Мамина икона

(Воспоминания о прошлом и размышления о настоящем)

Сейчас для меня этот стульчик – самый дорогой талисман из детства, который всегда стоит под рабочим письменным столом, будто верная собачка. Он весь усеян гвоздями, которые я вбивал в него в свои первые года жизни. Постоянно ощущаю его присутствие. Когда мне было уже лет тридцать во время одной из своих бесконечно очередных летних «шабашек» мне снова пришлось забивать много гвоздей. И я тогда тоже освоил профессиональную технику «забивания» гвоздя двумя ударами. Но это уже было много лет спустя, а пока Папа несет меня в моем раннем детстве и мы идем вдоль железной дороги. Ощущаю тепло отца и его большую физическую силу. В молодости до войны он работал грузчиком на сахарном заводе и носил стокилограммовые мешки с сахаром по трапу в железнодорожные вагоны. Война, как не старалась его физически искалечить, это сделать не смогла. Может это благодаря маминым молитвам. Когда она узнала, что он контуженный, с тяжелым ранением лежит в госпитале, тут же поехала к нему.

Как всегда я что-то неугомонно чирикаю. На мой вопрос – «Не тяжелый ли я?», Папа отвечает – «Бараний вес». Стоявший паровоз неожиданно начинает всеми своими паровыми мощами свистеть и я от испуга захожусь в истошном крике. Когда успокоился, слова будто стали застревать на языке. Приговор врачей – заикание. Я часто видел, что перед сном мама молилась. Я не понимал тех слов, но сейчас абсолютно уверен, что главное в тех молитвах была просьба – избавить меня от заикания.

Время шло, приходящее осознание своей неполноценности еще больше усугубляло появившийся порок речи. Когда стало ясно, что медицина не поможет, Мама отводит меня к бабушке, которая лечит заговорами. Раньше на Руси в каждом населенном пункте была такая бабушка знахарка. Темная комната, горит свеча, дрожит пламя, капает воск, я как одурманенный смотрю на эту восковую капель под шепот молитв. От заиканий не остается и следа. Бабушки-знахорки того времени без лицензий и громких званий действительно могли творить чудеса в отличие от современных традиционно регулярно появляющихся прохиндеев-лекарей-заговорщиков. Впрочем, в глубинке эта «лечебно-профилактическая практика» до сих пор жива. В этом я убедился этим отпуском, проводя его на заброшенном хуторе на краю Тверской области. Мальчик сосед неожиданно стал по ночам «плавать». Тетя Катя, поразившая меня своим удивительно глубоким взглядом, за один «сеанс» устранила эту детскую проблему.

Мое избавление от заикания наверно стало первым толком, когда я стал обращать внимание на икону, висевшую в углу нашей небольшой барачной комнаты. Икона – это наверно очень громко сказано – сбитый отцом из фанеры и покрашенный ящичек, из под стекла которого смотрит строгий небритый человек. Мама говорит мне - это Боженька. Вокруг этой фотографии, сделанной с какой-то иконы – искусственные цветы. Сколько себя помню в тот период – меня все время мучил вопрос – кто же все-таки Бог, почему у него такой непривычный взгляд. В этом взгляде переплелось все – тоска и боль, твердость и уверенность.

