойратов.

Итак, мы можем констатировать, что при большинстве сходных терминов для обозначения родства и конкретно понятия род наиболее часто употребляемые термины у ойрат Калмыкии и Монголии различаются. При этом в Калмыкии наблюдается дробление данных терминов среди разных этнотерриториальных групп европейских ойрат, а в Монголии - унификация терминов, используемых как ойратской, так халхасской и, по всей видимости, бурятской этническими общностями. Кроме этого, одноименные ойратские группы (дөрвөд, торгууд, хошууд), в прошлом улусы, которые в современной Монголии именуются ястан (национальность или этническая группа), в Калмыкии такого определения не имеют. В работе 1997 г. они получили условное название «субэтнические группы», в настоящее время это определение время от времени используется в калмыковедческой литературе. Как уже указывалось, этнонимия, которую используют для освещения путей этногенеза, может работать вместе с генетическими маркерами, в качестве параллельной и дополняющей системы. Однако для ойратской этнической общности такой разнобой терминах и разноуровневость нуждается в более подробном рассмотрении.

Посвятивший проблеме этногенеза калмыков, в основном, на основе этнонимии ряд работ Г.О. Авляев пишет, что звенья калмыцкой этнонимии обладают иерархией и отражают многоступенчатость этнического самосознания калмыков. Традиционный вопрос незнакомых калмыков «кенәхнә та?», который дословно означает «кто вы», «чьих будете», он перевел как «какого вы роду-племени». В качестве примера ответа Г.О. Авляев приводит ответы из своих полевых материалов по Приозерному и Яшкульскому районам КАССР 1960-1970-х гг.: «Би баhа дөрвөд, абганар әәмгә, нойнакин әңгә, арван батькасуд, ясун хара ногай» (на русском это значит «Я малый дэрбэт, из аймага абганер, анги (подразделения, отдела) нойнакин, десятка батькасуд, кости черный ногай»); «Би ики цоохра нутугин торгоут, яргачин-эрктнә әәмгин, баргас әңгә, хонгормуд арвана күн» (на русском – «Я торгоут из ики цохоровского улуса (нутуга), аймага яргачин-эркэтэн, анги (отдела) баргас, десятка хонгормуд») (Авляев, 2002. С. 48). Эта многоступенчатость самосознания отражает административно-территориальную и этническую систему, обусловленную историческим прошлым европейских ойрат. Г.О. Авляев поддерживал позицию И.Я. Златкина и критиковал дореволюционную концепцию о том, что калмыцкий улус соответствует племени, а аймаг или отог - роду. Он писал, что улусно-аймачная административная система калмыков не являлась родоплеменной системой, как считали в большинстве своем дореволюционные авторы, а наименования отдельных звеньев этой системы (улус, отог, аймаг, анги, арван, ясун) не выражают собой понятия род, племя или родовое подразделение. Из чего следует, что в целом этническая терминология калмыцкого общества XVII-XVIII вв. имела больше административное происхождение, нежели родовое или племенное. При этом многие так называемые родоплеменные деления калмыцкого общества имели уже вторичное происхождение, т.е. унаследовали по традиции наименования родоплеменных общностей Х-ХII вв., которые сохранялись в этническом составе калмыцких улусов вплоть до начала XX в. в качестве названий аймачных и иных групп, имевших сложные и смешанные этнические составы (Авляев, 2002. С. 50).

Для основного массива европейских ойрат, за исключением бузава, Г.О. Авляев (2002. С. 49) выделяет 5 основных этнонимических уровней, которые в свою очередь разделяет на территориально-административные и этнические:

