Монголия и Кам

Остальную часть озера мы также обошли, держась в непосредственной близости береговой линии. Западный берег сильно изрезан разветвлениями впадающих в Алык-нор речек и залегающих между ними озерков и луж, отчего здесь движение затрудняется, а вследствие этого и замедляется. Миновав болцто, наш разъезд вступил на проторенную зверями дорожку, которая извивается по хрящеватому грунту и незаметно поднимается на береговые высоты, откуда наблюдатель видит прилежащую долину во всей красе. В блестящей, подобно зеркалу, поверхности озера резко отражалась массивная стена хребта Бурхан-Будда.

Поохотившись за береговыми ласточками (Riparia riparia), витавшими у скалистых берегов, мы последовали дальше. Вскоре из соседних гор вышел к нам навстречу табун диких ослов; звери были настолько доверчивы, что приблизились к нам на расстояние 50 шагов. Внимательно следя за ними в бинокль, -- можно было улавливать в их глазах одно лишь крайнее любопытство. Однако стоило нам спешиться, как хуланы тотчас насторожились, подняли головы, громко фыркнули и, повернувшись в другую сторону, быстро умчались, по временам лягая друг друга; во время побежки хулан несет голову высоко, гордо и помахивает коротким хвостом из стороны в сторону. Озеро Алык-нор расположено в открытой долине, граничащей на севере с хребтом Бурхан-Будда, а на юге горами Ундур-куку. Несмотря на то, что этот пресноводный бассейн занимает в окружности около 40 вёрст, он кажется сравнительно очень небольшим -- так грандиозен масштаб общего построения Тибетского нагорья. Абсолютная высота озера простирается до 13 370 футов (4 080 м). Наибольшая длина его, приходящаяся по северному низменному берегу, 15 вёрст; относительно же ширины и глубины рассматриваемого бассейна уже было замечено выше.

Цвет водной поверхности Алык-нора был крайне непостоянен; даже не всегда наблюдалась одинаковая окраска, которая зависела от освещения озера и состояния его поверхности: чем спокойнее озеро, чем глаже его поверхность и чем безоблачнее небо, тем наряднее была окраска -- голубовато-стального цвета; в противном же случае преобладал однообразно серый цвет с более или менее темным оттенком.

Что касается до ихтиологической фауны Алык-нора, то она не богата разнообразием, по крайней мере судя по нашим данным, но зато поражает количеством. Баснословное обилие рыбы в этом озере, как и вообще во всех озёрах, реках и речках Тибетского нагорья, объясняется тем обстоятельством, что, за исключением хищников её, вероятно, с сотворения мира никто здесь не ловит. В нашей спиртовой коллекции из Алык-нора имеются маринки (Schizopygopsis ther-malis, Seh. malacanthus) и гольцы (Diplophysa kungessanus, Nemachilus crassus), среди которых последний, по исследованию профессора Харьковского университета А. М. Никольского, оказался новым видом.

Прибрежье озера одето главным образом травянистой растительностью: по низменностям особенно ярко выделялись луговые площадки, на которых некоторые виды уже цвели, другие ещё только зацветали -- мелкие осоки, синий и желтый касатики, Primula и Saussurea; между прочим встречен и типичный для Тибетского нагорья кустарничек (Myricaria prostrata).

Гораздо богаче и разнообразнее флора, прослеженная севернее озера Алык-нор, в одном из загроможденных валунами ущелий нижнего пояса соседних гор, где там и сям проглядывал малиновый астрагал (Astragalus scythropus); рядом с этим другой, отвоевавший себе больший район, проникает в горы глубже и часто представляет сплошные куртины фиолетового или лилового тонов; кое-где стал попадаться также и душистый левкой (Cheiranthus), a в более узких, стесненных обрывами местах пестрела указанная выше для долины стелющаяся по земле Myricaria prostrata, зелень которой была наполовину парализована морозом и осыпалась при малейшем прикосновении к её стеблям. Из зарослей этого кустарничка пробивался мытник (Pedicularis), готовившийся цвести; по соседству с Myricaria выделялись словно разбросанные зеленые розетки Saussurea, прошлогодние высохшие экземпляры которых еще уцелели; по вершинам обрывистых склонов цвела хохлатка (Corydalis), ниже молочайник (Euphorbia); резче же других бросалось в глаза оригинальное растение Przewalskia tangutica с желтыми цветами; по сухим глинистым скатам гор замечены каменный чай (Statice) и белолозник (Eurotia).

