Кузьмин а. Г. Что и как изучает история? “История наставница жизни”

“История - наставница жизни”

Цицерон

“Можно не знать, не чувствовать влечения к изучению математики, греческого и латинского языков, химии, можно не знать тысячи наук, и все-таки быть образованным человеком; но не любить истории может только человек, совершенно неразвитый умственно”.

Н.Г. Чернышевский.

“Мы знаем только одну-единственную науку - науку истории”

К. Маркс, Ф. Энгельс

“Быстрое накопление знаний, приобретаемых при слишком малом самостоятельном участии, не очень плодотворно... Напротив, то, до чего человек должен дойти своим умом, оставляет в его рассудке след, по которому он может идти и при других обстоятельствах”.

Г.К. Лихтенберг
Вынесенное в эпиграф высказывание Н.Г. Чернышевского не дает и не предполагает определения предмета истории. Автор исходит из другого своего убеждения: “как не возвышенно зрелище небесных тел, как ни восхитительны величественные или очаровательные картины природы, - заключал он, - человек важнее, интереснее всего для человека. Потому, как не высок интерес, возбуждаемый астрономией, как ни привлекательны естественные науки, - важнейшею, коренною наукой остается и останется наука о человеке” - в данном случае история мыслится как важнейшая из социальных наук, хотя человек - это тоже порождение природы.

В мире много веков идет борьба двух принципов: приоритет общественного или частного. На “общественных интересах” спекулировали деспоты и диктаторы, а “суверенитет личности” вел и ведет к войне всех против всех, и в конечном счете, как ни парадоксально, к разрушению самой личности. Чернышевский, видимо, считал само собою разумеющимся понимание социальной природы сущности человека: сущность человека - это преломление в нем совокупности социальных отношений. Этим он и отличается от животного мира, и, как правило, разрушение общества ведет к разрушению человека как общественного существа. Древние римляне, утверждая приоритет общественного, исходили из того, что по своей биологической природе “человек человеку – волк” (“Homo homini - lupus est”). Из этого же исходили английские философы XVII века Т. Гоббс и (отчасти) Д. Локк, настаивая на приоритете государства, задача которого состоит в сдерживании природных пороков индивида.

Комплекс общественных наук - это философия и социология, языкознание и этнография, литературоведение и искусствоведение, правоведение, экономика, и ряд других более частных наук. Слово “история” сочетается с ними со всеми как отдельная отрасль той или иной науки. Но смысл этого обозначения чаще всего сводится лишь к хронологии, а потому и история как наука остается за пределами изучения. С другой стороны, наука истории пользуется материалами всех перечисленных и многих неназванных наук. Но плодотворность таких заимствований во многом, если не в основном, зависит от определения самого предмета науки истории. Определение предмета - основа самосознания и важнейшее звено методологии любой науки.

В литературе встречается несколько десятков определений предмета истории. Этот разнобой проникает и в учебные пособия. При этом чаще всего встречается определение истории, как “науки о прошлом”. Но объект изучения и предмет - понятия существенно разные. История изучает не “прошлое” как таковое: это и невозможно и ненужно. Предметом же любой науки являются те или иные закономерности. Очевидно, что предметом науки истории могут быть только закономерности развития общества, естественно, с учетом влияния природных условий и их изменения в пространстве и времени.

Разнобой в литературе проистекает из следования тем или иным философским школам. Смешение объекта и предмета характерно для позитивизма - самого распространенного до сих пор течения в науке и самом обыденном мировоззрении, ориентированном на “суверенитет личности”. Позитивизм (“положительное знание”) кладет в основу исследования факты, понятые как прямые указания источников. В результате история вообще исключается из числа наук, отыскивающих какие-либо закономерности.

В конце XIX века определенной альтернативой позитивизму становится неокантиантство (по имени И. Канта - родоначальника немецкого классического идеализма). В отличие от позитивизма, неокантиантство уделяло значительное место методу познания, а также ценностному подходу. Но сам этот метод основывался на вековой практике позитивизма, а характерные для Канта элементы диалектики были утрачены. К тому же многие важные проблемы закрывались как “непознаваемые”. И они действительно становились непознаваемыми в рамках избранного метода.

