Леонард И. Ибраев (Россия, Йошкар-Ола) Наяпитековые истоки человека

© Леонард И. Ибраев

(Россия, Йошкар-Ола)

Наяпитековые истоки человека.^*

Резюме

Новая теория происхождения человека от прибрежные полуводных наяпитеков, бесшерстных, большеголовых и двуногих, противостоит как традиционному и Дарвинову представлению человеческих предков волосатыми, маломозглыми и неуклюжими на земле лесными выходцами в саванну, так и скандальной “водной гипотезе” А. Харди, выведению людей из приморских амфибиозных “голых обезьян”.

Наяпитеки обитали три-два миллиона лет назад, в плиоцене, по берегам рек, ручьев и озер в полусаванной предгорной местности, бродили по мелководью, часто ныряли и плавали и питались ловлей и собиранием раков, лягушек, моллюсков, застрявшей на мели рыбы, черепах, птичьих яиц, прибрежных ягод, фруктов и других плодов, корений и насекомых и использовали для ловли и вскрытия раковин и панцирей расколотую гальку, палки и кости.

Теория имеет хорошие доказательства данными морфофизиологии, одонтологии, приматологии, этологии, экологии и прямое – палеоантропологическими находками их окаменелых остатков.

Она дает объяснение противоречий существующих симиальных концепций антропогенеза, показывает причины и процесс формирования человека, нашей анатомии, языка и мышления, – в связи с прогрессом орудий и методов производства, потребления и социализации.

Парадоксы антропогенеза

Происхождение людей от антропоидных обезьян подтверждается сходством их анатомии, физиологии, этологии, а также находками костных остатков промежуточных ископаемых существ – “питекантропов” (букв. “обезьянолюдей”) и в целом не вызывает в современном естествознании сомнений.

Однако при всем том в симиальной гипотезе антропогенеза остается немало серьезных противоречий и загадок, нередко замалчиваемых, или используемых антидарвинистами, или вовсе не замечаемых.

Ныне методы молекулярной гибридизации – мера восстановления (ренатурации) двойной спирали ДНК из ее фрагментов, взятых из разных организмов, следовательно, мера их комплементарности, показывают высокую степень фенетического родства приматов также и по строению генов¹. Биология установила одинаковость (гомологичность) более чем на 95% их генных локусов и белкового состава организма.

Правда, это мало что доказывает, ибо генóм человека по количеству и составу генов, увы, почти не отличается от генома не то, что шимпанзе, но и мыши. Но не считать же, что люди произошли от мышей? Получается абсурд, или, как деликатнее назвал эту ситуацию в генетике академик Л.Л. Киселев ², “парадокс”. Или не гены определяют морфологию организмов? Но тогда почему же, несмотря на почти тожество их геномов, организмы бывают столь радикально отличны друг от друга? Современная теория в генетике, получается, в чем-то существенном упрощенна и пока не видит выхода из этого противоречия.

Доказательнее другие сравнения.

Приспособление большинства приматов к древесной жизни, лазанию по ветвям, отысканию и срыванию плодов и подбиранию насекомых развили у них пятипалые хватательные конечности – с исключительно высокой подвижностью, обеспечиваемой наличием ключицы и несращенностью друг с другом лучевой и локтевой кости, благодаря этому их свободным вращением относительно друг друга. Хотя у обезьян ключица много меньше и тоньше человеческой, но унаследована еще от их мезозойских предков – насекомоядных.

У большинства обезьян хватательными являются даже все четыре лапы.

Цепкость кистей лап создается развитыми пальцами и противопоставлением первого – большого пальца остальным. Такое строение обезьяньих лап, несомненно, является предпосылкой развития из них человеческих рук, когда приматы спустились на землю и стали передвигаться на задних конечностях.

Разнообразное импровизационное передвижение в сложном трехмерном пространстве древесных крон и головокружительные прыжки и броски с ветви на ветвь вызывали постоянную необходимость точно определять расстояния, чувственно-двигательно предвидеть и сообразовывать результаты своих действий, а потому усиленное развитие зрения, увеличение зрительной и теменной кинестетической коры головного мозга, изменение формы морды, ее укорочение и расположение под углом (базикринальным) к позвоночнику, увеличение глаз, сближение и обращение вперед глазниц, наложение полей зрения и, таким образом, получение объемного бинокулярного (стереоскопического) зрения – восприятие глубины пространства и положения в нем предметов и преобладание его над обонянием, поскольку на деревьях пахучие следы остаются малыми пятнами, разделенными большими расстояниями, и издали не воспринимаемы.

Такое зрение и передние лапы дали им беспрецедентную точность движений и способность к ощупыванию, доставанию, срыванию, удару, сдвигу, обламыванию, хватанию, собиранию, удержанию, раскалыванию, поддеванию, просовыванию и многим другим манипуляциям с предметами, совершенно не доступным для других животных.

Дневному образу жизни антропоидов соответствует цветность их зрения, – наличие в сетчатке колбочек, желтого пятна (macula lutea) и центральной ямки (fovea centralis).

Однако при всей глубине сходства, с другой стороны, столь же несомненно существенное отличие человека от его современных ближайших животных родственников.

Принципиально различны уже способы их передвижения (локомоции)

В человеческом организме сохраняются свидетельства передвижения его предков по деревьям путем брахиации – раскачивания на длинных передних лапах и бросков тела с ветви на ветвь, с дерева на дерево на удивительно (для нас) большие расстояния. Таков папиллярный узор из кожных гре­бешков на ладонях и ступнях, ширина плеч, особен­ности мышц груди и перекрест волокон широчайшей мышцы спины, увеличивающий силу подтягивания тела. Как устанавливают доскональные сравнительно-морфологические исследования (Юровская В.З., 1973), такой же перекрест мышц есть у каоты, гиб­бона, шимпанзе, но отсутствуют у низших узконосых обезьян.