Из северо-восточного угла Алык-нора выбегает речка Алык-норин-хол, которая имеет почти западно-восточное направление, согласно протяжению хребтов и долины, заключенной между ними. Вначале узкая, окрашенная в желтовато-глинистый цвет, речонка эта, по мере удаления к востоку, расширяется и становится прозрачной от впадающих в нее быстрых серебристых речек, текущих главным образом от соседнего хребта Амнэн-кор, который представляет собой западное продолжение еще более массивного хребта Амнэ-мачин ("Седой дедушка"). Общая длина речки Алык-норин-хол, до впадения её слева в Ёграй-гол, простирается до 80 вёрст. Течение воды в речке довольно стремительное: падение ее на одну версту определилось приблизительно в 10 футов (3 м).

Местами суживающаяся до 5 вёрст, местами вдвое расширяющаяся, долина Алык-норин-хол изобилует пастбищами, на которых привольно пасутся дикие млекопитающие. Цайдамские монголы приезжают сюда ежегодно охотиться за хуланами, антилопами и дикими яками.

Растительность низовья долины мало отличается от таковой приозёрной её части. По мере удаления к востоку стали чаще попадаться Statice, Przewalskia tangutica, белолозник (Eurotia); по речкам, вытекающим из Амнэн-кора, густо поросли облепиха (Hyppophae rhamnoides) и курильский чай (Potentilla fruticosa); к прежним касатикам, желтому и лиловому, стал вначале примешиваться, а затем и окончательно вытеснять их Iris tigrida, с красивыми крупными цветами, срываемыми пищухами (Ochotona); по-мокрым прибрежным лужайкам виднелись сплошь Lagotis, повыше -- мышьяк (Thermopsis alpina); там и сям показывалась Myricaria prostrata, хотя и значительно реже нежели прежде, но зато более пышным кустарничком; попадались также и зеленовато-желтый молочайник, и мелкий низкорослый хвойник (Ephedra), и дэрэсун (Lasiagrostis splendens); последний по бокам долины, ближе к горам. Среди зарослей облепихи обнаруживался ломонос (Clematis orientalis) и крошечная, с душистыми, красивыми цветами, жимолость (Lonicera), а по руслам речек -- ревень (Rheum spiciforme), у южного подножья Бурхан-Будда цвел левкой (Cheirantus), с желтыми и краснобурыми цветами, глубоко внедряющий среди камней свой корень, по ключевым же болцтцам, расположенным у северного подножья Амнэн-кора, -- несколько видов злаков и других травянистых растений, среди которых выделялись Primula и золцтисто-желтый лютик (Ranunculus).

В месте слияния речек Алык-норин-хол а и Ёграй-гола впервые встречены были кочевники-тангуты, принадлежащие к аймаку Ранган, в небольшом числе баныков (тибетцы говорят "банаг").

Проследовав почти на всем протяжении долины Алык-норин-хол, мы затем её оставили и вблизи ключа Куку-булык втянулись в одно из ущелий Амнэн-кора, с целью перевалить означенный хребет и двигаться дальше опять в южном направлении. Вначале довольно приветливое ущелье это, по мере нашего движения вверх, становилось диче, каменистее, круче и теснее; тропинка то появлялась, то исчезала. Один из наших монголов-спутников, Джэрой, незаменимый как пастух караванных животных и никуда негодный как проводник, в роли какового он был дан нам Барун-цзасаком, вскоре по вступлении в горы вынужден был сознаться, что он не знает дороги. Приняв это обстоятельство к сведению, я перевел добродушного Джэроя из авангарда в арьергард, а по отношению к направлению пути стал доверяться собственному соображению, приобретенному за время моих продолжительных странствований.