В философской литературе позитивизм и неокантиантство характеризуются как разновидности “субъективного идеализма” (в отличие от “объективного идеализма” Гегеля и его последователей). Как это не покажется странным, но “субъективный идеализм” преобладал в социальных науках и политике советского периода, в том числе и в работах по отечественной истории, хотя на словах в этих работах мы найдем клятвы в “верности диалектическому материализму”.

Позитивизм и неокантианство господствовали в русской исторической науке конца XIX - начала XX столетия. Разновидность позитивизма (“махизм”) в начале века пропагандировалась А.А. Богдановым (Малиновским) и рядом других социал-демократов (включая будущих членов Политбюро ВКПб). Неокантианство также привлекало внимание социально-политических деятелей (именно вниманием к системам ценностей). Неокантианцами были “легальные марксисты” и многие члены II интернационала.

Позитивизму и неокантианству противостояла диалектическая логика в гегелевском (идеалистическом) и марксистском (диалектический материализм) вариантах. Особое место занимала и занимает христианская диалектика, акцентирующая внимание на ценностном содержании изучаемого вопроса.

Наиболее полное знание о закономерностях исторического развития дает диалектический подход. Диалектическая логика в гегелевском (идеалистическом) и марксистском (диалектический материализм) вариантах с самого начала противостояла и позитивизму и неокантианству. Особое место занимала и занимает христианская диалектика, акцентирующая внимание на ценностном содержании изучаемого вопроса. Суть диалектики, как логики и метода познания достаточно проста: мир изначально противоречив, все в мире находится в постоянном изменении и развитии, и все в мире находится во взаимосвязи и взаимообусловленности. В рамках диалектики признается принципиальная познаваемость объективной, вне нас существующей реальности, но достигнутое знание считается относительным - бесконечность мира предполагает и бесконечность познания.

Изучение истории на основе диалектического метода невозможно без обращения к социологии.

Роль “научной социологии” у нас длительное время выполнял “исторический материализм”, который родился в кругах социал-демократов-позитивистов начала XX века и перешел в учебные программы вузов советского времени. “Исторический материализм” претендовал на роль “метода” исторической науки, но сам был лишен метода (таковой остался в диалектическом материализме в качестве “теории познания”), а фактический материал заимствовал у исторической науки. Само определение предмета как “науки о наиболее общих законах развития общества” делало его паразитарным привеском к исторической науке, а притязания на роль указующего “метода” обрекали историю на роль толкователя этого “метода”.

Предметом социологии является изучение соотношения разных сторон общественного организма, а также - что не менее важно - взаимодействие общественного бытия и общественного сознания. Исторические и социологические законы тесно переплетаются и практически одни без других не существуют. Часто один и тот же закон выступает в обоих качествах. В свое время В.Н. Татищев открыл исторический закон: “ремесла причина городов”. Но это и социологический закон, выражающий отношение между ремеслом и городом как формой организации. Подобным образом возникновение классов порождает государство, и государство является формой, соответствующей обществу, расколотому на противоборствующие классы. Родовая и территориальная общины – социальные организмы, исследуемые социологией. Но переход от первой ко второй – историческая закономерность. При этом многообразие и противоречивость проявления закономерности видны уже из того, что переход от одной стадии к другой у народов совершается не только в разное время (от эпохи бронзы до нашего столетия), но и на различных стадиях хозяйственного развития.

Для историка необходимо активное владение достижениями социологии, а социологам столь же важно учитывать достижения исторической науки. Историку постоянно приходится обращаться к социологии, перенося методы и принципы этой науки в разные изучаемые эпохи, а социолог не поймет сути взаимосвязей и взаимообусловленностей, не уяснив их происхождения. Сложность заключается в необходимости перерабатывать огромный историко-философский и фактический материал. Только при этом условии обозначенные выше постулаты диалектики явятся надежным методологическим фундаментом.

Работы историков-позитивистов чаще всего страдают описательностью. Они полезны как сводка определенного источникового и фактического материала. Но факты в них обычно не ведут к пониманию процессов и закономерностей развития, тем более, что такая задача в позитивизме чаще всего и не ставится. Избегают позитивисты и оценок, считая оценки признаком субъективизма. На самом деле именно отказ от систем ценностей ведет к субъективизму: автор невольно проводит свои взгляды, нигде не давая им обоснования.