Много позже мне, уже взрослому, мама расскажет, что у нее в юности была травма и по всем медицинским канонам она детей просто не могла иметь. Работа во время войны на оборонном заводе, здоровья отняла тоже немало. Бригада из 4-х женщин приваривала стабилизаторы к реактивным снарядам «Катюша». Вчетвером приходилось передвигать стальные листы массой в одну тонну. В 1951году, когда маме было 33 года, ей приснился сон, в котором дева Мария сказала, что бы она съездила на источник, который в народе считался святым. Приехав туда, Мама долго смотрела на водную поверхность бьющего ключа и ей явилась Богородица с доброй вестью – будет сын. В годы моей юности, а это 50-60-ые годы теперь уже прошлого века, я всегда выслушивал все мамины рассказы с большим атеистическим сомнением и недоверием. Советская система, в которой место Иисуса Христа занял Владимир Ленин, а библию должен был заменить моральный кодекс строителя коммунизма, исправно работала и воспитывала подрастающее поколение система очень профессионально – агрессивно-атеистично. Может поэтому, понимая, в какое время нам досталось жить, мама старалась при мне не молиться. А может молитва это глубоко интимная процедура, которая не терпит взгляда со стороны. В этом я окончательно убедился, после того, как на экранах телевизоров стали показывать первых лиц государства, изображающих свою сопричастность к Богу. Может это и действительно сопричастность, только зачем только это все делать публичным зрелищем. Лично мне это все кажется каким-то неискренне поставленным спектаклем. Один раз наблюдал картину, когда к церкви Параскевы Пятницы на Большой Красной на очень крутом джипе подъехали не менее крутые ребята, которые купили буквально по охапке свечей и стали бодро расставлять по всем святым. По той спешке и серьезности, с которой они это все уверенно проделывали, нетрудно было догадаться, что и грехи их были тоже видно очень и очень крутые, а эта процедура для них уже привычна. Схема «Нагрешил – покаялся», работающая в циклическом режиме лично для меня крайне непонятна. Вот так наша страна со всех флангов приближается к Богу. А может это и хорошо?

По рассказам моих родителей рождение долгожданного ребенка проходило почти трагично. В роддоме, принявшая меня на этот свет врач-акушер, видя мои очень бодрые движения ногами, сказала – этот будет футболистом. Но она чуть не сглазила – по разгильдяйству медперсонала мне обварили кипятком ногу. Когда маме, которой три дня не приносили новорожденного, сообщили, что ребенку придется ампутировать стопу правой ноги, у нее началась лихорадка и на руках открылась экзема. В отношении ребенка, как говорится, слава Богу – все обошлось. А вот для моей Мамы, которая прожила на этом свете 83 года, при простудах и переживаниях, лихорадка всегда выплескивалась наружу и напоминала о том ею вымоленном и невероятно тяжелом 1952 годе. С экземой Мама справилась по рабоче-крестьянски – очень сурово. Мне было тогда лет шесть, но это был очень запоминающий эпизод. Мама попросила отца, чтобы он принес ей из гаража, где он работал плотником, кислоты. Дело было зимой. Вечер. Жду, когда Папа придет с работы, достанет остатки засохшего хлеба из своего обеденного «тормозка» и скажет – это лисичка тебе передала. Сейчас такого вкусного хлеба, к аромату которого примешивалась и морозная погода и запах стружки, уже не встретишь. Вдруг вижу, как отец буквально врывается в комнату и начинает в панике и с использованием нелитературных выражений сбрасывает свои ватные штаны, которые в это время буквально расползаются и рассыпаются на кусочки. Это был потрясающий цирковой номер, только папе тогда было далеко не до смеха. Оказалось, что пробка бутылки с кислотой, находившаяся в кармане, была закрыта неплотно и эта H₂SO₄ стала постепенно выливаться и разъедать папины штаны приближаясь к телу. Хорошо, что было эти штаны вытные. Но моя бедная Мама от страшной экземы с помощью этой кислоты все же излечилась. Можно только догадываться – что это была за нечеловеческая процедура.

Сейчас моя правая пятка, покрытая как будто не кожей, а грубой наждачной шкуркой, словно роддомовская бирка, мне постоянно напоминает, какие страдания выпали на долю моей Мамы, чтобы я появился на этот удивительный свет. Кроме этой шершавой пятки на всю жизнь остался еще патологический страх и недоверие к врачам и медицине.

