Магомет кучинаев

Д Е Т И С О Л Н Ц А

В О Й Н А

I
Время, что дикий конь, мчится неудержимо. Словно стрелы, один за другим пролетают дни, месяцы, годы. Вырастают вчерашние дети, выходят замуж, женятся, и им уже ставят отдельные шатры. Некогда прославленные батыры, состарившись, сами уже не ходят в жортууулы, а только учат мальчишек и юношей мастерству владеть оружием, искусству верховой езды, рассказывают им героические песни о былых героях.

Прошло всего-то двадцать пять лет с тех пор, как прекратилась смута, случившаяся в молодые годы Великого хана Темир-Зан-хана, а в жизни народа произошли такие перемены, о которых раньше и не думали, наверное. Кому раньше могла прийти в голову мысль, что мужчины асские-гордые джигиты аланские свернут со столбовой дороги, проторенной предками в течение сотен веков сойдут с быстрых, как ветер, коней и как хомяки будут рыхлить землю? Конечно же – никто о таком и подумать не мог. А сегодня не только отдельные журты, а даже целые роды и эли Тулфар-тайфы и Аккуш-тайфы стали «хомяками», и об этом знают все. Правда, люди, живущие в Берго, Абай и Айдабол тайфах, удаленных от моря, не очень-то и верят во все эти разговоры-пересуды. Но купцы, съездившие в Тер-Уя, рассказывали, что да, вот такой-то род, многие роды вот такого-то эля теперь постоянно живут на своих тамах – на зимних пастбищах. А на летние пастбища со скотом, уходят лишь немногие с кулами и жалчи.

«А чем же занимаются целое лето те люди, которые остаются на зимних стоянках?» – наивно спрашивали ничего не понимающие в этом деле женщины. «Как чем – пашут землю, растят пшеницу и овес, виноград и плодовые деревья, пасут скот» – отвечали купца. И тогда их засыпали новыми вопросами: «А что они делают с этими деревьями?», «А что это за скот они пасут, если скот угнали на летние пастбища?», «А чем они живут, что едят, если скот ушел на летние пастбища?» Но что больше всего в этом деле удивляло людей – так это то, что большинство людей, остающихся на зимних стоянках, жили не в шатрах а в тамах. Но если тамом называется земля, где, поставив шатер, семья из года в год останавливается на зиму, то эти люди, раз они не ставят шатры, наверное, живут в норах, вырытых на тамах? «Нет, нет! – говорили купцы. – Они из камня и дерева строят себе жилища и живут в них, как и люди в Тер-Уя или в Элладе». «О, Небесные Святые! – удивлялись тогда женщины. – Скажите как змеи или мыши, разве не так?!»

Но как бы ни удивлялись и посмеивались женщины, как бы ни ворчали мужчины, а людей, осевших на зимних пастбищах навсегда, живущих в тамах, пашущих землю и выращивающих зерно, виноград и плодовые деревья, становилось все больше и больше.

А рассказы бывалых людей о жителях далекой Тер-Уи или Эллады, о их землях более походили на сказки, а не на рассказы о действительной жизни. Говорили, например, что они живут в хрустальных и мраморных дворцах, во дворе которых в жаркую погоду прямо из-под земли бьет фонтаном прохладная и чистая, как слеза, вода, да что круглый год лето, и повсюду растут диковинные деревья с удивительными плодами. И еще рассказывали, что они толь коза то, что им разрешали поселиться на берегу моря, платили ханам и биям прекрасные ткани, жемчуга, мечи, кинжалы, золотые и серебряные чаши, кольца и браслеты, а потом свои журты укрепляют не как все, телегами, а каменными стенами или бревнами, втыкая их один возле другого в землю. И еще – за простое золотое запястье, куршак или пояс дают чуть ли не целый моток прекрасной ткани. А живут в больших каменных кюбюрах-сундуках и ходят почти полуобнаженными.