Надо иметь в виду и то, что понятие “факт” в позитивизме и диалектическом материализме (как и в иных формах диалектической методологии) имеет разное наполнение. В позитивизме “факт” - нечто непосредственно осязаемое: вещь, запись в источнике. “То, что не может быть познаваемо, не может быть и предметом науки, как, например, мир сущностей, противоположный миру явлений”, - писал известный русский историк Н.И. Кареев. По мнению автора, “то, что составляет предмет истории, не выходит за пределы мира явлений”. А в диалектике “фактом” является и определенный процесс, и связи между разными сторонами общественного организма, включая глобальную проблему закономерной взаимосвязи общественного бытия и общественного сознания. Более того, именно отыскание тех или иных связей и закономерностей обычно и является исследовательской проблемой историков-диалектиков.

Поскольку любое историческое исследование строится на определенном круге источников, существенно различие в понимании предмета источниковедения. В позитивистских работах (включая и учебные пособия) обычно дается простое описание источников (с полезными самими по себе описаниями фондов хранения, внешнего вида рукописей и т.п.). В диалектике центр тяжести переносится на закономерности отложения источников и отражения в них объективной реальности. Иными словами, не только источник дает информацию об эпохе, но и эпоха - по данным других источников и как звено процесса развития - помогает понять источник. И особое внимание необходимо обращать на разночтения в источниках, поскольку за ними часто стоят большие политические события и конфликты. Многие дискуссии последних двух столетий связаны именно с разным пониманием сути привлекаемых источников. Русское летописание X – XVII вв. - уникальное явление в мировой истории и культуре. Но в практике исследований все еще не изжит “шлецеровский” подход, восходящий к работе А. Шлецера конца XVIII - начала XIX века о “Несторе”: представление о летописании как едином “древе”. Так понимал летописание и один из наиболее авторитетных его исследователей А.А. Шахматов (1864 - 1920), на протяжении многих лет пытавшийся реконструировать это изначальное “древо” и лишь в конце жизни осознавший, что такого “древа” просто не могло быть. Летописание - это и идеология, и политика, и неизбежная борьба интересов. А это предполагает и тенденциозность летописцев, отстаивающих интересы князя, города, монастыря, и прямое уничтожение нежелательных для кого-то сведений. Яркий пример двухвекового заблуждения - третирование и даже травля первого русского историка - В.Н. Татищева (1686 - 1750). До самого недавнего времени его обвиняли в фальсификация на том основании, что в его “Истории” содержится большое число сведений, которых нет в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях, по которым обычно издается “Повесть временных лет” в качестве первого летописного памятника. А Татищев не знал ни той, ни другой летописи, но зато в его распоряжении были другие летописи, которые давали иную интерпретацию многих событий, и он вполне профессионально представил их в своем труде. Татищев практически не имел доступа к центральным книгохранилищам, а на окраинах, где ему приходилось трудиться, уникальную рукопись можно было купить на рынке. Хранителями рукописных собраний обычно были раскольники, и один из главных его источников - “Раскольничья летопись”, близкая к “Ипатьевской”, но явно ей предшествующая. Другой уникальный источник - “Ростовская летопись”, которую Татищев подарил Английскому академическому собранию и она либо пропала, либо еще не найдена. К сожалению не дошли до нас и другие источники, которыми пользовался Татищев.

Следует считаться и с тем обстоятельством, что большинство сохранившихся летописей - это своды разнообразных материалов, в том числе предшествующих летописей. Составители позднейших сводов соединяли разные материалы либо удовлетворяя собственное любопытство, либо переписывая их по чьему-то заказу. Очень часто они редактировали тексты имеющихся у них в распоряжении древних рукописей. Но не менее часто составители сводов слово в слово переносили древнейшие сведения в свои рукописи. Практически это означало, что в позднейших рукописях - летописных сводах - могли сохраниться более достоверные и ранние материалы, нежели в самых ранних рукописях. Так, древнейшие новгородские летописи почти ничего не сообщают о времени Ярослава Мудрого. А в сводах XV века используется какой-то новгородский источник, которого древнейшие летописи не знают.

