Казахи Северного Приаралья в XIX начале XX вв. (историко-этнографическое исследование) 07. 00. 07 Этнография, этнология и антропология

В подразделе 4.1 рассматриваются изменения, произошедшие в культуре казахов в связи с переходом к полукочевничеству и полуоседлости, когда наряду с традиционными домашними промыслами и ремеслами (обработка шерсти, кожи, дерева и т.п.), на передний план выдвигаются новые виды промыслов – такие как торговля, извоз, рытье колодцев, обслуживание почтового трактов и т.д.; некоторые виды деятельности приобретают достаточно выраженный рыночный характер: изготовление юрт, охота, рыболовство.

Казахи в целом мастеров-ремесленников традиционно называли общим термином ұста – мастер, которые подразделялись по специализации – темір ұста, ағаш ұста, зергер и т.д. Деятельность «уста» по обработке всех основных видов материалов преимущественно носила универсальный характер и осуществлялась в зимнее, либо свободное от основной работы в скотоводческом хозяйстве время. Во 2-й половине ХІХ в. деятельность народных мастеров все белое профессионализируется, многие из них стараются обеспечить необходимыми изделиями не только свое хозяйство, но и аул в целом, нередко работают на рынок: кузнецы, деревянщики, мебельщики, ювелиры-зергеры, мастерицы по изготовлению текеметов, ковров. Некоторые виды деятельности специализируются особо – в частности, труд мастеров-үйші по производству деревянных каркасов юрт, которые изготавливаются по заказу, реализуются на ярмарках. В этот период получает импульс к развитию, в то числе и рыночному такой вид ремесла как камнеобработка: изготовление камнерезных надмогильных памятников, ручных мельниц, малатасов.

Развитие в Северном Приаралье таких видов традиционных промыслов как охота и рыболовство теперь в большей степени зависит от потребностей рынка, спроса на мех, шкуры, рог, рыбу, икру; они становятся, в значительной степени, уделом профессиональной деятельности обедневших скотоводов. Причинами специализации охоты и рыболовства во 2-й половине ХІХ – начале ХХ вв. являлись также широкое внедрение в казахскую среду ружья – мылтық (фитильного, шомпольного), распространение более совершенных сетей и неводов. Среди казахского населения исследуемого региона появилась прослойка профессиональных ловцов животных и птиц, рыбаков (на побережье Арала, в районе торгайско-нуринских разливов), работающих на потребности рынка.

Следует отметить, что в течение ХІХ в. все ещё сосуществовали различные виды охоты: облавная (редко, на сайгаков); с борзыми собаками (тазы); с ловчими птицами (саятшылық); с луком и стрелами (также редко); с использованием капканов (қақпан), силков (тұзақ) и т.п., но доминирующей к концу века стала индивидуальная охота с ружьем. Занятие полукочевых казахов зам етно усиливалось в годы бескормицы (жұт), а также неурожаев. Освоение рыболовством степных рек и озер отмечается, в частности, в обзорном отчете Тургайской области за 1912 г., где приводятся данные по озеру «Челкар-Тенгиз или Аксакал-Тауп», которое изобилует рыбой. «Рыболовство, как промысел, доставляет пропитание многочисленным семьям джетаков (оседлых киргиз), живущих в окрестностях этого степного моря» [70, с. 7]. Приемы ловли рыбы были достаточно разнообразны: жылым; сүзекі; ығыс ау; ахан; ау, жай ау; керме (бредень); қазы (морда); қармақ (удочка), жалтырауық (блесна); айыр (острога) и т.д. Отловленный улов казахи традиционно сразу же использовали в еду. В основном рыбу варили и жарили.

В диссертации особое внимание уделяется полупрофессиональному и профессиональному (промысловому) казахскому рыболовству региона, в низовьях Сырдарьи и на побережье Аральского моря, где оно развивалось под влиянием казачьих способов ловли рыбы [71, с. 11]. Здесь с середины XIX в., начал формироваться слой профессиональных рыболовов (балықшы), которые обладали лодками и небольшими парусными судами-шхунами. Некоторая часть казахской молодежи нанималась даже юнгами и матросами на пароходы Аральской флотилии. Большой улов сохраняли, в ледниках (мұзхана) до приезда на промыслы покупателей и купцов с приграничных городов России Оренбурга, Орска, Троицка и т.д.

