Книга II 61. Завоевание лацебоны

ГЕЛЬМОЛЬД

СЛАВЯНСКАЯ ХРОНИКА

Второе же морское войско, собранное в Колонии и других прирейнских городах и, кроме того, на берегах реки Визеры, начало плавание по широкому пространству океана, пока не прибыло в Британию. Починив здесь в течение нескольких дней свои корабли и присоединив к себе немалый отряд англов и бриттов, они распустили паруса в направлении Испании и пристали к знаменитому португальскому городу в Галатии ¹, чтобы поклониться св. Якову ². Король же Галатии ³, приятно обрадованный прибытием паломников, просил, если они уж вышли сражаться во имя господа, оказать ему помощь против Лацебоны ⁴, жители которой сильно беспокоили христианские страны. Склонившись к его просьбе, они выступили в Лацебону с большим количеством кораблей. Король же отправился сухопутным путем и тоже повел сильное войско. И так город был осажден и с суши и с моря. Много времени ушло на осаду этого города. И когда, наконец, он был взят и язычники разбиты, король Галатии обратился к крестоносцам с просьбой, чтобы, предварительно разделив между собой по-товарищески добычу, они отдали ему пустой город. И здесь была создана христианская колония, существующая и сейчас. Это было единственное из всего осуществленного войском крестоносцев предприятие, которое так счастливо закончилось.

Третье войско крестоносцев предприняло поход против. славянских народов, а именно, против соседящих с нами бодричей и лютичей, чтобы отомстить за уничтожение и смерть, причиняемые ими христианам, главным образом данам. Начальниками этого похода были Адельберо, [архиепископ] гамбургский ⁵, и все саксонские епископы, кроме того, молодой герцог Генрих ⁶, герцог из Церинге Конрад ⁷, [144] маркграф из Сальтвиделе ⁸, Адальберт, Конрад из Витина ⁹. Никлот, услыхав, что в скором времени будет собрано войско, чтобы уничтожить его, созвал весь народ свой и начал строить замок Дубин ¹⁰, который мог бы послужить для народа убежищем в случае необходимости. И отправил он посольство к графу Адольфу, напоминая ему о союзе, который они заключили, и вместе с тем прося его предоставить ему возможность побеседовать с ним и посоветоваться. И когда граф не согласился, говоря, что это было бы неосторожно с его стороны, ибо могло бы нанести обиду другим государям, он велел передать ему через послов: «Я решил быть глазами и ушами твоими в земле славянской, которую ты начал заселять, чтобы славяне, которые некогда владели вагрской землей, не причиняли тебе обид, оправдываясь тем, что они несправедливо лишены наследия своих отцов. Почему же ты оставляешь друга своего в пору нужды? Разве дружба не проверяется в несчастье? До сих пор я удерживал руку славян, и они не причиняли тебе вреда, теперь же я могу отнять свою руку и предоставить тебя себе самому, потому что ты с презрением отверг друга своего, забыл о договоре и отказал мне во встрече с тобой в минуту нужды».

И поведали послы графа Никлоту: «Наш господин в этот раз не может беседовать с тобой, потому что этому препятствуют известные тебе обстоятельства. Так сохрани же доверие к нашему господину и свои обязательства по отношению к нему и, если увидишь, что славяне втайне готовят войны против него, окажи ему поддержку». И Никлот обещал. И тогда сказал граф жителям своей земли: «Имейте надзор за скотом и имуществом вашими, чтобы они случайно не подверглись разграблению со стороны воров или разбойников; об общей безопасности будет моим делом заботиться, чтобы вы не подверглись какому-нибудь непредвиденному нападению войска». Ибо этот мудрый муж полагал, что своей хитростью он предотвратил неожиданные удары войны. Но дела сложились иначе. [145]