Как бы там ни было, но теперь везде и повсюду только и говорили о греках с Тер-Уя, да и о асах-аланах, свернувших с жизненного большака своих предков и принявшихся копошиться в земле. А совсем недавно пошел еще более удивительный слух – греки, мол, пришли сюда не с миром и добром, а с намерением извести алано-асский народ, споив его вином, и самим воцариться в этих землях. Но вскоре страх этот прошел. «Если ты сам дурак и меру свою не знаешь – при чем тут грек?» – так рассудили старики.

Но, чтобы там ни говорили, как бы не стращали, а вещи, которые привозили с Тер-Уи и Эллады греки, теперь были во всех журтах, в каждом шатре Алан-Ас-Уи. Это и чудесные тонкие ткани, шелка да парча, расписные керамические сосуды, изделия из золота, серебра и меди, мечи и кинжалы из удивительно прочного железа, доставляемые из неведомых заморских стран приправы и многое, многое другое. И конечно же амфоры – большие, длинношеие кувшины, наполненные красным вином.

Да, уходили, выстроившись один за другим, словно журавли в небе, дни и годы. И по мере того, как улетают-исчезают они, меняется и обновляется жизнь, забываются одни дела-события, приходят новые дела-заботы. И если двадцать пять лет тому назад во время кровавой смуты, поднятой такими негодяямя, как Акылбай, Ка ра-Заш-хан, Зашарбек-бий, Алан-Ас-Уя была похожа на тяжело больного, еле стоявшего на ногах и исходящего холодным потом, то сегодня она похожа на двадцатипятилетнего джигита, которому неведомы ни болезни, ни горести – вот такой мирной и благодатной была теперь жизнь. Новые обычаи, принятые на Большом совете после подавления смуты, были целительными для Алан-Ас-Уи, как чудесное молоко белой маралихи. Эти обычаи дали возможность всю жизнь Алан-Ас-Уи построить на принципах семьи – как никто в семье не имел право ослушаться отца тама, точно так же никто в роду не мог ослушаться отца рода – старейшину, в эле – бия, в тайфе – тайфного хана, в Алан-Ас-Уе – Великого хана.

Сам Темир-Зан-хан теперь – мужчина с большим опытом, который одолел уже сорокалетний путь своей жизни. Как в свое время имя Огурлу-хана, его имя теперь тоже люди произносят с большим уважением. Еще бы – если он вывел народ на дорогу жизни, где мир и достаток, если не дает спуску злодеям и своим острым мечом не подпускает к Алан-Ас-Уе врагов ни с каких сторон! Да кто же может сделать для народа еще больше?

У Темир-Зан-хана пятеро сыновей и две дочери. Старшему сыну, Огурлу, вот-вот исполнится двадцать два года. За ним идет Кюн-Бала – ему осенью будет двадцать, но он уже известный джигит – в Абай-тайфе и по стрельбе из лука, и в метании дротика, и на скачках не так-то много его сверстников, могущих опередить его, так и в умении владеть мечом и копьем. Обе девочки – Дугум-Кез¹ и Арну-Зан² – родились после него. А трое младших сыновей – Алдабол, Зон-Бермез³ и Кушатар – родились вслед за девочками.

А ханша-мать – Ас-Уя-Зан уже не живет в ханском журте. После того, как устроила всех своих детей – дочерей выдала замуж, сына женила – она сама вышла замуж за Атлы из рода Батырбий и, конечно же, переехала к нему в журт. У них тоже уже почти взрослые два сына и дочь. Атлы сечас бий – уже пять лет как Тенгиз-бий умер и перешел в Нижний мир.

Алтын-Цац является ханбийче в Айдабол-тайфе. Прошел всего год, как Алтынбай-хан женился на Алтын-Цац, и Темир-Зан-хан привел в свой шатер сестру Алтынбай-хана – Арнуку. Очень даже удачный обмен совершила Ас-Уя-Зан, – так шутили тогда женщины. У Алтынбай-хана и Алтын-Цац трое сыновей и две дочери.

