Междвухмиро в

Новая вспышка общественного интереса к сказочным сокровищам острова Кокос, крошечного клочка суши, затерявшегося среди океана в 550 милях к западу от Панама-Сити, заставила меня обратиться к собственным архивам и выудить с самого дна так и не опубликованный в своё время очерк о путешествии туда сэра Малкольма Кемпбелла в 1926 году (в бытность его ещё самым обыкновенным капитаном) и моих собственных попытках привлечь к поиску двух достаточно известных медиумов своего времени.

Думаю, время для этого пришло, ибо вышедшая недавно книга Ральфа Хэнкока и Джулиана Э.Вестона со всей убедительностью доказывает: где-то в водах Тихого океана действительно покоится величайший клад нашей планеты.

Принято считать, что на острове Кокос зарыты три клада; того же мнения придерживался и сэр Малкольм Кэмпбелл в 1933 году, когда мы оказались с ним в одном вагоне Восточного экспресса, направлявшегося из Лондона в Будапешт, где должен был состояться международный конгресс газетчиков. «Король скорости» (напомню, первым в мире преодолевший трёхсотмильный скоростной рубеж) представлял на нём лорда Ротмира и газету «Дэйли мэйл». Сэр Малкольм подарил мне свою книгу «Моё величайшее приключение» (1931) и, пока экспресс мчал нас по европейским просторам, изложил все известные ему факты.

Первый из кладов зарыл здесь капитан Эдвард Дэвис, сообщник Дамфиера: в 1685 году он полностью блокировал Панамский залив и до основания обчистил никарагуанский город Леон. Вот что читаем мы об этом у Хэнкока и Вестона:

«Капитан Дэвис сделал остров Кокос своей основной базой. Именно отсюда пираты совершали вооружённые налёты на побережье Новой Испании – от Баия до Калифа. Время от времени к «Холостяцкой радости» присоединялись корабли многих других «свободных художников» моря. Все они поочерёдно прибывали к острову, чтобы закопать тут награбленное. Тонны серебряных слитков, сундуки набитые изысканнейшими украшениями, мешки с золотом, лопающиеся по швам... Почему до сих пор ни крупицы этих сокровищ не было найдено?»

Капитан Дэвис сначала «предал себя в руки Её Величества», затем вместе со всем пиратским сообществом был амнистирован королём Иаковом II и удалился в Вирджинию. Дождавшись своего часа, он несколько лет спустя вновь вышел на небольшом судёнышке в море, однако не удержался, принялся за грабежи и... исчез самым таинственным образом.

Второй клад был захоронён здесь печально знаменитым капитаном Бенито Бонито по прозвищу Кровавый Клинок. Этот негодяй, царствовавший на водных просторах Центральной Америки в 1818-1820 годах, оставил, как полагают, в недрах Кокоса не одно, а несколько фантастических состояний.

В 1819 году вместе с бандой головорезов Бенито высадился на материк, захватил конвой с грузом золота, направлявшийся из Мехико в Акапулько, и, вернувшись на остров, зарыл его здесь. В 1821 году Клинок нашёл-таки свой конец: он пал от рук собственных взбунтовавшихся матросов. Но главным достоянием этого крошечного тропического островка (размеры которого составляют лишь 4 мили в длину и 3 – в ширину) стали знаменитые «сокровища Лимы».

В 1820 году перуанский наместник испанского короля пришёл в немалое волнение: повстанческая армия Хосе де Сан-Мартина вот-вот готова была вторгнуться в столичную провинцию. Он спешно опустошил хранилища государственного монетного двора, ободрал золото и серебро с церквей и все эти несметные богатства переправил в порт Каллао, где они были погружены на борт британского торгового судна «Милая Мэри» под командованием шотландца, капитана Томпсона. По условиям договора последний должен был выйти в море и продрейфовать там пару месяцев. В случае победы властей ему предписывалось вернуться в Лиму, в противном же случае – передать груз испанскому представительству в Панаме.

