О доверии, надежде и мелкой пакостнице шишиге. Красота-то какая, дядя…

О доверии, надежде и мелкой пакостнице шишиге.

- Красота-то какая, дядя…

- Да, знатно вызвездило. Весь свой бисер Марита по небу просыпала, теперь серчать будет.

- Какой бисер? – мальчишеский голосок стал недовольным, - что ты мне сказки рассказываешь? Бисер бы вниз упал!

- Хех, мудрец выискался! – засмеялся мужчина, судя по голосу – еще не старый. Потом прикрикнул на мальчишку:

- Хватит лясы точить. Ты палубу выдраил?

- Еще засветло, - отозвался тот.

- А…

- И это сделал.

Мелькнул огонек, на секунду выхватил из тьмы бородатое лицо моряка, рядом неясно мелькнула вихрастая голова мальчишки. И вновь тьма опустилась на корабль, лишь звезды в небе сияли россыпью. Логар сидел на палубе, прислонившись к какому-то тюку, и бездумно смотрел в небо – отдыхал. Ветер поднялся только к вечеру, наконец-то поставили парус, а до этого шли на веслах, и дааргону приходилось вместе со всей командой грести, грести, и грести. Так и подмывало бросить тяжеленное весло, и, приняв свой облик, взмыть вверх. Сколько там лету до Санхеи? За сутки бы долетел, пожалуй. А на этом суденышке людей придется ползти недели три, если не больше. Но – нельзя. Пока что нельзя. Нет его здесь, в Мирре, совершенно нет, что вы, какой дааргон? Это вам приснилось…

- Дядя, а что там, вверху? Взаправду, что там?

«Какой шустрый, - подумал Логар, - рассказать ему, что ли, про бесчисленные миры и жуткий холод?»

- Ну, бисер же, чего еще, - хмыкнул моряк.

- Ну, дядя!

- Ладно, слушай, - голос стал серьезным, - давным-давно ничего не было. Потом Ворон снес яйца, из них вылупились воронята, проклевали дыры в небе, и появились звезды. А потом пришел Ард, и…

- Я все понял, - надувшись, сказал мальчишка, - ты сам ничего не знаешь. Вот и придумываешь мне сказочки.

- Не любо – не слушай, а врать не мешай! – засмеялся моряк, - а хочешь, расскажу тебе, откуда взялись орки?

- Хочу! – всю обиду с мальца моментально как ветром сдуло.

- Ну, слушай. Давно это было, но – было! Сели как-то боги играть в кости. Лигур, Калькар, Сарох и Тарис.

- Тарис – черный пес?

- Да. Не перебивай! Так вот. Сели они играть, и тут – как снег на голову – плут Этан: «Я тоже буду играть!»

Поморщились боги, потому как играли уже раньше с Этаном, про повадки его плутовские знают, да вот беда – за руку ни разу не поймали!! Потому и погнать хитреца вон тоже, вроде бы, не за что. Стали играть.

«На что играем?» - торопиться узнать хитрец Этан.

«На то, что в карманах!» - нашелся Лигур. Засмеялись остальные боги, а Этан пытает дальше:

«А что там у вас, в карманах?»

«В темную играем! – отвечает Калькар, - не хочешь – не играй!»

Сунул руку к себе в карман Этан, а там – пустяки, мусор один. «Ладно, - думает плут – в убытке все равно не буду!»

И стали играть. И что же?

Вначале Этан выиграл у Лигура кусок зеленой глины.

Потом, у Калькара, – горсть соленой воды.

Потом, у Тариса, - кусочек яшмы.

А потом неистовый Калькар швырнул в лицо Этану кости, крича, что тот жульничает, Лигур требовал тащить обманщика на суд к Арду, а грозный Тарис схватил Этана за грудки, и заворчал, что он с этим приблудой и сам разберется, без Арда!

А Сарох сидел, и смеялся, потому что у него Этан еще ничего не выиграл.

Ну, боги пошумели-пошумели, и ушли, а Сарох остался. Доигрывать. Проиграл, конечно, тоже – разве ж у этого пройдохи Этана выиграешь? А когда пришлось рассчитываться – вывернул пустые карманы, где даже мусора не водилось.

«Ах, так? – засмеялся Этан, - тогда проигрыш отработаешь!»

