Такая большая и такая маленькая

Сцены

Ночное дежурство.

Десять комнат.

Стар и млад.

Остановка.

Семья в саду.

Недостойная раба твоя.

Диктант.

В обществе.

Лотта. Вы слышите? Двое мужчин снаружи ходят туда-сюда. Уже целую вечность. Низкие голоса. Слышите? С ума сойти можно. (Прочищает пальцем ухо и, под­ражая тону говорящего, повторяет услы­шанную фразу.) «И тогда свершилось под­линное чудо...» С ума сойти. До чего же сочные голоса у этих мужиков! Они не из нашей туристской группы. Приехали отку­да-то еще. Господи, помоги мне пережить эту жаркую ночь. Какие звуки! Боже, бо­же! Эти ребята явно не из нашей группы. За всю мою жизнь я не слышала таких музыкальных голосов... Гармония! Было бы, конечно, разумнее не прислушиваться. А что делать? Разве уснешь, когда снару­жи звучат эти райские голоса... Один го­ворит: «Почему бы нам не продумать все еще раз, Фридер?» Ага! Фридер... Это го­ворит другой. Фридер отвечает: «Так мы не продвинемся вперед, а продвинуться нам надо. Поэтому я предлагаю: обдумаем как следует, что дальше, не стоит начинать все сначала»... Теперь тишина. Молчат. Ходят взад и вперед. Вот это логика! Ма­рокко, с ума сойти! Это надо увидеть. Вна­чале мы были дружной туристской группой. Ладили между собой. А потом! Адская жара. И сейчас, можно сказать, все против всех... Вы слышали? Один называет дру­гого Фридером, а тот первого никак не на­зывает. И так продолжается не один час. С ума сойти. Фридер совсем не называет не-Фридера по имени. Я все жду, удастся мне наконец узнать, как зовут не-Фридера. Вдруг Фридер проговорится и назовет его по имени или хотя бы кличкой. С ума сойти можно. Хотела бы я обладать спо­койствием этих логиков. (Делает глоток минеральной воды.) Дом наполнен бес­чувственными людьми. Эти два незнаком­ца на террасе — единственная отрада. По­ка они там, остается шанс: а вдруг попоз­же они заглянут сюда? Снаружи ведь вид­но, что в зале горит свет. Этого-то они не могут не заметить. Если уйдут с террасы, ну, значит направились по своим комнатам

юдоль печали»... Два "мужика. С ума сойти. Ходят туда-сюда, туда-сюда. Шаги, я ска­зала бы, тяжелые. Мужчины явно в зрелом возрасте. В модельный ботинках на кожа­ной подошве. Кожа шуршит по песку и цементу, вес солидный., Это тебе не какие-нибудь сандалеты или плетеные туфли из соломки. Наверное, в светлых вечерних кос­тюмах: один — в кремовом, другой — в сиреневом. Галстуки цвета бордо, воротнич­ки под узлом расстегнуты. Для такой-то глотки, с таким-то голосом! Слышно, как шелестит тонкое полотно брюк. Один поз­вякивает в кармане зажигалкой и монета­ми. Скорее всего, это делает не-Фридер, ког­да думает. Босс Фридер не нуждается в бренчании, чтобы думать. Ах, как я хотела бы быть Фридером или не-Фридером и ша­гать в ногу, рядом с Фридером и не-Фри­дером... Нет, нет. Ничего я не хочу. Кто я такая, чтобы хотеть. Мне достаточно по­слушать, как разговаривают счастливые люди. Ну, говорите же что-нибудь, мои неразлучные сказочные голоса!.. Один день в Марракеше обошелся бы мне в сто сорок две марки, да еще посещение рынка. Без покупок в Марракеш и ездить незачем. А подаяния многочисленным нищим? Фрук­ты, напитки, обед где-нибудь в харчевне? Нет, ехать в автобусе в таком пекле — этого я не переношу. Сиди, обливайся по­том и дрожи от страха, остановят или не остановят, если начнет тошнить. К тому же мы все в группе разругались насмерть, буквально все... Опять! Фридер! (Поднялась с места, пытаясь лучше расслышать.) Что? Что? (Увлеченная голосом, делает два ша­га в направлении террасы.) Да... да... Бо­юсь, боюсь... (Говорит с пафосом.) «Чело­век покинет эту землю и бросит свои дела. После него почва покраснеет от стыдливо­сти и плодородия. Сады и поля завладеют пустыми городами. Антилопы поселятся в комнатах, а ветер будет трепать листами раскрытых книг. Земля обезлюдеет и рас­цветет. Закованная надежда, освобожден­ная от всяческих пороков, воскреснет и проявит себя в самосозерцании. Море не будет качать корабли, на землю не ступит ничья нога и воздух будет шелестеть лишь головками цветов. И так будет продолжать­ся тысяча двести шестьдесят дней...> (Снова говорит для себя.) Как это, тысяча двести шестьдесят дней? Что это означает? Я действительно слышала про тысяча две­сти шестьдесят дней? Это ведь в пересчете составит неполных четыре года. Четыре го­да чего? (Слушает дальше.) Мужчины ос­тановились. Они больше не ходят! О небо, что я сказала? Они стоят! Я ощущаю, как они стоят и прислушиваются. Они слуша­ют! Кого слушают, меня? О боже, сделай

