Интервью с композитором Юрием Саульским
жүктеу/скачать 2.78 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- СКАЗКА О ДВУХ ГОРОДАХ
ГРЕЙПФРУТОВЫЕ КОЛОДЦЫ Однажды мартовским утром 1962 года к дверям мастерской, где жила Йоко, подошли два человека в темных костюмах. Это были сотрудники "Бэнк оф Джапан", приехавшие, чтобы сопроводить ее до аэропорта Кеннеди, откуда они получили указание не уезжать до тех пор, пока не увидят своими глазами, как молодая женщина села в самолет, вылетающий в Токио. Ее отъезд был организован родителями Йоко под предлогом помолвки ее брата. На самом деле семейство Оно твердо решило восстановить брак Йоко. До них докатились слухи о недостойном поведении дочери в Нью-Йорке, и они испугались, что их доброе имя может быть запятнано. По прибытии в Токио ее поселили в квартире, принадлежавшей семье Оно, в которой уже жил Тоси, готовый все забыть. Поначалу казалось, что официальное примирение принесло свои плоды. Тоси рассказал Йоко о перформансах авангардистов, проводимых в Соджетсу-холле, небольшом элегантном зале, ставшем главной японской сценой для экспериментальных искусств Не теряя ни секунды, она принялась за постановку в этом зале спектакля под названием "Труды Йоко Оно", проведение которого было запланировано на 24 мая. За основу этого шоу была взята программа представления "Грейпфрут в мире Парка", которое Йоко давала в ноябре прошлого года в Карнеги-холле. Для постановки спектакля требовалось большое число актеров, чьи поиски были поручены Тоси, в то время как Йоко занялась рекламой перформанса. Она убедила руководство одного из местных телеканалов заснять на пленку все пять с половиной часов эксцентрического действа и бездействия. Несмотря на ее усилия, оценка критиков была резко отрицательной, да и какой еще она могла быть, когда одно из отделений заключалось, например, в том, что Йоко выходила на сцену, долго неподвижно сидела перед роялем, затем в течение пяти минут молотила по клавишам, выкуривала до фильтра сигарету и покидала сцену?! Негативные отзывы критиков дошли до Йоко как раз в тот момент, когда она была на грани очередной депрессии. Семья дала ей понять, что она плохая жена и даже пропащая женщина, а теперь еще и коллеги говорят ей, что она дискредитирует своим поведением тот самый авангард, частью которого себя считала. Куда бы она ни отправилась, всюду у нее возникало ощущение, что к ней относятся как к парии. И тогда Йоко замкнулась в себе. Она стала в одиночестве ходить в театры и кино, в одиночестве гулять по улицам. Она была настолько подавлена, что вновь начала подумывать о самоубийстве. "В то время, - расскажет она позже, - я жила вместе с г-ном И. на одиннадцатом этаже жилого дома. В полночь я просыпалась и, точно в бреду, подползала к окну. Я пыталась выпрыгнуть из окна. Всякий раз г-н И. оттаскивал меня, но так продолжалось почти каждую ночь. Через какое-то время он посоветовал мне обратиться к врачу. Я тоже пришла к такому выводу. Я очень эмоциональная женщина. Я стараюсь поступать логично. Но не могу получить удовлетворение, если это идет вразрез с моими чувствами... Какая-то часть моего разума очень сильна, а другая - слишком слаба... Я довела себя до крайности. Я принимала лекарства, но все равно хотела умереть. Неожиданно я обнаружила, что нахожусь в психиатрической лечебнице". Тоси и семья Оно решили положить Йоко в больницу. Несколько недель она провела взаперти в обитой мягкой тканью палате, где ее пичкали сильными транквилизаторами. Тоси ежедневно навещал ее, пытаясь смягчить отчаяние жены. Именно с этой целью он как-то привел с собой молодого человека по имени Тони Кокс, который приехал из Нью-Йорка, где был вхож в окружение Ла Монте Янга. Йоко отказалась принять американца, она никого не хотела видеть. Она даже не захотела оставить у себя в палате принесенные им цветы. "В конце концов, - рассказывает Йоко, - ему удалось добиться симпатии одной из медсестер, которая стала упрашивать меня познакомиться с ним. И я уступила, поскольку была слишком слаба, чтобы сопротивляться... У моего врача Тони узнал о симптомах моего заболевания и о том, чем меня лечили. Он был знаком с медициной и посоветовал мне снизить дозы транквилизаторов. Еще он сказал мне, что мои нью-йоркские работы произвели на него большое впечатление и что он продал все, что имел, чтобы купить билет на корабль и отправиться разыскивать меня в Японию. Наконец-то у меня появился поклонник!" Если бы Йоко не поспешила принять предложенную Тони Коксом помощь, она могла бы, позвонив кое-куда в Нью-Йорк, навести справки и узнать, кем он был на самом деле. Скорее всего, это положило бы конец их отношениям еще до того, как они начались, и изменило бы тем самым всю ее последующую жизнь. Родители Тони, появившегося на свет в 1937 году, были художниками. Они познакомились в Нью-Йорке во времена Великой депрессии, когда оба посещали Лигу студентов художественных училищ. Несмотря на то, что среди его родственников был некий преподаватель этики, известный своим воинствующим антисемитизмом, Джордж Кокс без колебаний взял в жены еврейку. Что до самой Миллисент Гуткин, то она прилагала все усилия для того, чтобы забыть о своем происхождении, и даже дважды делала пластические операции, объясняя, что в то время было небезопасно носить имя "миссис Кокс" и выставлять напоказ такой еврейский нос. Тони вырос в период наибольшего разгула антисемитизма в современной Америке, и его юные годы прошли в Беллморе на Лонг-Айленде, где не было евреев, но зато было много американцев немецкого происхождения. Чтобы ничем не отличаться от любого местного мальчишки, ему приходилось скрывать свое еврейское происхождение, и не исключено, что именно это оказало определенное влияние на формирование