Эта примерная схема, составленная Г.О. Авляевым по материалам 1960-1970-х гг., по всей видимости, для XVII-XVIII вв., работает с некоторыми оговорками и для XX в. Анкетирование, проведенное нами в рамках сбора материала для популяционно-генетических исследований в 1995 (около 150 чел.), 1998 (219 чел.), 1999 (109 чел.) и 2007 (около 450 чел.) гг. показало, что разница заключается в том, что на конец XX – начало XXI вв. в иерархии калмыцких этнонимов, указывавшихся информантами, отсутствует отог, хотя память о нем возможно осталась. Калмыки, объединенные не родственными, а территориальными связями говорили о себе: «Бидн нег отг-әәмгә улс» (мы люди одного отога) (Алексеева, Борманжинов, 1999. С. 4). Кроме выпадения понятия отог, в сознании большинства калмыков хотя и остаются этнонимы, выстроенные в иерархичную структуру (хотя иногда на самых мелких уровнях путается и иерархия), но исчезают термины, определяющие звенья этой структуры – аймаг, анги, арван, төрөл. Часто опрашиваемые не могут сказать, к примеру, что такое шабинар - аймаг или анги, что такое чонос – анги или арван; что такое багуд – анги или төрөл, а если анги, то что такое дойда багуд. Таким образом, если для XVII-XVIII вв. границы между звеньями иерархии были четко разграничены, то в сознании современных калмыков границы между ними размываются на уровне «аймаг – анги» и «анги – родовые подразделения». Кроме того, результаты анкетирования также показывают, что иногда в идентификации современных калмыков выпадают целые звенья, на уровне аймаг, анги. При этом человек знает, к примеру, что он торгууд и относится к роду галунахн, но не знает, что этот род – ответвление крупного подразделения аха цаатан.

Следует отметить, что в первом примере, приведенном Г.О. Авляевым (баhа дөрвөд [улус], абганар әәмгә [аймаг], нойнакин әңгә [анги], арван батькасуд [арван], ясун хара ногай [ясун]), ясун стоит ниже арвана по иерархии и, по всей видимости, является его частью, хотя в схеме, предложенной им же, это равноправные понятия, что говорит о некоторой ее условности.

Широко известная и используемая по сей день схема для калмыков бузава состоит из трех звеньев:

1. сам этноним бузава (который может быть приравнен к улусу)

2. аймаг (который со временем был приравнен к казачьей станице и в некоторых случаях имел подразделение күүтр – калька украинского хутор)

3. ясун (собственно род)

В этой схеме административная система и система этнических делений совпадают во всех трех звеньях. Она не менялась с начала XX в. О более раннем ее состоянии можно только догадываться, но, видимо, первоначально она имела вид, подобный описанному Г.О. Авляевым (т.к. большинство донских калмыков - это те же торгууды и дөрвөды), и редуцировалась вследствие как немногочисленности бузава, так их отличающемуся от основной массы калмыков административному устройству, сопровождаемому частыми реорганизациями.

К сожалению в нашем распоряжении отсутствует литература, посвященная административной и этнической иерархии современных ойрат Монголии, однако отчасти этот пробел восполняется возможностью контакта с ойратами – гражданами Монголии. Так, по данным Өлзийбатын Гончигжава (руководителя Монгольского информационно-культурного центра в г. Элиста) от 3 мая 2007 г., современная административно-территориальная система Монголии выглядит следующим образом:

1. Улус (улс) – т.е. страна (Монголия)

2. Аймаг – административно-территориальная единица, которая может интерпретироваться как край или область, по переписи 2000 г. с площадью от 848 до 165 381 кв. км и населением примерно от 12 до 120 тыс. чел.

3. Хошун (хошуу) – примерно 100-300 семей

4. Сумун (сум) – может интерпретироваться как район, в период социализма сумуны представляли собой центральные усадьбы коллективных хозяйств, примерно 30, 50 и больше семей

5. Отог – 20-50 семей

Система этнических подразделений:

1. үндэстэн – (дословно корень) нация, принадлежность государству (у граждан Монголии үндэстэн – монгол)

2. Ястан – национальность, например халх, дөрвөд, торгууд, хасаг (казах), орос (русский) и т.д.

3. Овог – собственно род, например хэрээд, бүргэд, чорос, өлөд, зуутраг, боржигин и т.д.