63. СОЖЖЕНИЕ КОРАБЛЕЙ

Никлот, чувствуя, что выступление в задуманный поход неизбежно, тайно подготовил морское войско и повел корабли к устью Травны с намерением разорить всю вагрскую землю прежде, чем саксонское войско вольется в ее пределы. Вечером же он отправил посла в Зигеберг потому, что обещал графу оказать ему поддержку. Но посольство это оказалось ненужным, ибо граф отсутствовал и не было времени, чтобы собрать войско. На рассвете дня, в который с благоговением поминаются страсти святых Иоанна и Павла (1147, 26 июня), морское войско славянское спустилось в устье Травны. Жители города Любека, услыхав шум, производившийся войском, позвали мужей города, говоря: «Мы слышим сильный шум, как будто рокот приближающейся толпы, и не знаем, что это такое». И они послали в город ¹¹ и на рынок предупредить о грозящей опасности. Но опьяневшие от обильных возлияний люди не могли двинуться ни по дороге, ни на кораблях, пока, окруженные врагами, не потеряли из-за подброшенного огня своих кораблей, нагруженных товарами. В тот день было убито около 300 и больше мужей ¹². Священник, монах Родольф, бежал в замок, но был настигнут язычниками, которые нанесли ему тысячу ран и убили его. Находившимся в замке в течение двух дней пришлось выдерживать самую жестокую осаду. Два отряда конницы промчались через вагрскую землю и асе, что нашли в предместье Зигеберге, истребили. Округ, называемый Даргунским, и все земли, расположенные вниз от Травны и заселенные вестфальцами, голландцами и другими чужеземными народами, были поглощены ненасытным огнем. Они [славяне] убили храбрых мужей, которые пытались с оружием в руках оказывать им сопротивление, и увели их жен и детей в плен. Но мужей гользатских, которые обитают за Травной, к западу от Зигеберга, они пощадили и, остановившись на полях селения Кузалины, не стали продвигаться дальше. Кроме того, [146] славяне не опустошили деревень, которые были расположены в полях Свентинефельд и тянулись от рени Свалы вплоть до реки Агримесов и Плуньского озера, а также не тронули имущества людей, там живущих. И повторяли в то время все уста, что эту беду навлекли якобы гользаты из ненависти к пришельцам, которых граф отовсюду привлекал к заселению страны. Вот поэтому одни только гользаты и не испытали общего несчастья. Но и город Утин ¹³, благодаря своему месторасположению — естественной укрепленности — уцелел тоже.

Я хочу рассказать об одном деле, заслуживающем право сохраниться в памяти потомков. Разорив вагрскую землю, как им хотелось, славяне пришли в конце концов в округ Сусле, имея намерение разорить бывшую там колонию фризов, население которой исчислялось в 400 и более мужей. Когда славяне прибыли сюда, едва ли сотня фризов находилась в маленькой крепости, остальные возвратились на родину, чтобы привести в порядок оставшиеся там хозяйства. Когда все то, что было вне крепости, славяне сожгли, тогда те, кто в крепости оставался, поняли, какое жестокое нападение им угрожает. И правда, в течение целого дня их храбро осаждали 3 тысячи славян и уже предвкушали свою несомненную победу, в то время как фризы оттягиванием боя старались отдалить свою гибель. Но когда славяне увидели, что без кровопролития победа им не достанется, они пообещали фризам жизнь и целость членов, если, выйдя из крепости, они сдадут оружие. И тогда некоторые из осажденных в надежде сохранить жизнь начали добиваться того, чтобы сдать крепость. Обличая их, мужественный священник сказал: «Что это вы, о мужи, хотите делать? Вы думаете, что, сдавшись, вы сможете сохранить себе жизнь, что язычникам можно доверять? Вы заблуждаетесь, о мужи соотечественники, неразумно такое мнение. Разве вы не [147] знаете, что среди всех пришельцев нет ни одного народа, более гнусного для славян, чем фризы? Поистине, наш запах кажется им зловонием. Зачем же жертвуете вы жизнью вашей, зачем добровольно спешите к гибели своей? Именем господа, создателя мира, которому нетрудно в скором времени спасти нас, призываю вас, чтобы вы еще немного испытали силы свои и вступили в бой с неприятелем. Пока мы окружены этим валом, пока мы владеем своими руками и оружием, мы еще можем надеяться сохранить жизнь. Если же мы лишимся оружия, то, кроме позорной смерти, нам ничего не останется. Поэтому погрузите сначала мечи свои, добровольной выдачи которых они требуют, во внутренности их и отомстите за кровь вашу. Пусть узнают они вкус храбрости вашей и пусть не возвращаются с победой без кровопролития». И, говоря так, он явил им отвагу своего духа и, бросившись к воротам с одним лишь мужем, разогнал вражеские отряды и собственной рукой умертвил громадное число славян. Лишившись в конце концов одного глаза и раненный в живот, он сражался без передышки, являя как бы божественную силу и духа и плоти. Славные сыновья Сарвии ¹⁴ или Маккавеи ¹⁵ сражались некогда ничуть не лучше, чем этот священник Герлав и небольшое число мужей в замке Сусле. И отстояли они крепость от рук разорителей.

