Мутная энергетика первого отжима
жүктеу/скачать 42.79 Kb.
|
| Мутная энергетика первого отжима
Накануне выборов в некоторых странах объявляется день тишины. Но это не всегда получается. Ранним утром в субботу 13 сентября у меня раздался телефонный звонок, и незнакомый мужской голос начал агитировать против одной из участвующих в выборах партий. Какой, сказать не могу, поскольку и собеседнику своему сказал, что, мол, заниматься предвыборной агитацией, даже и по телефону, нам с ним запрещает закон. В ответ на это молодой человек – а голос был совсем молодой! – ответил мне известной народной пословицей: "Закон – что дышло, куда повернешь – туда и вышло". Допустим, отвечаю. А что такое "дышло"? Как оно вообще выглядит? И что означают слова "туда и вышло"? После непродолжительного молчания и сопения агитатор сказал, что так уж точно он себе это дышло не представляет, но что русский язык у него родной, и в деталях разбираться не обязательно, когда ясен общий смысл. Главное, говорит, всегда видеть общий смысл. А этот общий смысл сейчас понятен "из контекста": важны не законы, а тот, кто держит все в своих руках. Общий смысл заключался, например, в том, что есть главное – инстинктивное и чувственное. И есть второстепенное – результат умствования, которое в конечном счете всегда оказывается надувательством. Что тебе любо – непосредственное чувство простого человека или ложь продажного интеллигента? Как часто бывает в таких случаях, разговор довольно быстро перешел к Крыму. С точки зрения моего собеседника, применительно к Крыму ни в коем случае не подходят слова "оккупация", "аннексия" или "захват". - Да ладно вам с этим международным правом. Не смешите мои тапочки! Отжали Крым, согласитесь, красиво. Без единого выстрела. Весь народ приветствовал. А почему? Потому что справедливость у нас в народе выше безличного и холодного права. Хотя могли бы и оккупировать, и аннексировать, и захватить, но все это пустые слова. Главное, что восторжествовала справедливость. А чтобы воссоединиться по справедливости, надо было отжать. Понятно, что "отжать" – значит поступить "по понятиям". Иначе говоря, перед нами жаргонное, даже уголовное словцо, которое, однако, представляет собой, оказывается, эвфемизм с ласкательным оттенком. Как получается, что так много самых обыкновенных людей ни с того ни с сего начинают пользоваться блатным, уголовным и им подобными лексиконами с некоторой чуть ли не нежностью? Анна Фрейд, дочь великого Зигмунда, еще в 1936 году описала парадоксальное явление: жертва насилия ради самосохранения может отождествить себя с насильником и даже объявить насильника своим "спасителем", "наказывающим" ее "поделом". В народе это явление иногда называют "стокгольмским синдромом". Первый признак готовности к такому самоотождествлению – это переход на язык насильника. Особенно на тот его сегмент, который воспринимается как тайный. Знанием внутреннего жаргона, например, спецслужб, в советское время любили щегольнуть приближенные к ним журналисты. Так попало в общественное сознание обозначение солдат, убитых в спецоперациях. С Афгана в русский язык вошло понятие "груз 200", потом просто "двухсотый". Что говорит это слово о социуме, которое им пользуется? Как вообще описать людей, которые никак не сопротивляются тому абсурду, ради которого над ними глумится всесильное государство? Сначала забирает сыновей и посылает на смерть, а потом возвращает им – кого? Героически павшего в боях за родину? Нет – без шума и пыли, "двухсотого". Стало быть, порядок такой: сначала этот невинный бюрократический эвфемизм нужен для сокрытия истинного содержания "груза", а потом он распространяется на описание и точную передачу самого явления – "анонимизированное тело твоего сына, отданное тебе государством, которое послало твоего сына на смерть, исходя из своих высоких, но тайных интересов". И тебе, папаша, предложено повторить слово "двухсотый", чтобы не быть нытиком и хлюпиком, не стать жалкой "солдатской матерью", которая требует подробностей и взывает к ответственности самого Верховного Главнокомандующего. Недавно в активный медийный словарь вошел еще и "груз 300" – раненые. "У нас два двухсотых и двадцать пять трехсотых". Звучит солидно, ага, но почему эти люди соглашаются говорить так? А потому что отождествляют себя с теми, кто практикует этот язык в целях (только не пугайтесь этого выражения!) административно-бюрократического освоения полного жизненного цикла граждан. Повторяющий о своих согражданах "двухсотые" и "трехсотые" совместным движением губ, зубов и языка дегуманизирует своих людей. Тот, кто говорит не об убитых и раненых, а о двухсотых и трехсотых, соглашается с правом государства приносить людей в жертву. Бравада – я знаю их жаргон! – делает тебя частью героического мужского сообщества. Марциальный словарь особенно пополнился за два десятилетия войны в Чечне и сопредельных республиках Северного Кавказа. Спецжаргон из "зеленки" и "растяжки", "духов" и "загрузки", "двухсотых" и "трехсотых" для кого-то не очень заметно, но очень властно расселился в том, что раньше называли "основным словарным фондом". За четверть века со времен перестройки распространились в живом русском языке и другие профессиональные словари и словарики – уголовной, тюремной или, скажем, банковской субкультуры. Как и сотни лет назад, все они созданы для того, чтобы его понимали свои, а чужие чтоб побаивались. Поэтому так богаты они метафорически, эти слова. И с таким смаком можно было публично крякнуть и оживить разговор в ток-шоу 1990-х годов, и в песне, и политических дебатах. Отжать и откатить, распилить и отмыть. Кому двушечку влепить, кого в сортире замочить. До буквального значения всей этой вербальной юшки и докапываться не надо: она сильна своей, как любят говорить в России, "энергетикой". Энергетикой мутной, потому что никогда не додумываемой до конца, но такой знакомой, такой нутряной и поэтичной, что иначе и не скажешь. Любят на Руси поэтическое слово, а вот политическую корректность как раз не любят: она мешает чувствовать и заставляет задумываться. А это нам западло, это нам в лом. Голосуем сердцем, боимся животом. Мутная энергетика и заставляет некоторых в остальном вменяемых людей повторять блатной говорок уголовников и спецслужбистов: авось они не заметят, что я в душе – другой, что меня тоже тошнит при виде красной портянки Жириновского или чекистской ухмылки Путина.
Ничего, будем ждать людей. жүктеу/скачать 42.79 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|