Если ты оценил себя выше меры и обещал за себя мену выше своей стоимости, как же можно дать за тебя такой выкуп? Мерить такой неправильной мерой — значит не пособить христианству, а разорить христианство. А если будет мена или выкуп по твоей мере, и мы тебя тогда пожалуем. Если же из гордости ты станешь против христианства, тогда Христос тебе противник!
Причины переписки.
Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским важнейшие документы Древней Руси, дошедшие до наших дней. А. Курбский был боярином, участвовавшим в Казанских походах и бывший членом Избранной рати, а также воеводой в Ливонской войне. Но, опасаясь опалы за близость к казненным Иваном Васильевичем феодалам, в 1564 году бежал в Литву. Оттуда он пишет государю первое письмо, в котором утверждает, что царь несправедливо принес ему столько бед. Также опальный боярин напоминает ему о Страшном суде, где эти грехи ему припомнятся.
В ответ на это послание Иван Грозный пишет письмо Курбскому, где шаг за шагом опровергает все его обвинения. Причем, оба оппонента в своих утверждениях ссылаются на Библию, как источник истины. Таким образом, спор о разделе власти и прощении беглеца получается одновременно и спором о будущем России, о необходимой для ее укрепления политике. На основании писем И. Грозного можно сделать вывод об идеалах государственного правления великого русского царя.
Государь Иван Васильевич был строгим приверженцем единовластия. “Так же неприемлемо ваше желание править городами и областями, где вы находитесь”, - писал он Курбскому. - " Ты сам <…> видел, какое разорение было на Руси, когда в каждом городе были свои начальники”. Далее он продолжал так: “Если же не будет единовластия то даже если и будут люди крепки, и храбры, и разумны, но все равно уподобятся неразумным женщинам, если не подчинятся единой власти”. Это аргументировалось тем, что “…один захочет одного, другой другого”.
Иные формы правления царю были не просто неугодны, а казались ему дикими и непонятными. “А о безбожных народах что и говорить! Ведь там у них цари своими царствами не владеют, а как укажут им их подданные, так и управляют. Русские же самодержавцы изначала сами владеют своим государством, а не их бояре и вельможи! ”. Для подтверждения своей правоты, царь ссылается на Библию: “Когда бог избавил евреев от рабства, разве он поставил над ними священника или многих управителей ?” И еще одно высказывание на эту тему из первого письма Ивана Васильевича: “Неужели же это свет - когда поп и лукавые рабы правят, царь же только по имени и по чести царь, а властью нисколько не лучше раба И неужели это тьма, когда царь управляет и владеет царством, а рабы выполняют приказания ?”.
Для обоснования своего царского положения относительно рабов, государь цитирует апостола Павла: “Всякая душа да повинуется владыке, власть имущему; нет власти, кроме как от бога: тот кто противится власти, противится божьему повелению. ” Затем Иван Васильевич обращается к Курбскому: “Воззри на него и вдумайся: кто противится власти - противится богу, а кто противится богу - тот именуется отступником, а это наихудший из грехов. А ведь сказано это было о всякой власти, даже о власти добытой ценой крови и войн”, Здесь царь делает умный ход: ставя свою власть божественной, он тем самым объявляет Курбского врагом церкви. “Уподобляясь бесноватым<…>осуждаете меня, как собаки. И этим вы стали противны богу…” пишет Иван 4. Поэтому свою немилость к боярину царь выказывает как бы направленной к противнику порядка вообще, а не как к противнику царской политики: “…если закон осуждаешь, то не создатель ты порядка и не судья его. Один есть законодатель и судья, могущий и спасти и погубить.” Выходит, что Иван Грозный претендует на абсолютную власть, беспрекословное подчинение.
При такой политике противники царя должны жестоко наказываться. Об этом упоминает Курбский в своем письме, обвиняя царя в слишком жестоком обхождении. Но правитель Руси отвергает это “обвинение”, говоря что, имеет право поступать так по необходимости: “Мук, гонений и различных козней мы не для кого не придумывали; если же ты говоришь об изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят”.
Представления Ивана Грозного о долге царя выглядят так: “…всегда царям надо быть осмотрительными: иногда кроткими, иногда жестокими, добрым же милосердие и кротость, злым же жестокость и муки, если же нет этого, тогда он не царь. Царь страшен не для благих дел, а для зла <…>, а если делаешь зло бойся, ибо царь не напрасно меч носит для устрашения злодеев и ободрения добродетельных ”.
В завершении можно сказать, что идеалом правления в государстве для Ивана Грозного была неограниченная монархия. Подчинения, в котором он, как царь-завоеватель, нуждался, было бы сложно добиться без применения силы. А без жесткого режима едва ли он смог бы централизовывать русское государство. Абсолютная монархия того времени, на мой взгляд, была необходимой, хотя и печальной страницей русской истории.
ВЕЛИКОЕ НАСЛЕДИЕ. КЛАССИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЛИТЕРАТУРЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ
СОЧИНЕНИЯ ЦАРЯ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА ГРОЗНОГО
О произведениях Грозного писать нелегко. Это во всех отношениях крайне своеобразный автор. Надо преодолеть немало трудностей, чтобы определить даже то, что принадлежит Грозному, и надо испытать не меньше затруднений, чтобы раскрыть особенности его творчества. Но зато дойдя до существа его писательской натуры, мы открываем необыкновенно интересную творческую личность - личность в своем роде единственную и ни на кого не похожую, экспрессивную и все-таки загадочную, как бы выступающую из теней и полутеней, подобно лицам стариков на картинах Рембрандта.