Услыхав об этом, граф собрал войско, чтобы вступить в бой со славянами и изгнать их из своей страны. Когда слух об этом дошел до славян, они вернулись на свои корабли и отплыли, увозя пленников и разную добычу, захваченную в земле вагров.

65. ОБ ОСАДЕ ДИМИНА

Между тем всю Саксонню и Вестфалию облетел слух о том, что славяне совершили вылазку и, таким образом, первыми начали войну. Тогда все это войско, носящее знак креста, поторопилось спуститься в землю славян, чтобы покарать их за недоброжелательность. Разделившись, они [148] осадили две крепости — Дубин и Димин — и изготовили много машин против них. Пришло также и войско данов к присоединилось к тем, которые осаждали Дубин, и от этого осада усилилась. В один из этих дней находившиеся в осаде заметили, что войско данов действует вяло, ибо те, которые дома настроены воинственно, вне его обычно трусят; и, совершив внезапную вылазку, они убили многих данов и удобрили землю их трупами. Оказать им помощь было невозможно, так как между ними лежало море. Поэтому исполненное гнева войско тем упорнее продолжало осаду. И говорили между собой вассалы герцога нашего и маркграфа Адальберта: «Разве земля, которую мы разоряем, не наша земля, и народ, с которым мы воюем, не ваш народ? Почему же мы оказываемся врагами самим себе и сами уничтожаем доходы свои? Разве этот удар не падает и на головы повелителей наших?» И начали они с этого дня чинить всякие волнения в войске и облегчать осаду частыми перемириями. И каждый раз, когда славяне в стычке бывали разбиты, они удерживали войско от преследования бегущих и не давали ему овладеть крепостью. В конце концов вашим это надоело, и был заключен такой договор, что славяне принимают христианскую веру и отпускают данов, которые находились у них в плену. И тогда многие притворно приняли крещение, а из плена отпустили всех стариков и непригодных [людей], остальных же, которые здоровьем были крепче и более приспособлены для работы, задержали. Таким образом, этот великий поход закончился умеренным успехом ¹⁶. А тотчас же после этого еще худшее время настало, потому что славяне не выполнили своего обещания креститься и не удержали рук своих от опустошения Дании.

Граф наш, стараясь наладить поколебленную дружбу, заключил мир с Никлотом и остальными восточными славянами. Однако он не вполне им доверял потому, что они [149] первые нарушили договор и предали землю его великому опустошению. И он начал ободрять народ свой, подавленный вражеским разорением, и просил его, чтобы он не поддавался несчастьям, памятуя, что маркоманы ¹⁷ должны обладать большим терпением и не щадить крови своей. И прилагал большое усердие в выкупе захваченных в плен.

Но что сказать мне о пастыре Христовом Вицелине? Среди этого бедствия, когда ярость язычников многих так сильно разорила, а недостаток в припасах породил голод, он убедительно просил всех, кто был в Фальдере и Кузалине, не забывать о бедняках. Необыкновенное усердие проявлял в этом деле муж господень Тетмар, распределяя и подавая милостыню беднякам,— он, помощник верный и благоразумный, везде столь милосердный, везде столь щедрый, так что всего того, что я о нем говорю, чрезвычайно мало для его восхваления. Очевидно, исполненное сострадания, сердце этого пастыря издавало сладчайшее благоухание, и у врат монастыря всегда лежали такие толпы нуждающихся, ожидавших милостыни из рук мужа господня, что, казалось, благодаря щедрости этого мужа, место это может впасть в бедность. Тогда управляющие хозяйством стали запирать двери закромов, чтобы монастырь не понес случайно ущерба. Что же сделал муж господень? Не будучи в состоянии переносить вопли бедняков и сам не имея под рукой ничего, что можно было бы им дать, начал этот муж проявлять еще большую заботу и стал обходить закрома, искусно разыскивая входы в них, и, тайно их обнаружив, поступал подобно грабителю, подавая беднякам ежедневно по возможности. Заслуживающие доверия лица рассказывали нам, что опустошенные в те дни амбары чудесным образом вновь наполнялись провизией. Не подлежит сомнению, что дело это находит подтверждение в деяниях Илии и Елисея ¹⁸, подражатели которым как в области добродетели, так и в области чудес до наших дней имеются. [150]