Сколько помню свое детство – очень часто болел живот. Несколько раз Маме все же удалось, несмотря на мой истеричный протест, сводить меня к врачам. Но я был готов мучиться этими болями, чем идти на встречу к людям в белых халатах, тем более, что они только разводили руками, не понимая в чем дело (да простите меня за это откровение, уважаемые медики, но так уж жизнь сложилась). Мама в таких ситуациях клала мне на живот свою руку, спустя какое-то время боль затихала, и я засыпал.

Я был уже студент КАИ, но боли в животе периодически появлялись. Мне 19 лет. С очередным приступом в животе все-таки попал на операционный стол. Врачи, сделав мне местную анестезию, в штатном режиме вырезают аппендицит, который на мое счастье поспалился. Слышу их разговоры обо всем, о погоде, о Брежневе, о хоккее, но только не обо мне. На белокафельных стенах вижу свое мутное отражение и красное пятно в центре этого отражения, гремят инструменты. Вы конечно можете не поверить, но было так приятно. Вдруг наступает подозрительная тишина. После чего слышу, как врачи в один голос выражают свое недоумение по поводу того, что открылось перед их глазами при вскрытии. Ну, думая, опять «влип». Слышу вопрос – «И как, молодой человек, можно было жить с таким заворотом кишок?» Как, как – только с мамиными молитвами, наверно. Я потом Маме с большим смаком рассказывал все эти детали операции, как мне вынимали кишки и «перекладывали» их так, как должно быть правильно с анатомической точки зрения. Как же я тогда не понимал, что Маме все это мое юношеское браварство было так тяжело выслушивать.

Мой город детства, который до 1961г., назывался Сталиногорск (сейчас г.Новомосковск), расположен от Москвы в 200 км, поэтому в нем было много людей с судимостью, которым запрещалось жить в столице и их не подпускали к златоглавой столице ближе чем за 100 км. Как сейчас говорят, криминальная атмосфера в городе оставляла желать лучшего.

Вокруг нашего барака росли и благоухали ромашки (много позже я узнал, что это так называемые аптечные ромашки). В жаркий день их аромат был особенно густым. Это один из первых запахов, которые записался в моей детской памяти. Я лежу на этом зеленом ковре и смотрю на бегущие облака. Вдруг крики, вижу пьяных мужиков, размахивающих топорами. (Недалеко от моей Родины находится Куликово поле, может поэтому бойцы, чтя исторические традиции, выбрали именно этот вид оружия.) У одного мужчины была голова сплошь залита кровью. Выбегает мама, крепко прижимает меня и закрывает руками, словно птица своими крыльями. До сих пор помню, как меня трясло от страха и ужаса от того сталиногорского побоища. Не знаю, как заикание снова не появилось, видимо бабушка-знахорка провела все свои заговоры очень основательно. Как только мы забежали в комнату, мама стала шептать молитву, обращаясь к нашей иконе. Спустя какое-то время я увидел одного из раненных участников той схватки. Это был Яша из соседнего барака. Боец Яша, как всегда крепко выпивши, и как ни в чем не бывало, сидел и играл в домино, а на его голове зияла огромная, в буквальном смысле, дыра. Вид копошившихся белых червей в этой ране страшно потряс и парализовал меня. Загадка – как он не умер от этих червей, меня мучила еще долго.

Загадок накапливалось много. Путь для их разрешения в то время был только один – чтение. В одной из книг – про партизан узнал, что при отсутствии лекарств, на раны специально сажались мухи и народившиеся черви-опарыши играли роль стерилизаторов, предотвращая заражение крови. Когда узнал про такую технологию лечения в полевых условиях, конечно же, вспомнил и нашего Яшу из барака. Умный был мужик оказывается, хоть и пьяница. Правда, потом я так его и не встретил, чтобы поделиться с ним тайнами и истинами его методики.