На борт корабля для охраны сказочного сокровища поднялись полдюжины человек, в том числе и двое священников. Не успела «Милая Мэри» выйти в море, как уже на следующее утро обезумевшие от близости золота матросы расправились с испанцами и направились к острову Кокос. Капитан Томпсон надеялся, что сможет захоронить тут сокровища, а года через два вернуться сюда с новой командой и переправить груз в Англию, но плану этому суждено было осуществиться лишь отчасти. «Милая Мэри» бросила якорь в одной из трёх бухт северного побережья и шлюпка, гружёная до самых бойниц, совершила к острову 11 рейсов.

О том, где именно зарыты богатства, знали только капитан и его помощник, раздавшие матросам лишь малую долю монет. «Милая Мэри» снялась с якоря и... тут же была остановлена боевым испанским кораблём. Командование последнего, подвергнув Томпсона и компанию тщательному допросу, приговорило преступников к повешению, признав их виновными в убийстве и разбое на море. Приговор приводили в исполнение постепенно – другими словами, перевешали невиновных, а когда дело дошло до капитана с помощником, заключили с ними сделку. В обмен на жизнь Томпсон пообещал указать место, где он спрятал сокровища Лимы. Не успела экспедиция высадиться на остров, как британцы мгновенно исчезли в джунглях. Несколько дней тщетно проохотившись за беглецами, испанцы так и отплыли ни с чем. Несколько месяцев добровольные изгнанники жили здесь, питаясь кокосами, яйцами птиц и мелкой дичью, пока в 1822 году их не подобрал наконец британский китобойный корабль, остановившийся для того, чтобы пополнить запас пресной воды. Томпсон с помощником прикинулись потерпевшими кораблекрушение, ни словом не обмолвились о сокровищах и, дабы не вызывать подозрений, не взяли с собой ни крупицы золота. Больше они сюда не вернулись, следы их теряются где-то в Коста-Рике.

История острова Кокос с 1822 года до наших дней – причудливое сплетение легенд, фактов и отчётов о нескончаемых экспедициях – как любительских, так и прекрасно организованных. В 1826 году, движимый «исключительно романтическими побуждениями», двинулся сюда и капитан Малкольм Кэмпбелл. Однажды ночью, изнывая от невыносимой жары и усталости, он тщетно пытался заснуть.

«Внезапно лежавшая рядом со мной собака, – читаем мы в книге «Моё главное приключение», – вскочила, с яростным лаем вырвалась из палатки и остановилась у входа, диким рычанием пытаясь устрашить какого-то невидимого врага. Оба моих напарника проснулись. Я вынул из кобуры револьвер и ползком выбрался наружу, ожидая встретить кого угодно – от краснокожего индейца до привидения, но... никого не увидел. Искры огромного костра, разведённого нами в надежде отогнать насекомых, в весёлом танце резвились на бархатном фоне тропического мрака. Мириады звёзд над моей головой мерцали сияющей россыпью самоцветов. Всё это время собака отчаянно выла у входа в палатку. До самого последнего момента меня не оставляло ощущение, что кто-то наблюдает за каждым моим движением. Вернувшись, я около часа лежал неподвижно, сжимая в руке револьвер, но собака успокоилась, и вскоре веки мои сомкнулись.

Такое повторялось ещё трижды. Мы не смогли разгадать тайну происходившего тогда и не в силах сделать этого сейчас. Насколько мне известно, на острове водятся лишь дикие кабаны, но их при всём желании в излишней утончённости не заподозришь: кабана, когда он ломится сквозь заросли, слышно за милю. Я не видел ни крыс, ни змей, ни рептилий: кто же в таком случае наведывался к нам по ночам?»

По пути в Будапешт сэр Малкольм заметил, что далёк от спиритизма и не верит в злых духов, но... ни за что на свете не согласился бы провести на острове Кокос ещё одну ночь. Тем более, что все сколько-нибудь серьёзные экспедиции на остров в этом столетии не только оказывались безрезультатными, но и заканчивались какими-нибудь трагическими происшествиями. Его гипотеза при всей своей романтичности достаточно прозаична.