67. О СМЕРТИ ЭТЕЛЕРИЯ

Прошло немало времени, пока вагрской земле удалось оправиться от пережитого бедствия, и вот уже с севера новые войны надвинулись и добавили горести к горестям, раны к ранам. После убийства Эрика, по прозвищу Эмуна, осталось трое потомков королевского рода, а именно: Свен, сын этого Эрика, Вальдемар, сын Кнута, и Кнут, сын Магнуса ¹⁹. Поскольку все они были пока еще в детском возрасте, то, пo решению данов, над ними был поставлен опекун, некий Эрик, по прозвищу Спак ²⁰, который и принял под свое покровительство государство, и подрастающих государей. Был это муж миролюбивый. Он спокойно управлял вверенным ему государством, оказывая ярости славян недостаточное противодействие. Ибо разбои славян в то время более обычного усилились. Чувствуя приближение дня своей смерти, Эрик созвал трех юных королей и, обратившись за советом к вельможам, Свена поставил на королевство; Вальдемару же и Кнуту велел удовольствоваться отцовским наследством. И приведя, таким образом в порядок дела, он скончался. Вскоре сын Магнуса, Кнут, нарушив распоряжение своего опекуна, сделал попытку насильно захватить трон и начал большую войну против Свена. Вальдемар стал на сторону Свена, и вся Дания взволновалась. В северной части неба великие знамения показались в виде как бы огненных факелов, алых, как человеческая кровь. Знамения эти не обманули. Кто же не знает о нанесенных поражениях, нанесенных, говорю я, во время этой войны?

Каждый из обоих королей старался привлечь нашего графа ²¹ на свою сторону, и они отправляли послов с дарами, предлагая много и обещая еще больше. Графу понравился Кнут, и после беседы с ним он признал себя его вассалом. Жестоко отплатил за это Сван. Взяв с собой вооруженный отряд, он перешел в вагрскую землю, поджег Альденбург и разрушил всю приморскую область. Уйдя потом оттуда, он поджег предместье Зигеберг, и прожорливое пламя поглотило все. что было в его окрестностях. [151]

Виновником этого бедствия был некий Этелерий, дитмарш по рождению. Он получил поддержку у богатых данов, привлек на свою сторону всех храбрых гользатов и, став королевским военачальником, вознамерился изгнать графа из его земли, а владения его присоединить к Данскому королевству. Когда это стало известно графу, он отправился к герцогу ²², прося, чтобы тот его защитил. Ибо оставаться в Гользатии ему было небезопасно, потому что вассалы Этелерия поднялись и угрожали его жизни. Если кто-нибудь хотел стать вассалом Этелерия, он шел к нему и получал от него в дар плащ, щит и коня, и подкупленные такого рода дарами мятежники заполнили всю землю. Тогда повелел герцог всему народу гользатов и штурмаров, чтобы если где-нибудь будут обнаружены вассалы Этелерия, пусть они или отрекаются от своего вассальства, или уходят из страны. И было так сделано, и весь народ поклялся, что будет подчиняться приказу герцога и повиноваться своему графу. И тогда этот муж вновь заключил дружбу с гользатами после того, как мятежники или вернули себе его милость, или были изгнаны из страны.

Когда граф закончил свою речь, приверженцы приветствовали его и под великой присягой обязались, что будут твердо стоять во имя спасения своего и своего отечества. И тогда граф велел разрушить мост и поставил стражу в тех местах, где река была проходима. Тут пришел посол и сказал, что неприятель переправился у деревни, которая называется Скуллеби.