Основной продукт питания детства – картошка. За городом отцу давали участок, где картофель высаживался в приличном количестве. Жарким летним днем идем на этот участок для прополки, дорога проходит через лес и луговые склоны. Впервые в жизни вижу красные ягоды лесной земляники и луговой клубники. Их аромат, свежесть и прохлада летнего леса до сих пор явственно ощущаются, хотя прошло с той поры почти уже пол века. Новый аромат того периода познания – сентябрьский. Родители копают картошку. Я тоже при деле – сжигаю ботву и пытаюсь испечь молодые клубни. Сейчас, когда по осени улавливаю запах сжигаемой ботвы, память обязательно начинает прокручивать мой тот сталиногорский период.

И хотя картофелины с одной стороны обгорели, а с другой были сырыми – это первое блюдо, которое я приготовил в своей жизни. Родители нахваливали мое кулинарное искусство, а я бесконечно горд и счастлив от своей пользы в этом процессе заготовки нашей основной еды. По приходу домой мама первым делом благодарила Бога в нашей иконке. Постепенно росло понимание – как важно в жизни быть благодарным за все…

Когда уже был в аспирантуре не раз слышал от своего официального научного руководителя, удивительно человечного Юрия Георгиевича Одинокова фразу – «Ничего нам так легко не дается и так дорого стоит, как благодарность». И как же сейчас в нашем обществе ощущается дефицит этого истинного чувства благодарности. Конечно, сейчас другие времена, почти все стало переводится на денежный эквивалент, вот только можно ли подвести под наше сознание денежный эквивалент?

Совсем недавно схоронили замечательно человека – академика Вячеслава Евгеньевича Алемасова. Между моими практическими неграмотными родителями и ученым с мировым именем была общая черта – Вячеслав Евгеньевич был человеком удивительно благодарным к жизни. Его любимая фраза – Я люблю жизнь, а она меня мне отвечает тем же. Наверно по этому качеству я ощущал между Алемасовым и моими родителями родство душ.

Маме было уже за восемьдесят. Как же она была счастлива, когда я вывозил ее в июле на сбор луговой клубники. Я сажал «мою старушку» на куртку на вершину склона и она, собирая ягоды, постепенно сползала вниз. Я снова помогал ей подняться наверх. Несмотря на жару и назойливых слепней только и было слышно от нее «Господи, хорошо как!». К вечеру у меня силы и терпение продолжать ягодный сбор подходили к концу. А мама вся светилась от радости. В машине стоял густой ягодный аромат. Собираюсь домой. Сквозь воспоминанием о первых ягодных впечатлениях детства вдруг слышу мамин голос: «Сынок, а давай в машине переночуем, а завтра с утречка продолжим». Как тут было не остаться. И всю зиму, когда мы пили чай с ароматным вареньем из луговой клубники, мама вспоминала наши ягодные сборы. Закончив трапезу, она крестилась на нашу икону и благодарила Бога.

Конец 50-х. В нашем бараке появляется первый телевизор. Ребетня и взрослые всем составом ходят смотреть это чудо. Двери в бараке ни у кого не запираются. Я со своим стульчиком-тренажором бегу, чтобы успеть сесть поближе к малюсенькому экрану КВНа (так, кажется, назывался тот первый телевизионный приемник). Все разговоры только об этом чуде техники и о том, что будут показывать сегодня. Услышал краем своих лопоухих ушей, что и мои родители, а они получали просто гроши, тоже решили начать копить деньги на свой «телек». Я даже увидел один раз, прикинувшись заснувшим, как деньги складывались под матрас в чулок. Меня просто распирало от гордости за свою информированность. Долго проходить с такой великой тайной было просто невозможно. Когда к нам пришли на какой-то праздник гости, я объявил всем об этом факте, чем вызвал бурный смех у подвыпивших гостей и большое смущение моих «расколотых» родителей. Через два года накопительного процесса, в нашей комнате появляется телевизор «Рекорд». Когда занесли этот чудо ящик, мама перекрестилась и сказала «Прости нас, Господи». В нашем доме начиналась новая информационная эра. А с иконы все также смотрел Господь, но мне уже было не до его выражения, голубой экран завладел всем моим сознанием. Сейчас эти экраны держат на своей «игле» подавляющую часть населения и старого и малого. Подумать и осмыслить, что происходит с нами – просто порой людям некогда. Надо переключать быстрее на другой канал – а вдруг там что-то неизведанное и новое. Но и из другого канала льется та же реклама или сериалы с подсказками, в каких местах зрителю нужно смеяться. «Прости нас, Господи».