И слепил он быстро из зеленой глины и морской воды фигурку, прицепив к макушке один волос, а Сарох обжег ее в своем дыхании. Понравилась Этану игрушка, он ее с собой унес, а потом и вообще вдохнул в нее жизнь. Так получились орки – с зеленой кожей, обветренной жарким степным ветром, соленой кровью, с яшмой Тариса вместо сердца и плутовским дыханием Этана. И очень любят они играть в кости. А еще бреют голову, только на макушке оставляют длинный хвост, который заплетают в косу. Косу никогда не стригут – плохая примета. Бороду не носят, но носят длинные усы. Из богов очень чтут Сароха, духа огня - за то, что укрепил когда-то их плоть своим огненным дыханием, и за то, что дал их шаманам магию огня…

Стихло все. Мальчишка, видимо, уснул. Логар почувствовал, что тоже засыпает,… проваливается в сон,… мысли начали расплываться и таять, как масло в горячей воде, превращаясь в малопонятные обрывки: «узнать про богов…», «в Санхее лучшие жрецы…», «Двен сказал, люди все хотят знать…», «Санхея большой город, там много жрецов…», «плут Этан… не знаю такого,… он не участвовал в битве…»
Он вскочил от того, что его окатило волной с головы до ног. Куда подевалось звездное небо и спокойная гладь моря? Буря налетела внезапно, корабль вдруг стал маленьким, и чертовски ненадежным, волны вздымались вокруг, будто горы, и ветер рвал парус совершенно-таки безжалостно. «Бедняги, - успел подумать Логар о людях, суетящихся на палубе, - у них ведь и так жизнь коротка. Зная это, еще и пускаться…»

Додумать он не успел. Очередная волна прошлась по палубе, смывая все, что было плохо закреплено. Логар оказался самым «незакрепленным», и полетел в воду, только пятки сверкнули.

- Человек за бортом! – раздалось на палубе, но тут очередная волна обрушила мачту, и всем стало не до странного пассажира, которого они подобрали в одном из гномьих портов, и который очень стремился попасть в Санхею. И хорошо, что так! Пустись они искать Логара в бушующем море – нипочем не нашли бы, а вот неизвестно откуда взявшийся нергал обязательно попался бы на глаза. Нергал вскинул шипастую голову, глубоко вдохнул, и поплыл. Куда? К берегу, разумеется. Уж кто-кто, а нергал всегда знает, где берег, и как побыстрее до него добраться!

Уже светало, когда в море, неподалеку от ничем не примечательной деревушки Сирманеи, показался нергал. Он направлялся к берегу, но – вот незадача! Волна подхватила его, перевернула, и ударила о камни. Послышался мерзкий хруст в плече, боль мгновенно зажгла огнем переднюю дапу. Сначала Логар думал, что сломал кость, потом понял, что сустав просто выбит в плече.Сделал шаг, другой, в сторону леса, отряхнулся, как пес, и уже волком поковылял в чащу на трех ногах.

Плечо болело просто зверски. Раны на дааргонах заживали всегда очень быстро, но в этом случае выбитый сустав сначала надо было вправить. А самому это сделать тяжело, почти невозможно. К тому же страшно хотелось есть. А подлый заяц порскнул из куста слишком быстро, чтобы можно было надеяться поймать его на трех лапах. Логар лег на живот, что-то щелкнуло в плече, и боль вцепилась в него сильней. Он осторожно откинулся на бок, вытянув поврежденную лапу, и постарался уснуть.

Проснулся он от того, что нос уловил присутствие добычи. Добыча шлепала прямо на Логара и напевала под нос какую-то песенку. Это была молоденькая человеческая самочка. «Девочка» - вспомнил Логар гномье слово, – довольно крупненькая, с моим плечом ее не осилить». Девочка приблизилась почти вплотную. Из ее лукошка распространялся пленительный запах свежеиспеченных лепешек. «Напугаю. Бросит лукошко, и убежит», - решил Логар и поднялся из зарослей, стараясь на больную лапу не опираться. Вздыбил шерсть на загривке и глухо зарычал. Девочка остановилась и вместо того, чтобы закричать, и бросить в Логара желанным лукошком, улыбнулась, тряхнула копной темных вьющихся волос и сказала:

- Ух, ты!