Существует легенда, согласно которой на острове Кокос нашли себе прибежище инки, бежавшие когда-то от жестоких конкистадоров. Не исключено, что потомки их обитают тут по сей день: они смертельно боятся белого человека, при появлении кораблей тут же гасят свои костры и скрываются на вершине самой высокой горы. Я достаточно откровенно высказал сэру Малкольму свои сомнения на этот счёт: человек не смог бы привести собаку в столь дикий ужас; её поведение указывает скорее на присутствие тут каких-то сверхъестественных сил. И, кстати, почему бы не прибегнуть к помощи специалистов, которые находятся со сверхъестественным в непосредственном контакте?

Сэр Малкольм встретил моё предложение скептически, но охотно отдал адмиралтейскую карту, которой пользовался в экспедиции.

Заклеив верхнюю её часть, чтобы скрыть название, я привёз карту в Лондонский колледж психической науки и провёл спиритический сеанс с медиумом мисс Джеккелин, в ходе которого стенографировал всё, ею сказанное.

«Речь идёт о каком-то острове? – спросила она (карта при этом была свёрнута в рулон). – Название его начинается с буквы «х»? Или «к»? Это связано с поиском... На острове что-то спрятано. Я вижу... трое... нет, четверо людей что-то ищут здесь. Какие огромные перспективы! Мне кажется, я сама куда-то поднимаюсь с ними: мы ищем сокровища!»

Я начал постепенно разворачивать карту снизу, а мисс Джеккелин – находить важные точки:

«На этом месте была какая-то надпись? Это имеет отношение к Гластонбери? Может быть, так зовут какого-то человека?..»

Ошибка эта, как ни странно, меня успокоила: медиум явно не «считывала» сведения из моей памяти телепатически.

«Коко... Кокос! Это название подсказывает мне дух-посредник!» – Мисс Джеккелин взяла в руки свою «волшебную палочку», повела ей по карте, а я стал отмечать точки, над которыми палочка начинала вибрировать. Наконец, кончик её упёрся в островной пик – гору Иглесиас.

«Там живут люди!» – воскликнула она. Неужели легенда о потомках инков, скрывающихся на вершине, соответствовала действительности? Что ж, первый сеанс показался мне весьма обнадёживающим.

Я снова свернул карту в рулон. Настал черёд миссис Эйлин Дж.Гаррет. Погрузившись в транс, она вышла на связь с одним из своих духов, «Увани», который, в свою очередь, вызвал «Джона Кинга», утверждавшего, будто при жизни сам разбойничал на морях под именем Генри Моргана (пират этот действительно приобрёл в своё время всемирную известность).

«Кинг говорит, что тут попахивает увлекательнейшей авантюрой! – заговорил «Увани» устами миссис Гаррет. – Это карта. Я чувствую остров – карта уносит меня к нему. Джон рад осознать, что дух приключения ещё не покинул сердца людей, живущих ныне на земле. Там есть сокровища. Он говорит, что чувствует захоронённые драгоценности. Остров в прошлом служил прибежищем для пиратов. Бывали тут и жертвы кораблекрушений, и беглецы-аристократы. Припрятано много – особенно под церквушкой, к которой можно добраться по тропинке, ведущей от берега. Остров называется Ко... Кокос! Кинг говорит, что он связан с материком: путь этот был проложен древней цивилизацией. Тут жили древние ин... инк... Ну, в общем, люди, которых Кинг называет «белыми индейцами». Одно время тут находился и центр оккультной секты ацтеков. Западный берег острова – отвесный утёс. В прежние дни тут находился порт: его использовали торговцы, курсировавшие между Южной Америкой и островами Южного архипелага.

Сокровища спрятаны в западной части острова. Они до сих пор не вывезены. Кинг говорит, что поможет их разыскать. Это доставит ему огромное удовольствие – вспомнит заодно о собственной жизни. Только экспедиция должна быть тщательно организована, к подготовке её нужно подойти серьёзно».