Итак, вознеся молитву господу, граф поспешил, пока не переправилось все войско, вступить в бой с теми, которые уже переправились. И тотчас же, как только они столкнулись, граф был сброшен с коня. На помощь ему пришли двое рыцарей; они подняли его и опять посадили на коня. Битва была жаркая, и было неясно для той и другой стороны, которая из них победит, пока один из сторонников графа не закричал громко, требуя, чтобы подрубили колени лошадям, на которых сидели враги. И случилось, что когда лошади упали, то с ними упали и закованные в панцири седоки и были поражены нашими мечами. Погиб Этелерий, а остальные знатные были или убиты, или взяты в плен. Увидев это с другого берега реки, король и [люди], бывшие с ним, обратились в бегство и вернулись в Шлезвиг. И граф тоже вернулся, покрытый славой своей победы, ведя замечательных пленников, деньгами [от выкупа] которых изрядная часть его долгов была покрыта ²³. [154]

С этих пор он стал проявлять особую заботу о своей земле. Ибо каждый раз, когда доходила до него весть о каком-нибудь движении со стороны Дании или славян, он тотчас же собирал войско в удобном месте, а именно в Травенемюнде ²⁴ или над Эгдорой, и всегда были послушны приказам его народы гользатов, штурмаров и маркоманов. Согласно существующему обычаю, маркоманами называются собравшиеся с разных сторон народы, населяющие марку. Очень много марок имеется и в славянской земле. Из них не самой худшей является наша вагрская земля, где имеются мужи храбрые и опытные в битвах как с данами, так и со славянами. Обязанности графа выполнял над всеми ними наш граф ²⁵. Он вершил суд над народом своим, примиряя несогласия и освобождая угнетенных из рук могущественных. К духовенству он был чрезвычайно благосклонен и не допускал, чтобы кто-либо делом или словом его обидел. Много труда приложил граф к укрощению мятежей среди гользатов. Ибо этот свободолюбивый и упрямый народ, народ дикий и необузданный, отказался нести иго мира. Но высокий разум этого мужа победил их, и восторжествовала мудрость его в них. Он старался привлечь их к себе многочисленными дарами, пока не надел узды на этих, говорю я, диких ослов. Если бы кто захотел, тот может убедиться, что хотя внешне этот народ не изменился, однако

И расставляли коварно сеть для хищений своих и крали то, что не могли отнять силой, — тот может убедиться, говорю я, что они изменили свои нравы и снова обратили шаги свои на путь мира. А разве это не «изменение десницы всевышнего» ²⁶?

После этого граф помирился с королем данов, Свеном. Ибо тот, счастливый многочисленными победами, изгнал Кнута из страны и принудил его, прогнанного в Саксонию, жить вне отечества, у преславного архиепископа Гартвига, который, происходя из знаменитого рода ²⁷, имел громадные владения. [155]

68. О ГЕРЦОГЕ ГЕНРИХЕ

В то время юный наш герцог взял себе в жены Клементию, дочь Конрада, герцога из Церинге ²⁸, и начал править во всей земле славянской, постепенно мужая и набираясь сил.

Каждый раз, как славяне наносили ему обиды, он всегда простирал на них длань Марса, и они отдавали, ему все, что он пожелал потребовать, лишь бы сохранить себе жизнь и отечество. Но ни в одном из походов, которые он успешно, будучи еще юношей, на Славию совершал, о христианстве и не вспоминалось, [но] только о деньгах. Ибо они [славяне] все еще поклонялись идолам, а не богу, и предпринимали разбойничьи набеги на земли данов.