4. Кроме этого, существует еще один уровень, название которого Өлзийбатын Гончигжав затруднился определить, но объяснил его суть. Когда какой-нибудь овог в благоприятных условиях разрастается до определенной величины и ему уже не хватает земли для кочевания, он начинает дробиться, как правило, сохраняя прежнее название с каким-нибудь добавлением, которое не всегда, но, как правило, представляет собой имя человека, руководящего этим подродом. Этот новый этноним озвучивается в ответ на вопрос: хэнэхнэ? Ответом может быть к примеру батахна, т.е. подрод человека по имени Бат.

Необходимо отметить, что в Западной Монголии, чтобы получить ответ о национальности, приходилось задавать не калмыцкий вопрос «кенәхнә» (кэнэхнэ), а «ямр яста?», на который можно было получить ответ и о национальности (ястан) и о роде (овог, хотя возможно при этом вопрос мог воприниматься как о кости (яс), но выяснить это не удалось). Поскольку в большинстве случаев национальность респондентов была известна, т.к. больше всего мы были в дөрвөдских нутугах, чаще приходилось задавать вопрос о роде «ямр овогта?».

О современной администативно-территориальной системе ойрат провинций СУАР и Цинхай КНР нам известно лишь то, что в этой системе имеются звенья хошун (хошуу) и сумун (сомон, суман, сум), сведениями же о системе этнических подразделений мы пока не располагаем, хотя можно предположить, что они аналогичны современным монгольским.

Как видно из изложенного выше, мы имеем далеко не полные сведения об этнонимической системе современных ойратских групп, но даже этих неполных сведений достаточно, чтобы понять, что в настоящее время между различными ойратскими группами (даже внутри одной страны) в этой сфере имеются довольно заметные различия. Общеизвестно, что ойратские группы, по крайней мере с XIII в., составляли единое политическое целое и были включены в состав монгольского государства, после падения которого на определенных этапах своего развития достаточно долго имели примерно общие территории, подчинялись одним законам и составляли одно, а затем несколько сходных государственных образований. Также известно, современные ойраты представляют собой ряд групп, разбросанных по территории Евразии на значительном расстоянии друг от друга. Члены наибольших по численности из этих групп являются гражданами трех стран – Монголии, России и Китая. Учитывая это, логично предположить, что система этнотерриториальной иерархии и вытекающая из нее иерархичная система самосознания и терминология имели на определенных этапах общие для всех ойрат и монголов вообще черты. Однако по мере дивергенции этногенетических путей, в результате изоляции эти системы также дивергировали, и в настоящее время они имеют ряд различий.

Независимое развитие в составе разных государств и дивергенция административно-территориальной и этнической систем, конечно, не могли не отразиться на терминологии и уровнях самосознания и этнонимии. Для того, чтобы нарисовать полную картину этого процесса, требуется проследить различные стадии изменения этих систем, что само по себе является довольно обширной задачей. Однако в рамках данной работы все же имеет смысл хотя бы пунктиром обозначить эти стадии и попытаться определить, насколько возможно использование ойратской этнонимии совместно с разными системами генетических маркеров.

И.Я. Златкин, посвятивший рассмотрению вопроса об общественном строе ойратов часть своей монографии, ссылаясь на монгольские источники, и в частности, на «Сокровенное сказание», пишет, что первоначально омок (омог – Х.С.) означал род, родовую общину, общину кровных родственников, коллективно владевших важнейшим средством производства — землей, пастбищными угодьями, и возглавлявшихся одним из старейших и наиболее почитаемых сородичей (Златкин, 1964. С.73). При этом неясно, состоял ли этот род только из родственников по мужской линии или там могли быть и ассоциированные члены. Чуть ниже он цитирует Б.Владимирцова, который пишет о монгольском роде XII—XIII вв., но уже под названием obox (обог, овог? при этом встает вопрос о тождественности слов омог и обог – Х.С.):