Первый день пребывания в горах Амнэн-кор, 6 июня, ознаменовался страшным холодом, в связи с обильным снегом, падавшим хлопьями с раннего утра до полудня и покрывшим землю толстым, свыше фута, слоем. Пернатые -- вьюрки (Leucosticte brandti haematopygia), обитатели верхнего пояса гор, спустились в средний и с пискливым криком перелетали с одной стороны ущелья на другую, усаживаясь порой вблизи проходящего каравана. Среди голосов указанных птичек я начал улавливать иные -- тонкие, нежные, совершенно незнакомые мне звуки, что заставило меня быть более внимательным. Действительно, через несколько минут я был порадован появлением на ближайших скалах, а также и на луговых кочках, очень нарядных птичек, в которых не трудно было узнать ту интересную форму -- Leucosticte roborowskii, которая была найдена в ооследнее путешествие покойного H. M. Пржевальского в горах Бурхан-Будда и которую я давно уже ожидал встретить в этом районе Тибетского нагорья.

Экспедиция H. M. Пржевальского добыла эту птичку всего в одном экземпляре, несмотря на специальные экскурсии, предпринимавшиеся тогда с целью добыть хотя бы одну самочку, так как самец уже имелся. И вот, наконец, спустя 16 лет, я снова увидел эту птичку и в одиночках и в стайках, среди которых были помимо красных самцов и очень скромные серенькие самочки; сначала я любовался этими птичками только издали, а через полчаса уже держал в руках двух убитых неделимых и невольно вспомнил нашего известного орнитолога В. Л. Бианки, который, прощаясь со мною, желал мне между прочим добыть и эту птичку, наперед предсказав серый наряд её тогда ещё загадочной самочки. Серия таких птичек, привезенных в Зоологический музей Академии наук, дала возможность упомянутому зоологу установить новый род -- Kozlowia roborowskii. Обрадованный таким дорогим приобретением, я совершенно позабыл о климатических невзгодах. Обильный снег о одной стороны затруднял движение, с другой же -- давал возможность прокладывать сближенные зигзаги, и мы достигли наконец самой точки перевала, абсолютная высота которого определилась в 15 990 футов (4 880 м). Главнейшие вершины поднимались еще на 700 или на 1 000 футов (200 или 300 м).

Виды по сторонам перевала были закрыты с севера не перестававшим падать снегом, с юга -- второй цепью хребта. Обычного на перевалах обо здесь не было, следовательно, этим проходом туземцы не пользуются; дорога же была проторена, по всему вероятню, зверями -- дикими яками и хуланами.

Спуск с безымянного перевала северной цепи оказался круче подъёма, но зато скорее вывел нас на луговое дно ущелья, несмотря на то, что быков приходилось местами проводить по одному и поддерживать от возможного их падения в пропасть. С погасанием вечерней зари мы устроились бивуаком и могли, таким образом, отдохнуть от перенесенных невзгод.

9 июня, ранним утром, я и А. Н. Казнаков почти одновременно оставили бивуак. Вначале я ехал тем же ущельем, каким мы пришли сюда, а затем направился по одному из более пологих, ведущих на вершину южного гребня. По обыкновению я ехал, внимательно следя за соседними скалами и располагающимися между ними лужайками; на последних паслась кабарга, которая, заметив людей, тотчас же исчезла в скалы; немного подальше в долине бегали хуланы; от времени до времени высоко над горами проносились в воздухе снежные грифы. Солнце, лениво поднимаясь в горах, исподволь освещало боковые ущелья; взамен серебристого инея, на лугу появились блестящие капли росы; у каменистых стен ютились нарядные крупные вьюрки (Pyrrhospiza punicea), Carpodacus rubicilloides, завирушки (Prunella fulvescens, P. rubeculoides) и другие птички, оживлявшие своими голосами летнее утро в горах.

Между тем перевал приблизился еще больше; змееобразная тропа извивалась по крутому скату или пересекала более доступные лога, по которым ютились знакомые уже нам красивые вьюрки (Kozlowia roborowskii). Не надолго остановившись, я застрелил парочку из них, спеша скорее на вершину гребня. Еще полчаса, и мы уже были на перевале, подле большого обо, откуда радостно смотрели на широкий горизонт, открывавшийся в южную сторону. Туда уходило типичное Тибетское нагорье, спуск на которое был значительно короче нежели подъём. Приблизительно в середине открывшегося пространства, среди зеленовато-желтых мягких холмов, блестела поверхность довольно большого озера Орин-нор; за ним, в синеющей дали, темнел в основании и белел по гребню валообразный хребет, водораздел Желтой и Голубой рек. Разреженный воздух был замечательно прозрачен и способствовал обманчивому приближению озера, на котором без особенного труда можно было различить его береговые очертания. Долго я не мог оторваться от наблюдения этой своеобразной картины. Совсем иное впечатление получалось при взгляде на север: в эту сторону ниспадали глубокие дикие ущелья, разделенные острыми гривами и гребнями с торчащими на них пиками и плоскими скалами.