Логар зарычал громче, и, невольно, взглянул девочке в глаза. И осекся. Глаза были странные, если не сказать страшные. Один ярко-зеленый, ехидный и лукавый. А второй – черный, безжизненный, как окно в Пустыню. Уголок этого глаза был немного опущен вниз, бугристый свежий шрам пересекал щеку девочки. И выдержать взгляд этих глаз волку оказалось не под силу. Он почувствовал, как шерсть по хребту до самого хвоста встала дыбом уже от страха, и отступил, пятясь, в кусты. А девочка достала из лукошка лепешку, отломила кусок и безбоязненно протянула ее Логару:

- Ути-ути-ути. – сказала он насмешливо. Зверь поджал хвост и отступил еще дальше.

- Ладно, как хочешь, - сказала девчонка, беззаботно откусила лепешку, повернулась к Логару спиной и пошла дальше, покачивая корзинкой и тихонько напевая. В животе у дааргона предательски заурчало. Странная девочка, не оборачиваясь, кинула оставшийся кусок лепешки себе под ноги. Выждав пока хруст веток, пение и запах улетучатся, Логар, сильно хромая, побрел к брошенному куску лепешки. Проглотил и даже вкуса не почувствовал. А нос уже учуял впереди, шагах в десяти, еще один кусочек. А потом еще один и еще один. А потом он увидел в низинке одинокую покосившуюся избушку.

Последний кусочек лепешки лежал прямо посреди двора. Но дааргон зайти не решился. Улегся за кустом сирени, и долго вдыхал воздух, пахнущий козьим молоком, курами и цветами. И еще чем-то тревожным, знакомым, очень необходимым, но пугающим. Странная девочка снова показалась на крыльце с миской в руках. Логар почувствовал, как стягиваются и переплетаются вокруг этого ребенка могучие силы. Шевелятся, вибрируют незримые нити, повинуясь легким неуловимым движениям. Ластятся к ногам как голодные кошки, вьются, как мотыльки вокруг светильника. Воздух наполнился едва различимым звоном, загустел, заискрился.

И Логар не выдержал. Хромая, осторожно и медленно он зашел во двор. И остался стоять посреди, принюхиваясь.

- Ладно тебе, я тебя узнала. Тебя трудно не узнать. Вот уж не думала, что еще когда-нибудь увижу живого дааргона.

Логар попятился. Девочка скорчила гримаску и снова ушла в дом, оставив на крыльце миску. Но бросила через плечо:

- Насмелишься - приходи. Поговорим. Есть о чем.

Логар дождался ночи и только тогда подошел к миске. Вылакал молоко и снова ушел за куст, спать.

С утра на подворье хозяйничала старая бабка – козу подоила, кур покормила, миску снова наполнила молоком. Логар снова принюхался и снова ощутил щекочущее нервы напряжение магии. Это чувство непреодолимо манило его. Шажок за шажком, принюхиваясь и надолго замирая в неподвижности, Логар продвигался вперед, и не заметил, как оказался у бабкиных ног. Крепкая жилистая рука потрепала его по холке, и сразу тепло и спокойствие разлилось внутри… Бабка присела на порог, Логар положил морду ей на колени, наслаждаясь давно забытым чувством. Не сдержался и совсем не по-волчьи завилял хвостом.

- Хороший мальчик, хороший, - шептала бабка, незаметно ощупывая поврежденное плечо Логара. Боли он больше не чувствовал, только тепло и успокаивающую ласку. Внезапным рывком старуха вправила выбитый сустав. И снова боли не было. Логар только услышал сухой щелчок в плече. – Теперь все будет хорошо, - Сон накатывал, крутил в темном водовороте, утаскивал в ласковые теплые глубины. И только где-то далеко, над мутной поверхностью сна, едва заметной рябью, слышались слова:

- Спи, бедолага, спи. Все будет хорошо.

Проснулся он уже на закате, когда алое уставшее разгоряченное солнце торопилось окунуться в прохладу моря. Логар поднялся, встряхнулся. Плечо больше не болело, но есть хотелось страшно. Он потоптался у крыльца и просунул голову в приоткрытую дверь избушки. Бабка орудовала в печи ухватом, и, едва обернувшись, сказала:

- Говорить как будем? Неудобно, поди, зверем.

Волк почесал лапой за ухом, еще встряхнулся, и у порога остался стоять невысокий крепкий парень с серебристыми глазами.

- Так-то лучше, - похвалила бабка, оглядев его с ног до головы, - ну, заходи, накормлю. Садись. Ешь. Потом разговор вести станем.

Она выставила на стол миску с горячей похлебкой и ложку. И все же не удержалась – спросила:

– Одно скажи. Я вот тебя узнала, а ты меня?

