Лекции по введению в психотерапию для врачей, психологов и учителей

Я возвысила своего зятя до Наполеона, ведь иначе и не стоило бы стараться отбивать у сестры мужа. (То есть ее невротическая сущность направлена вовсе даже не на мужа, а на то, чтобы возвыситься над сестрой.) Чтобы придать всей этой истории благопристойный характер, а также для того, чтобы не возбудить подозрения, будто к этому поступку меня побудила месть из-за того, что я опоздала, я вообразила себя принцессой Луизой, занимающей положение выше моей сестры, так что кажется вполне естественным, что Наполеон решает разойтись со своей первой женой Жозефиной, чтобы взять в жены равную ему по положению женщину.

Что касается имени Луиза, то я им давно уже пользовалась; один молодой человек спросил однажды, как меня зовут, и моя коллега, зная, что имя Леопольдина мне не нравится, без обиняков сказала, что меня зовут Луизой.

Мне часто снится, что я принцесса (руководящая линия), и это проявление моего колоссального честолюбия, которое все

* Ср. Файхингер “Философия “как будто”, Берлин, 1911. Теоретические взгляды автора в других областях полностью совпадают с моими взглядами в нейропсихологии.

** Наполеон, Иисус, Орлеанская дева, Дева Мария, а также царь, отец, мать, брат и т. д. часто являются замещающими образами распаленной жажды превосходства и представляют собой направляющие, вызывающие аффект фигуры в душевной жизни невротика.

В отличие от некоторых других авторов я предложил бы читателю применять эту точку зрения и к последующим рассуждениям. Психотерапия — это искусство. Самоанализ, имеющий ценность лишь для выяснения собственной жизненной линии, сравним с автопортретом и уже поэтому не дает никаких гаран-

* Впервые опубликовано в Zentralblatt fur Psychoanalyse, Bd. 3, 1913, S. 169—174.

** См.: Фуртмюллер “Психоанализ и этика”, Мюнхен, 1912.

Границы индивидуального отнюдь не являются помехой в психотерапевтической практике. Если невротик боится гнета реальности, то врач учит его адаптироваться к этой реальности и обществу. Союз врача и пациента постоянно препятствует невротику в том, чтобы блуждать среди фикций. И до тех пор, пока пациент намерен бороться за свое превосходство, врач указывает ему на однобокость и закостенелость его установки*. При этом незыблемой основой для него остается требование и польза человеческой общности, кооперации.

Наибольшая сложность при лечении заключается в том, что пациент вроде бы понимает невротический механизм и тем не менее частично сохраняет в силе свои симптомы. До тех пор, пока не вскроется новая, пожалуй, наиболее сложная невротическая уловка, пациент использует бессознательное для того, чтобы с помощью своих прежних навыков и симптомов вопреки разъяснению преследовать все ту же цель — достижение превосходства. Он произносит, повторяет правильные слова, но не понимает этого, не понимает связи, защищается от более глубокого понимания, в том числе и для того, чтобы оказаться правым по отношению к врачу. Констатируя это, мы снова оказываемся на той линии разъяснения, которую я излагал в своей работе “О нервном характере”, описывая невротический жизненный план. Невротическая психика вынуждена прибегать к уловкам, чтобы иметь возможность хоть как-то достичь своей чрезмерной цели. Одной из этих уловок является перемещение цели или замещающей цели в бессознательное. Если эта цель представлена в виде “морали” в каких-нибудь переживаниях или

* См. “К вопросу о сопротивлении при лечении”.

Когда я указываю, что данная цель или связанные с ней фрагменты переживаний и фантазий в такой степени и в такой форме доступны сознанию, что способствуют, а не препятствуют достижению личностного идеала, то это всего лишь иной способ выражения, впрочем, логически вытекающий из сказанного выше. Следовательно, биологическое значение сознания, равно как и указанной части бессознательного, заключается в возможности осуществления поступков по единому жизненному плану. Это воззрение отчасти совпадает с важными учениями Файхингера и Бергсона* и дает представление о качестве сознания, возникшем из инстинкта и пригодном для исследования.

