Нестандартные способы включения чужой речи как проявление деиерархиезации современной прозы

Актуализирующая проза пришла на смену синтагматической, в которой преобладают подчинительные связи, то есть "организация предложения представляется как иерархическая система, где элементы сообщения находятся в определенной взаимозависимости", а границы предложения и высказывания, как правило, совпадают.

Иерархическая организация прозы находится в прямой зависимости от личности автора. Н.Д. Арутюнова заметила, что "та или другая соотнесенность элементов сообщения зависит от точки зрения на события, от воззрений говорящего" (Арутюнова 1972: 193). Развитие актуализирующей прозы связано с ослаблением авторского начала в литературе модернизма. В настоящее время встает вопрос о прозе постмодернизма, которую нельзя считать в полной мере ни синтагматической, ни актуализирующей.

В синтаксисе постмодернистской прозы могут ярко проявляться черты аналитизма: достаточно частотны конструкции экспрессивного синтаксиса. Но последние находятся в основном на третьей ступени вхождения в письменную речь, так как утрачивают экспрессивность. Кроме того, постмодернистская проза характеризуется и яркими чертами синтетизма, к которым относятся осложнения однородными членами и большой размер предложения. Сочетание черт аналитизма и синтетизма наблюдается как на уровне текста, так и на уровне предложения. (Давлетьярова 2004: 35)

Отмечается также аграмматизм, разрушение структуры предложения: основными видом связи между простыми предложениями становится сочинение, что нехарактерно для синтагматической прозы. В этом смысле можно говорить о деиерархиезации прозы.

Разумеется, тезис о том, что актуализирующая проза пришла на смену синтагматической, условен. Черты аналитизма отмечаются исследователями уже в прозе А.С. Пушкина (Давлетьярова 2004: 35). Два противоположных явления – синтетизм и аналитизм взаимодействуют диалектически. Именно это взаимодействие привело к возникновению нового типа прозы, совмещающей как черты синтагматической прозы, так и черты прозы актуализирующей.

Итак, если в литературе модернизма результатом влияния синтаксиса разговорной речи были конструкции экспрессивного синтаксиса, то в постмодернистской прозе оно принимает уже иные формы. Одно из частных проявлений разговорного начала – нестандартные способы включения речи персонажа в нарратив.

Согласно В. Шмиду, повествовательный текст слагается из двух текстов: текста нарратора и текста персонажа, при этом текст персонажа подчинен тексту нарратора и фигурирует как цитата внутри него. Нередко происходит интерференция двух текстов, когда признаки, имеющиеся в том или другом высказывании, можно отнести то к нарратору, то к персонажу (Шмид 2003: 200).

Самые распространенные формы интерференции – косвенная речь и несобственно-прямая речь. В косвенной речи на нарратора указывает употребление третьего лица и особой синтаксической конструкции. В несобственно-прямой речи к нарратору отсылает только лицо. Способом передачи чистого текста персонажа является прямая речь.

Указанным структурам соответствуют три повествовательные формы: прямой речи соответствует перволичный нарратив, косвенной речи – третьеличное повествование, а несобственно-прямой речи – свободный косвенный дискурс. Это соответствие является свободным: у каждой формы есть наиболее характерные для нее конструкции, но в каждой форме могут встречаться все типы включения в текст чужой речи.

Прямая, несобственно-прямая и косвенная речь являются уже сложившимися шаблонами, которые подчиняются определенным правилам. Однако усиление текстовой интерференции может привести к нарушениям этих правил.

Обширный материал такого рода содержится в рассказах Татьяны Толстой из сборника "Не Кысь" и Людмилы Петрушевской из сборника "По дороге бога Эроса". Эти тексты можно отнести к двум повествовательным формам: перволичный нарратив и свободный косвенный дискурс. В первом случае возникает интерференция между текстом персонифицированного диегетического нарратора и репликами персонажей, которые он вводит. В случае свободного косвенного дискурса интерференция происходит на двух уровнях.

Во-первых, сама эта повествовательная форма является результатом взаимопроникновения текстов нарратора и одного из персонажей. Во-вторых, речь всех остальных действующих лиц передается уже через сознание этого персонажа (феномен усложненного свободного косвенного дискурса).