«Монгольский род — obox являлся довольно типичным союзом кровных родственников, основанным на агнатном принципе и экзогамии, союзом патриархальным с некоторыми только чертами переживания былых когнатных отношений, с индивидуальным ведением хозяйства, но с общностью пастбищных территорий... союзом, связанным институтом мести и особым культом…» (Владимирцов, 1934. С. 58). Далее Б. Владимирцов пишет, что «Obox состоял прежде всего из кровных родовичей — владельцев, затем шли крепостные вассалы — unaqan bogol, затем "простые" прислужники — ötölo bogol, jala'u. Род состоял, следовательно, из нескольких социальных групп. Можно говорить даже о двух классах, к высшему относились владельцы urux'u и наиболее видные и состоятельные unagan bogol'ы, к низшему — младшие крепостные вассалы и прислужники ötöle bogol'ы u jala'u. Одни были noyad, — "господа", другие хаrаčу — "черные", bogolčud — "рабы» (Владимирцов, 1934. С. 70). Известно, что категория bogol (рабы) состояла, как правило, из побежденных врагов, которые включались в состав победившей группы и использовались на различного рода работах. Unaqan bogol (унаган – жеребенок, т.е. рабы с детства – Х.С.), по всей видимости, – лица, состоявшие в подчинении с рождения, и возможно, уже не в первом поколении. Неизвестно, носили ли bogolčud и прочие хаrаčу название того obox, в составе которого находились, но если носили, то под одним именем (этнонимом) могли находиться носители разных генетических линий.

И.Я. Златкин (1964. С. 78) отмечает, что в летописи XVII в. «Алтан Тобчи» проводится четкое различие между понятиями ясун и омог, при этом первое рассматривается как часть второго. В качестве примера он приводит упоминание о том, что отец Чингис-хана принадлежал кости Киот, входившей в омог Борджигин. Это упоминание он толкует как указание на то, что во второй половине XII в. ясун (кость) представляла собой уже в значительной мере обособившуюся из кровнородственной общины группу индивидуальных семей (в данном случае с фамильным именем Киот), но еще входившую в состав родовой общины, т.е. омога (в данном случае Борджигин).

И.Я. Златкин соглашается с Б. Владимирцовым (1934. С. 132), который считал, что к XV в. в общественном строе монголов в качестве основной социальной и хозяйственной единицы утверждаются отоги (оток, otog), которые основывались на территориальном единстве. Б.Владимирцов (1934, с. 139-140) определил отоги как группы кочевых аилов, на которые распадались ulus'ы, или түмэны (tümen). «Монгольский оток никак не был союзом кровных родственников, а его предводители, тайши и т.д., вовсе не были родовыми старейшинами... На оток (и аймак) можно смотреть как на кочевой феод (feodum)…».

Судя по всему, к XVII в. омог претерпел определенную эволюцию. И.Я. Златкин (1964. С. 76-77) пишет, что «в XVII в. под словом омок подразумевалась уже не коллективно хозяйствующая община кровных родственников, не род в собственном смысле слова, а индивидуальная семья или группа индивидуальных семейств, связанных узами близкого кровного родства и ведущих обособленные хозяйства». В «Шара Туджи» (1957. С. 169-170) упоминаются ойратские омоги начала XVII в.: «Дурбэн ойраты – потомство Дова Сохора. В нынешнее время имеют шесть омоков. У Далай-тайши омок Дурбэт. … Отцом Нагур Уйдзэна был Джидай, матерью Ахайхан-хатун. После смерти Джидая, от Гахай родился Баибагас, вдвоем владели омоком Уджиэт. Сайн-хаган убил Гахай в Хубхэр Байри. Хутхайту владеет омоком Чорос. Хойтские нояны — потомки Сулэн Инэлчи Дурунчи. Дзу Чинсан имеет омок Багатут. Хи Мэргэн Тэмэнэ имеет омок Хэрэит». И.Я. Златкин считает, что в указанное время эти омоги выступали как совокупность некоторого, сравнительно небольшого числа родственных индивидуальных семей, носивших соответствующие фамилии. Шесть указанных омогов были группами аристократических семей, в которых аккуратно и строго велись родословные записи. Помимо них, имелись и другие, менее аристократические омоги-семьи, и возможно, их имена всплывают в упоминаниях о хариятском Гуйлинчи-багатуре, о тэлэнгутском Абдулла-Сэцэне (Шара Туджи, 1957. С. 63-64), об оргутах, хонхиратах и т.д. Что касается рядовых аратских омогов, то в летописях о них ничего не упоминается, возможно, они могли быть вообще безымянными (Златкин, 1964. С. 77-78).