В подразделе 4.2 исследуются новые виды деятельности и изменения, произошедшие в традиционно-бытовой культуре казахов СПР. Специальный параграф посвящен развитию торговли в степном регионе и её влиянию на материальную культуру казахов, что было связано с обустройством Оренбургской линии и важной ролью таких центров как Оренбург, Орск, Троицк. Казахское скотоводческое население активно включается в меновую торговлю, а через нее к восприятию инокультурных инноваций. Через ярмарки русская администрация стремится более привлечь к торговле и обмену степняков, создавая благоприятные условия в сравнении со среднеазиатскими базарами, что заключалось в ослаблении пошлин предоставлении более качественных, но дешевых мануфактуры, железных орудий труда и т.д. В середине XIX – начале XX вв. торговлю среди и с участием казахов Северного Приаралья можно разделить на несколько видов: торговлю по аулам; в фортах и укреплениях; торговлю в приграничных русских, а также и среднеазиатских городах (Оренбург, Орск, Ташкент, Хива, Бухара и т.д.).

В конце XIX – начале XX вв. среди североприаральских казахов в рамках караванной торговли развивается такой вид промысла как извозничество (транспортировка грузов), которое эпизодически, нерегулярно практиковалось и ранее. Но с укреплением русской власти в степи, расширением региональной торговли устанавливаются стабильные коммуникации Оренбург–Хива, Оренбург–Бухара, Орск–Хива, Троицк–Ташкент, которые пролегали через территории Северного Приаралья. на этих маршрутах начинает развиваться извозничество среди представителе. На этих маршрутах начинает развиваться извоз (и проведение караванов, миссий) – в особенности среди казахов родов шомекей, алтын–жаппас. Важными причинами этого были: совпадение экономических интересов, караванных путей и традиционных маршрутов кочевания [72, с. 283]; «привычность» исконного сотрудничества казахов со среднеазиатскими народами на юге – в районах кыстау и российскими подданными на севере – в районах жайляу; возможность полного обеспечения караванов верблюдами. Особо следует отметить фактор совпадения экономических интересов купечества и казахской элиты – крупных скотоводов.

Во 2-й половине ХІХ в. получил развитие в Северном Приаралье такой вид деятельности как обустройство колодцев (құдықшылық), поскольку при значительном сокращении маршрутов кочевания, изменении режима водопоев требовались надежные источники водоснабжения. Существовали два типа колодцев: постоянные и временные. Первые тщательно отделывались, стенки закреплялись камнем, плетнем; наружное отверстие делалось узким и нередко обкладывалось камнем для предохранения от загрязнения. Временные одноразовые колодцы небольшой глубины – копани выкапывались чаще всего в песках. При колодцах ставились каменные или деревянные корыта – астау, вместимостью до 10 ведер (қауға). Деревянные колоды вместе с подставками после водопоя увозились кочующим хозяйством до следующего колодца. Каменные же корыта были стационарными, тщательно обрабатывались. Использовали, обычно, тот же материал, что и для обкладки устья колодца (песчаник, известняк-песчаник). Необходимость снабжения населения и скота чистой питьевой водой на новых территориях в северной части СПР способствовало внедрению в начале ХХ в. через переселенческую систему бетонных колец для колодцев, которые использовались казахскими скотоводами.

В связи с переходом в середине, 2-й половине XIX в. значительной части скотоводческого населения Северного Приаралья к полукочевому, полуоседлому образу жизни, с кардинальными переменами в системе поселения и появлением стационарного жилища, увеличением рекреационного (досугового) времени, активизацией связей с русским населением, представителями других соседних этносов и т.п. произошли существенные изменения в повседневном быту казахов исследуемого региона. Изменения касались всех спектров повседневной жизни бывших номадов: в интерьере жилища – широкое использование деревянных нар (сәкі), низкого обеденного столика; в национальной одежде (в материале, выкройке и т.д.); в национальной кухне – активное включение таких нетрадиционных видов пищи, как хлеб и мучные изделия, разнообразные крупы, чай и многое др. В диссертации рассматриваются заметные изменения в системе питания казахов региона в конце ХІХ – начале ХХ вв.