Напомню, всё время, пока говорил «Джон Кинг», рулон был свёрнут: о том, что это карта, трудно было и заподозрить. Кстати, заглянем-ка и мы с вами вовнутрь рулона...

Итак, на острове Кокос две возвышенности: гора Иглесиас высотой 2788 футов и безымянная скала – 1574 фута. Действительно ли они вулканического происхождения, сказать не могу: ничего не говорят об этом и Хэнкок с Вестоном. С одного уже взгляда на карту ясно, что с западной стороны к острову действительно не подберёшься. Кстати, и миссис Поллак, ясновидящая, о которой упоминает в своей книге сэр Малкольм, утверждала, что «сокровища находятся высоко – возможно, на высоте нескольких сот футов над уровнем моря».

Не сомневаюсь: знай я хоть что-нибудь о высаживавшихся на Кокосе пиратах и их злодеяниях, «Джон Кинг» рассказал бы немало интересного. Почему, мне трудно объяснить. Просто давно замечено: на сеансах медиумизма подсознание присутствующего используется в качестве проводника. Человек, являющийся специалистом в деле, о котором идёт речь, сам того не сознавая, «вытягивает» из духа дополнительную информацию; напротив, невежественный мозг так и остаётся пустым. Сэр Малкольм, к примеру, получил от миссис Поллак очень ясные указания на то, где именно следует искать драгоценности. Из-за недостатка времени знаменитый путешественник, правда, вернулся домой с пустыми руками, но сообщения ясновидящей произвели на него такое впечатление, что он пообещал вознаградить её вне зависимости от того, будут ли сокровища найдены по её указке или каким-то иным путём.

В надежде организовать очную встречу «Джона Кинга» и сэра Малкольма, я написал последнему письмо, но...

«На днях я собираюсь вернуться на Кокос и пробуду там, пока либо не найду клад, либо не удостоверюсь в том, что задача эта человеку не под силу», – самонадеянно писал он в ответном послании. Обещание это, однако, так и осталось на бумаге. В 30-х годах сэр Малкольм не захотел «будить в мире очередной приступ золотой лихорадки», позже помешали иные причины.

А значит, фантастические «сокровища Лимы» (в числе которых – инкрустированная огромными самоцветами икона Божьей матери в человеческий рост, выполненная из чистого золота) всё ещё покоятся на крошечном пятачке земли, затерявшемся среди бурных вод Тихого океана.

Феномен спиритической фотографии как форма медиумизма остаётся предметом ожесточённых споров начиная с того самого момента, как в 1862 году гравёр из Бостона по имени Уильям Х.Мумлер первым получил снимок «духа». Скептицизм наблюдателей более чем оправдан: ни один вид медиумизма не даёт такого простора мошенникам, как искусство фотографического проявления, когда на пластинке вдруг возникает так называемая «экстра»-деталь – чаще всего, «дух» умершего (в основном, на радость родственникам, жаждущим получить подтверждение посмертного существования любимого человека).

Я никогда не занимался специальными исследованиями в этой области,* но в затемнённых комнатах для спиритических сеансов общался практически со всеми мастерами этого жанра нашего времени. «Духи», проявлявшиеся на моих снимках, не имели ко мне, моим друзьям или родственникам ни малейшего отношения, поэтому личных причин проникнуться к феномену особым доверием у меня не возникло. Зато оснований для изначального предубеждения было предостаточно.
* А сэр Артур Конан-Дойль занимался, и о психофотографии им написаны специальные исследования. По-русски пока имеется лишь пара статей в «Записках о Спиритизме», к каковым (мы помещаем их в «Приложении») и отсылаем читателя, дабы получить минимальное представление о сути этого специального предмета. (Й.Р.)

Прежде всего, достаточно сильное впечатление произвели на меня разоблачительные демонстрации студента-инженера П.Маккарти (сначала секретаря шеффилдского Общества психических исследований, затем моего ассистента в Лондонском О.П.И.), убедительно доказавшего, что лже-спиритическую фотографию не так уж сложно получить даже в идеально подконтрольных условиях.