Ночное дежурство

Лотта.

Муж.

Жена (пробуждаясь). Что это?

Муж. Спи спокойно. Ничего.

Жена. Ты меня звал?

Муж. Нет.

Жена. Что ты делаешь в моей комнате?

Муж. Сижу.

Жена. И давно?

Муж. Всю ночь.

Жена. Всю ночь? Тебе не пора на работу?

Муж. Я сегодня не пойду.

Жена. Что-нибудь случилось?

Муж. Нет.

Жена. Почему ты не в своей постели?

Муж. Спать не хочется.

Жена. Сегодня мне надо съездить за детьми.

Какая погода? Муж. Кажется, туман. Жена. Жаль. Не люблю езду в тумане. Муж. Я могу поехать. Жена. В самом деле? Хочешь съездить? Муж. Могли бы съездить вместе.

Жена. У Терезы там нет никакого пальто. (Ог-кидывает одеяло и садится.) Который час?

Муж. Восемь часов сорок минут.

Жена. Тебе же давно пора быть на службе. Я что-нибудь говорила во сне? Что-нибудь сказала?

Муж. Нет.

Жена. Ты что, подслушивал?

Муж. Да нет.

Жена. Ты хочешь о чем-нибудь поговорить?

Муж. Нет. Мы могли бы съездить за детьми.

Жена. Знаешь, мне кажется, ты нарочно си­дишь в моей комнате, когда я сплю, и при­слушиваешься. Мне это совсем не нравит­ся. А ты сам как считаешь?

...Что это значит? (Повторяет за ним его жест.) Не будь таким толстокожим! Скажи все-таки, что это означает, почему ты си­дишь здесь всю ночь и прислушиваешься?

Муж. Я не прислушивался. У меня и в мыслях не было.

Жена. Теперь я целый день буду ломать голо­ву, что значит сидеть и прислушиваться, когда другой спит. Тебе все время что-то оригинальное приходит в голову, чтобы ос­ложнить наши отношения, сделать их не­выносимее!

МуХ. Если спокойно разобраться...

Жена. Скажи, что ты от меня хочешь?

Муж. Ну, в чем здесь осложнение?

Жена. Во всем. Ты создаешь невыносимые ус­ловия.

Муж. Если спокойно разобраться, ничего нет проще: кто-то сидит около тебя, когда ты спишь. Это должно действовать успокаива­юще.

Жена. Это может действовать успокаивающе, когда кто-то предупреждает заранее, что он побудет рядом. Было бы приятно, если б кто-то сказал накануне, что он будет бодр­ствовать у твоей постели. Но ты проника­ешь ночью в мою комнату, и я чувствую во сне, как кто-то в комнате дышит, и это ужасно, это жутко!

Муж. Как я мог заранее сказать, что приду сю­да и буду сидеть у твоей постели? Заранее об этом ни один человек сказать не может. Ты ищешь повода к ссоре.

Жена. Сказать об этом, оказывается, нельзя, а вызывать страшные сны можно. А как я по­том от этих кошмаров отделаюсь — это не твоя забота? Как мне забыть, что целый город провалился в пропасть, в какой-то поток, а я, еще маленькая, в это время на­ходилась наверху, в комнате старшего Биркхольца...

Муж (встал и подошел к окну). В общем, ты спала спокойно до самого рассвета. (Вни­мательно рассматривает гардину, жена на-


блюдает за ним.) Гардина слишком тонкая, она пропускает даже первый слабый свет. Раньше у нас здесь висели толстые шторы. Пожалуй, надо навесить жалюзи снаружи или сюда более плотные гардины...

Жена. Олух.

Муж. Надо, чтобы утром у тебя было подольше темно.

Жена. Олух царя небесного.

Муж. Ах, знаешь что...

Жена (пытается встать с кровати, но падает обратно). Как мне освободиться от этого кошмара? Ну что за глупость ты устроил! Без последствий на этот раз не обойдется. (Встала и направилась в ванную.)