Казахам Приаралья хлеб, испеченный из пшеничной и ржаной муки, по всей видимости, был знаком уже давно, благодаря регулярным контактам с оседлыми народами Средней Азии. Однако при этом следует предположить, что с ним, все же, была знакома, в основном, только состоятельная верхушка кочевого общества, большая же часть населения степи в повседневной жизни хлеб как таковой до определенного периода не употребляла вообще. Но традиционно в казахской среде, очевидно издавна, бытовало приготовление мучного изделия из пресного теста в виде шариков, небольших ромбов и квадратов, замешанных на закваске из кислого молока или айрана и жаренных на растопленном масле, называемых «бауырсаками» (бауырсақ). Существует мнение, что бауырсак, как и просо, является одним из древнейших кушаний, приготовляемых из теста, который уходит своими корнями в кочевую тюркскую эпоху [73, с. 41; 74, с. 334]. В среде казахов Северного Приаралья в XIX – начале XX вв. получает распространение печеный хлеб в виде небольших лепешек таба нан, выпекаемых в чугунных округлых формах – сковородах, прилагаемых плотно друг к другу. В качестве топлива использовалась горячая зола от прессованного кизяка – кый (қи). Традиционные среднеазиатские лепешки, выпекаемые в тандыре, как такового распространения в полукочевой среде казахов не получили. Особо хотелось бы подчеркнуть, что казахи исследуемого нами региона использовали муку не только для выпечки хлеба и бауырсаков, но и применяли ее в качестве наполнителя каш – например, каши-болтушки (быламық).

Как известно, в казахской кочевой среде предпочтение отдавалось мясным блюдам. Однако в последующем, в связи с переходом большей части скотоводов к полукочевому образу жизни, сокращением поголовья скота и, как следствие, уменьшением употребления мяса, произошло увеличение доли мучных изделий в рационе казахов, а, именно добавление их в виде теста, лапши в традиционные мясные блюда (ет, сорпа). В частности, с конца ХІХ в. распространяется добавление сочней в основное блюдо «ет» в виде небольших прямоугольников или квадратиков из тонко раскатанного теста (нан, жайма нан, салма), которые сваривались в мясном бульоне и подавались к дастархану вместе со сваренными кусками мяса и приправой из дикого лука и чеснока. О распространении термина «салма» среди казахов Северного Приаралья отмечено в исследованиях диалектологов. В частности, Ж. Доскараевым, анализируя лексику, связанную с пищей, отмечает, что так называли тонко раскатанное тесто, сваренное в бульоне. Готовое салма выцеживали дуршлагом, перед подачей добавляли приправу из лука и клали мясо [75, 18 б.]. Поскольку казахи традиционно мясо ели руками, то среди русского и татарского населения степи это блюдо получает свое название «бишбармак» или «бешбармак» (беспармақ – пять пальцев). Как нам кажется, использование термина «бишбармак/беспармак» является культурным взаимовлиянием татарской национальной кухни, в которой в период контактов с казахами уже существовало мясное блюдо с таким названием: «бишбармақ – сәмез итне қамыр басатың» [76, 112 б.]. Впоследствии с связи с широким распространением такого варианта мясного блюда «ет», в особенности в рационе городских казахов, блюдо становится достаточно известным среди русского и татарского населения Казахстана, а новое его название получает достаточно широкое бытование, проникает в литературу. Вместе с тем, казахи повсеместно (в особенности на селе) до сих пор это блюдо называют по-прежнему – ет (например, етке келіңіз – «приглашаем вас к мясу») и название теста, как весьма позднего нововведения, фактически в народе не употребляется.