Анализируя содержание монгольских и калмыцких источников, И.Я. Златкин (1964. С. 78-79) предполагает, что «в связи с быстро прогрессировавшим разложением омока как общины кровных родственников понятия кость и омок все более сближались, становились тождественными. Этим, на наш взгляд, объясняется тот факт, что слово омок в монгольских и калмыцких источниках XVII-XIX вв. появляется все реже и в конце концов вовсе исчезает. Габан-Шараб и Батур-Убаши-Тюмень, например, повествуя в своих «Сказаниях» о происхождении и родственных связях древних и современных им монгольских и калмыцких ханов и князей, пользуются лишь двумя терминами — ясун и ок (уг? – Х.С.)». В качестве примера приводится происхождение известного ойратского общественно-политического деятеля Зая пандита (кость хошут, оток Гуручин, семейство Шангас) (Ratnabhadra, 1959. p. 3), в описании которого место слова омог занял отог (оток).

И.Я. Златкин пишет, что отог, в основе которого лежали не кровнородственные, а территориальные связи, представлял собой феодальное владение, ханский или княжеский удел, получивший в цинскую эпоху название хошун, хотя по своей внутренней сущности хошун ничем не отличался от отога. Отог (или хошун) мог появиться лишь в условиях сравнительно развитого феодализма, и поэтому естественно, что в XI, XII и даже XIII вв. отогов не могло быть, вследствие чего они были неизвестны автору «Сокровенного сказания». Но к XVII в. в структуре монгольского (ойратского в частности) общества отоги заняли прочное положение, что нашло свое отражение на страницах «Алтан Тобчи», «Шара Туджи» и других монгольских и калмыцких источников, где об отоках говорится часто и обстоятельно. Он отмечает, что множество омогов, упоминаемых в «Сокровенном сказании», в позднейших источниках вступают как отоги. Например, омоги Солонгут, Онгут, Ингигут, Холбон и др. «Сокровенном сказания» в «Алтан Тобчи» стали отогами (Златкин, 1964. С.79).

Ссылаясь на труды Г.Н. Потанина, И.Я. Златкин отмечает, что в конце XIX в. в Ордосе существовали омоги и подомоги, при этом некоторые одноименные омоги входили в состав разных хошунов. Халха-монголы же к этому времени уже не помнили имен омогов, хотя указывали ему, что в халхаском хошуне Далай-Чойнхор-вана еще продолжали существовать 15 «костей». Обратившись за разъяснениями к уроженцу этого хошуна, президенту АН МНР Б. Ширендыбу, в 1961 г. И.Я. Златкин получил ответ, в котором отмечалось, что вопрос об эволюции омогов изучен недостаточно; жители указанного хошуна насчитывали около 30 омогов, к которым принадлежали их предки, но к концу прошлого (т.е. XIX – Х.С.) века они фактически почти исчезли, от них оставались лишь слабые следы. Предварительные выводы, к которым приходит Б. Ширендыб, сводятся к тому, что «а) омоги - это группы родственных семей, браки между которыми не допускались; б) взаимоотношения между членами омога основывались на принципе уважения младшими старших; первые в день нового года, например, обязаны были нанести визит вторым; в) члены омога представляли собой индивидуальные семьи с индивидуальными хозяйствами» (Златкин, 1964. С. 77).

Г.О. Авляев (2002. С. 50-51) пишет, что понятие род у монголов вообще и ойратов (калмыков) в частности принято выражать терминами обог (овог) или уг, отмечая, что они давно уже вышли из употребления, и поэтому почти не сохранились ни в улусно-аймачной системе ойратов и калмыков, ни в самой системе этнических делений в дореволюционном быту калмыков.

