Р. В. Митин переводы из русских летописей

Р.В. МИТИН

ПЕРЕВОДЫ ИЗ РУССКИХ ЛЕТОПИСЕЙ

© Автор переводов и компьютерного оформления –

Р.В.Митин.

ИЗ ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ

И живяше Олегъ миръ имѣа ко всѣм странамъ, княжа в Киевѣ. И приспѣ осень, и помяну Олегъ конь свой, иже бѣ поставил кормити и не вседати на нь. Бѣ бо въпрашал волъхвовъ и кудесникъ: "От чего ми есть умрети?" И рече ему кудесник один: "Княже! Конь, его же любиши и ѣздиши на нем, от того ти умрети". Олег же приим въ умѣ, си рѣче: "Николи же всяду на нь, ни вижю его боле того". И повелѣ кормити и и не водити его к нему, и пребы нѣколико лѣт не видѣ его, дондеже на грекы иде. И пришедшу ему Кыеву и пребывьшю 4 лѣта, на пятое лѣто помяну конь, от него же бяхуть рекли волсви умрети. И призва старейшину конюхом, рече: "Кде есть конь мъй, его же бѣх поставил кормити и блюсти его?"
СКАЗАНИЕ О СМЕРТИ ОЛЕГА

Жил Олег князь, княжа в Киеве,

Мир имея ко всем странам.

Как-то осенью, вернувшись из похода в Греки,

О коне, любимом им когда-то,

Вспомнил он, хотя 3 года

С той поры прошло,

Когда один кудесник предсказал ему,

Что конь его любимый

Станет для него причиной смерти.

Было ведь, тогда он

Вопрошал кудесников с волхвами:

"От чего мне умереть придется?"

И ответ узнав, сказал он:

"Никогда я на него не сяду

И его я не увижу боле".

Но велел кормить коня и холить,

Содержать его в своей конюшне княжей.

А теперь, когда года минули,

Вспомнил он коня и предсказанье,

И спросил: "Где конь любимый,

Я велел блюсти его и холить?"

И старейший конюх отвечает: "Умер он"...
Он же рече: "Умерлъ есть". Олег же посмѣася и укори кудесника, река: "То ти неправо глаголють волъсви, но все то льжа есть: конь умерлъ есть, а я живъ". И повелѣ оседлати конь: "А то вижю кости его". И прииде на мѣсто, идѣже бѣша лежаще кости его голы и лобъ голъ, и ссѣде с коня, и посмеяся рече: " От сего ли лба смьрть было взяти мнѣ?" И въступи ногою на лобъ; и выникнувши змиа изо лба, и уклюну в ногу. И с того разболѣся и умре. И плакашася людие вси плачем великим, и несоша и погребоша его на горѣ, еже глаголеться Щековица; есть же могила его и до сего дни, словеть могыла Ольгова. И бысть всѣх лѣт княжениа его 33.

Олег же посмеялся,

Укоряя предсказанье волшье:

"Всё неправильно глаголят волхвы,

Всё то ложь, вот ведь живу я, а конь умер".

И велел седлать коня другого,

Говоря: "Пойду, увижу его кости".

И пришёл Олег в пустое место,

Где коня лежали кости голы,

И лежал там белый конский череп.

И сошёл с коня, и посмеялся снова:

"От сего ли лба смерть было взять мне?"

И вступил ногой на конский череп...

Но змея из гола лба возникла

И ужалила Олега в ногу...

И с того он сильно разболелся

А потом и умер вскоре.

И великим плачем плача, люди

Понесли и погребли Олега

На горе Щековице в могиле.

И до сих дней известно это место,

Называется Олеговой могилой.

Было же всего его княженья - 30 лет,

Да вот еще 3 года...

СЛОВО О ПЛЪКУ ИГОРЕВѣ,
ИГОРЯ СЫНА СВЯТЪСЛАВЛЯ,

ВНУКА ОЛЬГОВА

Не лѣпо ли ны бяшетъ, братие,

Игоря Святъславлича?

Начати же ся тъй пѣсни
по былинамь сего времени,
а не по замышлению Бояню!
Боянъ бо вѣщий,
аще кому хотяше пѣснь творити,
то растѣкашется мысию по древу,

сѣрымъ вълкомъ по земли,

шизымъ орломъ подъ облакы.

Помняшеть бо рече,

который дотечаше,

та преди пѣснь пояше -

СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ,

ИГОРЯ, СЫНА СВЯТОСЛАВА,

ВНУКА ОЛЕГОВА.

Повесть трудную о Игоревом войске,

И словами старыми поведать

О походе Игоря, сына Святослава.