Конец 50-х. В космос запускаются первые спутники. Я залез на самый высокий сарай (он почему-то назывался казенный) и как завороженный смотрю на эту яркую звезду, немигающе летящую с запада на восток. Хотелось залезть еще куда-нибудь повыше, но это была самая высокая точка в окрестности. Когда я прибежал домой и взахлеб стал рассказывать Маме об этом факте, в ответ она обратилась к иконе, перекрестилась и произнесла «Это же надо, Господи». Мне кажется, тогда в ее словах было больше восторга, чем озабоченности.

Эта моя завороженность к космосу и авиации, как оказалось, осталась на всю жизнь. Учеба в Казанском авиационном институте по специальности «ракетостоение», затем научная работа по сегодняшний день по тематике, тесно связанной с авиацией и космосом. Сейчас все больше и больше растет уверенность, что именно мамины молитвы вели меня по этому направлению. Для нее, малограмотной женщины из деревни, крайне способной, но не имевшей возможности самой получить образование, выучить сына было больше, чем обязанность и долг – это была ее мечта и очень не хотелось ее огорчать их несвершением. Постоянно ощущалась какая-то сверхземная поддержка на всем моем жизненном пути. Защита кандидатской диссертации ровно в последний день аспирантуры 24 декабря 1979 г. Буквально на следующий день нужно было по кафедре составить перспективный план защит докторских диссертаций. Я ради хохмы поставил через 20 лет. Смех смехом, но защита моей докторской состоялась ровно через двадцать лет – 24 декабря 1999 г. и тоже в последний день докторантуры. Порой мне кажется не простой случайностью, а каким-то спланированным «свыше» событием.

Уверен, что именно мамина поддержка не раз касалась не только вопросов учебы, но и моей жизни. Мой первый заплыв в 7 лет через карьер. Как часто бывает в таких жизненных дебютах – сил на всю дистанцию немного не хватило. Помню свое паническое погружение, воду, попадающую в дыхание и руки более опытного старшего товарища Сашки, который вытащил меня. Когда я гордый своим «подвигом» возвращался с карьера, мама, видно чувствующая своим сердцем, что у меня не все в порядке, уже шла мне навстречу, хотя карьер был от барака в нескольких километрах. Увидя меня здоровым и радостным, она подобрав хорошую хворостинку, пошла на прямой контакт. Молитвы молитвами, но физический воспитательный процесс также не забывался. Прости меня мама, что я, размазывая по щекам слезы и сопли, посчитал оскорбленным свою младую честь и достоинство и крепко обиделся тогда на тебя. Можно было и больше, про запас, потому что поводов подобного рода встречалось в моей жизни предостаточно.

После того, как уехал учиться в Казань, спасителя Сашки я так больше не увидел. Он связал свою жизнь с криминалом и закончил ее где-то в заключении. Только много позже я начал понимать, что это была за проблема – по молодости не перепутать азарт и жажду приключений с авантюрой и переступлением черты закона. Эта беда к счастью обошла меня, хотя многие мои друзья детства этого не миновали. Сейчас все больше кажется – это только благодаря маминым молитвам. Кого-то судьба окрашивает в светлые тона, а кого-то в темные…