неординарной личности молодого человека. Тетка Тони вспоминала, что он был очень красивым ребенком, "способным от кого угодно добиться чего угодно". Его беда заключалась в том, что еще в юные годы он стал свидетелем ужасных страданий матери. Ему исполнилось шестнадцать лет, когда она умерла от рака, и после этого он сразу убежал из дома. Это был первый из побегов, которые в конечном счете привели его на путь сначала подростковой, а затем и вполне сознательной преступности. В семнадцать лет он украл соседский катер, был арестован и провел несколько дней в тюрьме. Будучи отчисленным из двух частных школ, он каким-то образом умудрился записаться на художественный факультет университета в Буффало, но вскоре бросил учебу. Затем, осенью 1958 года; он вдруг объявился в качестве студента нью-йоркского художественного училища "Купер Юнион", которое располагалось в двух шагах от Нижнего Ист-Сайда, где проживали многие известнейшие художники. Познакомившись с окружением Джона Кейджа и Ла Монте Янга, Тони быстро сумел завоевать всеобщее расположение. Красота, скромная элегантность и уважительное восхищение, которое молодой человек в роговых очках демонстрировал в присутствии тех, кого называл "мэтрами", не могли остаться незамеченными у тех, кто окружал Джона Кейджа, а среди них было немало гомосексуалистов. Однако художники очень скоро поняли, как они в нем ошиблись. Как-то Тони угнал автомобиль Джона Кейджа и даже поменял на нем номера; и хотя вор был пойман, композитор не стал выдвигать против него обвинение. А Кокс тем временем продолжал превращаться из обаятельного студента-художника в бесчестного и опасного типа. Развитие Тони достигло решающего момента, когда он начал заниматься наркотиками, торгуя не только травкой и гашишем, но и недавно появившимися, мало известными психоделическими средствами, которые в то время еще не были запрещены, такими, как мескалин, поступавший с фармацевтических предприятий в Нью-Джерси, почки эхинокактуса Вильямса из Аризоны, а также экзотические гармалин и айбогейн, производившиеся компанией "Лайт энд Компани". Тогда же Кокс познакомился с Джонни Эпплсидом, который занимался психоактивными средствами, с Чаком Биком, потомком ста двух поколений раввинов, которого Тони познакомил с еще одним из своих друзей, Джоном Бересфордом, английским педиатром, работавшим в больничной лаборатории. Это знакомство имело историческое значение, поскольку именно тогда вспыхнула первая искра, из которой разгорелось пожарище ЛСД, охватившее собой все шестидесятые годы нашего столетия. По совету Чака Бика Бересфорд написал на бланке своей больницы письмо, адресованное швейцарской фирме "Сандоз", и вскоре получил по почте целый грамм чистого ЛСД-25 - такого количества "кислоты" хватило бы для того, чтобы заставить заторчать целый город. Маленький пузырек с белым порошком, разбавленным обычным сахаром, завел весь хипповый андеграунд Нью-Йорк-сити, включая Тимоти Лири, ставшего апостолом психоделической революции. С наступлением лета 1961 года Тони настолько глубоко увяз в преступном мире, что у него возникли серьезные проблемы с мафией, которая его заказала, и это заставило Тони уйти в глубокое подполье. Но вскоре выяснилось, что его разыскивали не только гангстеры: летом 1962 года у него на хвосте сидели и агенты ФБР. Ему удалось смыться, угнав автомобиль, принадлежавший Алану Марлоу, мужу поэтессы Дайен Деприма, украв кредитную карточку еще у одной жертвы и стащив все деньги, которые Ла Монте Янг собрал для издания своей "Антологии", основополагающего труда по концептуальному искусству. Тони встретился при въезде в Портленд со своим приятелем Элом Вундерлихом, который помог ему перекрасить белый "форд" 1957 года выпуска в другой цвет. На следующий день Кокс отправился в Лос-Анджелес проведать тетю Бланш. А примерно 1 августа он сел на корабль, взявший курс на восток. В интервью, опубликованном на страницах журнала "Рэдикс", Тони рассказал, что идея отправиться в Японию на поиски Йоко Оно пришла ему в голову после того, как Ла Монте Янг поведал ему о молодой и красивой японской артистке, которая не так давно внезапно исчезла. Поговаривали, что она вернулась в Японию. Наравне с известностью Тони привлекал в ней тот факт, что она дочь президента банка. Еще на корабле кто-то из пассажиров сказал ему, что знаком с артисткой по имени Йоко Оно, недавно вернувшейся из Штатов. Тони удалось разыскать эту женщину, но он быстро убедился, что это была не та Йоко Оно - фамилия Оно встречается в Японии не так уж редко. Вместе с тем эта женщина помогла ему отыскать ту самую Йоко Оно. Однако удача обернулась двойным разочарованием: он узнал, что она, во-первых, замужем, и во-вторых, что ее поместили в лечебницу. Когда Тони пробрался-таки в палату к Йоко, он обнаружил, что она находится под действием сильных успокоительных препаратов. Волей случая выяснилось, что эти лекарства ему знакомы. Тоси попросил Тони помочь вытащить Йоко из больницы. Кокс пошел на прием к главному врачу. Он представился журналистом из Нью-Йорка, пишущим об искусстве, уточнив, что готовит статью о том, как известную артистку насильно удерживают и пичкают наркотиками. Неужели дирекция больницы заинтересована в такого рода рекламе? Пациентка была немедленно выписана. Но и после выхода из больницы Йоко никак не удавалось преодолеть депрессию. "Я слишком скучала по Нью-Йорку, - напишет она через несколько лет. - Мы часто встречались с Тони в кондитерской на Синдзуку (токийский Таймс-сквер) и подолгу разговаривали. Он тоже был очень одинок. В Токио у него не было знакомых. Весь наш разговор вертелся вокруг Нью-Йорка. Мы чуть не плакали от одиночества и меланхолии". Спасение от недуга пришло к Йоко неожиданно: директор Соджетсу-холла