Но человеческие ноги велики и сильны – явно в приспособлении к перемещению наземному, хотя и не очень быстрому, но совсем не пригодны для хватания ветвей, как делают рукообразные стопы обезьян. Вся костно-мышечная система человека, его чересчур большие и негибкие ноги и слабые руки явно не пригодны для быстрого лазанья и скачков по деревьям путем раскачивания и свидетельствуют, что брахиация была у наших отдаленных предков, но, вопреки Ч. Дарвину (т.5, с.269), невозможна для ближайших животных предков.

Человек обрел руки благодаря тому, что встал на ноги. Но почему он встал на ноги?

Почему обезьяньи предки людей, слезая с деревьев, не опустились на все четыре лапы, как полуназемные мартышки, макаки, мандрилы и наземные павианы и другие четвероногие обезьяны, но выбрали столь странный способ передвижения? Несмотря на то, что четвероногий ход намного легче и быстрее. Максимальная скорость бега для человека, даже для чемпионов, всего каких-то ~ 25-30 км/час, а у четвероногих легко превосходит 60 км/час, – не удивительно, что он используется всеми нынешними наземными церкопитековыми обезьянами. Почему же наши предки выбрали такой странный – самый трудный и медленный способ передвижения?

Почему ни одна другая форма обезьян, ни древесных, ни церкопитековых, не перешла к двуногому хождению?

Объясняется ли ортоградность потребностью в расширении кругозора для ориентировки в окружающей местности: люди выпрямились, чтобы дальше видеть поверх высокой травы саванн, – как часто предполагают? Но ведь такая потребность есть у большинства млекопитающих.

Долгое время у нас наиболее основательным казалось Энгельсово объяснение: прямохождение – результат трудовой деятельности, занятости передних лап палкой или камнем.

Однако почему одни обезьяны перешли к систематическому использованию и изготовлению орудий и труду, а другие нет? Почему, например, не очеловечились ближайшие родичи людей – шимпанзе, которые тоже миллионы лет обитают преимущественно на земле, стадами и часто применяют палки для добывания меда из пчелиных гнезд, ловли муравьев и термитов, бросают камни и палки в леопарда?

Продолжающиеся с 1924 гг. находки в Южной и Восточной Африке костных останков ископаемых человекообразных приматов – австралопитеков (от лат. australis – южный + греч. pithekos – обезьяна) поразили: человекообразное строение костей их стопы, голеностопного сустава и таза, сдвинутое положение затылочного отверстия черепа, незначительность затылочного гребня (torus occipitalis) и, стало быть, слабость затылочной мускулатуры и свободная балансировка головы на шее – все свидетельствует об их выпрямленном двуногом передвижении.

Наконец, в 1974 г. в Летоли (Танзания) в слое окаменевшего вулканического пепла древностью свыше 3,5 млн. лет были обнаружены сами следы стоп прямоходящего двуного существа, должно быть, австралопитека.

Эти открытия потрясли традиционные представления о происхождении человека. Как морфология ископаемых презинджантропов, так и сами следы двух стоп показали, что двуногое вертикальное хождение началось не 700 тыс. лет назад, а – по датировке радиоизотопным калий-аргоновым анализом окружающих пород – на миллионы лет раньше, в конце плиоцена, когда еще не было орудий, и, следовательно, на миллионы лет предшествовало труду.

И это надо было предвидеть. Без сомнения, труд привел к совершенствованию прямохождения, но прямохождение – предпосылка освобождения передних конечностей для труда.

Тогда откуда же прямохождение? – возвращается вопрос.

Отличие людей от ныне живущих человекообразных обезьян так существенно, что заставляет многих антропологов прийти к заключению:

1. Современные обезьяны – не предки людей, а боковые ветви; их сходство возникло конвергентно, вследствие происхождения от какого-то общего еще более древнего предка.

2. Древесный предок человека – заблуждение. Люди произошли не от древолазящих обезьян, а от наземных приматов, вымерших ещё в неогене.

Однако люди существенно отличны также и от ископаемых антропоидов, в том числе и от питекантропов (“Homo erectus”) с их длинными руками, низким вытянутым черепом, огромными челюстями, зубами и толстым надбровным валиком, – обстоятельство, давно толкающее некоторых известных палеонтологов к гипотезе происхождения человека не от обезьян и даже не от питекантропов, которых они считают тупиковыми боковыми родственниками, а от предшествующих им существ, еще в неогене обладавших прямохождением, руками и другими человеческими чертами.

Но если человек развился не из известных понгидов, как ныне живущих, так и ископаемых, – то из кого же? Какими были эти животные предки человека? Какой вели образ жизни? Это до сих пор неизвестно.

Последние, второй половины 20 – начала 21 века, палеоантропологические открытия в Африке создали еще более парадоксальную ситуацию: найденные Л., М. и Р.Лики и другими исследователями в Олдувайском ущелье, а также возле озера Туркана (Рудольфа), реки Омо и в других местах кости существ, названных ими Homo habilis ("человек умелый"), или “презинджантроп”, оказались, по почти общепринятым оценкам, имеющими древность около 2,4 - 1,5 миллионов лет и, во всяком случае, современниками австралопитеков, но морфологически они значительно ближе к человеку (Homo sapiens) и употребляли в качестве орудий расколотую гальку.

Как же так?

Эти более ранние гоминоиды во многих отношениях ближе к современному человеку, чем более поздние питекантропы, с их длинными руками, огромными зубами и надбровным валиком, и – настолько, что со времен А.Валлуа, Г.Осборна и Г.Хеберера многие известные палеоантропологи отказываются признавать в последних человеческого предка.