Когда мне было 33 года, пришлось не очень добрым словом вспомнить, что мне в детстве утонуть не было суждено. Я в самолете Ту-134 лечу из Москвы в Казань. Погостил у родителей. Как всегда, они мне на откладываемые из своей пенсии что-то купили. На этот раз была зимняя шапка из нутрии взамен моей изрядно истертой кроличьей. Мой сосед оказался с севера. Рассказывает много интересного о суровой жизни за полярным кругом. На середине маршрута внезапно начался пожар правого двигателя. На борту паника и мягко говоря некомфортные ощущения перспектив будущего. Мой сосед совершенно спокойно достал фляжку со спиртом (в те времена процедура досмотра еще практически отсутствовала), выпил, крякнул, предложил мне и произнес – «Кому суждено утонуть, тот не сгорит!». Да, подумал я, но мне-то не было суждено утонуть… На голову натянул покрепче подаренную Мамой шапку. Подумалось – все будет помягче, да и шапка может сохранится. К счастью все обошлось благополучно. В письме, которое я получил спустя какое-то время после этого воздушного происшествия, мама меня предупреждала, что у нее чешется бровь (уже не помню какая) и это явно не к добру. Бедная моя Мама, она всегда чувствовала все мои проблемы и пыталась помочь их решить. Сразу же всплывает в этой связи еще одна история из моей юности. Когда был студентом, работал охранником на водной станции «Спартак» на озере Кабан. (Сейчас на этом месте осталось, как воспоминание, осталось только одно дерево на выступающем маленьком полуострове, где впадает сливная труба напротив театра им.Камала.) В 70-ые годы это озеро с удивительной акваторией целыми днями и вечерами было заполнено байдарками, каноэ, судами по академической гребле, шлюпками. Многие «околокабанные проблемные» ребята вышли в люди только благодаря водным станциям «Спартак» и «Динамо». Сейчас спортивные суда на Кабане увидеть – большая редкость. На первое место в жизни молодежи вышла с большим отрывом развлекательная империя. Вот и молодежь отрывается, а что остается делать.

Однажды при исполнении своего долга охранника «заработал» ножевую рану. Когда приехал домой на каникулы, и мама увидела шрам на моем плече, я понял, сколько лет жизни я у нее отнял своим очередным браварством. Прости меня Мама и за этот мой грех. Хорошо, что я еще не сказал, что удар был направлен в шею, и его удалось отбить. А может, это мамина молитва была со мной и тогда …

Мне было девять лет, врачи вынесли в адрес Маминого долгожданного сына очередной новый приговор – порок сердца. Не бегать, не прыгать, весной и осенью в большом количестве бициллин и аспирин. Но ребенок-то что, погрустил день, два и вперед на улицу, а вот Мама – для нее это было действительно тяжелое испытание. Помочь ей можно было только одним – быть здоровым. Правдами и неправдами записывался в секции, гонял с утра до вечера мяч и маме действительно стало легче – она поверила в мое здоровье. Может и сбылось бы предсказание врача-акушера – стать футболистом, но при досмотре врачи, услушав шум в районе митрального клапана, меня каждый раз браковали. Так что спортивная карьера меня обошла. Но, тем не менее, я бегал так, что мама поверила – врачи ошибаются, а может на ее стороне были молитвы, адресованные нашей иконе. Когда я после третьего курса приехал на велосипеде из Казани в родной Новомосковск, преодолев 1000 км за 5 дней, как тут было не поверить, что с сыном все в порядке. На следующий год на своем спортивном велосипеде «Старт-шоссе» проехал до подножия Эльбруса, на третий год по всей Прибалтике через Ленинград и до Москвы. Какое же для каждой мамы счастье видеть своего ребенка здоровым и рассказывать соседям о путешествиях своего сына. То огромное количество больных детей, которые сейчас подрастает – колоссальная проблема Российского масштаба. Отсутствие у многих родителей средств, для того, чтобы дать своим детям качественное питание, лечение или возможность заниматься физкультурой (я давно уже ощутил огромную грань между привитием к ребенку физической культуры и втягиванием его в не по детски лошадиные нагрузки, называемые спортом) – загоняют эту проблему в настоящий тупик. И это все на фоне покупаемых за миллионы долларов звезд профессионального спорта и строящихся дворцов отдельных персоналий, который не сделали и малой толики того, что внесла любая бабушка из самого глухого уголка нашей многострадальной страны, вкалывая как у нас было принято на нее все свою сознательную жизнь. Лично мне это кажется какой-то вакханалией. И почему наше руководство живет только одним днем, а точнее одним сроком своего демократического пребывания на своем ответственном посту? После опубликования в журнале «Казань» («Дорога к маме» №2, 2006) воспоминаний о войне Николая Прокофьевича Астахова в наших беседах мы часто затрагиваем многие наболевшие вопросы. Не хотелось бы соглашаться с этим мудрым человеком – но неужели действительно происходит вырождение нации?