При постановке второй задачи, помимо прочего, необходимо также определить параметры для этнонимов, которые наиболее целесообразно использовать для этой цели. Одна из попыток классификации современных калмыцких этнонимов была предпринята Г.О. Авляевым (2002. С. 51-57), который выделяет 18 основных типов, замечая, что ими все многообразие калмыцкой этнонимии не исчерпывается. Среди этих 18 типов он называет:

1. этнонимы-тотемы (бухус, чонос, баргас, керәд и т.д. – в данном случае этнонимы даны не в монгольской, а в калмыцкой письменной норме);

2. этнонимы древнемонгольского происхождения (баатуд, хөөд, кельк(и)т, керәд, тәәчуд, мергд (меркт, меркит) и т.п.);

3. этнонимы военной системы (баруун hар, зүүн hар, дунду, миңhн, түмн, торhд (торhуд )¹, хошуд, кэбтүүл и пр.);

4. этнонимы, отразившие термины родства (авгнр (абганар), ачнр (ачинар), ээҗинкин, бааҗанк(и)н и др.);

5. этнонимы, отразившие инкорпорированные в разные периоды элементы (му хорин, гучад, шарад, дойды, теленгут, тубанк(и)н, хасаг, хапч(и)н, төркмүд);

6. этнонимы, отразившие топонимику (көк нуурин хөөд, цоохор торhд, тарвах(и)н и др.);

7. этнонимы, происходящие от личных имен предков (талтах(и)н, какнах(и)н, маштанк(и)н, эрдних(и)н и пр.);

8. сословные этнонимы (нойдуд, дархад и др.);

9. этнонимы-прозвища, восходящие к именам предков, ставшие нарицательными еще в XIII в. (кельк(и)т – картавые, бүдүрм(ү)с – спотыкающиеся, цатх(а)л – сытые, довольные, барулас – обжоры и др.);

10. принадлежностные этнонимы, обозначающие зависимость группы от владельца, происходят от личного имени или звания или сана (нойнак(и)н, эрдних(и)н, генднәх(и)н, бек манҗик(и)н и пр.);

11. патронимические этнонимы, отражающие имя ближайшего предка во 2-9 колене, глав патриархальной семьи (бурнәх(и)н, шовгах(и)н, читрәх(и)н и т.п.);

12. «цветовые» этнонимы (хо мергд, шар мергд, шар моңhл, хар маңhд и др.);

13. этнонимы-числительные воинских единиц (миңhн, түмн, дөрвн түмн);

14. этнонимы-числительные этнических и политических союзов (hурвуд, дөрвд (дөрвүд), нәәмн, hуч(а)д, тәв(ә)д и др.);

15. этнонимы, отразившие социальные функции и род занятий (заамуд (так у Авляева, хотя в слове зам (дорога) нет двойной гласной – Х.С.), чигәчнр (чигачинар), аңгучн, шовучнр, эрктн и т.д.);

16. буддийские этнонимы (манлан шевнр, эмчин шевнр, багшин шевнр, и т.д.);

17. этнонимы, отразившие пожалования или дарения группы людей, при этом наименования могут быть самыми разными, но в каждом случае имеется предание о происхождении такой группы (товүх(и)н, тула хартинк(и)н, актург(у)д, дархад, шангуд и др.);

18. этнонимы, обозначающие привилегированное положение (торhд, хошуд, хөөд, цорос, заамуд, эрктн и др.).

Как видим, приведенная классификация довольно условна и несовершенна, но в принципе достаточна для того, чтобы дать основные представления о современной калмыцкой этнонимии. К сожалению, мы не имеем подробных сведений об этнонимии современных ойратских групп Монголии и Китая, но можно предположить, что в основных своих звеньях она совпадает с калмыцкой.