Те же причины и споров вокруг “Слова о полку Игореве”. В поэме содержится совершенно иная информация, нежели в известных нам летописях. И на этом основании шедевр мировой литературы некоторые авторы объявили подделкой. А объяснить надо на каких источниках и в рамках каких традиций создавалось это поэтическое творение. Поэма явно опиралась на устную поэтическую традицию, которая в летописях вообще слабо отражена из-за ее языческой окраски, и ориентирована она на события в Причерноморье (ни Рюрика, ни бога Перуна “Слово” не знает).

Актовый материал для восприятия проще: в нем обычно фиксируется конкретная практика судопроизводства и пожалований. Но и в этом случае необходимо учитывать территориальные и хронологические рамки действия тех или иных установлений. Пожалования в эпоху феодализма ориентированы на определенные территории, а “Земля” по большей части продолжала жить по своим традиционным правилам, следуя так называемому “обычному праву”.

Важнейшая проблема для каждого исследователя – история и современность. Еще римский мыслитель Цицерон подчеркивал на практическую пользу истории. Н.Г. Чернышевский указывал, прежде всего, на значение истории для воспитания гражданина Отечества. Советский историк М.Н. Покровский в 20-е годы XX века вообще употребит формулу: “история - политика, опрокинутая в прошлое”. Ныне, с одной стороны, на историю ополчаются (как, впрочем, и в 20-е годы, когда особенно популярен был Покровский) как на ненужный и даже вредный предмет, который надо исключить из школьных программ. С другой стороны, книжный рынок заполняют совершенно фантастическими, ни на чем не основанными материалами и концепциями (например, книги Фоменко и Носовского о “новой хронологии истории”, книги Асова о “русских ведах” и др.).

Конечно, все это к науке истории отношения не имеет. Но в этом косвенно сказывается понимание ее важности для современности. И в конечном счете, история нужна для понимания современности, ибо все значимые процессы уходят в более или менее далекое прошлое. Можно сказать, что без истории современности не понять. Именно современность обычно задает вопросы истории и историкам. Но надо иметь в виду, что острота проблем увеличивает опасность ухода от истины в сторону исполнения социальных заказов. Для общества же в целом нужна только истинная история, объяснение, в том числе разного рода негативных процессов. А истинная наука возможна лишь при истинном методе. Предметом науки истории являются закономерности развития общественного организма. Закономерности, естественно, выявляются лишь при анализе более или менее длительных периодов истории.

Различия между позитивистским и диалектическим подходом проявляются уже в самом определении предмета конкретного исследования. При позитивистском подходе исследование идет “от источника”. Наличие необработанного фонда часто оказывается мотивом для выбора темы работы, независимо от того, дает ли что-нибудь такое исследование.

В рамках диалектического метода исследование может начинаться только с проблемы. Диалектика познания заключается, прежде всего, в том, что исследователь включается в процесс, начало которому положено с зарождением самого человечества.

В свое время И. Кант сформулировал тезис об “априорном”, внеопытном знании, свойственном человеческому сознанию. Именно “априоризм” вызывал особенно негативную реакцию позитивистов. В относительно недавней литературе природа “априоризма” разъяснена. Это, по выражению польского ученого Е. Топольского, “внеисточниковое” знание, знание, унаследованное от прошлых поколений, и не всегда осознанное даже профессиональным ученым. Разновидностью такого знания является художественный образ и то, что в науке называется интуицией. Чаще всего “априорное” знание оказывается в сфере теоретического и концептуального, причем объяснение его потребует привлечения смежных наук, прежде всего, социологии. “Априорное” знание - это проблема, перешедшая от прошлых поколений, может быть очень далеких. И успех в прояснении этого знания в огромной степени будет зависеть от формулирования проблемы.

Социальное знание содержит противоречия, связанные и с противоречивостью действительности нас окружающей, и с противоречиями, возникающими или обнаруживаемыми в ходе познания. И действительность, и познание закономерно порождают все новые и новые проблемы, которые, прежде всего, и стимулируют процесс познания. “Мелкотемье”, в котором справедливо упрекали историков философы, невозможно, если речь идет о поисках решения вопроса, уже поставленного предшествующим развитием науки или противоречиями самой окружающей нас действительности.