Как в одной и той же экологической нише в одно и то же время могли миллионы лет сосуществовать столь разные формы антропоидов, как разнообразные австралопитеки и несравненно более прогрессивные хабилисы?

Австралопитеки и хабилисы были одинаково прямоходящими, со значительным объемом мозга – в среднем соответственно 520 и 650 см³ – и сосуществовали миллионы лет.

Почему же австралопитеки остались неизменными и около миллиона лет назад вымерли, но так и не обратились к труду, хотя они миллионы лет были полупрямоходящими, употребляли мясо и часто использовали палки и кости?

Долгое время считали, что “ведущим фактором” в превращении обезьян в человека было ухудшение условий жизни в ледниковую пору и переход от растительной пищи к мясной. Но, по давним наблюдениям экологов, павианы и шимпанзе тоже нередко охотятся на мелких животных и едят мясо. Австралопитеки грацильные по всем признакам миллионы лет употребляли в основном мясную пищу, но, так и не превратившись в людей, вымерли.

Но в происхождении человека остается много ещё и другого загадочного и неясного.

При опасности птицы взмывают в воздух, копытные убегают, обезьяны укрываются на деревьях или скалах. Как животные предки людей при медлительности передвижения и отсутствии иных орудий, кроме жалких палок и камней, спасались от хищников, к тому же нередко нападающих стаями, особенно львы, волки, гиены, шакалы, собаки?

От этого неприятного вопроса не отмахнуться обычной ссылкой на пример шимпанзе: как-то же они выживают? – не обращая внимание, что полудревесные шимпанзе, избегают открытой саванны, а держаться возле деревьев и в опасности быстро взбираются на них, на что люди мало способны

В свое время наши наиболее авторитетные и критичные антропологи М.Ф. Нестурх и Б.Ф. Поршнев откровенно признавались, что не в силах представить себе это. Б.Ф. Поршнев вынужден даже предполагать прямо фантастическую картину: спасение наземных приматов с помощью "интердикции" – знакового общения с хищниками (уж не уговорами ли?) или пристальным "гипнотизирующим взглядом": "хищные не могут долго выдержать взгляд человека".

К нерешенным проблемам антропогенеза относятся также таинственные причины утраты людьми шерстяного покрова, хотя даже в тропиках по ночам холодно и все обезьяны сохраняют шерсть. Для обезьян совершенно необычно крайнее поредение шерсти на теле, но характерные для людей длинные пучки волос на темени, подбородке, лобке и подмышками. Откуда эта шапка волос на голове человека, роскошная густая грива, какой нет ни у одной обезьяны?

Проницательная Красная Шапочка пришла в недоумение от странных зубов Серого Волка - бабушки. Но гораздо удивительнее человеческие зубы: если предки человека были охотниками и питались мясом, то почему его челюсти и зубы слабы для сырого мяса, а кишечник относительно тела почти вдвое длиннее, чем у плотоядных? Притом челюсти значительно уменьшены уже у презинджантропов, хотя те огнем не пользовались и размягчить на нем пищу не могли.

Чем же питались человеческие предки?

Каковы функциональные причины различий между зубами человека и других приматов?

В строении зубов у обезьян и людей есть общее: смешанному разнообразию питания приматов соответствует отсутствие у них однородной специализации зубов (гомодонтности); наоборот, у них есть зубы всех видов: резцы, клыки, премоляры и моляры (коренные) – для растирания пищи (гетеродонтность).

Но в строении зубов и челюстей обезьяны и человека есть столь существенные различия, что они давно стали признаками для определения вида и классификации ископаемых приматов. Однако каковы функциональные причины этих различий? Объяснения для большей их части до сих пор нет, поскольку питание большинства приматов считается одинаковым: всеядные.

Малые размеры лица и особенно челюстей человека по сравнению с головой в целом, конечно, облегчают речь; но их уменьшенность, небольшие зубы, редуцированные клыки, отсутствие на темени костного стреловидного продольного (сагиттального) гребня и соответственно слабость челюстной мускулатуры делают жевательный аппарат людей слишком слабым для сырого мяса.

Среди современных обезьян совсем немногие насекомоядны или, как гориллы, растительноядны. Большинство – всеядны: питаются плодами, листьями, насекомыми, яйцами птиц, иногда мясом мелких животных – и отношение длины кишечника к длине тела у них равно 6,8. Если обезьяньи предки людей были охотниками – мясоедами, то почему у людей такой длинный кишечник: отношение к длине тела равно 5,6, – что почти вдвое больше, чем у плотоядных (3,7) и такие слабые для мяса челюсти и зубы?

Как объяснить это противоречие?

Может быть, ослабление челюстей – результат размягчения пищи огнем? Но челюсти значительно уменьшены уже у олдувайских хабилисов, а клыки редуцированы уже у австралопитековых, хотя ни те, ни другие не употребляли огня.

И почему у людей такие слабые клыки? Разве они не дают преимуществ в той же охоте и поедании мяса?

Вслед за Дарвиным обычно считают, что люди пользовались орудиями и огнем – и клыки им стали не нужны. Английский антрополог К.Джолли верно подметил в этом объяснении замкнутый круг: чтобы были нужны орудия, клыки уже должны быть маленькими. Да и при орудиях клыки не помешали бы.

Сам Джолли усматривает причину в употреблении предлюдьми семян злаков, разжевыванию которых клыки мешали. Однако павианы, шимпанзе и другие современные обезьяны любят зерно, но клыки им не мешают.

Неизвестно происхождение выступающего носа с повернутыми почему-то вниз ноздрями. “До сих пор никому еще не удавалось удовлетворительно объяснить функциональную значимость этой области в рамках морфологии человека”. (Алексеев В.П., 1983, с.193). Как правило, антропологи считают его приспособлением к климату, – необходимостью согревания воздуха в изогнутых каналах носа для защиты от переохлаждения.