Результатом текстовой интерференции в рассказах Татьяны Толстой и Людмилы Петрушевской становится систематическое нарушение правил оформления прямой и косвенной речи. Подобные явления неоднократно отмечались в научной литературе, однако последовательная их классификация отсутствует.

Традиционным является структурно-синтаксический подход к изучению чужой речи, при котором в основу классификации кладется признак дословности/недословности передаваемой речи. Н.В. Максимова в монографии "Чужая речь" как коммуникативная стратегия" ставит вопрос о семантической основе явления и предлагает использовать оппозицию "свое – чужое" (Максимова 2005). С этой точки зрения систему способов передачи чужой речи организует различная маркированность границ и различная степень взаимопроницаемости своего и чужого.

Ядром поля чужой речи является прямая речь, для которой характерна максимальная обособленность, эксплицированность "своего" и "чужого", а также максимальная специализированность языковых средств. Чем менее маркированы границы между "своим" и "чужим", тем более та или иная форма передачи чужой речи удалена от ядра. К ближней периферии Н.В. Максимова относит косвенную речь, к дальней – несобственно-прямую (Максимова 2005: 38).

Типы нарушений способов ввода чужой речи также можно расположить в порядке ослабления границ между "своим" (текст нарратора) и "чужим" (текст персонажа).
1) Безабзацное включение прямой речи.

При безабзацном включении реплика персонажа приводится внутри абзаца, содержащего речь повествователя. Роль формальных показателей прямой речи выполняют кавычки и ремарки.

Такое оформление прямой речи еще не является нарушением нормы, поскольку допустимо по правилам пунктуации. Однако в художественной литературе каждая реплика обычно отделяется абзацем, поэтому частое использование безабзацного включения прямой речи следует считать некоторым отклонением от нормы, особенно в тех случаях, когда прямая речь не просто сопровождается вводной ремаркой, а вкрапляется в длинное предложение:

Легкость, с которой реплики персонажа включаются в предложение – следствие деиерархиезации прозы. При таком оформлении прямая речь занимает второстепенное, подчиненное положение, включаясь в общий ход рассуждений повествователя, то есть границы между речью повествователя и персонажа ослаблены по сравнению с правильным оформлением прямой речи. И в еще большей степени эти границы ослабляются, когда безабзацное включение затрагивает целые диалоги:

Рассмотрим отрывок из рассказа Людмилы Петрушевской, который наглядно демонстрирует разницу между отсутствием кавычек и их наличием:

В приведенном диалоге все реплики одного персонажа приводятся в кавычках, а второго – без них. Речь первого отмечена как нечто внешнее, обособленное, в то время как речь второго ближе к тексту нарратора – характерно, что время от времени он использует косвенную речь (характеризующуюся более высокой степенью интерференции).

В ряде случаев диалоги оформляются не только без кавычек, но и без ремарок, что несколько затрудняет атрибуцию реплик:

...Осень. Дожди. Александра Эрнестовна, вы меня узнаете? Это же я! Помните... ну, неважно, я к вам в гости. Гости – ах, какое счастье! Сюда, сюда, сейчас я уберу... Так и живу одна. Всех пережила. (Т. Толстая. Милая Шура)

Следующий пример примечателен тем, что высказывание персонажа здесь отделяется от речи нарратора лишь запятой:

Максимальная синтаксическая независимость предполагает особое оформление (абзац, кавычки), причем речь персонажа должна отделяться не только от ремарок автора, но и от авторской речи в левом и в правом контексте. Вводящие слова, если они предшествуют чужой речи, выполняют роль границы, однако в иных случаях единственным формальным показателем перехода к прямой речи оказываются кавычки, поэтому их опущение является значительным нарушением пунктуационной нормы и стилистически маркировано (как в последнем примере).

Все приведенные выше цитаты довольно разнородны, однако их объединяет один признак: несмотря на размывание формальных границ, речь персонажа сохраняет грамматическую независимость и однозначно квалифицируется как прямая.
3) Следующий тип нестандартного ввода чужой речи объединяет разнообразные нарушения синтаксической нормы, связанные с персонализацией косвенной речи.

Косвенная речь относится к ближней периферии поля "чужая речь", поскольку, с одной стороны, сохраняет маркированность вводящего и вводимого компонентов, а с другой, характеризуется тенденцией к свернутому представлению "чужого" и накладывает на вводимый компонент ряд ограничений, в частности, ограничение на использование форм лица субъекта (Максимова 2005: 38-40).