Структурно введение работы обычно открывается обозначением темы - объекта исследования. Обзор работ предшественников вскрывает спорные вопросы. Акцент обычно делается на тех разноречиях, которые автор собирается разрешить или объяснить. И надо иметь в виду, что, как отметил еще Гете, между противоположными мнениями находится не истина, а проблема (истина может оказаться вообще за пределами этих мнений). Именно формулировкой проблемы заканчивается обзор литературы. А далее пишущий поясняет, на каком источниковом и внеисточниковом (теоретическом, концептуальном) материале он намерен строить свои заключения.

Историческое знание предполагает лишь более или менее осмысленное запоминание. Овладение наукой требует обязательного соучастия. Поэтому для изучения истории необходимо четко сформулированная система ценностей, которой придерживается исследователь.

Например, до сих пор одним из важнейших ценностных понятий является понятие прогресса. Обычно прогресс связывают лишь с “развитием производительных сил”. Но для исторического изучения жизни общества этого явно недостаточно. Поэтому необходимо дополнение: рост материальных благ общества. Но общество живет не только материальными заботами. Более того, сама сущность человека, как главного элемента истории, предполагает приоритет духовных ценностей. А потому, когда мы рассуждаем о прогрессе, следует говорить о росте материальных и духовных благ общества.

Прогресс, очевидно, должен включать и принцип социальной справедливости: распределение благ согласно реальным трудовым затратам, согласно количеству и качеству труда. Добиться идеальной социальной справедливости человечеству пока еще не удавалось: в бесклассовом обществе ущемлялись наиболее энергичные его члены, в классовом же - неизбежна эксплуатация работников работодателями. Но за социальную справедливость всегда боролись униженные и неполноправные, а “мировые религии” на первый план выносили именно определенным образом понятые принципы социальной справедливости.

И наконец, еще одна важнейшая характеристика прогресса - обеспечение дальнейшего развития. Исстари известно, что заработанное делится на три части: родителям, детям и себе. Но в разные периоды общество этим принципом пренебрегает, растрачивая ранее накопленное и расходуя те запасы, которые должны перейти к следующим поколениям. Такой “потребительский” подход, очевидно, не укладывается в понятие “прогресса”, даже если на какое-то время достигается подъем материальных благ.

Нетрудно заметить, что ни в одну эпоху мы не найдем реализации четырех названных требований к сущности прогресса в их совокупности. Всегда чего-то да не хватает. В прогрессе в целом заинтересовано каждое конкретное общество, но всегда есть и силы в нем не заинтересованные, поскольку “на их век хватит”. Поэтому прогресс во все времена существует как тенденция. С точки зрения этой тенденции и следует оценивать деятельность исторических персонажей, сущность тех или иных исторических событий, периодов развития в истории и т.д.

Разумеется, система ценностей - это тоже проблема, решение которой зависит от избранной методологии, от нравственных принципов. Недаром, в историографии существует столь много точек зрения на понимание сущности прогресса.

В рамках этой проблемы не так давно обсуждался “принцип партийности”, который чаще всего понимался не как методологическая, а как политическая категория. (Поэтому часто встречалось словосочетание “научность и партийность“). Между тем, этот принцип зародился еще у философов XVII - XVIII веков. Его употребляли Т. Гоббс, К. Лихтенберг, И. Кант, Гегель и другие как обозначение общественного интереса. В методологическом плане принцип партийности - это та общественная позиция, которая ориентирована на поиск истины и с которой истина может быть постигнута. И совершенно обязательно, чтобы исследователь-обществовед уже при постановке проблемы изучения обозначил свое понимание системы ценностей.
1 КУЗЬМИН А.Г.

ИЗ ПРЕДЫСТОРИИ НАРОДОВ ЕВРОПЫ

Проблема индоевропейского заселения Европы

Большинство современных европейских языков принадлежит к одной языковой группе, а населяющие континент народы относятся к одной расе. И то, и другое указывает на общего предка: индоевропейцев. Два столетия ученые разных стран обсуждают проблемы происхождения индоевропейцев, этапы их расселения, сочетание индоевропейского и неиндоевропейского в разных народах, и т.д. Здесь, естественно, будут затронуты только некоторые принципиальные подходы, важные для проблематики данного курса.