А Ань-Боюн живет поблизости – она замужем за Алан-Зигитом из рода Тангберди. И у них уже подросли дети – один сын и трое дочерей.

Вот так и шло время – старых и слабых оно забирало с собой в Нижний мир, а вместо них в журтах алано-асского народа рождались и подрастали дети – новые люди; как день и ночь, клубясь и сменяя друг друга, приходили и уходили радости и горести.

И ничего в этом плохого не было – такова жизнь. Лишь бы не было слишком много горестей, дабы они, слившись в мощный грязный поток, не захлестнули чистый, прозрачный родник радостей. И повсюду – в шатрах и кошах, на берегах Танг-сая и на склонах Аланских гор люди просили у Небесных Святых об одном и том же: чтобы телега жизни не сошла с правильной дороги на обочину – не скатилась в болото бед и болезней, не вкатилась в пламя войн-распрей.

И нет большей беды, чем встреча телег жизней двух народов на узкой дороге жизни и нежелание их правителей мирно разъехаться, уступив часть дороги встречному. Слава Великому Танг-Эри, да продлятся годы жизни Темир-Зан-хана – благодаря им алано-асский народ уже много лет огражден и от такой беды. Торговля и обмен, родство и взаимная помощь с Будин-Уе вновь стали той благодатной рекой, живительной влагой которой опять, как и раньше, пользовались все аланы и будины. Издавно было так – сарыбатырские жортуулы не давали спокойно жить ни зимой, ни летом как будинам, так и аланам. Но за последние два-три года, с тех пор как в соседней сарыбатыровской Айдахар-тайфе ханом стал Боз-Батыр, заметно уменьшились и побеги на аланские и будинские журты. Народ надеется на лучшее – на то, что жизнь наладится, прекратятся разорительные набеги, а люди Айдабол-тайфы – соседи сарыбатыров – особенно.

Но человек – существо странное и непонятное: ведь находятся же люди, которые не хотят жить спокойно и мирно! Как только проходит немного времени без войн, без каких-либо больших потрясений и бед, и народ начинает жить-поживать и добра наживать, так такие люди сразу же начинают сходить с ума от тоски и портиться на глазах: они становятся раздражительными и по всякому пустяку могут затеять ссору с товарищем или соседом.

Тулфар-бий из рода Залимхан был именно таким человеком – он не умел жить в мире и спокойствии и постоянно искал кого-нибудь хоть на земле, хоть в небесах, с кем бы можно было схватиться, померяться силами. Народ не забыл, помнит – и его отец Батыр-Заш-бий тоже был горячим, упрямым и неуживчивым человеком. Да, видно, беспокойство было в крови и Залимхановых. Но как бы там ни было, но Тулфар-бий не мог жить без того, чтобы хотя бы один раз с кем-то не схватиться зимой, и один раз – летом. Если же ему окончательно не везло, он не знал как и к кому придраться на земле, то начинал цепляться к Небесным Святым. Многие слышали, как он говорил: «О, Великий, Всемогущий Танг-Эри, все время вторите вы – если он такой уж великий и всемогущий, то почему он не отругает Дам-Этдир и не заставит ее прекратить эти дожди?» Или так: «Да, жди – много лошадей пригнал и присоединил к моим табунам Афсаты: все это преумножено моим собственным трудом!» В таких случаях люди в страхе разбегаются, говоря: «Великий Танг-Эри, намериваясь прочить тебя, заодно и нас может испепелить – уж лучше уйдем от тебя подальше!» А Тулфар-бий лишь смеялся им вслед. Но почему-то ни сам Великий Танг-Эри, ни Святой Афсаты не наказывали Тулфар-бия за такую неслыханную дерзость. И если они, Небесные Святые, ничего не могли поделать с Тулфар-бием, то что могли сделать ему простые люди, копошащиеся на земле, подобные муравьям да букашкам?..