Но почему же нос мало выпукл у монголоидов, давно заселивших суровую Сибирь, но выступает у негроидов в их жарком африканском климате?

Не имеет общепринятого объяснения также возникновение у людей подбородочного выступа, отсутствующего у обезьян.

Наконец, по каким причинам так укоротились и ослабели передние конечности людей по сравнению с обезьяньими лапами? Более сильные руки дают явные преимущества в охоте и труде, особенно с примитивными орудиями; следовательно, руки не могли ослабеть в филогенезе гоминид; это должно было произойти еще у животных предков людей. Но почему?

Мы уж не говорим об общеизвестных кричащих противоречиях, – таких как бóльшая физическая близость к современному типу людей более ранних гоминоидов, чем поздних, или генетически невероятная быстрота (как обычно полагают, за 4-5 тысячелетий) превращения питекантропа в современного человека (Homo sapiens), появления кроманьонцев и многое другое.

В чем причина такого множества загадок в морфологии и происхождении человека?

Столь многочисленные тайны и тотальная дискуссионность в реконструкции исходной формы человека свидетельствуют о том, что в современной теории антропогенеза есть какой-то крупный фундаментальный пробел.

Мне думается, многие противоречия и неясности в понимании антропогенеза устраняются выдвинутой мною в 1985 г. его наяпитековой теорией.

Непосредственными предками людей были вовсе не волосатые, маломозглые и неуклюжие на земле выходцы из леса, как по Ч.Дарвину предполагается в традиционной теории, именуемой ныне “саванной”, а прибрежные полуводные – полуназемные обезьяны, бесшерстные, большеголовые и двуногие. Назовем их (по имени речных нимф – наяд в греческих мифах) наяпитеками (Pithecus naias).

Береговые обезьяны обитали в неогене по берегам рек, ручьев, озер и других пресноводных водоемов в полусаванной предгорной местности и вели полуводную жизнь.

Они бродили по берегу и мелководью, каменистому, илистому или песчаному, нередко плавали и ныряли и питались ловлей и собиранием раков, застрявшей на мели рыбы, лягушек, моллюсков, ящериц, черепах, грызунов и других мелких животных, птичьих яиц, прибрежных ягод, фруктов и других плодов, корений и насекомых и использовали для ловли и вскрытия раковин и панцирей и других своих операций расколотую гальку, палки и кости.

Такая пища наиболее близка к традиционной для приматов и наиболее им доступна. И сегодня случаи охоты на крабов в устье рек отмечены у зеленых мартышек Южного Сенегала, хотя в основном те обитают и питаются на деревьях мангрового леса, а также у яванских макак (Macaca fascicularis) Индокитая, Малакки и Малайского архипелага, именуемых за это крабоедами. Иногда они используют для охоты даже камни.

Необходимость расщеплять раковины и панцири и наличие, как говориться, под рукой обкатанных водой камней – гальки естественно привело береговых обезьян к использованию этих камней и палок или костей, – и не только для разбивания раковин, панцирей и скорлупы, но и для их метания в лягушек, рыб, птиц, рептилий, раскапывания нор мышей, землероек и других мелких животных, выкапывания съедобных корней, клубней и т.п.

Сперва орудиями служили камни, палки и кости просто подобранные; потом наяпитеки перешли к отбору наиболее удобных, заостренных и, наконец, к их изготовлению: тот же стереотип раскалывания камнями раковин и панцирей был перенесен на сами камни для получения у них острых и рубящих краев.

Разумеется, наяпитеки существенно отличались от других антропоидов и от современных людей, – особенно по уровню развития мозга, строению челюстей, лица и анатомической способности к речевой артикуляции, но, тем не менее, из всех приматов они были наиболее близки к современному человеку и явились его прямыми предками.

Ныне наяпитеки не существуют именно потому, что они давно эволюционировали в людей. Но в таком случае как нам убедиться, что наяпитеки существовали и именно они были нашими предками?

Актуалистическое доказательство

наяпитековой теории

Доказательством нарисованной картины антропогенеза служат ее следствия, дающие объяснение морфофизиологических особенностей человека, разрешение множества противоречий современных концепций его происхождения и предсказания новых направлений и географии поиска древних гоминоидов и гоминид.

Адаптация в полуводной жизни и занятость передних лап добыванием пищи воспрепятствовала наяпитекам опуститься на четвереньки и принудила к прямохождению. А дно мелководий, часто мягкое, потребовало больших плоских ступней.

Надо думать, древесные предки прибрежных обезьян, как все приматы, были шерстисты. Об этом свидетельствует обычное обилие волосяных луковиц в коже человека. Однако полуводное существование под палящим тропическим солнцем, от которого посреди водоема уже не может защитить ни тень прибрежных деревьев, но и ни вода, часто достающая лишь по колено или по щиколотку, а потом – переохлаждение от мокрой шерсти в тени привели наяпитеков к утрате шерстяного покрова, точнее – к редукции волос, сделало их обычно столь тонкими и короткими, что невооруженным глазом мало различимыми. На темени же, реже окунаемом в воду и особенно страдающем от солнца, волосы, наоборот, даже выросли в настоящую шапку – как укрытие головы от солнца.

Предвижу сомнение: отчего же не утратили волосяного покрова норки, бобры, выдры, каланы, ондатры и многие другие животные, тоже полуводные? Действительно, их мех, наоборот, стал даже прочнее и приобрел способность слабо намокать или совсем не смачиваться. Однако экологические условия и образ жизни подобных животных существенно иные: они либо целиком погружаются в воду, либо, вылезая на берег, имеют возможность спрятаться в тени или тепле, да и обитают часто в холодном климате, а не бродят, как наяпитеки, по мелководью на открытой местности на тропическом солнцепеке.