Муж (раздвинул гардины и открыл окно. Го­ворит с собой). Она вправе так говорить, ибо она самая красивая женщина. Но она не переносит беспокойные ночи. С моей стороны больше ничего подобного не пов­торится. (Садится на стул.) Ну вот, даже солнце проглянуло сквозь туман. Это ее обрадует. Я понимаю: больше всего она хочет быть счастливой. Она прямо-таки по­мешана на хорошем настроении и на своей красивой внешности. Она на каждом шагу ищет радостей жизни, а между тем ста­новится все более нервной. Не переносит даже шума, которым сопровождается всякая радость. Бывает — в хорошем обществе этого никак нельзя избежать, — где-нибудь раздается взрыв смеха. Она вскакивает, как кошка, бежит прочь. Ей кажется, что сме­ются над ней. Она сама говорила. И тогда я удерживаю ее. Как можно спокойнее ве­ду домой и даю выговориться. В слепом страхе она выкрикивает ругательства мне в лицо. Пока она кричит, я сижу и слу­шаю. И тем самым помогаю ей прийти в себя. Она сама признает это и иногда быва­ет готова опять пойти к гостям, а иногда... Иногда так и не может.

Лотта заглядывает в окно снаружи. На ней вышедший из моды костюм — юбка и жакет.

...С тех пор, как я охвачен этой заботой, мне не нужны никакие радости, и я даже не могу позволить себе ревность. Забота может поглотить мужчину целиком, радость этого сделать не в состоянии.

Лотта. С кем это вы так мило разговариваете?

Муж. Я рассуждаю о своей жене.

Лотта. Я много раз видела ее. Продолжайте, продолжайте.

Муж. Ничто не может разлучить меня с ней, ни дети, ни даже любовь к детям. В свой последний час, когда наступит конец это­му празднику, я хочу видеть только ее, держать ее руки в своих руках.

Жена (Лотте). Вы кто такая?

Лотта. Мы с вами виделись не один раз.

Жена. Значит, вы...

Лотта. Меня зовут Лотта.

Жена. Ну и что?

Лотта. Ничего.

Жена. Почему вы заглядываете в наше окно?

Лотта. Просто я услышала, как разговаривает сам с собой ваш муж. Это было так инте­ресно.

Жена. Ты говорил? О чем же?

Муж. Просто так.

Жена. После бессонной ночи?

Лотта. Он провел бессонную ночь?

Жеяа достает платья из шкафа, расклады­вает на кровати, чтобы выбрать, что надеть.

Жена. Вы не медицинская сестра из клиники профессора Тышнера?

Лотта. Нет. Я —свободный художник-график, а раньше работала инструктором лечебной гимнастики, так что вы почти угадали. Толь­ко я работала в городском госпитале.

Жена. Там я тоже бывала.

Лотта. Мой муж — публицист Пауль Лига. Не слышали?

Жена. Нет.

Лотта. Он пишет также под псевдонимом Смо-ки. Может, это имя вам что-то говорит?

Жена. Думаю, оно мне незнакомо.

Лотта. Вы не только сами красивы. У вас такие прекрасные вещи.

Жена. Шутите?

Лотта. Кроме шуток.

Жена. Хотите верьте, хотите нет, но я уже не­сколько месяцев не покупала ничего но­вого.

Лотта. Но в Саарбрюккене вы все равно оста­етесь в центре внимания.

Жена. У меня пропал к этому интерес. Я не­сколько лет пыталась ярким пятном ожи­вить это темное захолустье. Но теперь ус­тала. Этого все равно не ценят.

Лотта. Вы можете считать себя счастливой, вы нашли свой стиль.

Жена. Людям это ненавистно, я чувствую. Они ненавидят и мой стиль и меня в придачу. Я теперь боюсь остановиться перед витри­ной магазина, мне кажется, кто-то схватит меня за затылок и вдавит в стекло.

Муж. Возможно, это всего лишь видимая часть айсберга во всеобщем возбуждении наших дней.

Лотта. Вершина айсберга? Ого!

Жена. Слишком претенциозно, Эгберт!

Лотта. Вершина айсберга! Хо-хо! Очень удач­ное сравнение, Эгберт.

Жена. Попрошу полегче!

Лотта. Хорошо. Мне хотелось бы увидеть вас в платье такого спокойного тона, в котором вы были на международной встрече по теннису два года назад.


Жена, Спокойного тона? Может быть, беж,
чуть удлиненное? *

Лотта. Да.

Жена. Фирма «Шанель».(Идет к шкафу и вы­нимает платье.) Это?

