Иохвидович Инна Григорьевна «Случай из времен советской «оттепели» «Школьные годы чудесные » из советской песни

«Случай из времен советской «оттепели»

«...охотно воспринимает и распространяет среди учащихся западные виды причёсок и нарядов...» - вслух, удивлённо покряхтывая, читал директор школы, добродушный, на вид, толстяк. Оторвавшись от чтения моей характеристики, из-под очков, строго, как , наверное, ему казалось, он посмотрел на меня, и вновь закряхтел: «...Бесконечно лжива, может притвориться заплаканной, больной...» Оторвавшись от чтения, глядя на меня, он заметил: « С такой характеристикой девочка тебе не в другую школу переводиться, а прямым ходом – в колонию»...

И в этой школе, как впрочем, и в тех, где я побывала прежде, меня не брали в 8-й класс. И всё из-за треклятой характеристики, которую написал мне классный руководитель по прозвищу «Герасим», то есть Александр Герасимович Громов, даже ничего в нашем классе не преподававший, просто посередине года назначенный нашим классным руководителем. В ней, в характеристике вроде бы всё и правильно было написано, а на самом деле было чистейшей н е п р а в д о й!

Просто, в какой-то из дней, когда мне вдруг стало невмоготу надеть тёмно-коричневое форменное платье ( «форму»), да к тому ж в середине мая стояла настоящая жара, то под чёрным передником была я в тёмно-синей кофточке с рукавами до локтей да перелицованной из маминой, серой юбке. А волосы собрала и перетянула резинкой на затылке. Получился, так называемый, «конский хвост».

Тогда «Герасим» и поднял скандал... Результатом стало моё исключение из школы на 3 дня.

Он ведь как только пришёл, то сразу и выделил м е н я из всего класса! Сначала я думала, что это из-за необычно сложной фамилии. Он, бывало, любил произносить её на разные лады, да всё почему-то неправильно, так что, подчас, класс со смеху подыхал. Раз он договорился до того, что назвал меня не Инной Иохвидович, а Инной Эйзенхауэр?!

Меня обуял страх, что этот высокий, тёмный лицом, мужчина никуда и никогда не отпустит меня, я почувствовала себя бедной, маленькой пташкой, которую закогтил ястреб, и чьи когти впивались вглубь, добираясь до сердцевины, до самой глубины моего страха...

Болезнь, какая-то нервная, стала моим спасением_, я просто убежала, сбежала в неё... В школу я не вернулась, от экзаменов, переходных, из класса в класс меня освободили тоже... «Герасим» обыграл это в характеристике: «болезнь симулировала!»

Меня всё же взяли в школу, где учительствовала моя тётка – папина сестра.

Старик стоял у ворот «Сабурки», (Харьковской городской психиатрической больницы, бывшей « Сабуровой дачи»). Он стоял там целыми днями, как бы пропуская посетителей и безмолвно взимал дань. Ему и давали, кто мелочью, кто продуктами, были и ничего не дающие, но таких было немного.

Частенько в середине 90-х ходила туда и я, посещая больного брата своей подруги, укатившей в Питер.

Но всегда, когда приходилось мне проходить мимо этой торчавшей у входа долговязой, молчаливой фигуры, в лицо ему я не смотрела, а у меня, неизвестно отчего начинался озноб, словно сквозняк пробирал.