В XIX в. – эпоху «культурно-исторического перелома» в степи – существенные изменения происходят и в такой важной для скотоводов аридной зоны сфере национальной кухни как напитки. Прочное место в повседневной жизни у казахов начинает занимать чай (шәй). Технология казахского чая включает в себя следующие стадии: кипячение воды в чайнике или в самоваре, заваривание чая в заварном чайнике крутым кипятком, при этом чайничек предварительно ставился на горячие угли. Лишь после этого невестка или хозяйка разливала чай с обязательным добавлением верблюжьего или коровьего молока или сливок [77]. Следует также отметить, что в зависимости от традиций региона, чай разливали по-разному. Например, в присырдарьинском районе и в Кызылкумах чай разливали в маленькие пиалы (кесе) буквально на донышке (бір урттар), в районе Мугоджаров и на Ыргызе – в кесе среднего размера, но тоже на донышке. Казахи песков Тайсойган и Нарынкумов чай разливали в пиалы, наполняя до краев. А некоторые астраханские и манкыстауские казахи предпочитали использовать русские чашки с блюдцам, горячий чай пили из блюдца в прикуску c сахаром и т.д.

Чай в казахском обществе, начиная с середины XIX в., постепенно занимает прочные позиции, внедряясь в повседневный быт, в обрядовую культуру, с признаками сложения самобытной целостной церемонии. средние Казахская технология напитка вобрала в себя русскую и среднеазиатскую системы заваривания чая с самоваром, заварным чайничком, подачу его в горячем виде со сладостями; из тибетской и монгольской культуры было заимствовано добавление в чай молока. В целом, чаепитие гармонично влилось в общую культуру казахов как церемония душевного, неторопливого общения, обмена мнениями в тесном семейном и гостевом кругу.

В подразделе 5.1 дается общая обзорная характеристика мемориально-культовых и др. памятников Северного Приаралья: краткая история их исследования и общее ареальное описание.

Памятники Северного Приаралья в научном плане продолжительное время оставались вне поля зрения исследователей. Первые данные о памятниках региона мы можем отметить в записях русских путешественников, военных (Н.П. Рычков, А.И. Левшин, И.П. Фальк, А.Ф. Негри, А.К. Мейендорф, П.и. Демезон, К.К. фон-Шульц и др.). Несомненно, большая заслуга в изучений памятников народного зодчества степной зоны Северного Приаралья принадлежит И.А. Кастанье, который фиксировал не только казахские памятники, но и более древние курганы, менгиры, тюркские изваяния, развалины городов. Большую практическую помощь в определении казахских памятников Северного Приаралья оказали «Материалы по киргизскому землепользованию», в которых четко определяются места расположения некоторых из них, связь последних с зимовками-кыстау, маршрутами перекочевок и т.д.

Во второй половине 1940-х годов архитекторами Т.К. Басеновым и М.М. Мендикуловым начинается исследование оригинальных памятников Мангышлака и Устюрта, в том числе с упоминанием проблемы изучения территории Северного Приаралья [78; 79]. Более последовательно исследуются памятники мемориального зодчества СПР с 1970-х гг. экспедициями министерства культуры, общества охраны памятников истории и культуры республики под руководством М.М. Мендикулова и других исследователей. Постепенно ареал западноказахстанских памятников был расширен изысканиями экспедиций, возглавляемых С.Е. Ажигали [80]. Так как территория СПР граничит с ареалом распространения памятников казахов Сарыарки, нами были проработаны материалы этноархеолога Т.Т. Аршабекова. При подготовке этого раздела диссертации были использованы материалы с 1990-х гг. Р.А. Бекназарова.

Общей особенностью памятников СПР следует считать их развитие под влиянием двух архитектурных мемориальных традиций: общего доминирующего значения западноказахстанской камнерезной традиции, выражающего в распространении региональных малых форм надмогильных сооружений, а именно стел – кулпытасов; а также выраженного влияния архитектурных традиций долины р. Сырдарьи и Сарыарки, что нашло выражение в развитии мавзолейного зодчества в исследуемом районе, в частности с применением жженого кирпича. В целом, памятники СПР распределяются на три группы: собственно североприаральская (пески Борсыккум), ыргызско-мугоджарская и памятники в водоразделе Ыргыз–Олькейек. Следует отметить, что памятники, тяготеющие к североприаральской традиции, распространены и севернее – на востоке Оренбуржья и в районе Торгайского плато (кулпытасы).