Родители благословили меня на еще одно интересное занятие, за которое я им сейчас бесконечно благодарен – они купили фотоаппарат. Аромат кожаного футляра, блеск деталей «ФЭД-2», который так красиво расшифровывался – Феликс Эдмундович Дзержинский, съемки и, наконец, финал всего этого действа – процесс проявления пленки и печатания, всегда вызывали у меня неописуемый восторг. Снимал все подряд, благо мама работала на химзаводе и проблем с химикатами у меня никогда не было. Как то раз, когда у меня кончился закрепитель, побежал к маме на работу. В цехе, где расфасовывали фиксаж, я смог дышать с большим трудом. Стоял невыносимый химический смог. Марлевые повязки работников не спасали, стоял устойчивый кашель. Господи, и мама проработала в такой атмосфере не один десяток лет. Но меня тогда не интересовали проблемы безопасности жизнедеятельности, мне нужен был закрепитель. Уже много позже, когда слышал мамино дыхание с характерным бронхиальным свистом, когда видел кровотечение из носа, только тогда я начинал понимать, какой это был тяжкий труд.

С папиной работы организуется автобусная экскурсия в Москву. На сегодняшнем языке это называется шоп-тур. Переезжаем через Оку, я, высунувшись по пояс из окна, снимаю реку и этот мост, который, как оказалось, являлся по тогдашним совковым форматам сверх секретным объектом. Мой бесценный ФЭД-2 конфискуется работниками из ведомства, созданного мною тогда глубокого чтимого (от слова читать) Ф.Э.Дзержинским, а я со слезами и с причитаниями моей бедной мамы вымаливаю у этих ужасно строгих дядей отдать мой фотик, повторяя что я не буду этого больше делать. Камеру вернули, но уже без пленки. О своих первых съемках мостовых конструкций вспомнилось совсем недавно. На велосипеде ехал по мосту через Волгу. Красиво садилось солнце. Остановился, достал свою замечательную «Паню», (цифровая фотокамера Panasonic DMC FZ10) приготовился к съемкам – вижу бежит охранник моста с криком «На мосту не останавливаться и не фотографировать!». Умеем мы надежно хранить свои государственные секреты.

Снова возвращаюсь в далекое детство. В Москве Мама сказала «Сынок, пойдем в церковь, там так красиво», на что я, верный сын социалистического общества ответил, что еще не хватало смотреть на попов. О наше бедное поколение, оставшееся без веры – одну веру перечеркнули, а другую веру многие так и не обрели. Много лет позже, когда я уже был студентом, с большой гордостью за свой просветительский потенциал, повел Маму в Пушкинский музей изобразительных искусств. И вот я, можно сказать, с неполным высшим образованием, слушал, буквально разинув рот, мою малограмотную Маму про сюжеты картин, созданных по евангельским сюжетам. Тогда стало доходить, что в моей, железной и не терпящей возражения логики, что-то не так.