объявил о том, что пригласил Джона Кейджа и Дэвида Тьюдора выступить в Токио и совершить турне по Японии. Это означало, что Тоси будет выступать с ними в качестве вспомогательного артиста, а Йоко сможет быть переводчиком и сопровождающим труппы. Йоко и Тоси рассказали о предстоящем турне Тони и пригласили его составить им компанию. А Йоко, воспользовавшись ситуацией, объявила, что на этом ее брак с Тоси можно считать расторгнутым. Для выступления в Соджетсу-холле, которое состоялось в октябре, Кейдж и Тьюдор пригласили много японских музыкантов, а также Йоко, которая висела над сценой, сидя на стуле, подвешенном на театральных колосниках, а затем ложилась на рояль, откинув голову таким образом, что ее длинные черные волосы спускались до самого пола. В промежутках между концертами американцы совершали туристические поездки в обществе Пегги Гуггенхайм, которая напишет в своих мемуарах: "Я разрешила Тони переночевать в спальне, которую делила с Йоко. В результате получился очаровательный ребенок, наполовину американец, наполовину японец". После турне Йоко поселилась в гостинице вместе с Тони, который настаивал на том, чтобы они как можно скорее поженились. Но такого скандала семейство допустить не могло. И в очередной раз сопротивление родителей подтолкнуло Йоко поступить против их воли. 28 ноября 1962 года, еще не разведись с Тоси Ичиянаги, она сочеталась браком с Тони Коксом. Церемония состоялась в американском посольстве в Токио. Через некоторое время адвокат нашел способ узаконить этот незаконный акт. 1 марта 1963 года Йоко развелась с Тони, а следом за ним - с Тоси, который через три дня снова женился - на Сумико Ватанабе. Затем, 6 июня Йоко повторно вышла замуж за Тони. К этому времени любовники уже переехали из города в небольшой коттедж, построенный в английском стиле и расположенный на берегу озера, где Йоко могла наслаждаться покоем и одиночеством. Благодаря связям родителей Йоко, Тони устроился в школу преподавателем английского языка. Но вместо того чтобы тратить заработанные деньги на еду или другие жизненно необходимые вещи, Тони вкладывал их в искусство. Однажды, например, он украсил комнату огромным количеством воздушных змеев, на которых были напечатаны стихотворения, написанные Йоко. Йоко в очередной раз решила сделать аборт. Ее подруга, писательница-феминистка и скульпторша Кейт Миллетт, вышедшая замуж за японского скульптора, вспоминает, что Йоко часами могла говорить об этом аборте. Однако и врачи, и Тони посоветовали ей оставить ребенка. "Они напугали меня, - рассказывала Йоко. - Они сказали, что еще один аборт может быть очень опасным. И тогда я решила родить Киоко. А еще я подумала, что, может быть, почувствую себя лучше, когда у меня будет ребенок, поскольку у нас считалось, что все женщины обожают рожать детей". На самом деле вряд ли аборт был более рискованной операцией, чем тот способ, которым Йоко задумала родить своего ребенка. Джон Натан, работавший в одной школе с Тони, рассказал, что в то утро, 3 августа 1963 года, Тони появился на работе в возбужденном состоянии и пробормотал что-то вроде: "Ну все, мы сделали эту штуку с ребенком прямо у нас дома!" Когда Натан поинтересовался, что он имеет в виду, Тони рассказал, что принял роды самостоятельно. Перепуганный Натан вскочил в машину и помчался к Коксам домой. Он обнаружил Йоко, лежащей на полу; рядом никого не было, кто мог бы о ней позаботиться. Натан срочно отвез мать и дочь в больницу. Подруга Коксов миссис Ричи рассказала, что "Тони вбил себе в голову мысль, что будет просто замечательно, если он сам примет роды у жены". А когда миссис Ричи отправилась в больницу проведать Йоко, та объяснила: "Я и не думала, что это так трудно". Если с ребенком все было в порядке, то молодая мама долго не могла прийти в себя. Выйдя из больницы, она переехала вместе с Тони и Киоко в крошечную квартирку, расположенную на тридцать пятом этаже нового жилого дома в квартале Сибуя - токийском аналоге нью-йоркского района Гринвич-вилледж. Миссис Оно, помирившаяся с дочерью после рождения ребенка, оплачивала аренду квартиры и услуги няни, взятой в помощь Йоко. В единственной комнате нового жилища, отделенной от кухни японской ширмой, постоянно царил беспорядок: повсюду валялись горы немытой посуды и грязного белья, по полу свободно ползали раки-отшельники, поскольку Тони взялся сделать о них фоторепортаж. Сам он говорил, что Йоко напоминала ему в то время умственно отсталую девочку - героиню одной давно прочитанной книжки. А Йоко резюмировала свою тогдашнюю жизнь одним словом - "колодцы". Рождение Киоко отнюдь не наладило семейную жизнь ее родителей. Йоко удвоила нападки на Тони. Еще одна подруга, Барбара Энн Коупли-Смит рассказала, что как-то Тони в отчаянии позвонил ей и сообщил, что сидит в ванной комнате, залитой кровью и усыпанной осколками стекла, и не может отыскать свои очки. Когда Барбара примчалась к ним домой, она обнаружила, что Йоко специально раздавила очки Кокса, который без них был все равно что слепой. Тони рассказал, что жена продержала его в ванной три четверти часа, приставив к горлу отбитое горлышко бутылки. Подобные сцены стали повторяться. У Эла Вундерлиха, который вновь встретился с Тони, приехав в Японию в 1964 году, создалось впечатление, что Тони и Йоко "стремились убить друг друга. Стоило переступить порог их дома, - добавляет он, - как вы сразу оказывались в самом центре тайфуна". В промежутках между попытками вцепиться друг другу в глотку они напряженно работали, стараясь раскрутить артистическую деятельность Йоко. К этому моменту Йоко была звездой, а Тони - менеджером: такая схема будет неизменно повторяться со всеми мужчинами, которые придут на смену Коксу. А в тот период они занимались