Сейчас на индоевропейских языках говорит большая часть человечества. В этой языковой семье ученые выделяют несколько групп языков. Анатолийская - к ней относятся древние “мертвые” языки - хеттский и лувийский. Индоарийская - санскрит, индийские и цыганские языки. Иранская - на иранских языках говорили древние персы, скифы, сарматы, аланы, жители Бактрии, Согда, Хорезма, а сейчас - иранцы, таджики, афганцы, осетины. Армянский язык - его выделяют отдельно. Иллирийская группа была распространена в западной части Балкан и отчасти в юго-восточной Италии, сейчас на этих языках никто не говорит. Венетский или венедский язык - “мертвый”, известен по надписям 6 - 1 вв. до н.э. в северо-восточной Италии, на южном побережье Балтики надписи на венетском языке еще не обнаружены. Греческая группа - языки древних и современных греков. Италийская - язык древних римлян (латинский), а также возникшая на его основе современная романская группа - французский, итальянский, португальский, испанский, румынский, молдавский языки. Кельтская группа – языки, распространенные на крайнем западе Европы - от Ирландии и Шотландии до галлов во Франции. Германская группа - вымершая восточногерманская группа (готский, вандальский, бургундский); западногерманская (немецкие диалекты, идиш - новоеврейский язык, голландский, скасонский и английский); северогерманская (скандинавские языки). Балтийская группа – западная группа языков (“мертвые” языки прусский, ятвяжский, голядский) и восточная (вымершие куршский, латгальский и современные литовский и латышский). Славянская группа - южнославянские, западно- и восточнославянская языки.

Методологическое значение для изучения истории славянства могут иметь три аспекта индоевропейской проблемы: 1. характер “исходной” индоевропейской общности; 2. “прародина” индоевропейцев; 3. хронологическая глубина происхождения индоевропейской общности. Классическая индоевропеистика представляла исходную область монолитной, резко отличавшейся от других языком, культурой и антропологическим типом. Развитие и изменения признавались по существу лишь для позднейшего периода, и мыслилось оно как некий механический процесс: общность дробится, выделяются разные народы, и при расселении из прародины они впитывают в себя те или иные элементы субстрата. Определение субстрата, ассимилированного местного населения - одна из важнейших проблем в индоевропеистике.

Родство индоевропейских народов несомненно. И это и в прошлом, и в настоящем заставляло и заставляет многих исследователей предполагать существование их общего предка - “пранарода”. Нынешняя разбросанность индоевропейских народов от Британских морей до тайги и Индостана подводит к естественному заключению, что общий язык на таких пространствах не мог сложиться. Само же распространение языка могло происходить лишь в результате миграций, причем нередко на территории, никак не соприкасавшейся с прежними местами обитания. Тем не менее, понятие “пранарода” требует уточнения. И в зависимости от того, какой смысл вкладывается в понятие, обозначенные выше три аспекта проблемы могут решаться с определенными отличиями.

Внутренняя логика требует признания, что явная отгороженность разных в расовом и языковом отношении народов вызывалась чрезвычайными обстоятельствами: вынужденной изоляцией одних территорий от других. В этнографической литературе высказывалась мысль о том, что глубокой разобщенности разных групп человечества способствовали оледенения, на многие тысячи лет разрывавшие ранее, может быть однородные области. В настоящее время, несмотря на многочисленные смешения, европеоидному антропологическому типу, как правило, соответствует и один из европеоидных языков. Такая взаимосвязь, очевидно, не случайна, и возникнуть она могла только в ходе многотысячелетнего обособленного развития.

Косвенным признаком древности существования индоевропейской общности является широкое и вместе с тем чересполосное с другими распространение в эпоху верхнего палеолита (40 – 10 тыс. лет до н.э.) типа кроманьонцев в узком смысле слова, т. е. типа людей из пещеры близ Кро-Маньон. Кроманьонцев можно считать протоиндоевропейцами. Тип это фиксируется от Франции, и по крайней мере, до Кавказа и сохраняется в отдельных районах вплоть до неолита (IX – III тыс. лет до н.э.), когда его связь с индоевропейскими языками может быть в известной мере проверена топонимическими материалами. “Это были сильные, красивые люди, обладавшие исключительным даром подлинных художников”, - скажет тоже художник и выдающийся ученый М.М. Герасимов. А рядом с ними на протяжении нескольких десятков тысяч лет живут и развиваются представители иных расовых групп, в частности, негроидной и австралоидной.