Фокус Маккарти состоял в следующем. Он просил участников аудитории выбрать одну из нескольких книг, а в ней – найти и запомнить определённую фразу, которую обещал воспроизвести на фотопластине, вне зависимости даже от того, на каком она написана языке. Зрители, как правило, выбирали «Библию».

Маккарти открывал книгу «наугад» – заранее подготовив её так, чтобы она распахивалась на нужной странице, – и просил зрителей выбрать абзац, хорошо замаскированным внушением обеспечивая желаемый выбор. Получив искомый результат, он предлагал аудитории указать язык, на котором должна быть написана фраза, почти наверняка зная, что выбор падёт на китайский или греческий. Зрители, находясь под воздействием уже упоминавшихся методов, почти всегда предпочитали китайский.* О четырёх имевшихся у него запасных вариантах исследователь подробно рассказал в октябрьском выпуске журнала «Psychic Science» 1935 года.

Члены комиссии каждый раз тщательно исследовали лже-медиума и даже надевали на него наручники в надежде исключить возможность мошенничества. Никаких спрятанных аппаратов в одежде его не обнаруживалось. Однако по меньшей мере в одном комиссия отказать ему не могла: речь идёт о пресловутом «затемнённом кабинете», который по традиции требуют предоставить себе все медиумы без исключения. Дело в том, что на указательном пальце у Маккарти был закреплён так называемый «психопечатник» – хитроумный самодельный приборчик, ловко замаскированный под цвет кожи. Чтобы отпечатать на фотопластине текст, которого ждала аудитория, ему оставалось всего лишь направить на пластину палец.

Успехи этих демонстраций превзошли все ожидания: когда инженер-фокусник объяснил суть происходящего, зрители наотрез отказались поверить, что стали жертвами сознательного розыгрыша. Даже отец Маккарти не сомневался в том, что его сын – талантливый медиум. Поняв всю бесплодность устных саморазоблачений, Маккарти дал большое интервью журналу «Armchair Science» (выходившему под редакцией моего покойного друга А.Н.Лоу), очень подробно, с помощью диаграмм и чертежей описав свой метод.

«Корпусом «психопечатника», как называет своё устройство мистер Маккарти, – читаем мы, – служит металлический цилиндр длиной около пяти сантиметров и около одного сантиметра в диаметре. В трубке находятся три плотно прилегающих друг к другу отсека: фильтр и линзы, крошечный слайд с лампочкой и батарейка. Основой двухкамерной батарейки, питающей лампочку при посредстве контактной пружинки, служат цинк и уголь в слабом растворе серной кислоты с добавлением в качестве деполяризатора биохромата калия. Поскольку электромагнитная сила каждой камеры составляет около двух вольт, на лампочку подаётся напряжение почти в 4 вольта: она горит очень ярко и обеспечивает почти точечный пучок света. Слайд закреплён перед лампочкой эластичными упорами и маленьким крючком. Перед фокусирующей линзой установлен фильтр, отсекающий видимую часть спектра и пропускающий только фиолетовые и ультрафиолетовые лучи. Это хитроумное устройство телесного цвета прикрепляется двумя колечками к указательному пальцу, так что достаточно всего лишь направить его в темноте на пластину, чтобы получить на снимке «послание с того света». Батарейка способна в течение нескольких минут поддерживаеть свет в лампочке, но в этом нет необходимости: для получения пяти «экстра»-отпечатков требуется в общей сложности не более двух с половиной секунд».*

Стоит ли удивляться тому, что демонстрации Маккарти настроили меня в отношении феномена спиритической фотографии на самый скептический лад? Кроме того, насколько мне было известно, существовали и другие весьма эффективные методы проявления, позволявшие достичь весьма впечатляющих результатов без всякого вмешательства «мертвецов» и «духов». Так что, когда взошла звезда Джона Майерса, тут же провозглашённого «гением духовной фотографии всех времён», я, естественно, не преисполнился по этому поводу благоговейным трепетом.