Лотта. Нет. То было другое-Жена (ищет). В спокойном тоне... два года на­зад... Это?

Лотта. Нет, тоже не то. Посмотрите вон там, рядом с плиссе болотного цвета...

Жена, Это?

Лотта. Нет, перед ним.

Жена. Это?

Лотта. Рядом.

Жена. Вот это?

Лотта. Да, это. Оно. Вы были тогда в нем.

Жена. Но это же не цвет беж!

Лотта. Наденьте его, пожалуйста, для меня.

Жена. И это не в спокойном тоне, а в темном, это от «Мизони». Кстати, я не была на том теннисном турнире.

Лотта. Клянусь вам, вы были там... Спокойный тон...

Жена. Я могла бы доказать вам по записям в дневнике, что это платье я не надевала ни разу после рождения Мартины.

Лотта. Все равно. Я бы хотела. Пожалуйста!

Женщина надевает платье.

...Я еще тогда подумала про вас: вот сидит прекрасная дама, за которую рыцари дра­лись на турнирах... Великолепно. С ума сойти! Спокойный тон, просто светится из­нутри, мягкая, струящаяся ткань!

Жена. Крепдешин, переливающиеся краски, немного мрачновато. (Надевает чулки.)

Лотта. В средневековье, в самом центре, как скала, возвышался образ Прекрасной Да­мы. В те времена женщина была для муж­чины первой ступенью к богу.

Жена. Она и сейчас в центре, как тогда!

Лотта. Только есть разница: теперь никто не стремится к богу. Женщина стала для мужчины самоцелью.

Жена (причесывая волосы). Вы что, пропо­ведуете по поручению церкви?

Лотта. Да нет.

Жена, Может, все-таки да?

Лотта. Я вот думаю, как это вы можете удов­летворяться Саарбрюккеном?

Жена, А я и не удовлетворена. Напрасно вы обо мне так думаете.

Лотта. Вами должен восхищаться весь мир.

Жена. Каким образом? Ринуться в путь с деть­ми в чемоданах?

Лотта. Кто не показывает себя свету, тот увя­дает. Пройдитесь по комнате, прошу вас. Для меня.

Жена. Предпочитаю, чтобы меня спокойно рас­сматривали анфас.

Лотта. Вы прячете какой-нибудь изъян?

Жена. Нет у меня изъянов. Просто сейчас на мне нет подходящих туфель. Я еще не ре­шила, что надеть. Какие же туфли? Эгберт, ты какой костюм наденешь? Сегодня вы­ходной.

Муж. Я? Может, в бледную полоску?

Жена. Старый, в бледную полоску? Тогда к нему подходят... К такому костюму я могу надеть только старое гладкое платье от «Бризоли»...

Муж. Зачем? Давай лучше я буду подстраи­ваться под тебя. Может быть, мне лучше надеть...

Жена. Синий «фреске».

Муж. Как скажешь.

Жена (хлопает в ладоши). Так, прекрасно! А я, наконец, попробую шелковый блейзер от «Диора».

Лотта. Ну, пройдитесь же немножко. Прошу вас, пройдитесь хотя,бы в чулках. Ну, иди­те! Вот так. Теперь и ноги видны.

Женщина прохаживается, меняя походку и жесты.

...Не надо так, не тяните шаг, быстрее! Тип-топ... Тип-топ... Тип-топ! Такая поход­ка вам идет больше. Люкс! Когда я немно­го прищуриваю глаза, вы отдаляетесь и превращаетесь в загадочного идола... С ума сойти! Спасибо, очень хорошо для воспоми­наний. Пройдитесь туда и обратно! Чего вам не хватает, так это многих тысяч вос­торженных людей, которые бы вам зави­довали. И еще вам не хватает подмостков, банкетов, тет-а-тета на высшем уровне!

Жена. Да, это мой мир!

Лотта. И больше ничего не надо!

Жена. И больше ничего.

Муж (громко). Вы, по-моему, заболтались!

Жена (Лотте). Очень любезно с вашей сторо­ны. Я чувствую себя снова хорошо. Ваша ободряющая оценка через окно подействова­ла лучше гимнастики. (Села на стул перед зеркалом.)

Лотта. А теперь давайте подберем подходящие туфли!

Жена. Эгберту не нравится. В его фирме толь­ко трое служащих. Весь экспорт обеспечи­вают четыре человека. Наша семья из чет­верых живет на это, но в последние пятнад­цать лет мужу ни на что не оставалось времени — когда тут знакомиться со стра­ной и людьми.

Лотта. Туфли надо подобрать умело. И потом украшения. Вид всегда должен быть на

фокусы-покусы.