Когда пришла весна, и Святое Солнце своим отцовским теплом обогрело земли, где жили его дети – асы, Тулфар-бий созвал старейшин родов на совет эля.

Сколько бы не ворчали старейшины о неурочности этого совета в разгар подготовки к перекочевке на летние пастбища, когда у всех дел невпроворот, но в условленный день они все-таки отправились в бийский журт – что же им еще оставалось делать?

В Залимхан-эле двенадцать родов, и род самих Залимхановых не только самый большой и уважаемый, но и старший род – среди пяти братьев, основателей пяти корневых родов эля, старшим был Залим-Хан...

Что же на этот раз выдумал этот негодник – так думали по дороге в бийский журт озабоченные старейшины, сразу же почуявшие, что этот спешный совет созывается неспроста. Совсем недавно, в позапрошлом году, еле-еле удалось предотвратить кровопролитие между двумя соседними элями Тулфар-тайфы и Аккуш-тайфы, где тоже зачинщиком, конечно, был Тулфар-бий. Сколько тогда сил и времени потратили на это дело не только бийи окрестных элей, но и сами ханы обоих тайф! И все равно, не угомонился тогда Тулфар-бий, пока не добился своего – чтобы впредь ни один «белый орел», житель Аккуш-тайфы, не залетал в пределы Аланских гор. Таким образом все зимние пастбища у Аланских гор – все предгорья у их нижней стороны – теперь считались землями Тулфар-тайфы и передавались Залимхан-элю. Да, передавались Залимхан-элю, но полностью достались одному роду, роду самого бия – Залимхановым. Правда, Залимхановы, отодвинувшись чуть-чуть в сторону захода солнца, выделили вроде бы доли и для остальных родов, но это было сделано больше для вида, нежели по-существу – настолько эти доли были мизерными по сравнению с тем, что досталось роду Залимхан. А ведь за эти новые земли боролись все двенадцать родов эля! А попробуй скажи – ты, мол, Тулфар-бий, неправ. Тогда ты сразу же станешь и жадным, и завистливым, и Залимхановых, сразу выяснится, не любишь, и пытаешься посеять рознь между родами эля!..

К вечеру, когда приехали все старейшины родов, Тулфар-бий начал совет. Тот, кто его назвал так, наверное, сразу же догадался, что этот ребенок станет настоящим батыром, – и вправду Тулфар-бий был человеком огромным, как скала, и черным, как грек. И хотя он уже подбирается к сорока годам, но о том, чтобы остепениться, жить мирно и спокойно, как и все, и не думал. Его большие карие глаза так и всматриваются во все окружающее, как бы ища еще что-нибудь, чтобы переделать, переставить. Начал совет, как всегда, издалека.

– Как вышли из зимы? Сумели избежать падежа? – спросил он, как будто все это его уж очень беспокоило.

– Ничего, вышли.

– Спасибо! Выбрались, зима была не очень-то холодной.

– Хорошая была зима, что и говорить – никаких особых трудностей не было, – вяло встревали в разговор старейшины, не особенно-то желая заниматься пустопорожней болтовней, ожидая серьезного разговора по-существу.

– Хорошо тогда, хорошо, – как-то задумчиво произнес Тулфар-бий, странным невидящим взглядом пройдясь по старейшинам. – Собираетесь перейти на ту сторону на летние пастбища? – И этим вопросом немало удивил старейшин.

– А как же? Конечно собираемся!- ответил Ас-Батыр, старейшина рода Уллубашевых¹, крепкий, довольно хорошего роста смуглый мужчина. Искристые глаза, легкая улыбка говорят о том, что Ас-Батыр – человек прямой и открытой души.

Блуждающие от скуки глаза Тулуфар-бия остановились на лице Ас-Батыра.

– Погоните только отары? – спросил Тулфар-бий, и вновь удивил старейшин.