Яростная схватка, развернувшаяся между противниками Майерса (их возглавил лорд Донегалл, печатавшийся в «Sunday Dispatch») и его сторонниками во главе с Морисом Барбонеллом («Psychic News»), также не слишком настраивала на серьёзный лад. Вряд ли стоит сейчас освежать в памяти читателя все детали той грандиозной дискуссии; перейду сразу к описаниям событий, которые произошли в течение недели (17 – 22 августа) когда я, приняв вызов сразу нескольких медиумов, прибыл в Лонг-Дэйл (штат Нью-Йорк), чтобы стать свидетелем майерсовского «гала-концерта».

В качестве проверяющих «виновник торжества» пригласил двух учёных из чикагского Технологического института, физика Говарда Бетца и фотоэксперта Нормана Бартли. Последний привёз из Чикаго три пластины и зарядил их в затемнённой комнате собственноручно. Сначала сфотографировали некоего молодого человека, затем – всю аудиторию и наконец третью пластину заряжать не стали вообще: её держал в руках стоявший на сцене физик. Майерс всего лишь командовал, когда следует щёлкнуть затвором. Затем эксперты отправились в затемнённый кабинет и занялись проявлением. Некоторое время спустя кто-то постучал в дверь: ну что, мол, есть результаты? Вышел физик. «К сожалению, есть», – тихо ответил он.

Затем на сцене появился Бартли. «Мы проявили пластины на стандартном оборудовании, – заявил он, – используя привезённый с собой проявитель и на всех трёх снимках обнаружили необъяснимым образом появившиеся дополнительные детали. В ходе проводившихся до этого пробных съёмок ничего подобного не случалось».

Итак, демонстрация завершилась полным триумфом. «Psychic Observer» уделил этому событию пять колонок: «Реальность сверхъестественного феномена доказана со всей убедительностью. Опыты были проведены в идеальных условиях».

Эта публикация вызвала у меня несколько вопросов. Действительно, несколько участников аудитории узнали среди призрачных фото-персонажей своих покойных родственников. Авторы статьи, однако, забыли упомянуть одну небольшую деталь: Джон Майерс, как это случалось с ним нередко и раньше, пришёл вдруг в необычайное возбуждение и ворвался в затемнённую комнату как раз в тот момент, когда там шло проявление, нарушив таким образом одно из основных условий эксперимента.

Позже медиум утверждал, что это произошло помимо его воли: он просто не смог удержаться на месте. В том, что Майерс был чрезвычайно взволнован, я имел возможность и сам убедиться ещё до начала демонстрации. Но я заметил кое-что ещё. К завтраку он вышел с перевязанным указательным пальцем, объяснив это тем, что порезался во время бритья. Я тут же вспомнил о цилиндрике Маккарти. Что если Майерс приобрёл «психопечатник» или его копию во время пребывания в Англии? В таком случае, его появление в затемнённой комнате объясняло все «чудеса».

Ситуация возникла неловкая. В непосредственной подготовке сеанса я не принимал никакого участия. Двое же молодых людей из Чикаго чувствовали себя словно младенцы в лесу. О физических процессах фотографического проявления они знали всё, но совершенно не были осведомлены об элементарных методах жульничества. Ничего не оставалось, как выяснить всеми правдами или неправдами, не спрятано ли чего-нибудь у Майерса под повязкой. И вот на сцене, уже после того, как демонстрация началась, я сделал вид, что споткнулся, повалился на Майерса, и как бы случайно ухватил его за палец! Нет, Джон Майерс методом Маккарти явно не пользовался. Что ж, может быть, его вторжение в кабинет было действительно следствием внезапной истерики.

Незадолго до происшествия в Лонг-Дэйле я имел ещё одну встречу с этим виртуозом спиритической фотографии. Принять участие в специальном сеансе для друзей в нью-йоркском отеле «Сент-Мориц» он пригласил меня лично. Прихватив жену, я отправился туда в качестве наблюдателя. Принимать какое бы то ни было участие в непосредственной подготовке сеанса мне совершенно не захотелось.

