На правах рукописи слышкин геннадий Геннадьевич Лингвокультурные концепты и метаконцепты

Коннотативную насыщенность лексемы теща нельзя объяснить чисто лингвистическими причинами (этимологической памятью слова, традициями его литературной обработки, фонетическим неблагозвучием и т.п.). Обусловлена она социально и связана не со знаком, но с его референтом. Можно констатировать, что лексема теща выступает в русской лингвокультуре в качестве имени концепта. Концепт «теща» обладает выраженной экстразоной (см. устойчивые выражения, приведенные выше), но интразона его незначительна (слово теща и описательное словосочетание мать жены).

Анекдот демонстрирует еще большую, чем в ассоциативно-вербальной сети востребованность лексемы теща по сравнению с другими номинантами свойства´. На долю тещи приходится около 72 % всех употреблений членов анализируемого тематического поля. 22 % составили употребления ее конверсива зять. При этом большинство терминов свойства´ оказались для смеховой картины мира абсолютно неактуальны и не использовались ни разу.

Проанализируем функционирование концепта «теща» в смеховой картине мира, реализованной в анекдоте. В нашем распоряжении находится 160 текстов, которые могут быть объединены в тематическую группу «анекдоты о зяте и теще». Количественно эта группа оказывается обширнее, чем большинство циклов о представителях этносов (например, собранный нами текстовый корпус включает 145 анекдотов о грузинах, 148 – о чукчах, 94 – об украинцах).

Тексты о зяте и теще относятся к группе анекдотов, ценностной доминантой которых является суперконцепт «запретное». В этих анекдотах реализуется агрессия, вынужденно подавляемая носителем культуры в обыденной жизни. В них наносится физический или моральный урон тем, к кому анонимный автор / рассказчик / слушатель испытывает враждебность, реализовать которую во внетекстовой действительности мешают социальные запреты.

Несмотря на то, что в наивной классификации (на развлекательных интернет-сайтах, в книжных сборниках анекдотов) эти тексты обычно называются «анекдоты о теще», основным деятельным началом в большинстве из них оказывается зять, теща же чаще выступает как объект физического или вербального действия. При этом фигура зятя не всегда представлена в тексте в виде конкретного персонажа. Она как бы выносится за скобки, идентифицируя в качестве коллективного зятя участников коммуникативного обмена анекдотами. Особенно это касается анекдотов, построенных по принципу «вопрос-ответ»:

(1)	– Каков идеальный вес для тещи? – 2 кг вместе с урной.
(2)	– Может ли в фильме быть хэппи-энд, если в конце главный герой погибает? – Может. Если главный герой – теща.

В микрокосме текста зять – это одновременно и задающий вопрос, и отвечающий на него, а в макрокосме коммуникации – и анонимный автор, и рассказчик анекдота, и его слушатель, который сам становится потенциальным рассказчиком.

В основе большинства рассматриваемых текстов лежит стремление к элиминации (от латинского eliminare – изгонять, выносить за порог), т.е. исключению, удалению, устранению. Мотив элиминации воплощается в двух основных сюжетах: смерть тещи и приезд / отъезд тещи.

Тема смерти является более частотной, чем тема приезда / отъезда – анекдот предпочитает сделать элиминацию абсолютной и необратимой. Данная тема реализуется в следующих сюжетных моделях:

1) зять убивает тещу

Второй по частотности темой анекдотов о теще является тема приезда тещи в дом зятя или отъезда из него. Приезд здесь интерпретируется как вторжение, для его описания используются лексемы беда, облом, заявиться и т.п. Очень часто появление тещи является неожиданностью для хозяев дома, что явно коррелирует с пословицей Незваный гость хуже татарина. Жилище – это, прежде всего, территория свободная от «чужаков», возможность уйти от внешнего мира, микрокосм, организованный человеком сообразно своим вкусам и потребностям. Присутствие тещи в доме воспринимается как нарушение личного пространства мужчины, угроза семейной безопасности («миру в доме») и уюту.

Тема приезда / отъезда тещи реализуется в сюжетных моделях, сходных с сюжетами о смерти тещи:

1) зять выражает неудовольствие по поводу состоявшегося или предстоящего приезда тещи:

Характерно, что как в элиминационных, так и в безэлиминационных анекдотах действия или черты тещи, провоцирующие агрессию, описываются крайне редко. Необходимость изгнания или нанесения вреда теще преподносится как аксиома, не нуждающаяся в развернутой мотивировке. Отрицательная природа персонажа обозначена уже самим словом теща.