На территории Северного Приаралья в основном распространены казахские мемориально-культовые памятники, относящиеся ко 2-й половине XVIII – начала ХХ вв., причем абсолютно доминируют кладбища и отдельные сооружения, начиная с середины ХІХ в. – времени первоначального освоения региона хозяйствами оседающих полукочевников. Из более ранних памятников в СПР следует отметить некрополь Балгасын ХІІІ, ХVII – XIX вв., отдельные северные мавзолеи золотоордынского времени – Кызылтам, Кесене и др. Казахские мемориальные комплексы в основном представлены небольшими кладбищами, разбросанными в песчаных массивах, долинах рек, на отдельных возвышенностях. Наибольшее их количество приозерных и приречных, богатых травостоем местностях, которые активно осваивались с 30-х – 40-х гг. ХІХ в.: например, Мендыколь, Шалкар, Аксакал–Тауп, Кайнар и др. Из крупных комплексов можно отметить только некрополь Хан моласы, возникший в месте гибели Абулхаир-хана, старое шектинское кладбище в Балгасыне, кладбище Сары-ишан ок. пос. Карабутак и некоторые др. В изучаемом районе большое количество одиночных мавзолеев, а также остатков старых мечетей конца ХІХ – начала ХХ вв., располагавшихся около старых поселений.

В подразделе 5.2 дается характеристика и анализ наиболее репрезентативных мемориальных памятников казахов (мавзолеи, ограды, стелы–кулпытасы и коктасы, надгробия «самаркантасы»). Североприаральский район особенно богат памятниками мавзолейного зодчества, в особенности середины ХІХ – начала ХХ вв. Согласно типологии памятников Арало-Каспийского региона, разработанной С.Е. Ажигали, в изучаемом нами районе выделяются два основных разряда мавзолеев: однокамерные и многокамерные. Однокамерные мавзолеи подразделяются на три основных типа: центрический, фасадный, портально-купольный. Среди них имеются выдающиеся образцы народного зодчества казахов, соответственно: Жаныс-тамы, мавзолей Карагула; Омар-тамы; Кали (Карттын)-тамы. Имеется также ряд уникальных многокамерных сооружений, среди которых особо следует отметить мавзолей Алмата Тобабергенулы. При возведении этих крупных памятников используются различные материалы: традиционный сырцовый кирпич, жженый кирпич, редко камень, дерево. Появление этих самобытных сооружений зодчества, несомненно, было связано с новациями в социально-экономическом устройстве казахского общества в новое время в связи с началом перехода к полуоседлости, новыми возможностями мастеров-строителей, не занятых уже полностью в годичном кочевом цикле.

В Северном Приаралье широкое распространение получают также различные бескупольные ограды – как простые, округлые, овальные в плане, так и четырехугольные типа «торткулак». В качестве строительного используются местные, подручные более разнообразные материалы, но в основном саман, кирпич-сырец, пласты дерна (шым), камень, дерево, на позднем этапе жженый кирпич, металл. В южных районах СПР имеет распространение такой самобытный вид надмогильных оград как «шеген» – из чередующихся прослоек камыша (рогоза) и земли. В отличие от манкыстау-устюртского района, архитектурные ограды – саганатамы из опиленных каменных блоков здесь не имеют распространения. Данные памятники имеют значительное разнообразие в планировке – овальные, округлые, квадратные, прямоугольные, усложненной ломаной конфигурации, с пристройками и т.п.; в технике возведения стенок – от регулярной кладки до примитивной наброски.

Из традиционных малых форм надмогильных памятников казахов Северного Приаралья наибольшее распространение имеют камнерезные стелы – кулпытасы, хотя они и не так многочисленны, как в других районах Западного Казахстана. Встречаются объемные, ярусные типы стел (достаточно редко – на западе СПР) и плоскостные эпиграфические (на востоке). Памятники изготавливаются из известняка и известняка-песчаника, содержат арабографичную эпитафию, реже тамги, а также орнаментальный декор. В восточных районах Северного Приаралья, пограничных с Сарыаркой с середины ХІХ в. получают распространение особые стелы типа «көктас» из твердой породы серого, белесого камня – как местного, так и привозимого из южных районов (Нуратау), Некоторые коктасы по композиции напоминают узкие надгробные камни, но врываются вертикально, как и кулпытасы.