Как уже отмечалось, для анализа маркеров Y-хромосомы наибольший интерес представляют наиболее древние этнонимы. Имея некий набор названий ойратских родов из Калмыкии, Монголии и Китая, мы можем найти ряд совпадающих и несовпадающих этнонимов. При этом часть несовпадающих может быть этнонимами позднего происхождения, а часть совпадающих - древнего. В соответствии с этим мы можем разделить предложенные Г.О. Авляевым виды этнонимов по принципу давности. В наиболее интересующие нас виды войдут «тотемные» этнонимы, в них, как наиболее древних, родоначальник являлся необязательно человеком, это мог быть мифический герой, божество или животное. В последнем случае родоначальник являлся тотемом рода. Также к наиболее интересующим нас этнонимам следует отнести древнемонгольские этнонимы, известные по письменным источникам крайней мере с XIII в.; часть этнонимов военной системы XIII в. (торгууд, кэбтүүл и подобные); часть этнонимов, отражающих термины родства (абганар, ачинар, зеед), для которых будет доказано их древнее происхождение; и часть этнонимов, обозначающих инкорпорированные элементы древнего происхождения (например, му хорин, гучад, шарад, теленгут, тубанкин), древность происхождения которых и раннее время вхождения в состав ойратской общности также будут бесспорны. Конечно, существует еще целый ряд условий, требующих рассмотрения, но оставленных пока без внимания, однако ответ на вопрос, как можно использовать многоступенчатую этнонимическую систему современных ойрат совместно с популяционно-генетическими методами, в общих чертах очерчен.

Подводя итог, можно констатировать следующее:

используя иерархичную этническую структуру современных ойрат (и монголов в целом), мы можем получить более подробную картину, нежели та, которая получается при подходе, используемом в популяционной генетике на сегодняшний день;

сравнивая группы людей – носителей этнонимов разного иерархического уровня, мы получаем возможность сравнения групп разного времени сложения, при этом надо, конечно, располагать сведениями о времени возникновения той или иной группы, маркируемой тем или иным этнонимом;

сопоставляя группы людей – носителей родовых этнонимов, мы получаем возможность сравнения наиболее древних групп, настолько древних, насколько это позволяют нам письменные источники;

этническая (в том числе и родовая) структура современной ойратской этнической общности довольно сложна и нуждается в детальном изучении, но все же ее можно использовать, учитывая ряд факторов (удобнее всего использовать для анализа этнонимы, маркирующие аристократические рода; для некоторых групп этнические и административно-территориальные понятия совпадают; одноименные этнонимы могут находиться на разных уровнях этнонимической иерархии; формировать выборку необходимо исходя из конкретных целей, при этом для описания путей этногенеза с помощью маркеров Y-хромосомы следует руководствоваться принципом давности и использовать наиболее древние этнонимы; обязательным условием является максимально полное знание людьми всех уровней этнической иерархии);

родовую структуру ойратской этнической общности можно использовать для раскрытия путей этногенеза, как собственно ойратских групп, так и монгольских вообще, кроме этого используя одноименные этнонимы можно осветить некоторые моменты этногенеза и других групп – наследников кочевой культуры.

Ratnabhadra. Rabĵamba Cay-a bandida-yin tuguĵi saran-u gerel kemekü ene metu bolai. Ulanbator, 1959.

T. Zerjal, Yali Xue, G. Bertorelle, R.S. Wells, Weidong Bao, Suling Zhu, Raheel Qamar, Qasim Ayub, A. Mohyuddin, Songbin Fu, Pu Li, N. Yuldasheva, R. Ruzibakiev, Jiujin Xu, Qunfang Shu, Ruofu Du, Huanming Yang, M. E. Hurles, E. Robinson, T. Gerelsaikhan, B. Dashnyam, S. Qasim Mehdi, and C. Tyler-Smith. The Genetic Legacy of the Mongols // The American Journal of Human Genetics. 2003. N72. P. 717-721.

Авляев Г.О. Происхождение калмыцкого народа. Элиста, 2002.

Алексеева П.Э., Борманжинов А.Э. Об этническом составе донских калмыков. Элиста, 1999.

Балыков С.Б. У незримой стены // Сильнее власти. Мюнхен, 1976.

Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. М.-Л., 1934.

Русско-калмыцкий словарь. М., 1964.

Русско-монгольский словарь. Улан-Батор, 1982.

Златкин И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). М., 1964.