Конев Иван Степанович Сорок пятый Сайт «Военная литература»: militera lib ru Издание

Вместо заключения

Поэтому я не хочу спешить с общими выводами. Чтобы с полным чувством ответственности подойти к ним, мне необходимо восстановить в своей памяти все пережитое на войне, все её этапы, а не только последний этап. А пока рискну высказать здесь лишь несколько мыслей, касающихся главным образом наших командных кадров, тех суровых требований, которые предъявила к ним война, и того процесса роста и совершенствования, которые они претерпели, оказавшись перед лицом этих требований. Я уже называл имена некоторых людей. Главным образом, это командующие армиями и родами войск, полит-

[273]

работники армейского и фронтового масштаба, начальники штабов фронта и армий, командиры корпусов и реже командиры дивизий.

Почему же я уклонился от описания этих оставшихся в моей памяти и дорогих моему сердцу эпизодов? Да потому, что мне казалось важным восстановить картину событий в тех масштабах, в которых я имел возможность это сделать по своему тогдашнему положению, то есть в масштабах всего фронта, всего хода операций.

Я останавливаюсь на этом, потому что такое отношение к событиям мне кажется принципиально важным. Думается, что человек, пишущий воспоминания о войне, может принести наибольшую пользу для воссоздания её общей картины в том случае, если он пишет прежде всего о тех событиях и делах, с которыми сам непосредственно сталкивался, за которые отвечал. Правильнее всего смотреть на события войны, если можно так выразиться, с того командного пункта, на который ты был поставлен.

Общая широкая картина войны может сложиться только из многих воспоминаний. её составят воспоминания командующих фронтами и армиями, командиров дивизий и полков, комбатов, командиров рот, младших командиров и солдат. Только все это, вместе взятое, может дать полное представление о войне, увиденной с разных точек. И едва ли стоит пытаться сводить в чьих бы то ни было воспоминаниях все эти точки в одну.

Сказанное, на мой взгляд, относится не только к воспоминаниям, но в известной мере и к трудам по истории войны.

Нам необходимо иметь историю боевых действий армий, дивизий, полков. В исторических трудах должны

[274]

быть зафиксированы события и героические подвиги, которыми была так полна война.

История войны не должна в общих трудах рассыпаться на отдельные эпизоды. Они найдут свое законное место в историях частей и соединений, которые надо создавать, не откладывая дела в долгий ящик, пока живы участники войны.

Свои соображения о наших командных кадрах на войне я хотел бы начать с командира полка.

Я не показывал в этой книге действий полков, но и при подготовке и в ходе операций всегда отдавал себе отчет в том, что командир полка — основная фигура в армии и в мирное и в военное время, основной организатор боя. Нет таких всеобъемлющих начальников, как командир полка. Он командир-единоначальник, в его руках собрано буквально все, что относится непосредственно к бою и военному быту, к обучению и воспитанию людей, к поддержанию дисциплины. Если командир полка не на высоте, то, сколько бы ты ни давал туда, вниз, мощных средств борьбы, боевой техники, все равно проку не будет — по-настоящему они не используются.

Взять, к примеру, полковые артиллерийские группы поддержки. Чем дальше шла война, тем мы все чаще имели возможность делать их крупными и мощными. Но они действительно становились такими, если попадали в руки толкового командира полка. Когда же такой командир не понимал характера и роли артиллерии в войне, то и не мог эффективно использовать артиллерийскую мощь.

То же самое и с танками. Мы давали танки поддержки в полки и батальоны. Бесспорно, их место в боевых порядках батальонов. Но и тут роль командира полка была велика. Если в бою он правильно использовал танки, то они воевали хорошо, вводились в бой не вслепую, а с учетом местности и характера обороны противника. Имея в

[275]

своих руках артиллерию поддержки, командир полка прокладывал танкам путь, давил немецкую противотанковую систему, организовывал взаимодействие пехоты и танков с артиллерией, заботился об эвакуации поврежденных машин с поля боя.