Измерив высоту перевала -- 15 780 футов (4 810 м) над морем,-- мы, довольные за разысканный путь, стали спускаться по знакомой тропе, извивающейся среди узкой полосы снега, залегавшего в верхнем поясе северного склона гор.

Хребет Амнэн-кор, с которым, таким образом, нам удалось познакомиться, составляет, как это и замечено выше, западное продолжение Амнэ-мачина. Простираясь от запада к востоку до сотни верст, а в ширину около тридцати, этот хребет в западной половине состоит из двух цепей, переходящих за линию вечного снега, нижняя граница которого выразилась, по определению в западной окраине гор со стороны долины Алык-норин-хол в 16 170 футов (4 930 м) над морем. Со стороны Тибетского нагорья, по отношению к рассматриваемому хребту, вечный снег нами наблюдался только в западной части гор, на их командующих вершинах. Говоря вообще, хребет Амнэн-кор выглядит с юга несравненно менее внушительным нежели с севера.

Рассматриваемый хребет в верхнем поясе слагается из розовато-зеленого гнейсо-гранита, серо-зеленого гранита, темнофиолетового мелафира с многочисленными прожилками белого кальцита, светло-розового кристаллического известняка, с красными пятнами и красно-желтыми налетами, светлорозового плотного известняка с зеленовато-серыми прожилками и пятнами, серого слюдисто-глинистого песчаника, отличающегося крайней мелкозернистостью, и зелено-серого неразно-слоистого глинисто-слюдистого песчаника; в среднем же поясе северного склона гор -- из розово-бурого кварцевого порфира, хлоритизированного роговообманкового порфирита, розово-бурого и зеленовато-серого песчаника (известково-слюдисто-глинистого) и брекчии из мелких обломков зеленого сланца, серпентина, кварца, эпидота и венисы в кварцево-кальцитовом цементе и, наконец, в нижнем поясе -- из серого сланца (кварцево-глинистого с охрой), черного змеевика, серо-зеленой неравнозернистой породы из змеевика, кварца, хризотила и диапсида, грязнобелого мелкозернистого гранита с соломками черного змеевика и вкрапленностями диапсида и волластонита; что же касается до соответствующих зон противоположного склона, то они обнаруживают преимущественно известково-слюдисто-глинистый песчаник (зеленовато-серый, грубослоистый, мелкозернистый).

Северный склон Амнэн-кора, будучи богат снегом, дает питание нескольким речкам, принадлежащим внутреннему цайдамскому бассейну, южный же образует одну или две, воды которых стремятся в Хуан-хэ, а эта последняя уже в бассейн Великого, или Тихого, океана. Относительно неопределенного выражения "одну или две речки" необходимо заметить, что одна речка нами прослежена и нанесена на карту; она зарождается в западной, более возвышенной части Амнэн-кора и на пути в Желтую принимает слева несколько речонок, текущих по другим более восточным ущельям гор; о существовании же другой речки можно лишь догадываться, так как дальнейшее к востоку пространство Амнэн-кора осталось неисследованным.

Что касается флоры и фауны рассматриваемого хребта, то они в общих чертах очень близки к таковым соседних к северу гор Бурхан-Будда.

13 июня в 10 часов утра экспедиция раскинула свои белые шатры в месте выхода или истока знаменитой реки Китая из многоводного озера Орин-нор, зеленовато-голубые волны которого гулко ударялись о его песчано-галечные берега.