Ныряние развило у наяпитеков рефлекторное замедление частоты сердцебиения (брадикардию) при погружении в воду, хотя, разумеется, не столь сильное, как у китовых. Впрочем, оно наблюдается также и у других млекопитающих, вполне сухопутных, таких, как собаки.

Близкое объяснение перехода антропоидов к прямохождению, брадикардии и обесшерстения предложил в 1960 году английский биолог А.Харди (A.C. Hardy), предположив, что предками людей были приморские обезьяны, обитавшие в конце плиоцена на песчаных берегах приморских лагун (pp. 642-645).

Как видим, его догадка о гидрогенности многих особенностей человеческого организма весьма основательна. Однако маринологическая увлеченность океанолога привела его к идее приморского поселения человеческих предков и к чрезмерному уподоблению их морским млекопитающим, даже таким полностью водным, как дельфины, киты, тюлени и другие ластоногие. А это толкает его последователей на всякие нелепости, – вплоть до смешного поиска у людей между пальцами атавистических перепонок или отождествления подводной задержки дыхания ныряльщиками с регуляцией дыхания китами и ластоногими, хотя те при погружении не задерживают дыхание, а, наоборот, изгоняют воздух из легких, но запасают кислород в крови.

Но главное – идея А.Харди уводит от известных палеоантропологии окаменелых следов антропогенеза и осталась без палеонтологических доказательств, – и его приморские амфибиозные обезьяны превратились в фантастические и неуловимые призраки.

Но дело не только в отсутствии доказательств. Подобные приморские обезьяны невозможны.

В тропиках морские побережья и лиманы всюду, где есть влага, зарастают непроходимыми мангровыми лесами со сплошным частоколом ходульных и воздушных корней. Притом мангры не только вплотную подходят к воде, но и уходят от берега далеко в море, покрывая даже всю полосу приливов (литораль), и не оставляют обезьянам иного выхода, кроме как либо уйти в море, либо влезть на деревья.

Свободные песчаные или скалистые берега в тропиках есть там, где нет пресной воды или чересчур сильны прибои, но тогда каким образом обезьяны могли бы здесь утолить жажду, частую и сильную на экваториальном солнцепеке? И чем бы они кормились здесь в штормовую погоду, которая может длиться днями, неделями и даже месяцами?

Как видим, на взморье такие обезьяны не смогли бы выжить. Закономерно, что никаких полуназемных млекопитающих, подобным речным норкам и бобрам, в приморье не существует. Море слишком сурово, чтобы терпеть половинчатость. Тюлени, моржи, каланы, ламантины, котики и другие ластоногие, и еще больше киты и дельфины вынуждены были целиком уйти в море и только некоторые их виды ненадолго выбираются на берег для отдыха и родов.

Таким образом, предками людей были обезьяны, во-1) не приморские, а именно приречные и приозерные. Хотя, понятно, временами они могли заходить промышлять и на взморье, однако на участках, свободных от мангр, но обеспеченных пресной водой, то есть вблизи устьев рек и ручьев и в хорошую погоду.

Во-2) человеческие предки были обезьяны вовсе не водные, а лишь полуводные и, значит, полуназемные.

А это принципиально важно, избавляет нас от хардинских преувеличений и передержек и открывает необходимые доказательства наяпитеков.

Так, – соответственно – не то, что у наших обезьяньих предков, но даже у современных людей шерсть утрачена не полностью, а, как здесь отмечается, лишь редуцирована, а нередко весьма заметна волосатость тела, особенно у мужчин. Полностью же шерсть утратили не полуводные, а именно полностью водные киты и ластоногие, которым для охоты нужна высокая скорость плавания, а благодаря их значительным размерам отношение площади поверхности их тела к его объему мало и потеря тепла медленнее.

Наяпитековое происхождение человека объясняет и другие особенности его исходной этологии и морфологии.

В холодных краях полуводные млекопитающие, такие, как тюлени или моржи, утратив шерсть, заменили ее подкожным жиром. Вот почему оголение кожи и у предков людей тоже дополнилось развитием подкожного жира (притом уже у новорожденных, то есть независимо от диеты), – как у кабанов, бегемотов, носорогов и других полуводных млекопитающих жаркого климата. Разумеется, у людей такой жировой слой не столь толст, однако все же существенно толще, чем у павианов и других сухопутных обезьян. Конечно, подкожный жир – это в первую очередь запас питательных веществ, а теплоизолятор неважный, однако в тропическом климате сильный изолятор наяпитекам и не требовался.

Сверх того, функции защиты от перегрева на солнце служило увеличение количества потовых желез – до двух-пяти миллионов, что горазда больше, чем у остальных приматов, и до сих пор не находит в антропологии объяснения, а также потемнение кожи под солнечными лучами – загар, вызываемый усиленным образованием особого пигмента – меланина, и предохраняющим от перегрева кровеносные сосуды, лежащие глубже под кожей.

Благодаря усиленному испарению через кожу человеческий организм способен выдерживать чудовищную тропическую жару в 40-50° С, однако – при достаточно сухом и ветреном воздухе. Здесь еще одно свидетельство, что наши предки были обитателями именно полусаванн, ибо высокая влажность тропических лесов приводит людей к тепловому удару даже при более низких температурах.

Давно уже Р.В.Ньюмен (Newman R.W.,1970) обратил внимание на такое многозначительное обстоятельство – то, как исключительно трудно переносят люди обезвоживание – жажду, и заключил отсюда, что наши животные предки зависели от небольшого по объему, но частого питья, и связал эту потребность с обильным потоотделением в приспособление к сильной солнечной радиации на открытой местности. Правда, такую среду он видел просто в саваннах, хотя очевидно, что необходимое сочетание вынужденного нахождения на солнцепеке и постоянного наличия рядом воды обеспечивают только саванные водоемы.