Анекдот выводит антагонизм зятя и тещи за рамки межличностного конфликта двух конкретных индивидов и трактует его как универсальную поведенческую модель, избежать которой невозможно. Так, носителем отрицательного отношения к теще (враждебности или фобии) становится ребенок мужского пола, т.е. не актуальный, а лишь потенциальный зять.

(21)	Маленькая девочка прибегает к воспитательнице детского сада вся в слезах. – Что такое? Кто тебя обидел?! – Вовка! – За что? – Он сказал, что тещ еще в детстве убивать надо!
(22)	Проснулся утром малыш и плачет. Мама: «Ты чего плачешь?» – «Да теща присни-и-и-ла-А-А-А-А-сь!!!»

Антагонизм не только начинается до брака, но и продолжается после смерти объекта агрессии. Сюжет ряда анекдотов построен на нарушении погребального обряда, издевательстве над останками тещи.

(23)	На поминках тещи зять все время шепчет: «Да будет земля тебе пухом, да будет земля тебе пухом, да будет земля тебе пухом!». Друг интересуется: «Что ты так убиваешься – ты ее же ненавидел?» – «Если бы ты знал, какая у нее была аллергия на пух!»
(24)	Мужик поутру отпрашивается у бригадира с работы: «Отпусти на сегодня, тещу хоронить надо!» – «Ну, ладно, шуруй!» После обеда мужик вновь появляется на работе. – «Ты чего это приперся, а кто тещу-то хоронить будет?» – «Да, уже управился!» – «???» – «А что церемониться! Я ее по пояс в землю врыл да лаком покрыл!!!»

В качестве второстепенных персонажей анекдота о теще и зяте рассмотрим жену, ребенка и представителей внесемейного социума.

Жена в рассматриваемых текстах выступает в двух основных функциях. Во-первых, как носитель зла аналогичный теще. В этом случае жена и теща выступают в роли единого фактора, создающего мужчине жизненный дискомфорт. Элиминационная или безэлиминационная агрессия распространяется на них в равной степени.

Позитивное отношение к теще или действие, направленное ей во благо, вызывают недоумение и нуждаются в оправданиях.

Обратившись к сборнику В.И. Даля «Пословицы русского народа» (ПРН), мы увидим, что лексема теща в текстах пословиц, посвященных семейно-родственным отношениям, не выделяется по частотности употребления из группы номинантов родителей супругов (см. таблицу 7).

В пословицах о теще содержится как негативная (Был у тещи, да рад утекши; У тещи карманы тощи), так и позитивная оценочность (У тещи-света для зятя приспето; Зять да сват у тещи – первые гости; Зять на двор – пирог на стол). Гораздо чаще, чем теща, отрицательно характеризуется зять (Нет черта в доме – прими зятя!; На зятьев не напасешься, что на яму; Думала теща, пятерым не съесть, а зять-то сел, да за присест и съел; Ни в сыворотке сметаны, ни в зяте племени; Прими зятя в дом, а сам убирайся вон!).

А.Н. Кушкова, анализируя тексты о крестьянских ссорах второй половины XIX века, выделяет следующие группы семейных ссор между свойственниками: свекровь ссорится с невесткой, свекровь ссорит сына с женой, невестки ссорятся между собой, невестка ссорится с незамужними сестрами мужа [Кушкова 2001: 134]. Таким образом, теща не фигурирует среди участников прототипических конфликтов в традиционной русской семье. Очевидно, это обусловлено доминирующим патрилокальным характером семьи. Мужчина контактировал со своей тещей не так часто и интенсивно, как женщина со своими свойственницами. Зять же, принятый в семью жены и уничижительно именовавшийся примак, животник, влазень [СД], находился в слишком зависимом положении, чтобы быть активной стороной в конфликте.

Ситуация меняется в XX веке. И.А. Разумова, исследуя семейный исторический нарратив 1990-х годов, называет среди участников прототипного семейного конфликта тещу. «В системе свойства´ наиболее отмеченными являются взаимоотношения свекровь – невестка, теща – зять и золовка – невестка… Отношения свекровь – невестка и теща – зять строятся по разным моделям как в силу традиционного распределения ролей в системе родственников (подчиненный статус невестки в «чужом» доме, независимое положение зятя), так и вследствие отталкивания персонажей, совпадающих по признаку пола. Теща может наделяться теми же признаками, что и свекровь: «привораживает» к дочери будущего зятя, иногда «разводит» молодых с помощью магических приемов, – однако, ей не присущи, в целом, демонические черты, характерные для образа свекрови» [Разумова 2001: 276-277]. Мы видим, что в семейном нарративе теща не является главенствующим деструктивным элементом семьи. Она наделяется менее отрицательными чертами, чем свекровь. Почему же на языковом уровне свекровь оказывается практически нейтральна, а теща отрицательно коннотирована?