Следует отметить, что в восточной части исследуемого района имеют распространение и, собственно, небольшие каменные надгробия типа «самарқантас», название которых происходит от вышеуказанного белого, мраморовидного камня, привозимого с юга, «из районов Самарканда». Памятники несколько более крупные, массивные, нежели коктасы, устанавливаются горизонтально, над могилой. На верхних или боковых гранях надгробий мелким шрифтом высекается арабографичная эпитафия, в том числе на казахском языке, иногда дополняемая рельефным декором. Эпиграфика вышеуказанных памятников Северного Приаралья имеет немаловажное историко-культурное, этнографическое, этнолингвистическое значение, поскольку свидетельствует об уровне грамотности населения, о расселении родоплеменных групп, об особенностях языка, лексики местных казахов.

Необходимо отметить, что в рассматриваемом ареале имел распространение такой самобытный вид надмогильных сооружений казахов, как стрельчато-сводчатые нагробия типа «сагана» из саманного, сырцового, редко обожженного кирпича, пластов дерна и называемые «сопы» или «сұпы». В основном они встречаются в прибрежной части Арала, на востоке СПР: очевидно, их распространение связано с погребальными традициями более южных приаральско-среднеазиатских областей, куда в прошлом (до середины ХІХ в.) укочевывали на зимовки казахи Северного Приаралья. Для других районов Западного Казахстана эти памятники не характерны.

Таким образом, проведенные многолетние изыскания, в том числе автором диссертации, на территории Северного Приаралья значительно расширили ареал традиционных казахских мемориально-культовых памятников ХІХ – начала ХХ вв., которые являются важной частью этнографической культуры насельников степного региона. Повсеместное их распространение здесь соответствует процессу активного хозяйственного, поселенческого освоения полукочевниками с середины ХІХ столетия северных степных территорий.

В подразделе 5.3, на основе полевых этнографических, этноархеологических материалов, исторических источников показано распространение мечетей в Северном Приаралье, которое, отчасти, наблюдалось ещё с конца XVIII в., но особенно активизировалось во 2-й половине XІX в. Возведение мечетей, а с ними и более глубокое проникновение исламской идеологии в скотоводческую среду, было, естественно, связано с переходом к полуоседлости значительной части степняков, но также и само являлось немаловажным фактором их седентаризации. В процессе распространения ислама среди казахов региона прослеживается борьба двух направлений: южного (религиозные школы Туркестана, Хивы, Бухары, в большей степени суфийского направления) и северног (официальные теологические центры Казани и Уфы). Условной границу сфер влияния этих двух направлений можно считать долину р. Эмба, южные отроги Мугоджаров, низовья Ыргыза, до местности Курдым.

Основными типами этих культовых сооружений в северных районах были мечети «татарского типа»: многокамерные прямоугольные здания с минаретом, с большим молельным залом с михрабом и др. помещениями в интерье. Они возводились из разных материалов: камня (мечеть Атыолла-Казырета бассейна р. Илек), красного жженого кирпича (мечеть Самурата, пос. Жабасак, водораздел Ыргыз–Олькейек; мечеть акына Дюйсемби в низовьях Торгая), сырцового кирпича (мечеть Жоламана, южнее г. Актобе), иногда использовали и дерн–шым (мечеть Дильмаганбета,восточные отроги г Мугоджаров). В перекрытиях, как правило, использовалось дерево.