В моем родном городе церквей не было. Может быть поэтому, икона в нашем доме была самым весомым религиозным аргументом. Папа к религии был абсолютно нейтральным, а я, как мне и полагалось – был атеистом, причем, как я уже сказал выше – воинствующим атеистом. Только позже я начал ценить в моей Маме качество достойное истинно верующих людей – они никогда не навязывают своей веры. До веры человек должен дойти сам, как, впрочем, и до всего любого. Я не очень верю, что возводимые сейчас новые храмы в большом количестве будут способствовать возрождению веры в зависимости, пропорциональной площадям, объемам и помпезности этих сооружений.

Мой вопрос детства, а как оказалось и не только детства и не только мой – Есть ли Бог, или нет Бога. Если этот вопрос так и остается для человека вопросом, то к нему обычно возвращаются или в случае больших жизненных проблем и в старости, так как старость уже является обязательной жизненной проблемой. Наука, постепенно раскрывающаяся историю Вселенной, дает новую пищу для поиска ответов на этот вопрос. Но и у самых авторитетных естествоиспытателей нет единого отношения к этой извечной тайне. Очевидно, чем глубже в прошлое и чем дальше в будущее будет проникать наука, тем больше шансов будет найти ответы на этот вопрос.

Недавно услышал от одного известного актера фразу, которой он ушел от ответа на вопрос – верующий он или нет. Он сказал – мы все верующие, только одни верят в то, что Бог есть, а другие – в то, что Бога нет. Мой хороший знакомый, ученый-астроном на этот вопрос отвечает предельно просто и ясно – верю, но без посредников. Не хотелось бы останавливаться на этой проблеме, но и обойти ее просто так тоже нельзя. Я в этом убедился недавно после выхода нашумевшего фильма по роману Дэна Брауна «Код Да Винчи». Факт огромного интереса, и, особенно, у молодежи, к вышедшему фильму вполне объясним. Несмотря на то, что в этом романе очень много вранья, нестыковок, попытки понять неизведанное, замешанное на характерных для этого автора «попсовых» заворотах сюжета делают это произведение востребованным. Удивляет другое – как многие священно служители агрессивно восприняли выход этого фильма. Мне кажется вполне очевидным, что сейчас любое учение, построенное на догме, обречено на проблемное существование. Но эта вечная проблема святых отцов и их детей остается и очевидно повторяется на каждом витке развития человечества. Каждый вправе выбирать себе Бога и тайна Бога есть благо, позволяющая надеяться на лучшее и быть самому лучше и добрее, что становится все большим дефицитом современного общества. Как жаль, что нет моей дорогой и мудрой Мамы, чтобы поговорить с ней на эту тему по взрослому. К великому сожалению только с потерей мамы человек становится по настоящему взрослым.

Я уже хотел поставить точку в этих воспоминаниях, но совершенно забыл сказать о том, что же произошло, с чего началось это короткое повествование. За день до дня рождения мне позвонила теща и сказала, что ей приснилась моя покойная Мама, которая очень за меня беспокоилась. Она показала теще икону и просила ее мне передать. Теща, проснувшись, уже не могла уснуть. На работе она продолжала вспоминать этот сон. Неожиданно ей позвонила ее старая приятельница, с которой она не виделась много-много лет, сказав, что она ей вышила икону и хотела бы передать. Удивлению тещи не было предела, когда она увидела ту самую икону из сна от моей Мамы. Дорогая моя мамочка, ты помнишь обо мне и сейчас, спустя 4 года после твоего ухода из этой жизни. Я получил подарок из другого мира и это не простой подарок. Это Мамина Икона. Я не просто счастливый человек, я удивительно счастливый человек – ведь у меня такая МАМА.
Вставка в любое место статьи

Увидев и засняв этих лошадей и найдя к ним строки Риммы Казаковой еще раз убедился, что только доброта может спасти мир.

Обнимаются лошади неуклюже

Обниматься им неудобно, безруко,

Лошади знают, что такое дружба,

Они понимают, что значит разлука.
И стоят они на лугу росном,

Посреди света белого, безмолвного, одинокого

И не задают никаких вопросов,

Положив друг на друга большие головы