Будем, братья, песню начинать

Не по замышлению Бояна,

А по времени сего былинам.

Ибо если Боян вещий

Песнь хотел творить кому-то,

Помнил ведь усобицы

Первых тех времен,

Растекался мышью он по древу,

Серым волком по земле,

Сизым орлом под облаком.

Выпускал он десять соколов

На стаю лебедей.

И которую сокол достает,

Та лебёдушка песнь поет

старому Ярославу,

храброму Мстиславу,

иже зарѣза Редедю предъ пълкы касожьскыми,
красному Романови Святъславличю.
Боянъ же, братие, не 10 соколовь

на стадо лебедѣй пущаше,

нъ своя вѣщиа пръсты

на живая струны въскладаше;

они же сами княземъ славу рокотаху.
Почнемъ же, братие, повѣсть сию
отъ стараго Владимера до нынѣшнего Игоря,
иже истягну умь крѣпостию своею
и поостри сердца своего мужествомъ,
наполънився ратнаго духа,
наведе своя храбрыя плъкы

на землю Половѣцькую

за землю Руськую.

О Бояне, соловию стараго времени!

Ярославу старому,

Храброму Мстиславу,

Что злодея Редедю зарезал

Прямо пред касожскими полками,

Красному Роману - сыну Святослава.

Но Боян не десять соколов

На лебяжью стаю выпускает -

Боян, братья, вещие персты

На живые струны воскладает -

Они ж сами князьям славу рокотали.

Так начнем же, братья, эту повесть

От старого Владимира до нынешнего Игоря.

Закалил он ум своей отвагой,

Мужеством наострил свое сердце,

Тело же наполнил ратным духом,

И за землю Русскую повел он

Храбрые полки на землю Половецкую..

О, Боян, ты стародавний наш певец!

Если б ты по соловьиному воспел

Ратные полки, соловушкой скача

Меж ветвями мысленного древа,

И под облака умом взлетая,
рища въ тропу Трояню

чресъ поля на горы.

Пѣети было пѣснь Игореви, того внуку:

"Не буря соколы занесе

чрезъ поля широкая -

галици стады бѣжать къ Дону великому".

Чи ли въспѣти было, вещей Бояне,

Велесовь внуче:

"Комони ржуть за Сулою -

звенить слава въ Кыевѣ;

трубы трубять въ Новѣградѣ -

стоять стязи въ Путивлѣ!"

Игорь ждетъ мила брата Всеволода.
И рече ему буй туръ Всеволодъ:
"Одинъ братъ,
одинъ свѣтъ свѣтлый - ты, Игорю!

оба есвѣ Святъславличя!

свои бръзыи комони,

а мои ти готови,

осѣдлани у Курьска напереди.

Чтобы обозреть поля и горы

И прославить время удалое,

Ты бы пел, о, вещий песнотворец:

"То не соколов несет по небу буря

Чрез широкие поля на Дон великий -

Стаи галочьи летят, спасаясь".

Пел бы ты, Боян, Велесов внуче:

"Кони ржут за Сулой пограничной -

А в Киеве славу звонят, призывают

Трубят в Новеграде трубы над войсками -

Уж стоят в Путивле боевые стяги".
Ожидает брата Игорь,

Князя Всеволода, брата милого.

И сказал ему тур буйный Всеволод:

"Один брат ты, Игорь!

Один свет светлый,

Оба мы с тобою. Святославичи!

Седлай, брате,

Своих борзых коней!

А мои оседланы, готовы

Перед Курском стоят.

А мои ти куряни - свѣдоми къмети:

подъ трубами повити,

подъ шеломы възлѣлѣяны,

конець копия въскръмлени;

пути имь вѣдоми,

яругы имь знаеми,

луци у нихъ напряжени,

тули отворени,

сабли изъстрени;

сами скачють,

акы сѣрыи влъци въ полѣ,
ищучи себе чти, а князю славѣ".

Тогда Игорь възрѣ на свѣтлое солнце

и видѣ отъ него тьмою вся своя воя прикрыты.

И рече Игорь къ дружинѣ своей:

"Братие и дружино!
Луце жъ бы потяту быти,

неже полонену быти;

а всядемъ, братие, на свои бръзыя комони,

да позримъ синего Дону!"

А мои-то куряне -

Добрые воины.

Родились под трубами,

Под шлемами баюканы,

С копий острых вскормлены.

Ведомы им тропы,

Овраги знакомы,

Луки их напряжены,

Колчаны отворены,

Сабли заострёны.