изданием "Грейпфрута" - главной претензии Йоко на славу. Это был небольшой сборник текстов от одной до шестнадцати строк, отпечатанных на маленьких квадратных страничках. Несмотря на то, что внешне эти сочинения напоминали стихи, они, скорее, являлись прозаическим описанием действий, которые необходимо совершить. В течение последующих десяти лет Йоко использовала большую часть этих "сценариев" в своих фильмах, сценических перформансах или при изготовлении художественных артефактов. Даже самые простейшие из этих текстов всегда предполагали определенное действие. "Зажги спичку и смотри, как она догорает" - этот текст стал сценарием самого известного фильма Йоко, где с использованием сверхскоростной кинокамеры показано, как сгорает спичка. В текстах "Грейпфрута" присутствовала некая единая тональность, отражавшая, благодаря своей искусственности, одну из сторон личности автора, которой Майкл Румейкер дал следующее восторженное определение: обреченный маленький восточный денди, оторванный от внешнего мира и погруженный в мир собственных очаровательных капризов. Йоко мечтала о том, чтобы отделаться от Тони и Киоко и вернуться в Нью-Йорк. Теперь, получив благодаря замужеству американское гражданство, она могла окончательно переехать в Соединенные Штаты. Перед отъездом она организовала с Тони и Джеффом Перкинсом, молодым сотрудником медицинского корпуса военно-воздушных сил, свой последний спектакль в Соджетсу, который назвала "Прощальный перформанс Йоко Оно". Джефф вспоминал, что они с Тони играли сцену, в которой были привязаны друг к другу спина к спине, а к ним на тонких нитях были прицеплены консервные банки и бутылки из-под молока. В полной темноте они передвигались из одного конца сцены в другой, стараясь как можно меньше шуметь. В это время Йоко объявила, что выпустила в зал двух змей, и добавила, что каждый зритель имеет право зажечь только одну спичку, чтобы обнаружить рептилий. В единственной за весь вечер по-настоящему интересной сцене, называвшейся "Отрезанный кусок", Йоко появилась на сцене в черном одеянии с огромными ножницами в руках. Опустившись на колени, она бесстрастно посмотрела на зрителей и предложила им по очереди подойти к ней и отрезать от ее одежды любой понравившийся кусок. Созданный ею в этот момент образ неизбежно напоминал древнейший японский обряд сеппуку или хара-кири. По мере того как зрители робко отрезали крошечные кусочки ткани, напряжение возрастало. Сейчас никто уже не помнит, насколько далеко зашло разрезание одежд в тот вечер, но когда позже ей доводилось повторять этот перформанс, она нередко оставалась абсолютно обнаженной, а иногда утрачивала даже часть своей великолепной шевелюры. Йоко покинула Японию 23 сентября 1964 года на самолете авиакомпании "Пан Америкэн", вылетавшем в Сан-Франциско. Свой отъезд она объяснила тем, что якобы возвращается в Нью-Йорк, чтобы завершить образование. Тони остался на родине жены с дочерью Киоко. СКАЗКА О ДВУХ ГОРОДАХ Нью-Йорк. Находясь в Японии, Йоко принималась рыдать при одной только мысли о Нью-Йорке. Но стоило ей вернуться сюда, как у нее появилось гораздо больше причин для слез. Возвращение Йоко на авангардистскую сцену оказалось исключительно неудачным. Ее назойливая манера популяризации собственного искусства настолько надоела серьезным покупателям, что такие ценители, как Айвен Карп из галереи Гастелли, бегали от нее, едва завидев. Но не только в этом заключалась причина неудач. Концептуальное искусство по определению неосязаемо, а значит, его очень трудно продать. А именно к этому и стремилась Йоко - продавать свои произведения: всюду, куда бы она ни шла, она раздавала листки бумаги с отпечатанным на них прайс-листом. В этом каталоге было все: кассеты с записью шума падающего в Индии снега; тактильные стихотворения, стоимость которых варьировалась в зависимости от использованного материала; машины, которые плакали, говорили или сообщали вечное время; планы домов, продуваемых ветром насквозь, или таких, где было видно все, что происходит внутри, но не видно, что происходит снаружи; картины, которые зритель должен был воспроизводить у себя в голове; садовые наборы, состоящие из дыр для облаков и тумана; письма и ответы на них; воображаемая музыка; нижнее белье, подчеркивающее физические недостатки, а также неопубликованные или опубликованные тексты "Грейпфрута". Идеи, шутки, фантазии - и ничего, что можно было бы повесить на стену. Вероятно, наиболее всеобъемлющее суждение о Йоко прозвучало из уст Энди Уорхолла. Как-то вечером Энди и его кинорежиссер Пол Моррисси увидели Йоко на благотворительном концерте. Она стояла за куском материи, в которой была проделана дыра, и через эту дыру пожимала всем желающим руки. Когда Моррисси спросил: "Кто это?", Энди ответил: "Она все время путается под ногами. Она все время что-то делает. Она все время кому-то подражает". Когда стало ясно, что усилия Йоко не имеют успеха, она восстановила отношения с Тони Коксом. Он приехал к ней в начале 1965 года и привез с собой Киоко. Но Йоко не захотела жить с дочерью, и Тони договорился о том, чтобы поместить ребенка в семью Уайти Кэцца, который был коллегой его отца и жил на Лонг-Айленде с женой и пятью детьми. В течение девяти последующих месяцев маленькая Киоко редко виделась со своими родителями. Тем временем Тони решил проблему бесплатного жилья с ловкостью, присущей только таким жуликам, каким был он сам. Он подыскивал квартиру в Гринвич-вилледж, вносил обязательный аванс в размере трехмесячной арендной платы, а когда подходил срок следующего платежа, попросту "забывал" о нем. По прошествии времени домовладелец затевал процедуру выселения, и, таковы уж законы Нью-Йорка, процесс этот затягивался надолго. Пытаясь любым путем