Роль командира полка я хорошо понял в мирное время, когда сам пять лет командовал полком. Командовал по-настоящему, не стремясь поскорее уйти ни вверх, ни в сторону, наоборот, стараясь именно там, в полку, постигнуть все премудрости войсковой службы и жизни. С чувством удовлетворения вспоминаю, как много дала мне эта работа.

Потом я прошел через все должности, начиная с командира дивизии, на которой тоже пробыл шесть лет. И каждая должность меня чему-то учила. Учила меня и Академия имени Фрунзе. Но все-таки самой главной для меня академией был полк. Полк сделал меня человеком поля. Именно в полку я страстно полюбил поле, учения, проводимые с максимальным приближением к боевой обстановке. Я относился к учениям со страстью и считал тогда, так же, как считаю сейчас, что без вдохновения нет учений. И это пригодилось мне на войне.

Не знаю, сумел ли я передать это, но мне хотелось показать, что руководство боевыми действиями — это прежде всего вдохновение, и именно оно, кроме всего прочего, требуется командиру перед принятием самых сложных решений.

А что касается слов Суворова «Тяжело в учении—легко в бою», то для меня они всегда были основой жизни и деятельности. Особенно запомнились мне те счастливые минуты, когда на учениях в Московском военном округе я со своим полком, смешав во встречном бою все карты «противника», вышел прямо на командный пункт коман-

[276]

Не могу не привести одно принципиально важное соображение маршала Шапошникова относительно роли командира полка. Он считал, что уважающий себя и своих подчиненных начальник, заботясь об авторитете командира полка, никогда не станет проверять полк в отсутствии его командира. Этого он сам неукоснительно придерживался и постоянно внушал другим.

Однажды Б. М. Шапошников прибыл в мой полк. Я находился на стрельбище. Борис Михайлович явился на наш правый фланг. Когда дежурный отрапортовал ему о состоянии полка и о том, где командир, Шапошников остался ждать меня и ждал, пока я не прибыл по его вызову. Он не считал возможным смотреть полк без его командира.

Мне долгое время пришлось командовать полком и дивизией, находясь под начальством Иеронима Петровича Уборевича. Из всех своих учителей я с наибольшей благодарностью вспоминаю именно его. Он сыграл в моем росте, как и в росте других моих сослуживцев, большую роль.

Уборевич был не только выдающимся военачальником гражданской войны. Находясь в последующие годы на посту командующего округом, он пристально, умело, я бы сказал, умно занимался боевой и оперативной подготовкой и воспитанием кадров. Иероним Петрович умел смотреть далеко вперед. В наибольшей степени именно у него многие командиры учились и перенимали богатый современный опыт, которым обладал этот незаурядный военачальник. Особенно сведущим он был в вопросах организации и обучения войск, командования и штабов, оперативно-тактической подготовки.

Несколько слов мне хочется сказать и о роли командира дивизии. Так же как и командир полка, он — основная организующая фигура общевойскового боя. Командир дивизии не отвечает своему назначению, если не способен в бою правильно использовать все рода войск, входящие в состав соединения и приданные ему. Важно, чтобы он

[277]

умел правильно понимать и оценивать общую оперативную обстановку, в которой происходят действия его частей. Командир дивизии располагает в своем штабе группой специалистов, и если не опирается на них, не использует их знания, то и сам не сможет быть на высоте предъявляемых к нему требований. Не отвечает он своему назначению и в том случае, когда не опирается, как единоначальник, на своего заместителя, начальника политотдела дивизии и не умеет правильно использовать в бою такую огромную силу, как политработники.