Сами скачут в поле

Серыми волками,

Себе ищут чести,

А князю - славы".
Посмотрел тогда на солнце Игорь,

Видит - все войска покрыты тьмою от него.

"Братья и дружина!

Лучше пасть в бою,

Чем в полон попасть.

Спалъ князю умь похоти,

и жалость ему знамение заступи

искусити Дону великаго.

"Хощу бо, - рече, - копие приломити

конець поля Половецкаго,

съ вами, русици, хощу главу свою приложити,

а любо испити шеломомь Дону".

Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень

Влъзѣ, и Поморию,

и Посулию,

и Сурожу, и Корсуню,

и тебѣ, Тьмутораканьскый блъванъ!

Сядем, братья, на борзых коней

Да посмотрим синего Дона.

Я хочу копьё преломить своё

Вместе с вами, русичи,

На краю поля Половецкого.

Или голову сложить,

Либо шлемом испить Дону синего".

Захватило князя жаждою победы,

Пренебрёг знамением небесным.

Тут вступил князь в золотое стремя

И поехал он по чисту полю.

Солнце ему тьмою путь загородило,

Ночь грозою стонет, птиц уснувших будит,

И степные крысы свищут.

Встрепенулся Див с вершины древа,

Кличет и чужим велит послушать

С Волги и Поморья,

Сулы пограничной,

Сурожа и Корсуня,

И тебе, болван Тьмутараканский!

А половци неготовами дорогами

побѣгоша къ Дону великому:

крычатъ тѣлѣгы полунощы,

рци лебеди роспущени.

Игорь къ Дону вои ведетъ!

влъци грозу въсрожатъ по яругамъ;

орли клектомъ на кости звѣри зовутъ;
лисици брешутъ на чръленыя щиты.
О Руская земле! уже за шеломянемъ еси!

Длъго ночь меркнетъ.

чрьлеными щиты прегородиша,

ищучи себѣ чти, а князю - славы.

А половцы нехожеными тропами

Заспешили к Дону великому

Скрипят их телеги в полуночи

Лебедями разозлёнными.
Игорь воинов к Дону ведёт.

Уж на дубах птицы беду накликают,

По оврагам волки грозу навывают,

И зверей на кости орлы созывают,

Лисы брешут на червлёные щиты.

О, Русская земля! Уже ты за холмами!

Заря засияла,

Мглой поля покрыты,

Щебет соловьиный засыпает.

Говор галок пробудился.

Русичи червлёными щитами

Поле заградили.

Ищут себе чести,

А князю - славы.

С зарания въ пятокъ

а съ ними злато, и паволокы,

и драгыя оксамиты.

Орьтъмами, и япончицами, и кожухы

начашя мосты мостити по болотомъ

и грязивымъ мѣстомъ,

и всякыми узорочьи половѣцкыми.

Чьрленъ стягъ, бела хирюговь,

чрьлена чолка, сребрено стружие -

храброму Святъславличю!

Ольгово хороброе гнѣздо.

ни соколу, ни кречету,

ни тебѣ, чръный воронъ,

поганый половчине!

И побили, потоптали половецкие полки

Спозаранок в пятницу.

По полю рассыпались стрелами,

И помчали красных девок половецких,

С ними злато и шелка, бархаты богатые.

Где болото, грязь - там мосты мости!

Покрывалами, платками,

Шубами и кожухами,

Половецким нарядом узорчатым.

А червлёный стяг, белая хоругвь,

На серебряном копье золотой бунчук -

Храброму Святославичу!

Дремлют в поле

Храбрые наследники Олега,

Далеко орлята залетели.

И ни кречеты, и ни соколы,

И ни ты, поганый половчина,

Чёрный ворон воронович

Не сумеете орлов осилить,

Не родился тот, кто их обидит...

Гзакъ бежит сѣрымъ влъкомъ,
Кончакъ ему слѣдъ править

къ Дону великому.

Другаго дни велми рано
кровавыя зори свѣтъ повѣдаютъ;
чръныя тучя с моря идутъ,
хотятъ прикрыти 4 солнца,
а въ нихъ трепещуть синии млънии.
Быти грому великому,
итти дождю стрѣлами съ Дону великаго!
Ту ся копиемъ приламати,
ту ся саблямъ потручяти
о шеломы половецкыя,

на рѣцѣ на Каялѣ, у Дону великаго!

О Руская землѣ, уже за шеломянемъ еси!
Се вѣтри, Стрибожи внуци,

вѣютъ съ моря стрѣлами

на храбрыя плъкы Игоревы.

Бежит Гзак серым волком,

Кончак след ему правит

К Дону великому.