привлечь к себе внимание. Тони и Йоко предложили свою помощь некоммерческой радиостанции "WBAI", которая специализировалась на культурных программах и готовилась к проведению благотворительного концерта в Таун-холле, запланированного на 14 августа 1965 года. Тони стал работать в паре с продюсером концерта Норманом Симаном,а Иоко исполняла роль секретарши. В ходе работы она познакомилась с музыкальным директором радиостанции Энн Макмиллан, прямой и открытой женщиной, которая пришла в ужас, увидев, в каких условиях жили супруги Кокс в тех квартирах, что снимали в течение этого лета на Гудзон-стрит и Кристофер-стрит. "Я вовсе не мещанка, но, Боже мой! какие же это были дыры! У меня просто сжималось сердце". Здесь царила духота, точно в сауне, грязь, словно в выгребной яме, и повсюду кишели тараканы, о которых один из гостей сказал, что они обрамляли неподвижное лицо Йоко, наподобие восклицательных знаков. Теперь в этих условиях жила и Киоко: отец настоял на том, чтобы забрать ее из Лонг-Айленда, но поскольку родители были постоянно заняты, они часто оставляли девочку дома одну, усаживая ее на ворох старых газет, поскольку она не была приучена самостоятельно ходить в туалет. "Ради всего святого! - взорвалась однажды Энн Макмиллан, обнаружив ребенка в таком виде. - Почему вы не доверите ее кому-нибудь, кто хочет о ней позаботиться?" Иоко как раз прилагала немало усилий, чтобы раз и навсегда отделаться от этой неприятной обузы, но все попытки терпели неудачу. У Тони была бездетная замужняя двоюродная сестра, которая была готова взять девочку к себе, но ее муж был против, опасаясь того, что через какое-то время Йоко переменит решение и захочет забрать дочь. Йоко подыскала семью, которая была готова пойти на риск, но на этот раз воспротивился уже Тони, который решил взять на себя заботы по уходу за Киоко. Когда наступило лето 1966 года, Иоко Оно и Тони Кокс стояли на краю своего совместного творческого и семейного пути. В этот самый момент Марио Лмая, симпатичный молодой человек из Бруклина, переселившийся в Лондон и основавший там новую газету "Искусство и артисты", чьей целью было познакомить флегматичных британцев с последними необычными событиями в мире искусства, пригласил Йоко, чьи работы были ему незнакомы, принять участие в выставке, которую он решил организовать в Лондоне под названием "Симпозиум по саморазрушающему искусству". Несмотря на то, что Йоко вряд ли могла позволить себе потратиться на поездку в Англию для участия в этом симпозиуме, идея настолько заразила ее, что стала навязчивой. И очень скоро они с Тони серьезно сцепились по вопросу о том, нужно ей ехать или нет. Конфликт ставил под угрозу дальнейшую совместную жизнь, и супруги решили обратиться за помощью к юристу по семейным вопросам. Эл Кармайнс служил помощником священника в церкви Джадсон, и его основной задачей было оказание помощи семейным парам, попавшим в трудное положение. Познакомившись с Коксами, он заметил, что Йоко "играет роль восточной жены - спокойной, покорной, прислуживающей собственному мужу. Но я сразу понял, что в глубине души она снедаема плохо скрытым честолюбием. Она хотела поехать в Англию, а Тони боялся предоставить ей такую свободу". Чем большим собственником казался Тони, тем больше Иоко замыкалась в себе и стремилась от него сбежать. Йоко отметала любые вопросы, предложения или аргументы Кармайнса, направленные на то, чтобы заставить ее сосредоточиться на семейных проблемах, вместо того чтобы думать о поездке в Англию, - священник был вынужден признать, что Йоко была "железной женщиной... одной из самых сильных личностей, которых мне доводилось встречать... Эта сила одновременно пугала и вызывала восхищение". По истечении двух месяцев Кармайнс понял, что делать нечего. "Если бы Йоко хотела спасти семью, у них бы это получилось, - сказал он в заключение. - Несмотря на весь свой мужской шовинизм. Тони был готов на все, лишь бы наладить семейную жизнь. Но она не хотела оставлять все как есть". Во время последнего сеанса Иоко объявила: "На следующей неделе я уезжаю в Лондон". Тони заявил: "Я вовсе не уверен, что она поедет в Лондон". На что Йоко ответила: "Нет, поеду". Коксы вернулись к исходной точке, где находились в тот день, когда пришли на первую консультацию. Йоко протянула Кармайнсу руку и сказала: "Мне было приятно с вами познакомиться". В следующий раз он услышал ее имя уже в связи с Джоном Ленноном. Лондон В начале сентября 1966 года в квартире Марио Амая раздался звонок. Открыв дверь, он обнаружил на пороге Йоко Оно, Тони Кокса и Киоко. Они только что сошли на берег после долгого плавания на борту сухогруза, пришедшего из Монреаля, и им негде было остановиться. "Что мне с ними делать?" - спросил по телефону Амая у историка Кена Дэвидсона, с которым как раз собирался пообедать. "Тащи их сюда", - великодушно ответил Дэвидсон. Несколько минут спустя вся компания сидела за столом в уютном ресторане на Годфри-стрит. "Объясните мне, что такое концептуальное искусство", - попросил Дэвидсон у Иоко. Молодая женщина пустилась в пространные рассуждения о древнем мосте в Киото, считающимся национальным достоянием, откуда никто не уходит, не прихватив на память камешка. "Дорогая, - ответил на это Дэвидсон, - а вы не считаете, что было бы гораздо интереснее, если бы вы пошли на этот мост и ничего оттуда не взяли?" Иоко очень понравилась эта мысль, и она попыталась реализовать ее в своем последующем творчестве. В Лондоне у Коксов был внушительный перечень имен и телефонных номеров всех, кто так или иначе был причастен к художественной жизни. Пользуясь этими связями, им удавалось ежевечерне посещать различные приемы, где они могли хотя бы поесть. Вскоре к ним проникся симпатией художник-сюрреалист Адриан