Надо признать, что некоторые командиры дивизий даже в конце войны не полностью это понимали. Бывало, заедешь в дивизию: «Где командир дивизии? Пусть лично доложит обстановку». Отвечают: «Командир дивизии ушел «на глаза». А «глаза» у него в этот момент ничего не видят: уже темно. Под вечер и ночью место командира дивизии, разумеется, не «на глазах», а в штабе, где он должен готовить дивизию к следующему дню. Как правило, на войне дивизия управлялась боевыми приказами на одни сутки, и, ставя с вечера задачу, организуя будущий бой, командир дивизии никому не вправе передоверять эту работу. Он вместе со штабом — штаб под его руководством, а не наоборот — должен готовить будущий бой.

Я всегда считал слабостью, недостатком командира дивизии, если он устранялся от организации разведки, целиком полагаясь при этом на начальника разведки дивизии и штаб. Горький опыт войны учил на многих примерах, что если командир дивизии не вникает по-настоящему в дела разведки, не ставит ей ясные задачи, то потом сам оказывается в трудном положении — не в состоянии оценить, что, собственно, происходит перед его участком.

[278]

Вспоминаю такой случай в 5-й гвардейской армии. Одна её дивизия никак не могла продвинуться на главном направлении. Командир дивизии находился где-то на НП и несколько раз подряд доносил оттуда, что дивизия не может поднять головы из-за немецкого огня. Мне надоели эти однообразные доклады. И, находясь в расположении армии, как раз неподалеку, я сам заехал на эти «глаза».

Донесения командира дивизии оказались одновременно и правдой и неправдой. Он действительно с утра сидел на НП, на чердаке крайнего дома поселка, и по нему лупили немецкие самоходки. Находясь там, он не мог поднять головы. Но если бы он, не поддаваясь личным впечатлениям, разобрался и оценил обстановку в целом, то понял, что его дивизия уже давно могла бы опрокинуть слабые силы немцев, которые ей противостояли. Это и было сделано через два часа, после того как я вытащил командира дивизии в поле, на высоту, и заставил посмотреть на обстановку по-настоящему, своими глазами, заставил организовать бой в масштабах всей дивизии.

Я привел этот случай ещё и потому, что вопрос о личной храбрости командира на войне не столь прост, как его иногда пытаются представить. Что произошло в данном случае? Командиру дивизии как будто и нельзя было отказать в личной храбрости, а дивизия по его вине действовала в этот день робко, нерешительно. Сам он, находясь весь день под отчаянным огнем, считал, очевидно, что ведет себя геройски. А на самом деле, распространяя свое личное ощущение боя, сложившееся на том участке, где он находился, на весь фронт дивизии и соответственно докладывая в высшие инстанции, он робко управлял

[279]

своей дивизией, обманывал нас, не зная истинного положения дел. Спрашивается, кому нужна такая храбрость?

Добавлю, что вопрос о храбрости человека — вещь тонкая, требующая внимания. В данном случае командарм, о котором я упоминал, был человеком исключительной храбрости. Он выбрасывал свои командные и наблюдательные пункты бог знает куда, и мне пришлось с ним довольно долго бороться. Но смелость была сильной стороной этого человека, и я не считал для себя возможным посмеяться над ним или резко одернуть его. Это бы его подкосило, обескрылило. Обладая на войне немалой властью, командующему фронтом очень легко подорвать авторитет подчиненного, а потом поди восстанови его!

Подлинная храбрость очень ценна на войне. Ценна и в высших начальниках, если, конечно, она не единственное их достоинство.

Однако, когда мы говорим о тех качествах, которые требовались от военачальников на войне, то как бы храбрость ни была важна, не она в первую очередь определяла боевые качества людей, руководивших войсками. Смелость, храбрость, личное мужество были характерны для наших командных кадров, в том числе и высших, с самого начала войны. Главные боевые качества военачальника — это умение управлять войсками, постоянная готовность принять на себя ответственность и за то, что ты уже сделал, и за то, что собираешься сделать. Решимость нести ответственность за все действия войск, за все последствия отданных тобою приказов — чем бы это ни грозило и чем бы ни кончилось — вот первый и главный признак волевого начала в командире. Командующим армиями, фронтами в ходе войны приходилось брать на себя ответственность такого рода, причем в начале войны брать в самых тяжких условиях. И это было одним из самых важных факторов их роста как военачальников.