Мечети южнее выбранной условной границы, в большинстве своем строились в местах выхода источников пресной воды и составляли культово-жилищные комплексы, включающие в себя помимо самого здания мечети целый ряд подсобных и хозяйственых строений. Последние возводились из кирпича-сырца и саманного кирпича на глиняном растворе. В некоторых случаях сама мечеть строилась на мощном каменном фундаменте, или глинистом стилобате. Перекрытиями помещений служили купола, а проемов – арочные своды, а также перемычки из дерева, каменных плит и т.п. Одной из причин появления таких специфических сооружений-комплексов в казахской степи, на наш взгляд, явилось распространении в Северном Приаралье ислама посредством мистико-аскетического его течения – суфизма [81, с. 228; 82; 83, с. 50–55]. В результате влияния суфизма, в особенности его туркестанской ветви – ясавийа, происходило своеобразное реформирование мусульманского обрядового цикла, распространение института/построек типа «ханака». Местные, приаральские ханака превращаются в комплекс строений, объединяющих место захоронения «святого», мечеть, медресе, жилые и хозяйственные постройки – как, например комплекс могилы Гапара, Баспака и др. Они несли в себе двойную нагрузку, именно как сооружения мемориально-культовые, совмещающие функции мечети и места захоронения «святого». Такие небольшие комплексы предназначались для номадов, которые во время перекочевок могли совершить поклонение, мусульманский ритуал. Следует предположить, что входные башенки в таких комплексах выполняли функции полевой мечети. Традиция таких построек в последующем получает свое развитие в возведении мемориальных оград с входными проемами в южной стене.

Таким образом, достаточно многочисленные мечети Северного Приаралья 2-й половины, конца XIX – начала XX вв., доказывают, что кочевое, полукочевое население Казахской степи находилось под усиленным воздействием, влиянием исламских религиозно-духовных центров, которое, фактически, совпало с переходом значительной части населения региона к полукочевничеству.

В подразделе 5.4 анализируется деятельность мастеров-строителей и профессиональных народных архитекторов, которые занимались возведением мемориально-культовых памятников. В зависимости от местных заказов возведением простых сооружений из сырцового кирпича, природного камня и т.п. могли заниматься умельцы-любители, мастера-строители. Следует заметить, что в перечне «ремесленных и кустарных промыслов» казахов региона середины XIX – начала XX вв. упоминаются такие специальности, как кирпичники и каменщики. Причем набор их рабочих инструментов был традиционно не богат, в основном лопата, лопаточка-мастерок, топорик, молоток. Изготовлением каменных надмогильных сооружений (для которых был необходим был твердый инструмент) нередко занимались кузнецы. В любом случае, каменотес должен был иметь у себя под рукой такие инструменты кузнеца, как наковальню, молот, клещи. Таким образом, изготовление надмогильных памятников совмещалось с другими видами деятельности мастера-строители, ремесленника, что в ХІХ в. наблюдалось во многих районах Казахстана.

Вместе с тем, в середине ХІХ в. в Северном Приаралье появились профессиональные казахские мастера-строители, народные зодчие, свидетельством чего является целый ряд выдающихся памятников этого времени: мавзолеи Жаныса, Карагула, Акколка, Омара и др. Процесс выделения небольшой прослойки народных архитекторов усилился в конце столетия – появились специалисты тамшы, тасшы, бәдізші, которые, зачастую, объединялись в небольшие артели по родственным связям. Известны имена некоторых народных зодчих Северного Приаралья – Ыршым, Меирбек-уста, Кошык Еспенбетулы, Жига, Шомбал Бектасулы и др.

Одним из достойных наследников этой школы казахских зодчих в 1-й половине, середине ХХ столетия был Айдос Муратов, уроженец Шалкарского р-на Актюбинской области. Он профессионально занимался возведением мемориальных архитектурных сооружений, изготовлением кулпытасов. В 1940-х – 50-х гг. Айдос Муратов, помогал архитектору Т.К. Басенову в сборе материалов по западноказахстанскому мемориальному зодчеству. Он был одним из последних в послевоенный период мастеров-камнерезов, работавших в традиционном стиле и даже участвовал в это время в работах по оформлению зданий в центре г. Алматы. При этом он также являлся непревзойденным мастером-прикладником (резьба по кости, дерева, производство обуви, седел) и многие его изделия представлены в различных музеях (Шалкар, Актобе, Алматы).

В диссертации отмечается особая важность изучения деятельности казахских народных зодчих, как яркой страницы в истории культуры казахского народа и имеющей особо актуальное значение сейчас, когда наблюдается тенденция определенного возрождения традиционного стиля в мемориальных памятниках.