Волосы у наяпитеков остались только под мышками, – видимо, как защита от слипания и трения кожи при движении рук; а на темени, реже окунаемой в воду, волосы даже выросли в густую шевелюру. Остальные человекообразные обезьяны, хотя и обитают в тропиках, но прямое действие солнца переносят плохо и в полдень прячутся в тени.

У самок наяпитеков волосы на голове стали еще гуще и крепче, поскольку, должно быть, служили не только укрытием от солнца, но еще и постромками для младенцев. У современных обезьян маленькие детеныши висят на матери, вцепившись в ее шерсть.

Видимо, этой полуводной жизнью наших предков объясняется удивительный феномен, обнаруженный в последние годы – способность человеческих младенцев начинать плавать даже раньше, чем ходить. Хотя вопреки пропагандистам водных обезьян – у людей новорожденные плавать не умеют, так же, как у наземных млекопитающих, а всего лишь бурно барахтаются, но не способны поднять голову над водой, чтобы не захлебнуться.

Однако наяпитековым самкам, на плечах и шее которых сидели младенцы, могущие в зарослях пострадать и погибнуть от шипов и колючек, естественный отбор запретил охотиться в кустах, не наградив бородами, но одарил смешным сегодня неодолимым инстинктивным ужасом перед мышами, тараканами и прочей когда-то лакомой мелюзгой.

Необходимость расщеплять раковины и панцири, раскапывать корни и норы естественно привели береговых обезьян к использованию этих разбросанных вокруг галек, палок и костей в качестве орудий для добывания пищи. Отсюда гибкие, ловкие пальцы, руки и глазомер человеческих предков, намного превосходящих в этом остальных обезьян. Даже шимпанзе не способны ни разбить, ни сколько-нибудь далеко и метко бросить камень. И никакие усилия экспериментаторов не заставили шимпанзе использовать камень в качестве орудия для обработки палок, нужных для доставания приманок.

Нырянием можно объяснить особенности человеческих глаз, в частности, часто встречающуюся у людей врожденную предрасположенность к близорукости, хотя она, конечно, отличается от постоянной миопии рыб и других подводных обитателей.

Вода не столь прозрачна, как воздух, и сквозь ее толщу далеко видеть невозможно. Поэтому рыбы, раки и другие подводные животные близоруки. Миопия и рыбий способ аккомодации – посредством перемещения хрусталика вперед или назад, ближе к сетчатке, – конвергентно развились даже у ластоногих и еще больше у китов и дельфинов: уплощение глазного яблока по оптической оси, сильно преломляющая шаровидность хрусталика, редуцированность ресничных (целлиарных) мышц и нередко венозного синуса склеры (шлеммова канала).

Разумеется, наяпитеки проводили под водой не столь много времени, и адаптивное изменение глаз у них не могло быть значительным; но почему же все-таки люди – единственное, казалось бы, чисто наземное и нуждающееся в далеком зрении существо, у которого столь часта предрасположенность к близорукости, притом не только вследствие неблагоприятных условий зрения, что было бы естественно, но и врожденная, унаследованная?

У всех человеческих новорожденных преломляющая сила глаза без малого в полтора раза больше, чем у взрослых с нормальным зрением; и если, тем не менее, новорожденные отличаются некоторый гиперметропией, то вследствие еще большей короткости глаза по оптической оси.

Регуляция внутриглазного давления (офтальмотонуса, tensio oculi) посредством выделения из ресничного тела в глаз особой водянистой влаги и ее оттока через склерозный синус дополняется у человека некоторой (разумеется, меньшей, чем у ластоногих и дельфинов) выраженной способностью компенсировать перемены внешнего гидростатического давления на глаза наполнением кровью артериальных сосудов их задней камеры, ведущему к покраснению глаз от ныряния.

Обычно думают, что плачут только люди, а остальным млекопитающим слезы не ведомы. Но это не так. Глаза как раз водных и полуводных животных: тюленей, нерп и других – начинают слезиться на суше, когда они раздражены сухостью и пылью воздуха: выделение слез служит для очищения поверхности глаз и смачивания их конъюнктивной оболочки. Должно быть, подобный рефлекс у людей и был перенесен также на неприятные эмоциональные раздражения.

Необходимость выскабливать из раковины и пережевывать скользкое пружинистое тело моллюска, удерживать его и свободно перемещать во рту обусловила важнейшие одонтологические отличия гоминид от обезьян – по строению зубов, которые давно служат признаками для определения вида и классификации ископаемых, но до сих пор не получили объяснения.

У обезьян клыки существенно длиннее остальных зубов и при сомкнутой челюсти верхние клыки находят на нижние зубы, а нижние торчат вверх в промежутках между верхними зубами (в диастемах) и по сторонам. Напротив, важнейшее отличие зубов гоминид от обезьяньих – отсутствие торчащих над остальными зубами клыков, но крупные коренные зубы – свидетельствуют: пищу надо было перетирать, но не нужно было раздирать и рвать, поскольку это было не твердое растение и не мясо.

Очевидно, для поедания мягкого и скользкого моллюска или даже рыбы такие клыки наяпитекам были ни к чему: моллюск не рвется. Хуже того, торчащие клыки явно мешали бы выскрести содержимое раковины. Вот почему у предков людей клыки укоротились и приняли лопаткообразную форму.

По этой же причине – в отличие от гориллы или орангутанга – и остальные передние зубы у гоминид тоже не жевательные, а скребки и резцы – прямые плоские лопаточки, нужные для выскабливания раковины, откусывания и удерживания откушенного.