Логар оторвался от миски и еще раз внимательно посмотрел на бабку. Что-то знакомое было в лукавом зеленом глазу и в странном шраме на щеке, теряющемся в многочисленных морщинах. Но что? Он отрицательно покачал головой.

- А так?

Вместо бабки, напротив, стояла высокая женщина. Темные вьющиеся волосы были собраны в хвост на темени, большие, по-кошачьи раскосые, глаза были все те же – один изумрудный, как у Источника, другой черный, как вода Черного Потока. На щеке вместо шрама была видна затейливая сине-зеленая татуировка.

- Мара?

- Узнал. Давно не виделись, дааргон.

- Нет. Арды убили только тех, кто сопротивлялся. А остальных – зачем? Вот они и приспособились, притихли, научились под ардами жить. Отхватили по куску с ардовского каравая, наплодили с ардами детей.

- А ты?

- А я, … я Ардам в рот глядеть не хотела. Но и воевать с ними не в моих правилах. Меня теперь зовут Марушка. И я тут, вроде как, местная ведьма, - и рассмеялась.

- А что? – резко сказала Марушка, - лучше так, как Альтана? Мне родниться с ардами не по нутру. Но я никого не осуждаю. И ваша война с ними - это не по мне. Каждый хочет жить.

Логар стиснул зубы, на щеках помимо воли вспыхнули красные неровные пятна. Он отложил ложку и уставился в стол. Женщина внимательно посмотрела на Логара, вытерла руки о передник и села за стол напротив. Понимающе покивала головой и сказала:

- Зря винишь себя. Тут все хороши. Кто-то побоялся вступиться, кто-то недооценил опасность, кто-то просто предал, переметнулся на сторону более сильного. Ты не виноват ни в одном из этих грехов. Чего ж тогда краснеешь-то?

- Мара, что с Эрионной? Ты должна знать! – тихо, через силу спросил Логар.

- Эрионна умерла. Давно. Давным-давно, Логар.

- И теперь уже ничего не исправить, - почти прошептал Логар.

- Немного не так, - усмехнулась Мара, - нельзя воскресить мертвых, нельзя исправить давнее предательство. Но можно поменять будущее.

- Издеваешься? Какое будущее? Будущее было в наших птенцах. Теперь осталась только месть.

- Месть? Насколько я помню дааргонов, у вас никогда не было понятия мести, – удивленно вздернула брови Мара.

- Не было. Но я научился. Я одну толковую книгу прочитал, Мара, - Логар криво усмехнулся. - А те, кто ее состряпал, хорошо разбираются в таких вещах как убийство, месть и предательство.

Мара хмыкнула и покачала утвердительно головой:

- Понимаю, о чем ты.

- Не понимаешь, - горько покачал головой Логар. – Нам отказали в праве жить. Нас лишили всякого будущего. Мало того! Нам даже нашего прошлого не оставили! Нас изваляли в грязи и выбросили на помойку, это ты понимаешь, Мара? – дааргон едва сдерживался. - И я единственный, кто об этом знает! Я должен, понимаешь, обязан восстановить хотя бы наше доброе имя. Больше некому! Но что я могу? – Логар непроизвольно стиснул в руках ложку и сломал ее. Хмыкнул, разжал руки и две половинки глухо стукнулись о стол. Мара шевельнула пальцами, и половинки ложки сдвинулись, сложились и снова срослись.

- Я не могу сделать то же самое с моим народом, Мара, - сказал Логар, глядя на ложку. - Арды слишком сильны и их много. А я один.

- Арды не так уж и сильны, как тебе кажется, дааргон, - Мара склонилась к Логару, и заговорила тихо, но убедительно. - Все зависит от того, как на них глядеть. Если считать всесильными, чего они и хотят, то тогда, конечно – ты проиграл задолго до того, как вступишь с ними в бой. Но сам ведь знаешь: мелкая искра может произвести пожар; крошечный камень, скатившийся с горы, может вызвать страшный обвал. Дело не в могуществе ардов, а в том, найдешь ли ты силы сделать первый, самый трудный, шаг. Ешь, Логар, - пододвигая ложку к дааргону, сказала Мара, - нет ничего, что нельзя было бы исправить. Никакое будущее не бывает определенным.

- И это говоришь мне ты, Мара? Та, для которой нет никаких тайн в будущем?