Если б этот вопрос задал человек несведущий, приехавший с окраины Алан-Ас-Уи, скажем, с Айдабол-тайфы, еще можно было понять, но здесь даже дети знают, что журты их эля на летние пастбища, расположенные повсюду, на той стороне Аланских гор перегоняют только отары. Потому что все предгорные степи счищаются землями Берю-тайфы. А лошадей и коров, как баранов, не будешь же пасти на крутых и каменистых горных склонах. Для них нужны просторные долины и степи. Поэтому-то и остается крупный скот по эту сторону Аланских гор – в степях. Правда, если лето выдается жарким и засушливым, и трава в степи выгорает рано, приходится иногда перегонять табуны лошадей и гурты крупного скота поближе к горам, где много воды и хорошая трава – к границам зимних пастбищ. Конечно, ничего в этом хорошего нет, потому что трава ни зимниках должна оставаться нетронутой, но что поделаешь, если погода выдается жаркой, и трава в степи выгорает еще в середине лета. Разве было не удивительно, что, прекрасно зная все это, Тулфар-бий тем не менее спрашивал: «Только отары что ли погоните?»

– Не погонишь же и лошадей, и крупный скот? – сказал, усмехнувшись, Ас-Батыр.

– Как вы – не знаете, а мы в этом году как раз и собираемся погнать табуны лошадей и гурты крупного скота, – сказал Тулфар-бий, и старейшины сразу поняли, почему это бий так спешно созвал совет эля.

Да, да, несомненно, так – на этот раз Тулфар-бий намеривается оттеснить от Аланских гор Берю-тайфу! Конечно же, если б Аланские горы полностью, – с зимними и летними пастбищами вокруг попали бы в руки Залимхан-эля – это было бы просто здорово! Тогда всем бы с лихвой хватило пастбищ. Но, каким бы сильным он ни был, а одним только элем целую тайфу не одолеть. Ведь в случае чего, несомненно, все «волки» встанут на защиту «козлов» – вся Берю-тайфа поднимается на помощь народу Теке-эля, а «богатыри» навряд ли станут помогать «тиранам» – не может быть и речи о том, чтобы Тулфар-тайфа необдуманно кинулась в войну из-за капризов неугомонного Тулфар-бия. И так бийи и люди соседних элей устали от вечных ссор и дрязг, постоянно затеваемых Тулфар-бием. Не только не помогут, а скорее всенр махнут рукой и проклянут: да пропади ты, мол, пропадом – покоя от тебя нет на этом свете! А если не помогут хотя бы соседние эли, как одолеешь «козлов», если за них заступится целая тайфа? Вот о чем думая, молчали старейшины. А Тулфар-бий ждал их ответа, молча, прислонившись правым боком к подушкам.

– Что молчите? – не выдержал наконец бий. – Или же вам не нужны летние пастбища Аланских гор?

– Как же без каких-либо видимых причин мы станем претендовать на чужие земли – я вот это никак не пойму, – сказал Цолак, старейшина рода Карабаш, что находится на окраине эля в стороне восхода солнца. Цолак – удивительно живой и по-молодецки краснощекий, как двадцатилетний, мужчина даже и в свои уже зрелые годы. – А так, конечно, кто же не мечтает о просторных летних пастбищах?

– А разве может быть более видимой причины чем то, что со времен Огурлу-хана Аланские горы принадлежали Тулфар-тайфе и находились во владениях Залимхан-эля? – сказал Тулфар-бий. – Или вы об этом не знаете?

Все знали об этом. Да, Аланские горы находились во владениях Залимхан-эля Тулфар-тайфы – этого никто отрицать не может. Но Тулфар-бий протягивает руку и на предгорные степи по ту сторону Аланских гор, а они – и это знают все – принадлежат родам Теке-эля Берю-тайфы. А разве Тулфар-бий не знает об этом? Знает, и очень даже хорошо знает, да только делает вид, что не знает. Он решил, видно, так – раз горы наши, то и предгорья тоже наши, а предгорья, если очень захотеть, можно дотянуть и до самого Ледового моря. Дотянешь, конечно, если сможешь. Сможешь, если есть силенки. Но откуда Залимхан-элю взять такие силенки, чтобы запросто оттолкнуть подальше целую тайфу?