У обезьян зубы расположены не дугой, а по сторонам четырехугольника двумя параллельными рядами и со всех трех сторон эту выступающую вперед челюсть – пасть окружают щели губ, так что в них даже сбоку удобно засовывать растительную пищу или мясо, но скользкое тело моллюска или рыбы при попытке его разжевать в эти щели вываливается. У человека же челюсть подковообразная, зубы расположены по параболической дуге, а ротовое отверстие короткое и находится только спереди – у резцов, а сбоков затянуто щеками, не позволяющими скользкой пище ускользнуть.

Сверх того, трудность разжевывания пружинистого моллюска или рыбы привела к дополнению движений челюстей вверх - вниз ещё и вращательными, а также к увеличению количества бугорков на коренных зубах с четырех до пяти и к замене режущих первых нижних премоляров на двухбугорчатые.

У обезьян небо узкое, вытянутое вперед, плоское и гладкое, а у человека – выгнутый свод, оставляющий свободное пространство для движений языка, которые сперва служили перемещению моллюска или рыбы под моляры при жевании, а впоследствии – вторичная функция – создали возможность языковой артикуляции речевых звуков.

В результате челюсть прибрежных обезьян стала короче и шире. Укорочение челюсти и расширение ее задних концов в стороны, а также выпрямление передних зубов и редукция жевательного аппарата, включая альвеолярный отросток, привели к поднятию и выступлению вперед носа и нижней передней части челюсти – подбородка, что способствовало общему увеличению объема ротовой полости, создав значительное углубление в челюсти для помещения в нем языка и его более свободных движений.

Кроме того, поднятость и выпяченность человеческого носа с повернутыми вниз ноздрями, видимо, защищала ноздри наяпитеков от солнечной радиации сверху при ходьбе с выпрямленным телом и от попадания в носоглотку встречного тока воды при плавании и нырянии. Отсюда же опущение гортани к носоглотке, что вообще характерно для водных млекопитающих, но не обезьян.

Человеческие губы отличаются большой подвижностью, укороченностью, толщиной и способностью плотно смыкаться, не пропуская в рот воду при плавании и нырянии. Другие сухопутные млекопитающие, чтобы не захлебнуться во время плавания, вынуждены задирать голову высоко над водой, к тому же из-за шерсти сильно намокают, зябнут и по всему поэтому плавать не любят.

Именно в описанном гоминидном направлении намечаются некоторые из морфологических изменений у экзотических теперь носатых обезьян семейства мартышкообразных: носачей, ринопитеков и симиасов – в Юго-Восточной Азии.

Хотя в целом носачи, разумеется, никак не относятся к предкам людей, поскольку обитают в лесах и большую часть времени проводят на деревьях, питаясь листьями и плодами, к тому же в лесах болотистых и мангровых, и не употребляют орудийно ни камней, ни палок.

Тем не менее, поскольку они все же вынуждены временами пробираться через болота под деревьями по топкой земле на задних лапах, то те у них вдвое больше передних – с длинной плоской стопой. По тем же обстоятельства носачи прекрасно плавают и ныряют, проплывая под водой до 12 метров, – и у них нос, комично вытянутый, у некоторых – точно огурец, а тело малошерстное и жирное. А длинный хвост служит им всего лишь рулем при прыжках на деревьях и не цепок.

В воде наяпитеки нашли также спасение от хищников, перед которыми первоначально, до появ­ления у них оружия, они были бессильны даже в стаде. Их спасали береговые обрывы, перекаты, омуты, островки, утесы, прибрежные деревья, заросли тростника и осоки.

Что касается крокодилов, то их опасность в обыденном представлении северян преувеличена.

Прежде всего, эти устрашающие рептилии не столь прожорливы, как принято думать. Даже у молодых быстро растущих крокодилов меню состоит главным образом из улиток, водяных насекомых и личинок, а взрослым особям, дремотно взвешенным в теплой воде, корма требуется очень мало, всего лишь ~ 0,5% от их собственного веса в сутки.

На мелководьях быстрых предгорных рек, как раз наиболее промысловых для наяпитеков, эта родня динозавров вообще не водится. А в тихих глубоких местах крокодилы охотятся большей частью на рыбу, птицу и всякую мелочь, а на крупных млекопитающих, и то чаще всего – на наиболее слабых, – переключаются в экстремальных ситуациях, в сухой сезон, когда рыбы в пересыхающих водоемах мало, а зверья на редеющие водопои собирается много, или во время переправы стад копытных через реки. Агрессивны бывают лишь крокодильи самки, когда защищают свои яйцекладки и выводки.

Между тем люди, даже всего лишь с палками, для водных страшил достаточно опасны. Глаза этих рептилий высоко выступают над головой и высовываются из воды – и удар по ним оказывается для чудовища роковым. Индусы давно научились управляться с крокодилами. Они спокойно переплывают Инд на лодках или даже на бурдюках, а ткнувшегося в них крокодила бьют веткой или палкой по носу – и глупое страшилище уплывает. А индейцы Амазонии даже их промышляют, просто загоняя в мелководную заводь и оглушая дубинкой по голове.

Еще один дар от воды человеческим предкам. В условиях полуводного обитания пожар не столь опасен, как в лесах или степях; и это избавило наяпитеков от страха перед огнем и стало предпосылкой его будущего освоения.

Отношение длины кишечника к длине тела у человека равно 5,6, что соответствует питанию его предков преимущественно именно моллюсками и ракообразными, находясь как раз между такими показателями рыбоядных (4,5) и всеядных (6,8), но далеко отстоит от плотоядных (3,7), зерноядных (8,7) и тем более травоядных (15,1).