- Это говорю тебе я! Потому что будущее зависит только от тебя. И знай: ты не один. Да, Эрионна умерла. Но она снесла последнее яйцо, и из него вылупился последний птенец.

- Дааргон? – потянулся к Маре Логар.

- Да. И нет. Не знаю, Логар. Я чую, что он, последний, жив. Уже много лет он томится в заточении, сдерживаемый убийственной для него магией Ардов. Я даже не знаю, какой он, но подозреваю, что не очень-то похож на дааргона – ведь столько лет злая магия калечила его.

- Но как он выживал столько лет? – тихо спросил Логар, - чем питался, в конце концов?

- Наверное, ему помогал Источник, Он ведь не простой дааргон. Он – это гибель Ардов. И они это знают. Знаешь, почему арды наложили еще две печати на Пещеру Дарующей Жизнь? Потому что они боятся. Нет, не так. Они в панике, у них поджилки трясутся от одной мысли о том, что будет, если Эйгон обретет свободу! – яростно сказала Мара. И вдруг приложила палец к губам, замолчала на некоторое время, прислушиваясь.

- Идет кто-то, - сказала она, глядя в небольшое оконце. Потом скептически оглядела Логара, и сказала:

- Люди странные, без одежды никогда не ходят. Так что если тебя здесь в таком виде застанут…

- А где б я, волк, в лесу одежду раздобыл? – пожал плечами голый Логар, налегая на похлебку. – Да не все равно тебе, что скажут?

- С волками жить – по-волчьи выть, с людьми – по-людски баить.

- Ну, так давай штаны!

- Штанов нет, есть это, - и Мара перебросила через стол длинную детскую рубаху. Логар рубаху поймал, повертел и спросил:

- А девочка-то где?

- Какая девочка? – ухмыльнулась Мара. – Показалось тебе. Привиделось.

Логар просунул голову в ворот рубахи. А из ворота выглянула уже девчоночья голова с двумя тонкими, невзрачными русыми косичками, курносым носом и серебристыми глазками. Напротив же нее стояла уже не статная молодая женщина - сгорбленная бабка.

Марушка еще раз глянула в крохотное оконце. По тропинке к избушке, позвякивая крупными бусами на пышной груди, шла известная всей деревне вдова Милица. Надо сказать, была она женщиной широкой души. Настолько широкой, что ее с трудом удерживал вырез рубахи. И ни один мужской взгляд долго оторваться не мог от этой душевной широты, когда Милица проходила по улице. Тем паче, что, если поглядеть Милице вслед, то ясно было видно: вдова - человек со всех сторон хороший.

Прижимая корзинку с яйцами к бедру, а крутобокий глек с простоквашей к груди, Милица еле-еле втиснулась в Марушкино неказистое жилье. Дверь избы явно не была рассчитана на настоящую женскую красоту. Вдова поставила корзинку на стол, и тяжко вздохнула. В глечике, прижатом к груди, гулко ухнула простокваша.

- Ну, садись, коли пришла, - предложила бабка. Милица кинула взгляд на девочку за столом. Марушка махнула рукой:

- Не обращай внимания – племяшка из Альды пожаловала.

- Да я на минуточку только, вот гостинцев вам принесла, - неловко сказала Милица.

- Угу. Гостинцев она мне принесла. Пришла бы ты просто так, держи карман шире! - сказала зловредная бабка. - Или сказывай, зачем тебя демоницы принесли, или проваливай, и гостинцы свои забирай!

Милица свела брови к переносице и, распялив и без того широкий рот, зарыдала. Плакала она самозабвенно, раскачиваясь и прижимая к себе кувшин, как ребенка. Простокваша угрожающе хлюпала в такт ее завываниям. Марушка слушала-слушала, и не выдержала.

- Цыц! – рявкнула она на вдову, отобрала простоквашу, и подвинула ногой к Милице лавку. Женщина рухнула на нее и замолчала.

- Ну!

- Так расскажи, а?

Дело было с одной стороны простое, а с другой… А с другой стороны, жрец Ратинор справиться с ним не мог. Хоть это и была его прямая обязанность – нечисть мелкую гонять.