Следовательно, осознанное представление, послушное преувеличенному невротическому идеалу, по своему качеству является уловкой психики, что явно следует из анализа сверхценных идей, бреда, галлюцинаций, психозов в целом, правда, операциональный план, т. е. смысл явления, в этих случаях остается неосознанным и непонятным. Поэтому всякое осознанное проявление психики указывает на бессознательную фиктивную конечную цель точно так же, как и бессознательное побуждение, если только оно верно понято. Дешевые рассуждения о “поверхностном сознании” могут обмануть только того, кто этой связи еще не знает. Кажущаяся противоречивость сознательных и бессознательных побуждений является лишь противоречием средств, которое, однако, несущественно и неважно для конечной цели возвышения личности, для фиктивной цели богоподобия.

Но эта конечная цель и любое преувеличенное изменение ее форм будут оставаться неосознаваемыми и непонятными, если из-за своего противоречия с действительностью они делают невозможным поведение, соответствующее руководящей

* Шреккер Пауль “Философия личности А. Берсона”, Мюнхен, 1912. На важность этого факта обращают внимание также Фуртмюллер и В. Штерн.
– 195 –
линии невротика. Там, где сознание необходимо в качестве средства жизни, в качестве защиты цельности личности и личностного идеала, оно проявляется в соответствующей форме и объеме. Даже фиктивная цель, невротический жизненный план может частично проявиться в сознании, если такой процесс пригоден для повышения чувства личности. Прежде всего так бывает при психозе. Но если только в результате осознания невротической цели грозит опасность исчезновения — всякий раз из-за явного противоречия с чувством общности, — она формирует жизненный план в бессознательном.

Эти данные, основанные на психологических феноменах, находят свое подтверждение в выводе, который — даже если он не был высказан — вытекает из фундаментального учения Файхингера о сущности фикций. Этот гениальный исследователь понимает сущность мышления как средство овладения жизнью, стремящееся с помощью уловок фикции, теоретически бесполезной, но практически необходимой идеи достичь своей цели. Если эта глубокая концепция и объяснение сущности фикции сначала были нужны для того, чтобы поближе познакомить нас с уловками нашего мышления, — теория, соответствующим образом преобразующая наше мировоззрение, — то сам факт ее “открытия” уже означает, что ведущая фикция душевной жизни тоже относится к бессознательному и ее появление в сознании может оказаться излишним для конечной цели, а иногда и служить помехой.

На этом факте может основываться психотерапия, вызывая в сознании ведущую идею величия и благодаря критике лишая ее возможности влиять на поведение. В дальнейшем будет показано, что возможность возникновения невротической системы создает только ведущая идея личности, находящаяся в бессознательном*.
1. Племянница одной пациентки отказалась работать в ее магазине. Пациентка встревожена тем, что никто не сумеет ее заменить, хотя раньше оценивала девушку весьма невысоко.

* Очевидно противоречие с концепцией Фрейда и других авторов. Внутренняя потребность в цельности личности, т. е. фиктивная цель, фактически овладевает объемом и сознания, и бессознательного.

Женщина страдает страхом открытых пространств, то есть не может выйти из дома. Как же она может выйти из дома, если постоянно “должна стоять за прилавком”! Она защищается с помощью страха открытых пространств, чтобы оставаться дома и демонстрировать свою незаменимость. Она страдает от болей в ногах. Принимает от четырех до пяти граммов аспирина ежедневно. Ночью часто просыпается от боли, принимает порошок, размышляет о своих торговых делах, и так по нескольку раз за ночь. Боли появляются у нее, чтобы даже по ночам думать о своем деле и обратить на себя внимание. Чрезмерный идеал величия этой пациентки, желание быть мужчиной, королевой, всюду первой может оказывать влияние до тех пор, пока остается бессознательным. Детские воспоминания о преимуществах мальчиков совпадают с ее нынешними взглядами о неполноценности женщин. Ей часто снится, что она находится в королевском замке.

В детстве эта цель не была бессознательной, хотя для маленькой девочки она не означала всего того, что мы видим теперь. Ребенком она не могла понять психологическое и социальное значение своего желания с полной ясностью. Тем не

* Этим важным замечанием я обязан профессору Оппенгейму из Вены.
– 197 –
менее это проявлялось в особой, чрезмерной шаловливости, в едва ли не навязчивом стремлении носить мальчишескую одежду, лазать по деревьям, выбирать мужские роли в детских играх, а мальчикам отводить женские, чтобы соблюсти принцип метаморфозы.