69. ОБ АРХИЕПИСКОПЕ ГАРТВИГЕ

Гартвиг, архиепископ гамбургский, видя, что в Славии царит мир, решил восстановить у славян епископства, разрушенные некогда яростью язычников, а именно, епископства Альденбургское, Рацисбургское и Микилинбургское. Из них Альденбургское основал Оттон I Великий, подчинив ему полабов и бодричей от границ страны гользатов до реки Пены и города Димина. И первым епископом в Альденбурге поставил он Марка. После него вторым был Эквард, третьим — Ваго, четвертым — Эзико, пятым — Фольхард, шестым — Рейнберт, седьмым — Бенно, восьмым — Мейнер, девятым — Абелин, десятым — Эзо. Во времена его [Оттона] в Гамбургской церкви возвышался великий Адальберт. Из тех чужеземных епископов, которых он держал на своем столе, Иоанна он поставил епископом в Микилинбурге, а Ариста—в Рацисбурге, н, таким образом, Альденбургская кафедра распалась на три епископства ²⁹. После того как по соизволению божьему и за грехи человеческие христианская религия в Славии прекратилась, эти епископства пустовали в течение 84 лет, вплоть до [156] времен архиепископа Гартвига. Благодаря благородству своего происхождения известный обеим верховным властям ³⁰, последний приложил много трудов, чтобы восстановить суфраганные епископства во всей Дании, Норвегии и Швеции, которые, как вспоминают древние, некогда принадлежали к Гамбургской церкви. Но когда ни повиновением, ни разными подкупами он ничего ни у папы, ни у императора не добился, то, чтобы совсем не лишиться суфраганов, он вознамерился восстановить давно уже уничтоженные епископства в Славии. И, пригласив достопочтенного пастыря Вицелина, он посвятил его в епископы альденбургские ³¹, ибо тот был уже в преклонном возрасте и уже 30 лет прожил в земле гользатов. Затем в Микилинбург он поставил Эммегарда ³². Оба были посвящены в Россевельде и отправились в страну нужды и голода, где было обиталище сатаны и всякого духа нечистого.

Все это было сделано без ведома герцога и графа нашего. И поэтому случилось, что дружба, которая существовала до сих пор между Вицелином и нашим графом, теперь нарушилась, хотя раньше граф почитал его, как отца. И он взял себе все десятины за этот год, которые полагались новому епископу, и не оставил от них никаких следов. Тогда епископ пришел к герцогу, чтобы попросить у него прощения, и был им принят с почестями и уважением. И сказал ему герцог: «Достойно было бы, о епископ, чтобы я не приветствовал и не принимал вас, так как вы это звание приняли без ведома моего. Это я должен был этим делом распорядиться, особенно в стране, которую отцы мои, при покровительстве божьем, щитом и мечом завоевали и передали мне в наследство, чтобы я владел ею. Но так как мне давно известна ваша святость и отцы наши искони тоже испытывали вашу верность, решил я ваш поступок предать забвению и со всей милостью согласиться на пожалование вам этого почетного места при том условии, что вы согласитесь принять епископскую инвеституру из моих рук. Благодаря такому договору дела ваши могли бы успешно продвинуться [157] вперед». Но эта речь показалась епископу опасной потому, что она шла против обычая. Ибо право облекать властью епископа принадлежало только императору ³³.

Тогда один из приближенных герцога, Генрих из Вита ³⁴, муж могущественный, воинственный и друг епископа, сказал ему: «Поступайте так, как вам выгодно, приблизьтесь к господину нашему и выполните его волю, чтобы опять были воздвигнуты церкви в Славии и вашими руками направилось служение господу. В противном случае ваш труд будет бесполезен, ибо ни император, ни архиепископ не смогут поддержать ваше дело, если мой господин будет противиться. Потому что господь ему дал всю эту землю. Разве что-нибудь такое важное требует от вас господин мой, что являлось бы для вас недозволенным или постыдным? Сколь лучше и легче пойдет дело и сколь великие плоды оно принесет, если господин мой примет посох и отдаст его в руки ваши в знак инвеституры и, кроме всего прочего, вы станете другом герцога и будете пользоваться почетом среди народов, к которым пойдете, чтобы обратить их».