Кровавая заря рассвет возвещает,

Чёрные тучи с моря идут,

Солнце русское притушить хотят,

В них трепещут синие молнии.

Быть грому великому!

Будет стрелами дождь над Доном хлестать,

На реке, на Каяле будут копья трещать,

По шеломам чужим сабли градом бить!

О, Русская земля!

Уже ты за холмами!

Что ж ты, ветер, внук Стрибожий,

С моря дуешь, стрелы гонишь

На храбрые полки Игоря?

Земля тутнетъ,

отъ Дона и отъ моря,

и отъ всѣхъ странъ

рускыя плъкы оступиша.

кликомъ поля прегородиша,

преградиша чрълеными щиты.

Яр туре Всеволодѣ!
Стоиши на борони,
прыщеши на вои стрѣлами,
гремлеши о шеломы

мечи харалужными.

своимъ златымъ шеломомъ посвѣчивая,

Чу! Земля гудит,

Реки мутно текут,

Пылью степь покрыта.

Видишь, стяги полощут

Не наших полков.

То от Дона и от моря идут враги,

И со всех сторон

Русские полки обступили.

Дети бесовы

Криком степь заполнили.

Но стоят червлёные щиты,

Храбры русичи поле заградили.

Бесстрашный воин

На поле брани,

Гремишь по шлемам

Мечом булатным,

Врагов сметая,

Разишь стрелами.

тамо лежатъ поганыя

головы половецкыя.
Поскепаны саблями калеными

шеломы оварьскыя,

отъ тебе, яръ туре Всеволоде!

Кая раны дорога, братие,

забывъ чти, и живота,

и града Чрънигова, отня злата стола,

и своя милыя хоти красныя Глѣбовны

свычая и обычая?

Были вѣчи Трояни,

И там, где, тур, скачешь,

Златым шеломом сияя,

Там сталью калёной просечены шлемы,

И поганые головы катятся,

От тебя, ярый тур, Всеволоде.

И что тому раны, о братья,

Кто в бою забыл и жизнь и почести

И Чернигов, отчий стольный град,

И повадки милые, желанные

Супруги своей, красной Глебовны.
Были старые века,

Пришли новые года.

И были походы Олеговы,

Олега Святославича.

Тот Олег ведь горе-князь

Рознь, крамолу мечом ковал,

Стрелы по земле рассевал.

Вступит в злато стремя во Тьмутаракани -

Звон тот слышит Ярослав в стольном Киеве,

И Владимиру в Чернигове уши заложило.

Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе

за обиду Олгову храбра и млада князя.

Съ тоя же Каялы Святоплъкь полелѣ яти отца своего

междю угорьскими иноходьцы

ко святѣй Софии къ Киеву.

Тогда, при Олзѣ Гориславличи,

трупиа себѣ дѣляче,

а галици свою рѣчь говоряхуть,

хотять полетѣти на уедие.

То было въ ты рати и въ ты плъкы,
а сицей рати не слышано!

Брату же, Борису Вячеславичу,

За Олегову обиду смерть присудили,

В ковыле в зелёный саван спать положили.

И тогда же Святополк и с Каялы такой,

Иноходцами угорскими лелеючи,

Вез убитого отца ко святой Софии в Киеве.

При Олеге том, Гориславиче

Засевалась земля крамолою,

Прорастала трава усобицей,

Погибала русичей отчина,

Человечий век укорачивался.

Редко на Руси орали пахари,

Часто вороны каркали над трупами,

Галки сварились, кости делячи.

Было то в старые века и сечи старые,

А о сечи такой и не слыхивали!

Съ зараниа до вечера,

въ полѣ незнаемѣ,

среди земли Половецкыи.

Чръна земля подъ копыты

костьми была посѣеяна,

а кровию польяна:

тугою взыдоша по Руской земли.

Что ми шумить, что ми звенить -

далече рано предъ зорями?

Игорь плъкы заворочаетъ:

падоша стязи Игоревы.

А с вечера до свету

Летят стрелы калёные,

Гремят сабли о шеломы,

Трещат копья харалужные

Во поле неведомом

Среди земли половецкой.

Там земля чёрная

Копытами вспахана,

Костьми засеяна,

А кровью полита.

Горем всходы взошли по Русской земле!

Далеко на ранней заре? -

Игорь полки заворачивает

Выручать брата милого Всеволода.

Они бились день, они бились другой,

А на третий день к полудню.

Пали стяги Игоревы,

Ту ся брата разлучиста

на брезѣе быстрой Каялы;
ту кроваваго вина не доста;
ту пиръ докончаша храбрии русичи:
сваты попоиша, а сами полегоша

за землю Рускую.