Началось все на Белтайн. В день, когда все три луны Мирра, в полной своей красе, выплывают на небо; когда красят яйца, водят в лесу хороводы, жгут костры, да танцуют до упаду. Всем ведомо, что на Белтайн пируют в Мирру, вместе со смертными, и неугомонные демоницы, которых в честь праздника Морна отпускает со службы на волю. И плохо заканчиваются для смертных те хороводы да пляски, где поучаствуют охочие до развлечений Элиль, Эш и Эва. Вслед за хозяйками-демоницами, что б им ни дна, ни покрышки, притаскивается в Мирр и всякая мелочь – моры, ночницы, нейморы, шишиги - всех и не перечислишь. И вот, с самого Белтайна, одна паскудная шишига, в Пустыню так и не убравшаяся, повадилась учинять беспорядок в Милициной коморе. Колбасу, стерва, надгрызла, кувшины побила, кадушку перевернула. Да это все ерунда. Хуже всего вот что: прямо в земляной пол вкопала запасливая Милица две здоровенных бутыли с самогонкой. Известное дело, вдова без самогонки – кому нужна? Так вот, в одной бутыли самогонки больше нет. А вместо нее… и сказать стыдно, что! И запах такой, что с души воротит! А другая бутыль на половину пуста. Точно знает о том Милица – палочкой промеряла. Колбасы не жалко, кадушки тоже. Но бутыли…

И опять зарыдала вдова так, будто детей малых хуфу со двора свели. Даже лавка под ней от жалости заскрипела.

- У, сырость развела, - буркнула бабка, толкая Милицу в бок, - чего это ты сразу – шишига, шишига. Может, вор какой-то к тебе в комору повадился, обычный человек?

- Не, - шмыгнула носом вдова, - не мог, поганец. Вот он, ключик от коморы, - из недр души извлекла она и показала Марушке ключ. – Всегда при мне. И потом, бутыли я так вкопала, что, не выкопав их, ничего не нальешь. Горлышки узенькие! Не то, что голова - рука не пролезет. А кувшины никто не выкапывал. Точно, шишига! Еще и по дому шастает, половицами скрипит. Я ее даже видела мельком, оглядываясь по сторонам, зашептала вдова, - лохматая, кривоногая, страх! И сколько Ратинор молитвы свои не читал, сколько комору водой Арда ни кропил – ничего не помогает.

- Ладно, пойдем, поглядим на твою шишигу, - сказала, вставая, Марушка. – Только, вот что: был у меня тут где-то оберег от нечисти. Сильный. Погоди – найду.

Бабка погремела чем-то в дальнем углу, и показала Милице тщательно начищенную медную сковородку на длинной ручке. На такой сковородке пекли на Новый год священные лепешки в честь Солнца-Арда.

- Сильная вещь. Огнем Арда прокаленная, - сказала Марушка, - ни одна шишига не устоит.

- И что с ней делать? Над дверью вешать, вместо подковы, в коморе?

- В коморе над дверью лучше ведро с водой приспособить. Больше пользы будет в поимке шишиги. А оберег покамест под юбку спрячь. Иди, Милька, я тебя догоню.

- И ты пойдешь? – удивленно спросил Логар, когда вдова вышла. - Будешь этим заниматься?

- Пойду, развлекусь, - усмехнулась Мара. - И тебя приглашаю. Будет весело.

Логар недоверчиво хмыкнул, поскреб ложкой пустую тарелку, и встал.

Так и пошли они по дорожке – впереди Милица с оберегом в руках. За ней семенящая бабка с клюкой, а за ней, путающаяся в подоле длинной рубахи, девочка. К ночи дело было. На темном покрывале неба уже проклюнулись звезды. Самое время ловить всяких шишиг и отправлять их к шишиговой бабушке. В коморе Марушка с загадочным видом понюхала надкушенную колбасу и бутыли, пошуршала клюкой за бочонками, постучала по стене коморы. И сказала:

- Тут засаду на шишигу и устроим. Держи, Милица, оберег покрепче. Долго ждать не придется.

Засаду на нечисть устроили по всем правилам. И ждать долго не пришлось. Вскоре что-то засопело и закашляло стеной сарая. Потом лохматая белая голова просунулась в окошко под потолком, что-то, пыхтя, полезло сквозь узкое окошко и кулем свалилось на землю. Было оно и впрямь все лохматое, как и утверждала Милица. Из-под белой кудрявой шкуры шишига вытащила длинную трубку – полый, гибкий стебелек водяной лилии, и засунула этот стебелек, как бабочка хоботок, в узюсенькое горлышко бутыли. И стала со смаком втягивать самогон! Тут уж душа Милицы не выдержала, с победным кличем выскочила она из-за бочки и со всего маху ударила шишигу по лохматой голове. Та упала на спину, ногами кверху. Белая лохматая «голова» с нее слетела, оказавшись бараньей шапкой. Марушка зажгла лучину. И тут Милица завизжала на всю деревню:

- Батя! Я батю прибила!