В самой европеоидной расе в верхнем палеолите выделяются и менее высокорослые и более грациальные по сравнению с чистыми кроманьонцами антропологические типы. Они составят определенные ответвления исторически зафиксированных индоевропейцев. Но едва ли мы сможем сейчас указать, где все эти ответвления контактировали на относительно узкой территории. Да и изменения во внешнем облике предполагают существенно разные природные условия. Антропологи сейчас разрабатывают методику определения разных природно-климатических зон, влияющих на изменение внешнего вида, роста и т.д. Но приходится считаться с тем, что на протяжении тысячелетий эти условия нередко резко менялись, и север (где, как правило, рост выше, чем у южан) опускался на уровень нынешних субтропиков и наоборот.

Высокий уровень развития кроманьонцев, особенно в мадленскую эпоху (ок. 20 – 15 тыс. лет до н.э.), побуждает считать их ведущей группой в этногенезе индоевропейцев. Именно уровень развития и позволяет им расселяться по большим пространствам, и воздействовать на культуры соседей, в том числе и на их язык. Но сама исходная область кроманьонцев пока не может быть выявлена из-за недостатка материала, особенно антропологического. Светлая пигментация большинства групп индоевропейцев (в особенности кроманьонцев) свидетельствует о сложении их в северной зоне. Но если учесть, что истоки их теряются где-то в ледниковом периоде, то “севером” могло быть и Средиземноморье и даже Северная Африка. Им приходилось то отступать от ледника, то следовать за его отступлением. Ледник разрывал отдельные их группы, заставлял искать более благополучные районы, и в какие-то периоды они составляли как бы ойкумену наступавшего со стороны Скандинавии ледника. И эта разбросанность сравнительно узкой полосой вдоль ледника на тысячи километров создавала несколько необычную ситуацию, когда контактировать они могли только со своими относительными соседями.

Таким образом широкое расселение протоиндоевропейцев относится уже ко времени палеолита. Именно в этот период на обширных пространствах проявляются следы одного языка, что и является свидетельством значительно более глубокой древности сложения первоначального этноса, чем считают (по крайней мере, в большинстве случаев) специалисты. На топонимическом материале это убедительно обосновывал болгарский лингвист В.И. Георгиев. Но “праязык” если не изначально, то очень рано неизбежно распадался на диалекты, с которыми он выходит уже в эпохи мезолита и неолита.

Известный этнограф С.П. Толстов предложил очень интересную и правдоподобную гипотезу о своеобразной “лингвистической непрерывности”. Соседи друг друга понимают, а противоположные стороны уже предстают как далекие друг от друга диалекты. Иллюстрацией такой “непрерывности” может служить, например, путь от Москвы до Варшавы: даже государственные границы не разорвали этой непрерывности.

Наряду с кроманьонским типом, в Европе в послеледниковое время довольно широко распространяется тип лапоноидный, очевидно, включавший в свой состав монголоидные элементы. Этот этнос занимал значительное место не только на севере Европы, где он сохраняется и до сих пор (лопари), но и в приальпийской области, а также кое-где на территории Франции и Испании. Существует мнение об очень глубоком времени отложения этой расовой группы в Европе, еще в межледниковое время. Достаточно вероятно также, что территории, освобождавшиеся от ледника, заселялись с разных направлений, в том числе из-за Урала, а в конце мезолита (XII – VI тыс. до н.э.), когда растаяли последние ледники, и Северный Ледовитый океан не был еще ледовитым (или уже перестал быть таковым), заметно интенсивное продвижение населения с востока на запад вплоть до Пиренейского полуострова. Уральские элементы ясно прослеживаются в кельтских языках, заметны они у фризов, в племенной группе “ингевонов”, рассматриваемой чаще всего как ветвь германцев (что весьма спорно). В этих языковых реликтах отражаются очень древние контакты индоевропейцев с ветвью уральской группы языков, связанной в свою очередь с языками основной зоны образования монголоидной расы. В южных районах Европы (включая Причерноморье) в эпоху верхнего палеолита встречаются также негроидные типы. В свою очередь северные европеиды проникают в Северную Африку. Такого рода встречные движения и, очевидно, взаимодействия создавали весьма сложную и запутанную этническую карту по всей территории Европы, Передней Азии и Северной Африки.