Епископ попросил предоставить ему время, чтобы он мог поразмыслить над этими словами. Отпущенный с миром, он прибыл в Бардевик, где находился несколько дней, пораженный смертельным недугом, ибо там постиг его паралич, которым он, видимо, страдал до самого конца своей жизни. Когда болезнь несколько затихла, его перевезли в повозке в Фальдеру, но долгое время недуг не давал ему возможности заниматься делами церкви. Ибо к бремени возраста еще прибавилась болезнь. И когда господь дал ему силы, от отправился в Бремен посоветоваться с архиепископом и духовенством относительно того предложения, которое сделал ему герцог. И они все вместе единодушно стали выражать свое недовольство, говоря: «Мы знаем, о достопочтенный епископ, что вашей святости лучше известно, как следует вам поступить в отношении такого предложения. Но если вы пришли к нам, чтобы услышать наш совет, то мы вам кратко ответим, как мы это понимаем. Первое [158] , что надо принять во внимание,—это, что инвеститура епископов предоставлена только императору, который единственно всех превосходит и после, бога среди сынов человеческих самый выдающийся. Чести этой они [императоры] не без великих жертв добились. И самые достойные из императоров не так легко достигли того, чтобы их называли господами над епископами, но заплатили за этот проступок громаднейшими государственными богатствами, которыми церковь самым щедрым образом одарили, самым приличествующим образом украсили, так что она не считает презренным подчиняться в малом и не считает постыдным склоняться перед одним, благодаря чему может господствовать над многими. Ибо где есть такой герцог или маркграф, или правитель государства сколь угодно великий, который не предложил бы епископам руки своей и, отвергнутый, не навязывал бы себя снова, кстати это или некстати? Они наперерыв стараются стать вассалами церкви, стать участниками ее владений. И вы погубите эту честь и нарушите эти права, созданные великими авторитетами? И вы протянете руку вашу этому герцогу, чтобы, следуя вашему примеру, те, кто были господами над государями, стали слугами государей? Не приличествует вашему возрасту, достаточно зрелому для украшения такой почестью, чтобы из-за вас печали происходить злоупотребления в доме господнем. Да минует вас такое решение. Ибо если необузданный гнев государя обрушится на вас, то разве не лучше будет пожертвовать состоянием, чем честью? Пусть отнимут, если захотят, десятины, пусть, если угодно, закроют вам доступ в ваш диоцез, такую неприятность еще можно перенести. У вас есть во всяком случае церковь в Фальдере, вы можете оставаться в этом безопасном месте и спокойно ожидать спасения от господа».

Такими и подобными речами они удержали его от того, чтобы он выполнил желание герцога. И, конечно, такое решение породило многочисленные помехи для нового рассадника веры, ибо когда бы ни пошел наш епископ к герцогу [159], желая спросить что-либо по делам церкви, тот отвечал, что готов на все, чего требует польза, если прежде ему будет оказана надлежащая честь, в противном же случае напрасно идти против течения реки. И смиренный епископ легко бы склонился к тому, чтобы ради блага церкви выполнить желание герцога, жаждущего светских почестей, если бы архиепископ и остальное бременское духовенство не противились этому. Ибо они сами, будучи тщеславны, пресыщенные богатствами своей достаточно окрепшей церкви, считали, что этим поступком было бы задето их достоинство, и заботились не столько о доходах, сколько о количестве суфраганных кафедр. Это особенно заметно было и в том, что архиепископ чинил нашему епископу большие обиды во владениях Фальдерской церкви, отнимая некоторые из них, не давая ему спокойно оставаться в том месте, которое сам ему выделил. И вот ты видишь мужа, некогда обладавшего великим именем и свободой и вполне владевшего собой, а после того, как он принял звание епископа, как будто связанного какими-то узами, смиренно просящего у всех. Ибо человек, от которого зависело спокойствие его и на которого он возлагал все надежды [архиепископ], совратил его с пути разума и мира, чтобы он не приблизился к тем, благодаря которым доходы церкви могли разрастись. И он делал то, что позволяло ему положение того времени, посещал церкви своего диоцеза, возвещая народам спасение и доставляя им по обязанности своей службы дары духовные, хотя сам, однако, не пожинал у них даров временных, так как граф отнял у него право на десятины.

В то время был им освящен храм в Кузалине, по-другому Гагересторп называемой. И церковь в Борнговеде была тогда же освящена. И пришел он в новый город, что Любеком называется, чтобы укрепить живущих там, и освятил здесь алтарь во имя господа. Возвращаясь оттуда, он посетил Альденбург, где некогда находилась кафедра епископа, и был принят язычниками, жителями этой земли. [160] Богом их был Прове. Имя же жреца, который возглавлял их суеверия, было Мике. Князя же этой земли звали Рохель и был он из рода Крута, великий идолопоклонник и злодей. И начал епископ господень наставлять язычников на путь истины, каким является христианство, убеждая их. чтобы, оставив своих идолов, они поспешили к купели возрождения. Но лишь немногие из славян обратились к вере, ибо еще велика была их слабость и сердца государей не были еще расположены к тому, чтобы обуздать сердца разбойников. И дал епископ деньги дровосекам на расходы по храму и начали строить церковь у вала древнего города, куда по воскресеньям жители всей земли имели обыкновение собираться на рынок.