Потому как на полу действительно лежал папаша Милицы, Аглай, зачем-то одетый среди лета в овечий тулуп мехом наружу.

Марушка наклонилась над телом и, смеясь, сказала:

- Не боись, не пришибла. Дышит.

И правда, Аглай застонал и сел. Глаза у него косили к носу.

- Он же, чтобы тебя напугать, шапку и кожух напялил, - смеялась Марушка. - Чтобы, если уж увидишь, испугалась и решила, что это шишига. Шапка-то его и спасла.

- Ты чего ж это, батя, творишь? – тихо, но грозно спросила Милица. Аглай прошамкал что-то невразумительное.

- Ты чего ж делаешь, стервец! – заверещала вдова, снова замахиваясь сковородкой. Но Марушка удержала ее и важно сказала:

- Больше не бей – это ж агромадной волшебной силы оберег. Одного раза достаточно.

- Точно?

- Навсегда от пьянства вылечился? - С надеждой спросила Милица, - вот мамка обрадуется!

- Нет. – Сказала бабка, посмотрев на сковородку и на съехавшие к носу глаза Аглая - Так что б навсегда – этого мало. Но до Мабона продержится. Ну, вы тут разбирайтесь по-родственному. Мы пойдем.

И степенно пошла вон из дома. А Логар подергал Милицу за подол и забрал сковородку.

Уходя он отлично слышал семейные разборки:

- Ну, старый…, - дальше неразборчиво из-за шума ударов, - я тебе покажу шишигу! Я тебе покажу самогонку! Я еще и мамке расскажу! А уж она тебе покажет…

Что покажет мамка, Логар уже не услышал. Потому что спешил догнать Марушку, а длинный подол мешал страшно. Он настиг ее только у самого моря. Мара стояла, и глядела на шевелящийся и шуршащий черный шелк, растянувшийся до горизонта и сливающийся там с бархатом неба. И ветер теребил ее темные вьющиеся волосы. Замысловатая татуировка на щеке, словно напитавшись светом звезд, матово светилась.

- Что ж ты оберег «аграмадной волшебной силы» в руках у смертных оставила? – спросил Логар, - не боишься?

И помахал медной сковородкой в воздухе. Мара отобрала у него сковородку и сказала:

- Не умничай, а то и тебя сейчас от всех невзгод и болезней полечу.

- Ой. Боюсь, аж крылья дрожат. – И они рассмеялись громко и весело. Далеко слева, у самых Гархан, от их смеха замерцали зарницы.

А отсмеявшись, Мара серьезно сказала:

- Арды, как эта сковородка. В них силы ровно столько, насколько ты будешь верить, что они всесильны и всеведающи. Если ты будешь их бояться, то победят они.

- Они уже победили.

- Нет, им только так кажется.

- Пойдем со мной, Мара! – Но женщина покачала головой, ничего не объясняя.

- Так и будешь здесь прозябать?

- А мне и здесь неплохо.

- Деревенской ведьмой?

- А что, работа как работа. Я людям помогаю, лечу, советы даю.

- Так помоги и мне!

- С тобой сложней, - отвернувшись, сказала Мара. - Тебе может помочь только сам Источник.

- Но я не могу к нему пройти.

- Не с той стороны идешь, значит. Арды не могли перекрыть все проходы к Источнику. Он им нужен. И ты пройдешь там. Я укажу тебе дорогу. Но будь осторожен. Не торопись на эту встречу. И мой тебе добрый совет – постарайся никогда не принимать свой истинный облик в Мирре. Арды далеко не всеведающи. Да, они давно расслабились и забыли о дааргонах. Но если ты будешь здесь разгуливать в своем настоящем виде, это будет впечатляюще. Настолько впечатляюще, что сразу поползут слухи, а слухи тут разлетаются быстро. И до ушей ардов они тоже быстро долетят. И знаешь, что будет тогда? Ты станешь дичью. На тебя начнется настоящая охота. Один против всех. К чему рисковать, Логар? Тише едешь – дальше будешь. Твое самое большое преимущество в невидимости, в незаметности. Стань серым незаметным человечком. Одним из толпы.