Моррис. Однажды вечером они оказались на приеме в доме у Моррисов в Челси. Уже собираясь уходить, Тони и Иоко рассказали хозяевам душещипательную историю о том, что арендованный ими дом еще не готов к заселению и что им приходится тратить бешеные деньги на гостиницу, и попросили приютить их на эту ночь. Они пробыли у Моррисов весь уик-энд, а в понедельник утром даже не сделали вид, что собираются уходить. Моррис, который очень любил свою "маленькую Иоко", разрешил им остаться. В течение четырех месяцев Иоко, Тони и Киоко жили в комнате, которую Моррис окрестил "окружающей средой". Постельное белье ни разу не менялось, все было заляпано грязными пятнами, пол усеян фотографиями, а на гвозде висел засохший презерватив. В помещении стояла жуткая вонь. Исследуя лондонскую театральную сцену. Коксы довольно быстро обнаружили Мэйсонз Ярд - бывший манеж, расположенный в Сент-Джеймсе, который к этому времени считался святая святых андеграунда и новой контркудьтуры. Мэйсонз Ярд, который раньше был излюбленным местом сборищ гомосексуалистов, посещавших знаменитые на всю округу местные общественные туалеты, и наркоманов, забегавших после трудовой ночи позавтракать "У Гаса" - в рабочем баре, талисманом которого являлся огромный кот с набриолиненной шерстью, в одночасье превратился в самое модное место в городе, после того как здесь открылась "Скотч оф Сент-Джеймс", принявшая у "Ад Либ" эстафету наикрутейшей дискотеки продвинутого Лондона. Дирекция заведения, стремившаяся заполучить элиту бит-музыки, подмечала, на какие места предпочитали усаживаться члены разных групп, а затем прикрепляла к этим столикам и креслам таблички с надписями "Битлз" или "Роллинг Стоунз". И если рок-звезда появлялась тогда, когда ее столик был занят, менее желанный посетитель тотчас пересаживался на другое место. Особую изюминку заведению придавали проходившие здесь время от времени джем-выступления известнейших шоуменов, таких, как Пол Маккартни, который однажды собрал на местной сцене группу, в состав которой вошли барабанщик Сэмми Дэвиса-младшего, органист Дэйва Кларка и музыкант из группы "Мармалэйд". Кроме того, здесь можно было увидеть прорывавшихся на лондонскую сцену Айка и Тину Тернер или уж совсем неизвестных музыкантов, чья слава была еще довольно далеко, таких, как Хосе Феличиано или Джо Кокер. В Мэйсонз Ярде "Битлз" привлекала не столько "Скотч", сколько галерея и книжный магазин "Индика" (от cannabis indica*(* Индийская конопля (лат.))). Открытая на деньги Питера Эшера, у чьих родителей в доме жил Пол Маккартни, и управляемая двумя молодыми людьми - Джоном Данбаром (другом детства Питера и мужем поп-звезды Мэрианн Фэйтфул) и лучшим другом Пола Майлзом, "Индика" ставила своей целью познакомить Лондон и его обитателей с новой культурой андеграунда. Майлз, пропагандировавший творчество писателей бит-поколения, организовал в июне 1965 года прием в честь Аллена Гинсберга, на который пригласил "Битлз". Когда Джон и Джордж появились среди гостей в сопровождении Синтии и Патти, американский поэт был уже в стельку пьян. Толстый и волосатый автор "Воя" стоял в центре комнаты совершенно голый в трусах на голове и с табличкой с надписью "Стоянка запрещена", болтавшейся у него между ног. Джон Леннон, которого шокировали эксцентричные выходки других, коротко взглянул на бородатого барда и пробормотал: "Только не перед девчонками, чувак!" Пол Маккартни с самого начала оказывал поддержку "Индике", вложив в дело пять тысяч фунтов и даже приняв личное участие в монтаже полок и покраске стен. Такое поведение вполне вписывалось в образ Пола, который стремился быть причисленным к авангарду, везде появлялся в обществе Уильяма Берроуза и предавался странным эстетическим экспериментам. Джон, который по-прежнему продолжал называть себя "антиинтеллектуалом", с большим подозрением смотрел в ту сторону, куда Пол увлекал группу. Но Леннон всегда проявлял себя человеком, следующим веяниям моды, поскольку, как он сам неоднократно объяснял, влияние "Битлз" на формирование современных вкусов заключалось не в том, что они изобретали что-то новое, а в том, что умели раньше других уловить новые течения, находившиеся еще в стадии эфемерных вибраций, и усилить их благодаря собственной популярности. Такова была сцена, подготовленная для встречи Джона Леннона и Йоко Оно осенью 1966 года. Майлз прекрасно запомнил тот день, когда Иоко впервые появилась в галерее: "Теперь я признаю, что ее отличала типичная для жителей Нью-Йорка бешеная энергия. У нее была мертвая хватка, и от нее было невозможно отвязаться". В противоположность Майлзу, Джон Данбар гораздо легче поддался ее напору. Правда, сегодня он утверждает, что если бы захотел погубить Джона Леннона, то не смог бы придумать ничего лучше, чем познакомить его с Йоко Оно. Как только Коксы нашли благодетелей, согласившихся финансировать их шоу, Данбар назначил им дату. Ни Йоко, ни Тони не собирались утруждать себя изготовлением собственных произведений: воплощение их идей было поручено трем талантливым студентам из Королевского художественного колледжа. Коксы, безусловно, обрадовались, когда узнали о том, что "Битлз" часто бывали в галерее "Индика", что они покупали здесь журналы и книги и обязательно посещали все выставки. (Когда Джон зашел сюда в первый раз, он попросил найти какое-нибудь описание аккумуляторов человеческой энергии и спросил Ницше. Джордж купил несколько иллюстрированных томов по тантрическому искусству, а Пол, занимавшийся благоустройством нового дома в Сент-Джонс-Вуд, приобрел журналы "Домус". Майлз отмечал, что "Битлз" не особенно увлекались чтением, но здорово вдохновлялись, рассматривая картинки.) Тони и Йоко почувствовали приближение удачи и набросились на "Битлз", точно