Ныряние научило наяпитеков также произвольному управлению дыханием, способность к достаточно длительной, до двух-трех минут, задержке дыхания и даже в некоторой мере к бескислородному (анаэробному) окислению углеводов для получения энергии – с выделением в кровь молочной кислоты, – особенно заметной у тренированных пловцов и ныряльщиков – собирателей жемчуга

Как и другие наземные приматы, наяпитеки жили стадами и, надо полагать, такими же шумными. Громкие крики, визги, уханье, сопение, мяуканье, хрюканье, рычание, лай и рев современных обезьян служит выражениями их испуга, гнева, радости, нетерпения и других чувств, а также сигналами опасности, призыва и т.д.

Хотя разнообразие издаваемых обезьянами звуков много больше, чем у других животных – достигает четырех десятков, – но их небо низко и плоско, язык тонок и не имеет изгиба в глоточную полость, отчего они не могут артикулировать и расчленять звуки; их гортань расположена высоко и голосовые связки тоже тонки, с неровными незакругленными краями (отчего голос резок и хрипл) и лишены натягивающих их мышц перстневидно-щитовидных и вплетенных в них голосовых мышц (m. thyreoarytenoideus), почему обезьяны, исключая до некоторой степени гиббонов, не могут издаваемые звуки модулировать, разделяя тоны.

Таким образом, обезьяны не имеют физиологической базы для речи и пения.

Но среди высокой тропической травы и густой лесной листвы могут быть слышны именно такие резкие громкие крики, да и то на сравнительно небольшие расстояния. Поэтому у древесных обезьян для усиления громкости звука между нижним краем ключицы и вторым ребром развились крупные гортанные мешки, редуцируемые у наземных обезьян и отсутствующие у людей. А некоторые виды носачей используют резонатором свой нос.

У наяпитеков же специфика условий их обитания и питания необыкновенно расширила возможности фонации.

Хорошая акустика водной поверхности, далеко разносящая даже слабый звук, сделала необязательными звуки резкие и сильные. Зато особенности наяпитекового питания породили сравнительную легкость челюсти, звонкий резонатор объемистой ротовой полости, затянутой щеками, подвижность языка и губ, а большие легкие пловца и сделали им доступными звуки, несравнимо более разнообразные по выразительной перемене тона и ротовой артикуляции, – биологические предпосылки будущего развития из экспрессивного и сигнального общения человеческой членораздельной речи.

Только у человека волокна кольцевой мускулатуры гортани поддерживают не только дыхание, но и связаны с голосовыми связками и обеспечивают управление высотой и громкостью звуков.

Даже такой, казалось бы, субъективный показатель, как улучшение самочувствия современного человека на берегах водоемов, в их микроклимате, то особое умиротворение, которое охватывает нас уже от одного созерцания воды, тем более от гидромассажа купания, вдыхания свежего воздуха, насыщенного её микроэлементами, алкалоидами, флавоноидами и аэрозолями, от ультрафиолетового и инфракрасного облучения солнца, – их давно замеченная благотворность и даже целительность для нашего здоровья и – соответственно – наша тяга отдыхать на побережьях рек, озер и морей, – являются еще одним свидетельством, что именно здесь наша прародина, и – соответственно – та адаптивная среда, экологическая ниша, к которой генетически наиболее приспособлен человеческий организм.

К сожалению, в специальной экологической литературе вопрос об особой первоначальной экологической нише человека даже не ставится.

Так, Дж. Уайнер исходит из того, что люди существуют в разнообразных условиях обитания, – не замечая, что в разнообразные природные зоны от жарких пустынь до снежной Арктики расселились люди современные, а это стало возможным лишь благодаря созданным их трудом искусственным средствам и условиям существования и поэтому его нельзя рассматривать как адаптацию биологическую.

Хотя морфофизиологическими наблюдениями над современным коренным населением различных природных зон: тропической, пустынной, умеренной, континентальной, высокогорной, арктической – установлена определенная биологическая адаптация человека, которая охватывает как особенности физиологических процессов: кровяного давления, потоотделения, обмена веществ, содержание в крови гемоглобина, эритроцитов, холестерина, гамма-глобулиновой фракции белков, так и даже строение тела: рост, пропорции рук, ног, головы, мускульной массы; но и это биологическое приспособление человека является не первоначальным, а произошло позже и относится не просто к природе, а к соответствующим историко-географическим типам хозяйства и культуры.

О жизни наяпитековых предков на теплых побережьях свидетельствует и география находок древнейших ископаемых гоминид. Сухой жаркий тропический или субтропический климат, холмистая саванна с отдельными кущами деревьев и кустарников, с речными и озерными долинами и скальными выходами, – именно такими были ландшафты, климат, флора и фауна двух уже обнаруженных палеоантропологами очагов формирования человека: один – в Восточной Африке, второй – в Восточной Азии.

Это позволяет мне отважиться на предсказание: еще не исключено, что будут открыты и другие очаги антропогенеза, – где-нибудь в субтропическом Средиземноморье или в Западной Азии, но подобные же.

Таким образом, упрямые свидетельства жаркой полуводной стадии в становлении человека охватывают всю его морфофизиологию, – буквально с ног до головы: его стопы, голени, бедра, таз, кишечник, легкие, железы, кожу, волосы, ладони, челюсти, зубы и весь череп, щеки, губы, язык, глотку, нос, глаза. Так что если отказаться от их гидрогенного выведения, они становятся необъяснимыми. Сплошные загадки. Кто с этим готов мириться?

Вот почему понимание наяпитековых истоков человечества важно не только теоретически. Оно предопределяет неисчислимые следствия наяпитековой теории антропогенеза для медицины, – как для профилактики нашего нездоровья, так и для физиотерапии и всякого другого лечения.

 Как видим, прошлое человека записано в строении и в способе жизни его организма.