В. Шмид выделяет нарраториальную косвенную речь, в которой речь персонажа подвергается обработке со стороны нарратора, и персональную, в которой нарратор старается демонстрировать все непосредственные особенности речи персонажа. Сильная персонализация может привести к нарушению синтаксических и грамматических норм косвенной речи, к которым относятся: включение междометий, связь подчинительного союза и вопросительного слова, употребление личных форм, соответствующих прямой речи, и так далее (Шмид 2003: 218 – 221). В рассказах Татьяны Толстой и Людмилы Петрушевской встречаются многочисленные случаи таких нарушений:

Кларисса сказала, что кто же ей даст бюллетень... (Л. Петрушевская. История Клариссы)

Она писала, что Соня – старая дура и лошадь, что ничего не было и что будьте вы все прокляты. (Т. Толстая. Соня)

...а старик все развязывал жуткие папки с тесемками, все что-то тыкал пальцем, крича о каких-то земельных наделах, и что вот Кузин, бездарь, чинуша, интриган, печататься не дает и весь сектор против Матвей Матвеича настраивает, но ведь вот же, вот же: ценнейшие документы, всю жизнь собирал! (Т. Толстая. Факир)

Известный пример неправильного оформления косвенной речи, переходящий из одной работы в другую, - фраза Осипа в "Ревизоре": Трактирщик сказал, что не дам вам есть пока вы не заплатите за прежнее.

В книге Е.В. Падучевой "Семантические исследования" подобные построения квалифицируются как цитирование (Падучева 1996: 297): повествователь использует какой-то фрагмент высказывания персонажа, но сам остается субъектом речи. Один персонаж может цитировать другого и даже самого себя. При этом фрагмент чужого высказывания заключается в кавычки, их отсутствие является ошибкой, нарушением синтаксической неподчинимости. Цитирование, даже правильное, свойственно разговорному дискурсу. Лаптева называет его "сломом структуры из-за употребления несобственно-прямой речи", приводя пример из телешоу: Мои товарищи, мои коллеги предупреждали меня, что ты наплачешься с этим актером. (Лаптева 1990: 38)

При цитировании происходит нарушение синтаксической неподчинимости, то есть вводимый компонент приобретает высокую степень свободы и, соответственно, характеризуется меньшей взаимопроницаемостью границ между "своим" и "чужим", чем косвенная речь без цитирования, но большей, чем прямая речь, поскольку высказывание персонажа все-таки оформляется как придаточное предложение. Можно сказать, что цитирование является переходной формой между прямой и косвенной речью. В этом смысле показателен следующий пример:

Слова врача вводятся здесь с помощью конструкции косвенной речи – изъяснительного придаточного предложения, однако присутствует не только синтаксически неподчинимый элемент (наша студенточка), но и авторская ремарка, указывающая на переход к прямой речи.

В актуализирующей прозе конструкции экспрессивного синтаксиса употребляются не столько с целью имитации устной речи, сколько с целью воздействия на читателя, создания экспрессии (Акимова 1997: 134). В рассказах Татьяны Толстой и Людмилы Петрушевской, которые относятся к новому типу прозы, происходит интерференция текстов нарратора и персонажа, что говорит о тенденции к ослаблению границ между разговорным и экспрессивным в синтаксисе.

1. Толстая Т.Н. Не Кысь. М., 2005.

2. Петрушевская Л.С. По дороге бога Эроса. М., 1993.

3. Акимова Г.Н. Соотношение разговорных и письменных экспрессивных конструкций в современном русском языке. Сеул, 1997.

4. Арутюнова Н.Д. О синтаксических типах прозы. // Общее и романское языкознание. М., 1972. С. 189-199.

5. Давлетьярова А.Т. К вопросу о "сложности" синтаксиса постмодернистской прозы. // XXXIII Международная филологическая конференция. Грамматика (русско- славянский цикл). Часть 1. С-Пб, 2004. С. 32-38.

6. Лаптева О.А. Живая русская речь с телеэкрана. Сегед, 1990.

7. Максимова Н.В. "Чужая речь" как коммуникативная стратегия. М., 2005.

8. Падучева Е.В. Семантические исследования. М., 1996.

9. Шмид В. Нарратология. М., 2003.