[280]

Война постепенно отодвигала от командных постов тех, кто однобоко, механически понимал ответственность за порученное дело, порой примитивно выполнял приказы и потому терпел неудачи.

Я пытался обрисовать боевые качества и нравственный облик ряда военачальников, которые оказались на высших командных должностях к исходу войны. Если в какой-то мере обобщить те весьма крупные качественные перемены к лучшему, которые произошли в ходе войны у наших военных кадров в уровне их военного искусства, то коротко это можно выразить так: война сама выявляет и отбирает кадры. Обстановка войны лучше всяких кадровых органов исправляет те ошибки, которые до нее были допущены и кадровыми органами, и высшим командованием в выдвижении на те или иные посты тех или иных людей.

И если перед войной при расстановке кадров в армии было допущено немало ошибок и эти ошибки сказались буквально в первые же месяцы войны, то постепенно война отодвинула в сторону эти кадры, не справившиеся со всей сложностью обстановки. И прежде всего таких людей, которые оказались неспособными совершить перелом в своей собственной психике и начать выполнять свои обязанности командующих фронтами и армиями так, как этого требовало ведение современной войны.

Достаточен в этом смысле хотя бы пример командующих фронтами. Фронтами командовали не те, кто был предназначен к этому в мирное время и кто оказался на этих постах в первые дни войны. Все командующие фронтами выявились в ходе войны; и может быть, эта форму-

[281]

лировка покажется не совсем удачной, но я скажу, что они были порождены войной. Большинство людей, завершавших войну в качестве командующих фронтами и армиями, пришли к этому не в результате стечения случайностей, а в результате своих действий, благодаря своим способностям, знаниям, воле, в результате проявления всего того, что наиболее отчетливо обнаруживается именно на войне.

Ход и результаты Берлинской и Пражской операций — яркое свидетельство высоких организаторских способностей наших командиров и боевого мастерства советских войск, накопивших большой практический опыт организации и ведения боевых действий в самых различных условиях.

Когда сейчас, спустя двадцать с лишним лет после окончания войны, думаешь о минувших событиях, в памяти ярко встает прошлое, пережитое — и горечь неудач, и радость побед.

...Вспоминается и 1941 год, когда враг, в зените своей боевой мощи, используя все ресурсы покоренной Европы, стоял у ворот Москвы, рассчитывая на легкую победу. Но он понес под Москвой, а затем на Волге и в других битвах тяжелые поражения и не смог спасти свою им-

[282]

перскую столицу от падения. Под обломками поверженного Берлина было погребено и само фашистское государство вместе с преступником Гитлером.

От первых неудач начального периода войны к полной капитуляции побежденного врага, гитлеровской Германии — таков великий путь нашей армии в минувшей войне. Это ли не выдающийся исторический пример! Вот что значат великие идеи ленинизма, воплотившиеся в могучем социалистическом строе Советского государства.

Пройдут века, но никогда не изгладится в памяти грядущих поколений героический подвиг советского народа и его Вооруженных Сил, разгромивших гитлеровскую Германию в Великой Отечественной войне.

Через все битвы и сражения, через трудности и невзгоды прошли героические воины Советской Армии. Многие из них пали смертью храбрых на полях войны, их ратный подвиг будут чтить благодарные потомки.

Я принимал участие во многих крупнейших событиях войны, многое видел и знал, но даже если бы я рассказал обо всех четырех годах войны, пережитых мною, всё равно это были бы только некоторые страницы той огромной летописи Великой Отечественной войны, которую всем нам коллективно необходимо создать в интересах нашей страны и в интересах истории.