– Хорошо, пусть это будет видимой причиной, – сказал Ас-Батыр. – А как же ты все-таки думаешь сделать дело? Неужели ты думаешь, что мы, Залимхан-эль, и в самом деле сможем одолеть Берю-тайфу?

– Аслан, по-моему ты не ас-батыр, а ас-трус! – сказал Тулфар-бий и громко рассмеялся, словно скала разверзлась. – Какое нам дело до Берю-тайфы? Раньше мы не очень-то нуждались в летних пастбищах Аланских гор, поэтому особо не возражали, когда «козлы» там пасли свой скот. Но теперь, когда и народу у нас стало больше, и стада наши умножились, эти пастбища понадобились нам самим. Ты понял, Ас-Батыр?

– Я-то тебя прекрасно понимаю, да вот боюсь, что и другие тебя поймут также хорошо, как и я! – сказал Ас-Батыр, и все усмехнулись.

– А ты не понимай неправильно, и других с толку не сбивай! – сказал Тулфар-бий, – недовольный ответом Ас-Батыра. – Аланские горы считаются нашими, а у гор, как известно, есть не только макушки, но и склоны, и предгорья. И все это должны знать. И к тому же, как вы предполагаете, навряд ли из-за того, что эти паршивые «козлы» с кем-то поссорились, поднимется вся Берю-тайфа. Бий Теке-эля Токилай, по-моему, и сам не в очень-то хороших отношениях со своим ханом. Или же я ошибаюсь?

– Ну и что? А где ты видел такого бия, который со своим ханом был бы дружен как тело и душа? – спросил Ас-Батыр.

Тулфар-бию не понравились эти слова Ас-Батыра – ведь у самого Тулфар-бия отношения с ханом Тулфар-тайфы Ас-Каплан-ханом были не очень-то гладкими.

Если говорить правду, то отношения между Тулфаровыми и Залимхановыми никогда и не были хорошими. Тогда почему же должен быть в дружбе Ас-Каплан-хан и Тулфар-бий? За то ли, что их отцы сошлись в битве друг против друга в смертельной схватке? Так что, упрекать их, что они не в очень-то большой дружбе, никто не имел право. Но даже и не это – то, что их отцы были врагами – было причиной прохладных отношений между ними. Пусть даже и было бы наоборот, и их отцы были бы друзьями, но даже и в этом случае Ас-Каплан-хан и Тулфар-бий не смогли бы стать даже просто приятелями. Потому что они все понимают по-разному, на все смотрят по-иному. Тулфар-бий еще сравнительно молод, к тому же у него беспокойный, неуживчивый характер, вечно не дает покоя ни себе, ни другим. А Ас-Каплан-хан от природы добр, ищет мира и спокойствия, к тому же он уже зрелый муж, уже поднимающийся на шестидесятилетнюю высоту жизни. Но самое интересное, удивительное в нем то, что он больше всего на свете любит слушать старинные сказания о народных батырах и героях, а в жизни больше всего ненавидит то, что называется словами геройство, жортууул, битва! И геройство, и жортууулы, и битвы нужны были асскому народу в юности, когда он подыскивал себе земли для жизни, считает Ас-Каплан-хан. А сейчас, когда народ уже свил себе гнездо на этой земле, когда с соседями установились хорошие, добрые отношения, для чего нужно геройство? Чтобы совершить геройство, человек должен воевать, отправиться в жортууул. А мы теперь и в жортууулы не ходим, и не воюем. А раз народ живет мирно и спокойно, то и геройство никому не нужно. Хуже того, говорил Ас-Каплан-хан, в мирное время стремление к геройству может увести человека с праведного пути. Геройство – это спутник жестокости и злобы, посол войны и смуты, а спутниками мирной жизни должны быть добро и ум, знания и мастерство. Стремление к геройству – это свойство детских лет человечества, когда вся жизнь сама являлась сплошной войной и грызней за существование. Родители героев – это война и хаос, и там, где есть герои – нет мира!, – вот такие смешные слова говорил Ас-Каплан-хан.