хищники на свою жертву. Йоко всегда любила разыгрывать карту Джона Кейджа, рассказывая о своем длительном и плодотворном сотрудничестве с величайшим американским композитором-авангардистом. Познакомившись с Полом, она рассказала ему, что собирает для публикации партитуры всех великих музыкантов XX века, от Стравинского до "Битлз", - и все это под руководством Джона Кейджа. Несмотря на то, что этот треп выглядел вполне правдоподобно. Пол Маккартни не собирался передавать свои рукописи этой маленькой назойливой незнакомке. Он не без издевки предложил ей обратиться к Джону, которого приводило в восторг все, что касалось авангарда. В тот памятный вечер - в понедельник 9 ноября 1966 года - Джон совершенно ничего не соображал. За три последних дня он не сомкнул глаз, утонув в "кислоте" по самую макушку. Но его поджидала Йоко. "Йоко бросила на Джона один-единственный взгляд и тут же прилипла к нему, точно пиявка, - рассказывает шофер Леннона Лес Энтони. - Она повисла у него на руке, пока он рассматривал выставку, и не переставая все время о чем-то рассказывала своим тоненьким пронзительным голоском, пока он в конце концов не сбежал". Позднее Леннон совсем по-другому и гораздо подробнее описал эту встречу, как и прочие эпизоды его широко разрекламированных отношений с Йоко. Он вспомнил о том, как забрался на лестницу, чтобы рассмотреть холст, прикрепленный к потолку; с него свисала лупа, при помощи которой можно было прочитать одно-единственное слово, напечатанное на холсте мелким шрифтом. Леннон ожидал подвоха, дающего понять зрителю, что он напрасно так высоко залез, и был приятно удивлен, прочитав слово "Да". Еще ему запомнилось, как он подошел к доске, рядом с которой лежали молоток и гвозди. Леннон захотел вбить гвоздь, но Йоко пожелала, чтобы доска осталась нетронутой до открытия вернисажа. Когда же Джон Данбар стал настаивать, она сказала Леннону, что это будет стоить ему пять шиллингов. "А если я вобью воображаемый гвоздь за воображаемые пять шиллингов?" - возразил на это Леннон. Позднее Иоко призналась, что нашла этот ответ очень забавным. Вообще-то ей было бы намного приятнее, если бы Джон, вслед за которым она выскочила из галереи на Дьюк-стрит, предложил ей составить ему компанию. Вместо этого он извинился, сославшись на то, чтет его ждут в студии. "Возьмите меня с собой!" - взмолилась Йоко. "Нет, мы очень заняты!" - раздраженно рявкнул Джон и захлопнул дверцу своего "мини". Когда Йоко рассказала Тони, что познакомилась с Ленноном, он стал настаивать на том, чтобы она постаралась извлечь из этого максимум выгоды. Йоко не требовалось подгонять. Она нацелилась на Джона и уже через два дня сумела проскользнуть мимо охранников и пробраться в помещение Студии 2 на Эбби-роуд. После того как ее выставили за дверь, она продолжала сшиваться перед зданием, смешавшись с группой молодых поклонниц, которые проводили здесь день и ночь даже в самую холодную погоду в ожидании возможности увидеть кого-нибудь из "Битлз" или даже поприветствовать их. Однажды вечером, когда Джон и Синтия садились в свой лимузин, Йоко бросилась вперед и уселась между ними. Они высадили ее возле дома, но теперь она стала преследовать Джона и в Кенвуде. Она настойчиво околачивалась перед домом, и как-то раз, когда на улице было особенно холодно, дело дошло до того, что миссис Пауэлл пожалела ее и пригласила в дом, чтобы Иоко могла вызвать себе такси. Йоко воспользовалась моментом и забыла на телефонном столике кольцо, за которым вернулась через некоторое время. Она засыпала Джона письмами с требованием денег. "Если вы не окажете мне поддержку, все будет кончено! Я убью себя!" - угрожала Йоко. Синтия, которая уже недоумевала по поводу этой странной маленькой японки, была шокирована, когда однажды увидела, как Джон открыл посылку, полученную от Йоко, и вытащил из нее коробку из-под "Котекса", в которой лежала разбитая чашка, измазанная в красной краске. Тактика, которую избрала Йоко, навсегда отвратила бы от нее нормального мужчину, но Джону все это льстило. Он привык к тому, что был скорее дичью, нежели охотником; однако большая часть девушек, которые преследовали его, вызывала у него презрение: это были групи, девицы из шоу-бизнеса, шлюхи или маленькие фанатки, которых ему доставляли прямо в номер, точно бифштекс. В течение всех этих лет, прошедших со времени бурного романа с Синтией еще в колледже, он не только не влюблялся, но даже и не увлекался сколь-нибудь серьезно другой женщиной. Вся его страсть - странный сплав любви и ненависти, являвшийся сутью существования, в течение долгого времени была сфокусирована на Брайене Эпстайне, которого Джон, по его собственному признанию, сделанному много лет спустя, "любил больше, чем женщину". Женщине, поставившей себе целью соблазнить Джона Леннона, нужно было обладать сильным мужским характером. Таким характером в достаточной степени обладала Иоко Оно, но это было не единственное ее преимущество перед остальными: Джон испытывал слабость к азиатским женщинам, а с недавних пор проникся восхищением к нью-йоркскому авангарду, чьим представителем в Лондоне гордо объявила себя Йоко. Кроме того, Джон считал, что ему нечего опасаться, поскольку все козыри у него. Он привык к тому, чтобы снимать женщин ради легких забав на заднем сиденье лимузина. Так зачем же отказывать Йоко? "Джон начал давать слабину, - рассказывает Лес Энтони. - Пришел день, когда Синтия уехала на север, а Йоко приехала к ним домой, чтобы поговорить о спонсорском участии Джона в своем шоу. Они назвали это деловой встречей. Но она уехала лишь утром, и после этого Джон уже не мог без нее обходиться... Первое время, до того как Джон оставил Синтию, он, если так можно выразиться, обхаживал Иоко на заднем сиденье