К тому времени медиумы с их фокусами, истинными и фальшивыми, перестали интересовать меня с точки зрения парапсихологии: я стал относиться к их творчеству исключительно как психоаналитик. У меня сложилось глубокое убеждение в том, что сознание медиума функционирует одновременно на двух уровнях, и любая искусственная попытка две эти функции разграничить неминуемо приведёт к провалу эксперимента. В какой-то момент у меня даже возникла мысль: что если уговорить Джона Майерса прилечь на «аналитическую» кушетку? Вдруг удасться что-нибудь выведать о духе-посреднике по имени Блэк Фут (по-английски – «Чёрная Нога»), о других странностях его своеобразной натуры?..

Но вернемся в Нью-Йорк. В темноте была распакована совершенно новая пачка фотобумаги. Присутствующим было роздано по листу; каждому предлагалось подержать свой лист на слабом свете. Фотограф по фамилии Сигель, принёсший плёнку, утверждал, что Майерс не притрагивался к ней вообще. Собственно, ответ на вопрос, действительно ли странности, возникшие вскоре на этих листах, имели паранормальное происхождение, находится в прямой зависимости от истинности этого последнего утверждения.

Тем не менее, я не стал прилагать никаких усилий к установлению подлинности «психических» снимков Майерса. В тот момент меня интересовал лишь один вопрос: что именно проявится на двух листах, которые получили мы с женой. С ними действительно произошло нечто странное; если это было лишь совпадение, оно тем более заслуживает, чтобы о нём рассказать. Позвольте процитировать собственное интервью, данное журналу «Psychic Observer»:

«Мой лист фотобумаги оказался в стопке последним, и номер его был – 24. Моя жена получила 16-й. Номера проставлялись фотографом, который раздавал листы наугад. Я взял свою бумагу и... нечаянно выронил её, так что она упала на нижнюю часть живота. Не совсем приличная мысль пронеслась у меня в голове. Я сообразил, какую именно часть тела должен был проявить Майерс, чтобы убедить меня в своих чудесных способностях. «Нет, концентрацией мысли тут ничего не добьёшься, – сказал я себе мысленно. – Лучше просто расслабиться».

Что-то отвлекло моё внимание; потом листы собрали, на несколько минут отдали моей жене, а затем отправили на проявление. На моём листе возник «снаряд в полёте». На листе жены – «луна и солнце», или, во всяком случае, два шара, относительными размерами напоминавшие два эти светила, – так расшифровал «послания» сам медиум, когда проявленные снимки были отданы ему для толкования.

Мой «снаряд», судя по слабому следу, который за ним тянулся, действительно куда-то летел. Несколько странно, правда, выглядел протуберанец, напоминавший каплю жидкости. Углубление в головке «снаряда» тоже выглядело не по-военному. Впрочем, медиум «опознал» снаряд очень уверенно, и я не решился с ним спорить.

«Луна и солнце», не имевшие никакого значения для жены, у меня вызвали очень любопытные ассоциации. Начну с того, что приглашение от Джона Майерса я принял, будучи совершенно уверен, что речь идёт о вторнике, когда я был свободен. Лишь положив трубку, я понял, что сеанс состоится в понедельник, когда мне предстояло занять кресло Мастера в собрании одного тайного «братства». Итак, от одного из двух приглашений следовало отказаться. Жена посоветовала проигнорировать «братьев»: там в качестве лидера я был не самой очевидной фигурой, а кроме того, мог рассчитывать на повторное приглашение в будущем.