В заключении подводятся итоги разработки затронутых в диссертации проблем, из которых выделяются наиболее существенные результаты, свидетельствующие об особой важности Североприаральского района (субрегиона) в истории и культуре казахов нового времени, прежде всего на стадии перехода к полуоседлости: середина XIX – начало XХ вв.

Изучение устной народной истории – шежире Младшего жуза и конкретно казахов Северного Приаралья показывает особую ее значимость как источника по истории края, еще раз определяет её как специфическую отрасль казахстанской историографии.

В скотоводстве казахов Северного Приаралья при сохранении того видового состава скота изменяется его количественное распределение: уменьшается поголовье верблюдов и лошадей, вместе с тем, происходит увеличение крупного и мелкого рогатого скота, в частности коз. В целом в Северном Приаралье на стадии перехода к полуоседлости, особенно в конце ХІХ в. наиболее оптимальными, успешными становятся хозяйства, в которых увеличивается доля КРС. Сокращение маршрутов кочевок, отторжение богатых разнотравьем пастбищ приводит к деградации народной селекции домашних животных, прежде всего лошадей и овец.

Во 2-й половине ХIХ в. в поймах степных рек и озер Северного Приаралья начинает развиваться земледелие, в основном усилиями обедневших скотоводов – жатаков. При этом, в зоне засушливой степи и полупустынь развивается орошаемое земледелие по среднеазиатскому типу, на северных территориях под влиянием русской культуры начинают распахиваться целинные плодородные земли, то есть получает распространение богарное земледелие.

В степной зоне Северного Приаралья формирование казахских стационарных поселений (зимников-кыстау) начинается с середины XIX в. и развивается во 2-й его половине. Основными причинами являются переход к полукочевничеству, сокращение поголовья скота, обеднение части казахского населения, вынужденного обратиться к нетрадиционным для региона отраслям хозяйства (сенокошению, обработке земли, ремеслам и промыслам), административно-территориальная политика царизма. Особую роль в становлении новой системы поселения сыграло сенокошение и этнокультурные инновации (домостроительство, технические новшества ит.д.). В типах жилищных построек наблюдается вполне выраженная эволюция от первоначальных и редких землянок и полуземлянок середины ХІХ в. до стеновых наземных домов из кирпича и дерева с крышами конца ХІХ – начала ХХ вв.

К середине XIX в. такие виды промыслов как охота и рыболовство, в связи с вышеуказанными структурными изменениями в хозяйстве казахов, постепенным развитием в регионе рыночных отношений, становятся важными жизнеобеспечивающими отраслями существенной части казахского населения. Аналогично повышается значение как промыслов и деятельности в сфере ремесла, прикладного искусства.

Изменения коснулись также и других сторон повседневной жизни бывших номадов: строительство стационарных жилищ и различных хозяйственных построек, широкое использование в интерьере жилищ деревянных нар (сәкі), низкого столика для принятия пищи, нововведения в одежде (материал, выкройка и т.д.). Определенные перемены коснулись и пищи, напитков, куда стали активно включаться нетрадиционные ранее хлеб и мучные изделия, разнообразные крупы и многое др. Широкое распространение получил чай как напиток знаковый, национальный.

Полевое исследование мемориально-культовых памятников Северного Приаралья выявило ряд уникальных сооружений народного зодчества казахов. Среди них выделяется целая группа самобытных купольных мавзолеев, свидетельствующая о существовании в этом районе в середине ХІХ – начале ХХ вв. незаурядной школы казахского зодчества. Традиционные формы мемориальных памятников (стелы – кулпытасы, коктасы, надгробия типа «сұпы», «самаркантас») подтверждают расселение казахов-полукочевников в регионе в указанный период в связи с образованием системы зимовок на севере. Распространение в Северном Приаралье в эту эпоху мечетей показывает, что скотоводческое население степи находилось под активным воздействием ислама. При этом религиозное соперничество различных мусульманских центров на территории СПР совпало по времени с переходом значительной части населения к полукочевому образу жизни и способствовало утверждению мусульманства в степи как идеологии.