Ничить трава жалощами,
а древо с тугою къ земли преклонилось.

Уже бо, братие, не веселая година въстала,

въ силахъ Даждьбожа внука,

на синѣмъ море у Дону;

плещучи, упуди жирня времена.
Усобица княземъ на поганыя погыбе,
рекоста бо братъ брату:

"Се мое, а то мое же".

И начяша князи про малое

"се великое" млъвити,

а сами на себѣ крамолу ковати.

Разлучились тут братья

У берега быстрой Каялы.

Недостало тут вина кровавого,

Храбры русичи

Пир окончили,

Сватов напоили,

Сами полегли за землю Русскую.

В жалости травы поникли,

Древо в горе к земле преклонилось.

Горе, братья, невесёлое время настало!

Силу нашу уже одолела пустыня.

Встала дева Обида

На силу Даждьбожьего внука,

Вступила на отчую землю..

И, всплеснув, лебединые крылья

У синего моря, у Дона

Смахнули с родимой земли

Благоденное время.

Не встают князья против половцев,

Ибо молвит брату брат:

"То - моё, и это - моё же".

Стали малое возвеличивать

И крамолу сами на себя ковать.

прихождаху съ побѣдами

на землю Рускую.

О, далече зайде соколъ,

птиць бья, - къ морю!
А Игорева храбраго плъку не крѣсити!
За нимъ кликну Карна, и Жля
поскочи по Руской земли,
смагу людемъ мычючи въ пламянѣ розѣ.
Жены руския въсплакашась, аркучи:
"Уже намъ своихъ милыхъ ладъ

ни мыслию смыслити,

ни думою сдумати,

ни очима съглядати,

а злата и сребра

ни мало того потрепати".

А поганые со всех сторон

Побеждать приходят землю Русскую.

К морю далеко, о, сокол,

Залетел, птиц побивая.

Но теперь не воскресить

Храбра Игорева войска!

По ним горе причитает,

Стонет Русская земля,

Морем пламени объята.

Русские рыдают жены,

Горько плача, причитают:

"На кого вы нас покинули,

Лады милые?

О вас мыслию не мыслить,

О вас думою не думать,

В очи ваши не глядеть

Больше никогда!

Доля впереди сиротская,

Горькая, без злата-серебра".
А въстона бо, братие, Киевъ тугою,

а Черниговъ напастьми.

Тоска разлияся по Руской земли;
печаль жирна тече средь земли Рускыи.

А князи сами на себе крамолу коваху,

побѣдами нарищуще на Рускую землю,

емляху дань по бѣлѣ отъ двора.
Тии бо два храбрая Святъславлича, -

Игорь и Всеволодъ -

уже лжу убудиста которую,
то бяше успилъ отецъ ихъ -

Святъславь грозный великый Киевскый -

грозою:

бяшеть притрепеталъ

и харалужными мечи,

наступи на землю Половецкую,
притопта хлъми и яругы;
взмути рѣки и озеры,
иссуши потокы и болота.

Застонал, брат, Киев от горя,

А Чернигов от напасти.

Разлилась тоска по родной земле,

Течет рекою полною

Печаль сквозь землю Русскую.

А поганые со всех сторон

Унижать приходят землю Русскую,

Дань имеют с каждого двора.

Ведь те братья Святославичи,

Игорь, Всеволод

Горе злое разбудили,

Усыплённое отцом их

Святославом грозным Киевским.

Он врага разил грозою,

Харалужными мечами,

Наступил на вражью землю,

Потоптал холмы, овраги,

Замутил озера, реки,

Иссушил пруды, болота.

А поганаго Кобяка изъ луку моря,

плъковъ половецкыхъ,

яко вихръ, выторже:

и падеся Кобяка въ градѣ Киевѣ,

въ гридницѣ Святъславли.

Ту нѣмци и венедици,

поютъ славу Святъславлю,

кають князя Игоря,

иже погрузи жиръ во днѣ Каялы –

рѣкы половецкыя, -

рускаго злата насыпаша.

Ту Игорь князь высѣдѣ изъ сѣдла злата,

а въ сѣдло кощиево.

Уныша об градомъ забралы, а веселие пониче.
А Святъславь мутенъ сонъ видѣ

въ Киевѣ на горахъ.

"Си ночь, съ вечера, одѣвахуть мя - рече -

чръною паполомою на кроваты тисовѣ;

А поганого Кобяка

Из полков железных вырвал,

И на цепь его, собаку,

Посадил в своей столице.

Тут и немцы и венеды,

Тут и греки и моравы