Всё это пронеслось у меня в голове, пока я рассматривал пару светящихся шаров, таинственным образом проявившихся на листе у супруги. Треугольник масонских символов составляют Луна, Солнце и Мастер («малые светила», в их терминологии). В тот вечер, отказавшись от кресла Мастера, я стал светилом не просто «малым» – вообще сократился до нуля. Два других символа, «отъединившись» от меня, возникли на листе жены – во всяком случае, никто из участников сеанса не получил ничего, сколько-нибудь похожего на небесные тела. Что это было – совпадение, или, может быть, следствие телепатического контакта? Изумление моё лишь возросло, когда из ванночки с проявителем извлекли мой лист: как ни трудно в это поверить, «снаряд» оказался точным воспроизведением той части тела, мысль о которой пронеслась у меня в голове: два шара идеально дополняли картину».

Вот такую заметку я написал по просьбе Джона Майерса. К сожалению, главный редактор Ральф Прессинг придал ей своим комментарием рекламный характер, чем неприятно меня поразил. «Реальность спиритической фотографии неопровержимо доказана!» – кричал заголовок. «Истинность феномена установлена окончательно, – бодро чеканил главный редактор в послесловии. – Никто не посмеет подвергнуть сомнению истинность заявлений, подписанных участниками сеанса, прилагаемых к этой статье. Никто не смеет более подвергать сомнению сверхъестественные способности Джона Майерса».

К статье действительно прилагались подписанные заявления очевидцев. Но я не подозревал, что своим присутствием помогаю установить истинность феномена, да ещё и «на все времена», – это совершенно не входило в мои планы. С другой стороны, в заметке не содержится ничего, что могло бы заставить меня взяться за самоопровержение.

Джону Майерсу я не рассказывал об этом вплоть до самого последнего времени: мне казалось, что он не придёт в восторг от таких откровений. Сделал я это совсем недавно в ответ на письмо, в котором он просил прислать воспоминания о тех спиритических демонстрациях. «Почему бы Вам не провести со мной несколько психоаналитических сеансов? – предложил я ему в мае 1943 года. – Вы рассказали бы мне о своих снах, о детстве... Таким образом мы узнаем о феномене спиритической фотографии массу интересного, да и Вы проведёте время с немалой для себя пользой». Позже мне удалось провести с медиумом три беседы, но продолжать эти эксперименты он не захотел, так что история с происхождением духа-посредника по имени «Чёрная Нога» так и осталась загадкой. «А знаете, вы сами немного напоминаете внешне индейца, – заметил я как-то раз. – Вы в детстве не увлекались рассказами о краснокожих?» Внятного ответа я не получил, но по сей день не сомневаюсь в том, что отделение «духа» от психики Майерса относится к самым первым годам его жизни.

Более всего мне хотелось бы выяснить, имеет ли Чёрная Нога отношение к случаю, описанному медиумом в своих автобиографических заметках. Однажды в детстве он оказался заперт в подвальном бойлере и, обессилев от отчаянных попыток самостоятельно выбраться, там же в конце концов и заснул. Решило ли его подсознание во сне задачу? Может быть, он выбрался из ловушки бессознательно, подобно лунатику? Кем, в таком случае, был «бородач в белом», появившийся, чтобы спасти его, прототипом Мудрого Старца, о котором писал Юнг? Может быть, именно это видение под влиянием тогдашней спиритической моды на разного рода экзотику трансформировалось затем в «черноногого духа»? Джон Майерс утверждает, что много лет спустя седовласый старец в качестве очередного призрачного «гостя» проявился на одной из его фотопластин. Это свидетельствует о том, что по крайней мере сам он себя с этой фигурой не идентифицировал.

Время от времени я слышу повторяющийся вопрос: что пытался доказать Майерс своей демонстрацией? Отвечаю я на него, как и двадцать лет назад, вопросом: а что, любая демонстрация паранормальных способностей непременно должна служить какой-то конкретной цели? Обнаруживая на пути нечто новое, неизведанное и отворачиваясь от открытия лишь в силу своей неспособности понять, что именно оно «доказывает», разве не демонстрируем мы тем самым антинаучный подход к делу?

В этой жизни нет ничего окончательного. Мозг человека полон удивительных тайн, жаждущих своего разрешения. Если и ценен чем-то спиритизм, так только неоспоримым вкладом его последователей в великое дело человеческого самопознания.