автомобиля, пока я возил их по окрестностям". Как же отличается рассказ очевидца от голливудской фантазии, которую через несколько лет сочинили и обнародовали Джон и Иоко! Они утверждали, что прошло целых полтора года с момента их первого знакомства и до того дня, когда они слились в обоюдной страсти в Кенвуде. Если верить Лесу Энтони, который явно был в курсе дела, от первой встречи и до первой постельной сцены прошло не более трех недель. Связь с Джоном Ленноном не принесла облегчения и без того запутавшейся Иоко. Кстати, с Тони не возникло никаких проблем, напротив, он всячески поощрял ее роман с Ленноном. Как верно заметил Адриан Моррис: "Тони попал в свою собственную ловушку". Но Йоко с трудом мирилась с вызывающим поведением Джона, который вел себя как настоящий мачо. Привыкшая к тому, что Тони обращался с ней, как с маленькой принцессой, она вдруг оказалась лицом к лицу с чувствительной и враждебной суперзвездой, которая к тому же непрерывно глушила себя наркотиками. "Я был способен заставить заткнуться любую женщину, - рассказывал Джон несколько лет спустя. - Чаще всего побеждал тот, кому удавалось перекричать другого. Мне было неважно, прав я или нет, я все равно выходил победителем, особенно с женщинами. Все они рано или поздно сдавались. Но только не Иоко. Она могла продолжать часами, до тех пор пока до меня не доходило. Именно тогда я начал уважать ее". Но не только упорство было основным достоинством Йоко. В ней Джона Леннона привлекало то, что она идеально подходила для исполнения звездной роли в той грандиозной пьесе, которую он сам себе придумал. "Я всегда мечтал о том, чтобы познакомиться с артисткой, в которую мог бы влюбиться, - признался Джон. - Я думал об этом еще тогда, когда учился в художественном колледже. Когда мы познакомились и разговорились, я понял, что она знает то же, что знаю я, а может быть, даже больше. И все это варилось в голове у женщины. Меня это просто потрясло. Я понял, что напал на золотую жилу. Это был человек, с которым я мог договориться или разругаться, как с каким-нибудь старым приятелем, но с которым я мог еще заняться любовью и который мог погладить меня по голове, когда я уставал, болел или впадал в депрессию. Кто мог заменить мне мать. В общем, это было так, точно я выиграл большой приз". Иоко Оно дала Джону возможность реализовать самую старую и самую глубокую свою фантазию: объединить в одном лице мать, любовницу и друга. Непрерывное преодоление сексуальных преград и барьеров инцеста - вот где был ключ взаимоотношений этих двух людей, о чем, кстати, свидетельствовала и странная привычка Джона говорить о Йоко, используя безличное местоимение "оно". В воображении Леннона Иоко Оно олицетворяла сказочный персонаж, которого встречает герой, когда попадает в беду или в трудное положение и который решает все его проблемы. Прекрасным подзаголовком "Баллады о Джоне и Иоко" могло бы стать название "Кот в сапогах". "Спящая красавица" тоже подходит, поскольку уже в течение нескольких лет Джон сидел взаперти в Кенвуде и мечтал о прекрасной принцессе, которая бы пришла и разбудила его своим поцелуем. "Поскольку я был чрезвычайно застенчив, - признался Джон, - особенно когда дело доходило до красивых дам, мне всегда требовалось, чтобы она (Йоко) была достаточно агрессивной, чтобы "спасти меня", то есть "вытащить из всего этого". Иногда он сравнивал Йоко с наркотиком: "Она приходила, начинала со мной разговаривать, и я в конце концов улетал. Споры доводили меня до того, что я улетал все выше и выше. А когда она уходила, я возвращался к своей серой жизни. Затем я встречался с ней снова, и снова ощущения становились похожими на кислотное путешествие... Я зацепился после первой же дозы. Я уже не мог без нее обходиться". На этом этапе Иоко уже не требовалось быть с Ленноном агрессивной. Она могла перейти к более мягкой, но не менее эффективной тактике, чтобы воспользоваться состоянием и известностью звезды ради продвижения собственной карьеры. В начале 1967 года Моррис наконец попросил Коксов уехать. Уезжая в отпуск, он и его жена Одри оставили дом на Тони и Йоко, и с тех пор здесь воцарились такой беспорядок и такая грязь, что женщина, которая там убиралась, пришла в ужас и перестала убираться вовсе. Перед самым отъездом Морриса Иоко рассказала ему, что влюблена в "бизнесмена" - это было кодовое имя, которое она дала Джону Леннону, - и что он очень осложнил ее жизнь. Двоюродный брат Иоко Хидеаки Кадзе вспоминает, как навестил ее в начале января 1967 года, обнаружив ее лежащей на огромной кровати в белом неглиже, подложив под спину несколько подушек, в то время как Тони спал на диване, завернувшись в одеяло. Когда Кадзе вошел к ним. Тони было приподнялся, но тут же снова погрузился в глубокий сон. "Не обращай на него внимания", - по-японски сказала брату Иоко. Их беседа продлилась около двух часов. Иоко ругала Японию и рассказывала о своей сказочной карьере в Англии, хвастая тем, что основала движение "Власть Цветов", изобрела хэппенинги и массу других модных эстетских новшеств. Нет сомнения в том, что и Джона Леннона она кормила теми же россказнями, слушая которые он улетал все выше и выше. Джон нашел себе приятеля-гения. Еще один японец встречался в то же время с Йоко - Танака Кодзо, который прожил десять дней в той же гостинице, куда переехали Коксы. Йоко пожаловалась ему на то, что не в состоянии продолжать вести столь жалкое существование, что Тони ни на что не годен и что она хочет оставить его. Тем не менее эта гордая и сильная женщина не осмелилась уйти от мужа, пока не убедилась, что другой мужчина готов обеспечить ее всем, к чему она стремилась: богатством, властью и славой. жүктеу/скачать 2.78 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|