Наша пациентка была смышленым ребенком и вскоре поняла, что ее ведущая фикция несостоятельна. И здесь произошли две вещи:

2) Пациентка забыла, “вытеснила” свою первоначальную ведущую идею, и тем самым ей удалось сохранить ее в дальнейшем.

В литературе подобные черты расцениваются как мазохистические. Я уже останавливался на этом сбивающем с толку заблуждении в своей работе “Психическое лечение невралгии тройничного нерва” . Можно говорить лишь о псевдомазохистических чертах. Так как в стремлении к превосходству эти черты играют ту же роль, что и садизм, они лишь кажутся противоречивыми, амбивалентными, пока не становится ясным, что обе формы жизни одинаково стремятся к одной и той же цели. Они противоречивы только для наблюдателя, но не для больного и не с точки зрения правильно понятого невротического жизненного плана.

У пациента с давних пор была чрезвычайно сильная склонность к аналитическому взгляду на мир и людей. Часто эта черта
– 199 –
проистекает из модной тенденции к обесцениванию. Анализирующий невротик буквально действует под девизом: divide et impera*! Нередко он разрушает действительные ценности и оставляет бесполезную смесь шаблонов. Ессе homo! Но разве это действительно человек? Настоящая, живая психика? Разве своевольное противопоставление, в том числе сознания и бессознательного, не является выражением детского образа мышления?

Пациент, и сам бы хотел быть таким саркастичным, как его тетушка. Но он никогда не находит остроумного ответа сразу. Однако этим “нерешительным поведением” он обязан своему жизненному плану, который заставляет его либо совсем не отвечать “противнику” — а таким, в сущности, является для него каждый, — либо отвечать настолько неумело, что у него самого и у его близких создается впечатление, что с ним надо обходиться деликатно, так или иначе ему помогать.

Накануне, перед тем как ему приснился сон, пациент находился под впечатлением от разговора со старшим братом, с которым он никогда не чувствовал себя равным. Брат пообещал ему еще раз похлопотать о нем и в последний раз устроить его на службу. Однако сводить к нулю такие попытки старшего брата как раз и было “специальностью” нашего пациента. Да и лечение стало необходимым из-за того, что он совершил попытку самоубийства вскоре после того, как оказался в долгу перед братом, получив с его помощью место. Однажды, когда брат упрекнул его в неряшливости одежды, пациенту приснилось, что у него новый костюм, на который он пролил чернила. Зная психическую ситуацию пациента, легко понять и его сновидение. Мы видим мысли и антиципируемые поступки, нацеленные на то, чтобы исподтишка принизить значение брата, его влияние, дела и втайне вновь возвыситься. При этом сам пациент — строгий этик и моралист, что опять-таки возвышает его над братом.

Таким образом, дискредитирующая тенденция, направленная против брата, действует скрытно, так сказать, в бессознательном. Тем не менее она добивается большего, чем могла бы достичь в сознании, поскольку становятся невозможными притязания чувства общности.

Откуда она взялась, сказать нетрудно: это производная раздутой, компенсирующей идеи величия пациента. Почему

* Divide et impera (лат.) — разделяй и властвуй.

Из этого мы выводим необычайно важное для практики положение: невротическое поведение можно рассматривать так, как если бы оно подчинялось сознательной цели*. И мы можем сделать такое предварительное заключение: неосознаваемость фикции, морализирующие переживания или воспоминания являются уловкой психики, когда их осознание угрожает чувству личности и цельности личности.

“Не забывать о властолюбии!” — таково мое предостережение пациентам. Я отождествляюсь в сновидении с тетушкой, так же, как брат с госпожой П., которая тоже всегда была выше пациента. Это превращение двух мужчин в женщин происходит под влиянием того же дискредитирующего импульса, о котором шла речь выше. Однако в сновидении пациент уже предостерегается словами тетушки, т. е. моими словами, что и было до этого моей задачей и вообще является самой важной задачей психотерапии. На данной стадии невроза мы видим: на унижение, испытываемое перед братом, пациент отвечает его дискредитацией. Тогда он призывает себя к порядку, как это делал в остальных случаях я.