Лотта. Надеюсь, мы стали немного ближе. Жена. Да, появилось еще одно лицо в Саар-

брюккене, с кем надо раскланиваться. Лотта. Как это? Что ты подумала обо мне? Что же я, аферистка какая-нибудь? Втираю тут очки?

Жена. Ну, что-нибудь в этом роде. Лотта. Да нет же. Просто у меня такая мане­ра. Стараешься на незнакомых людей про­извести впечатление, лезешь вон из кожи. Просто я очень хотела познакомиться. Жена. Что мне известно про вас, кто вы такая? Я не хотела бы влипнуть в глупую исто­рию. Конечно, твоя манера очень мила, но ее .хватит на неделю, не больше. Лотта. Я достаточно свободна и могла бы

внутренне импонировать...

Ж е н а. Ну а я — это моя семья. Я не ищу кон­тактов с чужими людьми. Лотта. Так мне и следует понимать? Жена. Придется.

Лотта. Но новым закомым всегда есть что рас­сказать друг другу.

Жена. Мы не знакомы. (Встает, подходит к ок­ну, чтобы закрыть его.)

Лотта. Ты... не надо. Я интересуюсь изобрази­тельным искусством, чтением, языками, международной жизнью! Не надо! Мне хо­чется послушать, как разговаривает твой ребенок.

Жена. У меня не один ребенок. У меня две до­чери: Тереза и Мартина. (Закрывает окно и задергивает гардину.)

Муж (взволнованно). Это просто удивительно, что никто из фирмы не звонит, не инте­ресуются, где я? Я бы хотел, чтоб Шён-борн, Кернер и Бенкенрат тоже остались до обеда дома со своими женами. Нам нет никакой необходимости продавать столько магнитных вентиляторов. Растущий спрос на электронику освобождает нас от лиш­них хлопот. Более того, продажу можно было бы легко расширить. Маленький маг­нитный насос или, как ты его называешь, эта штуковина (достает из жилетного кар­мана маленький моторчик, сделанный из золота), эта штуковина обеспечивает нам безбедное существование. Моя специаль­ность... без нее ни в Базеле, ни в Боготе не подается воздух в аквариумы. И все эти приборы идут из ФРГ через меня во все страны мира. Среди хороших товаров, из­вестных мировой торговле, имеет спрос и эта некрасивая штуковина. Смех да и толь­ко. Эту золотую модель ты подарила мне к моему сорокалетию, так как она прино­сит нам золото. Я готов первый подтруни­вать над самим собой, но, знай, ты — ис-

точник моего самоуважения. Пусть мате­риальная сторона тебя не волнует. Пусть там внизу шикают и улюлюкают. Здесь, наверху, должно быть солидно и спокойно. Здесь, вверху — мы.

Жена. Что ты себе позволяешь? Не спишь по ночам. А утром разговариваешь сам с со­бой так громко, что прохожие останавли­ваются. Все фантазируешь. Иди в свой эк­спорт. А иначе что с нами будет?

Муж (тихо). Немного сердечного такта, и все будет отлично.

Десять комнат

Лотта.

Толстая женщина.

Старик.

Ассистент.

Асси стентка.

Женщина в закрытом платье.

Пауль, муж Лотты.

Турок.

1

Комната, пустое пространство. В задней стене справа дверь, слева — окно. Яркий свет. Пропорции комнаты, двери и окна так увеличены, что взрослые люди на сцене ка­жутся маленькими. В середине комнаты на полу лежит скомканный нечистый резино­вый плащ. Слышно, как Лотта бежит по лестнице.

Лотта (снаружи). Эй, ты там! Открой! (При­слушивается.) Это — я, Лотта... (Тихо сту­чит, потом негромко произносит.) Люби­мый...

Сеет в комнате угасает. Любимый?

Слышны медленные, потом ускоряющиеся и затихающие шаги по лестнице.

Другая (та же) комната. Пустое простран­ство. Светло. Толстая женщина. Ее левая голая рука перетянута платком в цветочках. Она пытается занять удобное положение для впрыскивания себе морфия. Женщина наклоняется, опирается на стену,


садится на корточки, потом на колени, на­конец усаживается на полу. Лотта откры­вает дверь и застывает на пороге. На ней расстегнутое пальто и серый с голубоватым оттенком костюм. В левой руке — перенос­ной телевизор, под мышкой другой руки — чертежная папка.

Толстая женщина. Входи или убирайся.

Старуха (тихо). Розель! Боже милостивый,

детка!

Лотта. Прошу прощения... Старик. Попрошу вас на минутку выйти, пока