Накануне прихода на озеро мы встретили разъезд тибетцев племени нголок, численностью в четыре человека, которые были приняты нами с обычным гостеприимством. Нголоки сообщили нам, что они составляют маленький авангард многочисленного нголокского каравана, бивуакующего на северо-западном берегу соседнего озера -- Мцо-Хнор. Общее число паломников, возвращавшихся из Лхасы в извилину Желтой реки, или Ма-чю, нголоки нам определили в 600 человек -- мужчин, женщин и детей, разделенных иа 80 огней, или групп, следовавших во главе с одним из своих начальников -- Ринчин-шямь -- на двух тысячах животных -- быках, лошадях -- при небольших общих стадах баранов, шедших в хвосте каждого из эшелонов. На другие наши вопросы нголоки или совсем ничего не отвечали, или же отвечали крайне сдержанно, несмотря на щедрые подарки, предложенные нами нголокам и взятые ими охотно. Суть нашего разговора как при этой, так и при последующих встречах с нголоками сводилась к следующему: какой характер имеет долина Желтой реки на своем дальнейшем протяжении к востоку? как живут нголоки? их внутреннее управление и прочее. По поводу же нашего желания направиться долиною Желтой реки и личного знакомства с бытом этих независимых тибетцев нголоки выразили с своей стороны большое неудовольствие и старались перейти на иной разговор.

Во время посещения наших палаток нголоки украдкой смотрели на наше вооружение, стараясь скрыть настоящее впечатление. Заметив это, мы показали им свою новую трехлинейную винтовку с магазином. "Несмотря на вашу малочисленность, -- говорили нголоки, -- вас никто не обидит; ваши драгоценные ружья всегда спасут вас; если многие из нас были того же мнения и раньше, то естественно, что теперь еще больше укрепятся в таком взгляде. Нам, нголокам, можно победить вас только хитростью, коварством: пробравшись в ваш лагерь под видом продавцов съестных продуктов, партией человек в 30, и по известному сигналу, внезапно обнажив сабли, наброситься на вас, чтобы в минуту-две перерубить весь ваш отряд. Вести же с вами сражение, в особенности в открытой долине, как например здесь, совершенно безрассудно". Увидев затем револьвер последнего образца, нголоки пришли в ещё больший восторг, заметив: "Пожалуй и наш затаённый план при наличности у русских подобного, вооружения ни к чему не приведет -- они вынут из карманов такие маленькие мим-да -- ружья -- и перебьют нас прежде, нежели кто-либо из нголоков попытается лишь обнаружить свой заговор". "Я помню, -- продолжал говорить один из нголоков, -- как мы попытались было в свое время воевать с такими же людьми, как вы, в Амнэнмачине, но ничего не вышло -- нам порядочно попало..." {Намек на нападение нголоков на экспедицию В. И. Роборовского в горах Амнэ-мачин.} "Ну, приятель, -- подумал я, -- с тобой мы уже давно знакомы". Заинтересовавшись сообщением нголока, я предложил ему вопрос: "Куда же направлялись те люди, о которых он нам рассказывает?". Нголок, нисколько не задумываясь, ответил: "В монастырь Рарчжа-гомба, куда они вероятно и дошли бы, если бы у одного из начальников или чиновников не повернулась голова, почему русские и принуждены были возвратиться за Тосо-нор" {В. И. Роборовского сразил паралич незадолго до нападения на нас нголоков.}.

Рассчитывая провести значительную часть лета в извилине верхней Хуан-хэ и по возможности поработать там в географическом" этнографическом и естественно-историческом отношениях, мною была принято за правило держаться дружественных отношений с номадами вообще, в особенности же с нголоками, с которыми русским экспедициям приходилось уже по необходимости, в видах самозащиты, вступать в более или менее серьезные вооруженные столкновения. Поэтому, при встрече с нголоками, направлявшимися домой во главе с одним из их главных управителей, мы были обрадованы, надеясь путем дружбы и знакомства расположить его к себе и, таким образом, обеспечить экспедиции свободный путь вниз по неведомому уголку верхней Хуан-хэ. Лишь только мы успели устроить наш бивуак при озере, в стрелке, обеспечивающей нам отличную и выгодную в боевом отношении позицию, как к нам прибыло трое нголоков. Один старик монгол-нголок {Таких монголов-нголоков или просто монголов в извилине реки Ма-чю имеется четыре хошуна.}, помощник Ринчин-шяма, и два других монгола же, не считая человек семи молодежи, составлявшей эскорт старика-чиновника. В числе молодежи были и 14-летние мальчуганы, старавшиеся показать нам умелое обращение с оружием и молодецкую лихую езду верхом на лошади. Все монголы-нголоки уже давно отибетились, слились с нголоками, составляя с ними известную часть округа, отлично говорят по-тибетски и имеют общий облик с нголоками. Вооруженные монголы-нголоки, сойдя с лошадей, непринуждено направились в нашу палатку, при входе в которую, только по нашему требованию, расстались с ружьями; затем, заняв обычное для гостей место и коротко приветствовав нас, они спросили: "Кто мы такие и куда направляемся?". Я ответил, что -- русские, пришли издалека, познакомились со многими странами и людьми и в скором времени надеемся также посетить и их землю, почему очень рады представившемуся случаю познакомиться с храбрыми из тибетцев, для начальника которых имеем хорошие подарки. Надеюсь, заключил я, что мое желание завязать хорошие отношения с их начальником не встретит препятствий, как одинаково мне не будет отказано и в проводниках для дальнейшего следования вниз по реке Ма-чю. На последний вопрос старик, без предварительного доклада Ринчин-шяму, энергично, не колеблясь, ответил: "Проводников вам не дадут, хотя он и доложит своему начальнику как об этом, так и том, примет ли Ринчин-шямь одного из моих помощников, командируемого с подарками и для личных переговоров". После часовой беседы монголы-нголоки уехали обратно, охотно отведав предложенного им чая и сластей.