На следующий день он написал сестре письмо, которое не решался написать раньше. Он впервые открыто пожаловался на высокомерие брата. В заключение, правда, он попросил ее хранить это письмо в тайне. Открытая борьба кажется ему все еще слишком трудной, поскольку она разоблачила бы его тайное стремление к власти.

* Эта точка зрения опирается прежде всего па научный факт, что пациент ведет себя телеологически.
– 201 –
ДОСТОЕВСКИЙ*
Глубоко под землей, в рудниках Сибири надеется спеть свою песню о вечной гармонии Дмитрий Карамазов. Без вины виноватый отцеубийца несет свой крест и находит исцеление в уравновешивающей гармонии.

“Пятнадцать лет я был идиотом”, — говорит в присущей ему любезной, улыбчивой манере князь Мышкин. При этом он умел истолковать любой завиток буквы, беспристрастно выражал собственные потаенные мысли и мгновенно разгадывал задние мысли другого. Вряд ли можно придумать большее противоречие.

“Кто я — тварь дрожащая иль право имею?” — в течение долгих месяцев, лежа в своей кровати, размышляет Раскольников, задумав переступить границы, установленные его прежней жизнью, его чувством общности и жизненным опытом. И здесь мы снова сталкиваемся с огромным противоречием, вызывающим удивление.

Таким же образом обстоит дело и с другими его героями, и с его собственной жизнью. “Словно головешка клубился юный Достоевский в родительском доме”, но когда мы читаем его письма к отцу и друзьям, то обнаруживаем довольно много смирения, терпимости и покорности своей печальной судьбе. Голод, мучения, нищета — всем этим вдоволь был устлан его путь. Он прошел тот же путь, что и его поломники. Пылкий в юности, он нес свой крест подобно мудрому Зосиме, подобно всезнающим богомольцам в “Подростке”, по крупицам вбирая в себя весь опыт и по широкой дуге охватывая весь круг жизни, чтобы обрести знание, ощутить жизнь и отыскать истину, новое слово.

Кто таит и вынужден преодолевать в себе такие противоречия, тому необходимо докапываться до самых корней, чтобы

* Написано в 1918 г.

Он жил в нужде, и, когда умер, вся Россия мысленно следовала за его погребальной процессией. Он, испытывавший наслаждение от творчества, стойкий к ударам жизни, всегда находивший слова утешения не только для себя, но и для своих друзей, вместе с тем был крайне слаб, страдал ужасной болезнью — эпилепсией, которая нередко на несколько дней и даже недель выбивала его из колеи и не позволяла продвигаться вперед в своих планах. Государственный преступник, в течение четырех лет носивший на своих ногах цепи в Тобольске и еще четыре года отбывавший наказание в сибирском линейном полку, этот безвинный мученик дворянского рода выходит из каторжной тюрьмы со словами и чувством в сердце: “Наказание было заслуженным, так как я замышлял недоброе против правительства, однако жаль, что теперь я должен страдать за теории, за дело, которые не являются больше моими”. Тем не менее вся Россия отрицала его вину и начала подозревать, что слова и дела могут означать полную противоположность.

Такие же немалые противоречия были у него и со своим Отечеством. Обращение Достоевского к общественности вызвало огромное брожение в умах, особенно вопрос о раскрепощении крестьян. Достоевского всегда занимали “униженные и оскорбленные”, дети, страждущие. Его друзья многое могли рассказать о том, как он легко сходился с любым нищим, когда тот, например, обращался за врачебной помощью к кому-ни-
– 203 –
будь из его друзей, как затаскивал его в свою комнату, чтобы угостить и познакомиться с ним. Самым большим его мучением на каторге было то, что другие арестанты сторонились его как человека дворянского рода, и он постоянно стремился постичь сущность каторги, понять ее внутренние законы и найти границы, внутри которых для него были бы возможны взаимопонимание и дружба с остальными заключенными. Свою ссылку он использовал для того (что, впрочем, свойственно великим людям), чтобы даже в мелочах, в тяжелейших условиях проявлять чуткость к окружающим его людям, сделать свое зрение еще более острым и тем самым нащупать жизненные связи, создать для понятия “человек” душевную подпору и в акте синтеза противоречий, грозивших подорвать и привести в смятение его дух, обрести уверенность и стойкость.