И все смеялись над ним, удивлялись тому, какими непонятными путями течет его мысль. И больше всех удивлялся этим словам Ас-Каплан-хана Тулфар-бий из рода Залимхан, и громче всех смеялся он. Его не останавливало даже и то, что считается совершенно неприличным относиться неуважительно к высказываниям старшего, высмеивать их. Правда, в первое время, как и многие, Тулфар-бий тоже, из уважения к старшему, к хану, старался сдержаться, не говорить обидных слов, но в конце концов не выдержал. Да и как стерпишь, выдержишь, если из уст самого хана слышешь слова: «Героизм – это глупость!»? Когда услышал эти слова и не выдержал Тулфар-бий и громко сказал: «Тот сам глуп, кто говорит эти слова!» После этого-то и не стал Тулфар-бий особо сдерживать себя в рамках приличия – уже в открытую смеялся над подобными высказываниями хана, называя его то ангелом небесным, то просто сумасшедшим.

Знал Ас-Каплан-хан, что многие смеются над его словами, и что Тулфар-бий, хотя и моложе его, не особенно старается сдержать себя, но на все это он смотрел как-то странно – но что, мол, поделаешь, пусть, бедные, смеются и тешатся как могут. Да, не обращал особого внимания Ас-Каплан-хан ни на усмешки людей, ни на их обидные слова, а вот неправедные дела из он замечал быстро – и как скала вставал на пути недоброго, не давая ему свершится. Вот это-то больше всего и злило Тулфар-бия...

Вот такими людьми были Ас-Каплан-хан и Тулфар-бий – один не любил распри и войны, а другой – покой и тишину. И отчуждение между ними все росло и ширилось, и отношения между ними становились все холоднее и холоднее.

Когда в позапрошлом году была кое-как улажена распря между Тулфар-тайфой и Аккуш-тайфой, уезжая в свой журт, Ас-Каплан-хан, не выдержав, сказал Тулфар-бию: «Впредь подобными делами постарайся не заниматься, джигит! И еще – ты не хуже моего знаешь, как решительно в последнее время борется Великий хан, чтобы прекратить эти глупые своры из-за притязаний на соседские земли, искоренить эти воровские жортууулы. Оставь, не занимайся впредь подобными позорными делами, не заставляй краснеть меня перед Великим ханом!..

Заметив, что Тулфар-бию не понравились слова Ас-Батыра, и лицо его стало покрываться черным туманом, Зашакку¹, старейшина рода Сабыр², острый не только на глаз, но и на ум, вовремя вмешался.

– Что это за ханы и бийи? Что за души да тела? О чем вы говорите? Сегодня уже и отцы с родными детьми не могут жить душа в душу, без ссор и разногласий, а с чего это хану и бию жить в жружбе, как душе с телом? Не трогайте, оставьте их на своих местах и давайте заниматься своими делами, – горячо сказал он, делая вид, что недоволен ненужными разговорами, отвлекающими совет от сути дела, а на самом деле лишь для того, чтобы как-то заманить мысли бия в сторону от необдуманных слов Ас-Батыра. – Если мы собрались посоветоваться – то давайте посоветуемся. Тулфар-бий, как я понял, говорит – давайте не будем дальше тянуть и вернем себе летние пастбища у Аланских гор, а то эти негодные «козлы», приудобнившись на наших землях, вдруг могут подумать, что эти земли принадлежат им самим. Мы, старейшины родов, считаем ли правильным его предположение или же нет -вот об этом давайте и поговорим. Другие разговоры нам сейчас ни к чему. Разве не так?