На следующее утро секретарь князя совсем не показался в наш лагерь, что навело нас на очень грустные размышления, так как, согласно уговору, в неприезде к нам секретаря мы должны были видеть нерасположение к нам нголоков и допускать возможность вооруженного столкновения.

Таким образом, к сожалению, нам не удалось посетить кочевий нголоков ни в передний путь экспедиции, ни во время обратного её следования в Цайдам.

Как давно существует и известно племя нголок, нам не удалось узнать. Нам лишь рассказывали, что через земли нголоков некогда проходил Лин-гэсур, или Гэсур-хан, и что в очень давние времена один из далай-лам проклял нголоков одновременно с другим тибетским племенем, живущим где-то на юге, вблизи границы Индии, за то будто бы, что эти два племени не принимали буддизма и не хотели признать власти далай-ламы. Проклятие это и до сих пор тяготеет над нголоками, хотя теперь они и буддисты, но власти далай-ламы над собою не признают, как не признают над собою и власти Китая. Ограбят ли они кого, украдет ли кто-нибудь у них скот, они в переговорах по таким делам всегда заносчиво заявляют прежде всего: "Нас, нголоков, нельзя сравнивать с прочими людьми. Вы -- кого бы это из тибетцев ни касалось -- подчиняетесь чужим законам: законам далай-ламы, Китая и всякого своего маленького начальника; боитесь каждого человека; каждому человеку, страха ради, вы подчиняетесь; вы боитесь всего! Не только вы, но и деды и прадеды ваши были таковы. Мы же, нголоки, с незапамятных времен подчиняемся только своим собственным законам и побуждениям. Каждый нголок родится уже с сознанием своей свободы и с молоком матери познает свои законы, которые никогда не были изменены. Каждый из нас чуть не рождается с оружием в руках; наши предки были воинственны, храбры, такими же являемся и мы -- достойные их потомки. Чужих советов мы не слушаемся, а следуем лишь указаниям своего ума, с которым каждый нголок родится непременно. Вот почему мы были всегда свободны, как и теперь, не подчиняемся никому -- ни богдохану ни далай-ламе. Наше племя одно из самых достойных, высоких в Тибете, и мы вправе с презрением смотреть на всех остальных соседей и не только на тибетцев, но даже и на китайцев". Что они действительно не признают власти далай-ламы и Китая, нголоки доказывают тем, что грабят гэгэнов и разносят богдо-ханские войска.

Пятый перерожденец Таралаты, направлявшийся в Лхасу под охраной конвоя из маньчжуров, на пути был ограблен нголоками, причём они вырезали большую часть его конвоя. Часть конвоя и сопровождавшие Таранату монгольские князья должны были голодные пешком вернуться в Цайдам. Тараната успел ускакать раньше. Нголоки постоянно подкарауливают на дороге караваны богомольцев, отправляющихся в Лхасу, и грабят их, что называется, до нитки. Дзачюкавасцы полагают, что всех нголоков более 50 тыс. семейств. Проверить этого мы не могли. Показания тех же кочевников относительно численности нголоков, занимающих район по обоим берегам верхней Хуан-хэ, известный под названием Арчун, также подлежат проверке в будущем. Обитателей Арчунского округа, называющих себя нголок-арчун-как-сум, насчитывается около 26 800 семейств, подчиненных семи крупным начальникам.