Ответ связан с культурным статусом жанра анекдота. Анекдот следует рассматривать не только как сферу реализации концепта «теща», но и как фактор, формирующий этот концепт в языковом сознании.

Анекдот, единственный активно функционирующий в современном обществе фольклорный жанр, занимает ту позицию в иерархии жанров, которая прежде принадлежала пословице. Это позиция носителя и распространителя основных стереотипов и утилитарных ценностей социума. Реализуемые на текстовом уровне, стереотипы эти переходят затем на уровень языковой и закрепляются в лексике и фразеологии.

Пословице была свойственна известная терпимость к различным точкам зрения. В ряде случаев пословичные тексты отражали элементы отличных друг от друга мировидений. «Большинство пословиц – это прескрипции-стереотипы народного самосознания, дающие достаточно широкий простор для выбора с целью самоидентификации – иногда из прямо противоположных максим (ср. Бабий век – сорок лет и Сорок пять – баба ягодка опять и т.п.)» [Телия 1996: 240]. Эта терпимость проявлялась и в гендерных стереотипах, функционирующих в пословицах. А.В. Кирилина отмечает, что, при общей склонности русского пословичного фонда к андроцентризму, в нем имеют место и противоположные тенденции, в том числе явственно различимый «женский голос», выражающий женскую картину мира [Кирилина 1999: 114-123].

В картине же мира, реализуемой в анекдоте, тенденция к андроцентричности является подавляющей. «Женский голос» в ней фактически отсутствует. Анекдот – это и «жанр мужского общения» [Седов 1998: 9-10], и способ экспансии мужской картины мира в общеязыковую картину мира. Тексты, в которых воплощается женское мировидение, не обладают свойствами (прежде всего, свойством регулярной воспроизводимости), дающими возможность вывести стереотип за рамки ситуативного речевого воплощения и дать ему устойчивый языковой статус. Именно поэтому мы можем говорить о «теще» как лингвокультурном концепте, а о «свекрови» как неязыковом стереотипе.

1. Для современной русской лингвокультуры отношения теща – зять являются наиболее актуальными из всех свойственных связей. При этом акцентуированным членом пары оказывается теща. Лексема теща характеризуется высокой востребованностью в ассоциативно-вербальной сети, имеет выраженную оценочную коннотацию, проявляющуюся в ее употреблениях как в устойчивых выражениях, так и в свободных контекстах. Можно констатировать существование в сознании носителей русского языка лингвокультурного концепта «теща».

2. Концепт «теща» активно функционирует в смеховой картине мира, реализуемой в анекдоте. Основными чертами анекдотов о зяте и теще являются широкая представленность сюжетов, связанных со смертью и насилием, доминирующая направленность на элиминацию тещи (путем умертвления или изгнания), абсолютизация конфликта зятя и тещи, выведение его за личностные рамки и возведение в естественную и социально одобряемую константу, провозглашаемая возможность нарушения в отношении тещи ряда морально-этических предписаний и табу (Нельзя убивать; нельзя желать другому смерти; нужно уважительно относиться к человеческим останкам; нужно быть гостеприимным и т.п.). В анекдотах о теще доминирует один из системообразующих концептов смеховой картины мира – концепт «запретное» (см. параграф 3.3). Данные тексты являются средством реализации гендерной агрессии.

3. Негативная заряженность концепта «теща» объясняется комплексом социокультурных и лингвокультурных причин. К первым относятся разрушение традиционной патрилокальной семьи, ослабление родственных связей, нормативное для городской культуры стремление семьи к жилищной и хозяйственной самостоятельности, сочетающееся с недостатком жилого фонда и вынужденным совместным проживанием. Ко вторым – переход статуса носителя основных стереотипов и утилитарных ценностей от дидактического жанра пословицы, сочетавшего элементы мужского и женского мировидения, к смеховому жанру анекдота, характеризующемуся почти абсолютным андроцентризмом.