Большинство произведений Грозного, как и многих других памятников древнерусской литературы, сохранилось только в поздних списках - XVII в., и это очень мешает определению его стиля. К счастью, некоторая часть сочинений Грозного, очень для него характерных, сохранилась все же в списках XVI в.: письмо Василию Грязному1, послания Симеону Бекбулатовичу, Стефану Баторию 1581 г., Сигизмунду II Августу, Гр. Ходкевичу, английской королеве Елизавете I, список его спора о вере с Яном Рокитой2.
Другое затруднение с определением полного состава его произведений сложнее: трудно отличить то, что им самим писалось, от того что им только подписывалось или что ему приписывалось. Многие официальные речи Грозного, занесенные в летопись, передают лишь содержание сказанного и не сохраняют своеобразного стиля Грозного. Другие документы, направлявшиеся от его лица, писались другими, а им только исправлялись. Что в этом случае считать принадлежащим ему? Для того чтобы отличить принадлежащие Грозному сочинения от тех, что были составлены от его лица, существует только один признак: его стиль, его манера, характерные для него слова и выражения. По счастью, стиль его произведений резко выделяется в общей массе сочинений того времени, а это не мало.
Произведения Грозного принадлежат эпохе, когда индивидуальность уже резко проявлялась у государственных деятелей, и в первую очередь у самого Грозного, а индивидуальный стиль писателей был развит еще очень слабо3, и в этом отношении стиль произведений самого Грозного - исключение. На фоне общей, характерной для средневековья безликости стиля литературных произведений стиль сочинений Грозного резко своеобразен, но он далеко не прост и представляет трудности для его характеристики. На первый взгляд стиль произведений Грозного может показаться даже лишенным единства. В нем как бы борются разные стихии языка, различное отношение к действительности; необычайная и очень горячая искренность - со зловещим притворством, чувство собственного превосходства над читателями - со сменяющим это чувство отношением к читателю как к равному. В сочинениях Грозного сочетается стремление исправлять и наказывать силой - с желанием переубеждать и опровергать доводами разума, торжественность обращений - с просторечием и грубой бранью, сдержанность - с запальчивостью.
Присмотримся ближе к личности Грозного, к его поведению в жизни и к его стилю в его посланиях. Все сферы его деятельности очень тесно связаны между собой и составляют некое выразительное единство.
Конец XV века и век XVI - это период укрепления русского централизованного государства. С появлением централизаторских устремлений на смену старым пришли новые взгляды на власть "великого князя всея Руси", да и сами "великие князья всея Руси" по-новому начинают рассматривать свою деятельность, свои задачи и самое свое положение в государстве.
Вместо ограниченных в своих владельческих заботах русских князей периода феодальной раздробленности появились государственные деятели более широкого размаха, реформаторы государственной и социальной жизни России. Под влиянием назревших экономических потребностей начинают ломаться старые порядки в государственном управлении и в быту, в религиозных установлениях местных церковных организаций и в культурной жизни. Усиливающаяся классовая борьба и борьба внутри класса феодалов между старым боярством и поднимающимся дворянством требовали усиления централизованного государственного управления.
Сознание необходимости реформ достигло крайнего напряжения в царствование Грозного. Деятельность Грозного очутилась в центре внимания русской литературы. Она подверглась страстному обсуждению. Грозного осуждали одни, одобряли другие, третьи стремились подсказать новые реформы. Споры вокруг деятельности Грозного не умолкали и во все последующее время. Сам царь спешит поддержать переписку со своими друзьями и врагами, главным образом со своими врагами. В чем-либо переубедить его невозможно, он запальчиво отстаивает свои убеждения и всю свою политическую деятельность. В его посланиях чувствуется та же вера в силу убеждения, в силу мысли, которая отличала и его корреспондентов. Грозный - политический деятель, темпераментно доказывающий разумность и правильность своих поступков, стремящийся действовать силой убеждения не в меньшей мере, чем террором и приказами. В его писательской деятельности сказалась его исключительная талантливость, но отразилось и его положение безраздельного владыки, неизбежно мертвящее всякое живое творчество и в себе самом, и в подвластной ему среде.
Вряд ли существует в средневековье еще другой писатель, который бы так мало сознавал себя писателем, как Грозный, и вместе с тем каждое литературное выступление которого обладало бы с самого начала таким властным авторитетом. Все написанное написано по случаю, по конкретному поводу, вызвано живой необходимостью современной ему политической действительности. И именно это наложило сильнейший отпечаток на его произведения. Грозный нарушает все литературные жанры, все литературные традиции, как только они становятся ему помехой, и, наоборот, широко пользуется ими, когда ему нужно воздействовать на своего читателя эрудицией, образованностью, торжественностью слога. Он заботится о стиле своих произведений не ради его выдержанности, красоты, "приличия" и пр., а лишь постольку, поскольку это ему нужно, чтобы высмеять или убедить своих противников, доказать то или иное положение, поразить и психологически подавить своих идейных врагов. Грозный - политик, государственный человек, прежде всего, и он вносит политическую запальчивость и в свои произведения. Все написанное им стоит на грани литературы и деловых документов, на грани частных писем и законодательных актов. В его письмах излагаются не только его мнения, но и государственные распоряжения. И всюду он резко проявляет себя: в стиле, в языке, в темпераментной аргументации и, самое главное, в постоянно дающих себя знать его политических убеждениях. Письма Грозного - неотъемлемая часть его поведения и деятельности в целом; каждое из них - его общественный поступок.
Во всех областях своей кипучей деятельности Грозный был человеком, стремившимся сбросить груз многовековых традиций "удельной" Руси, хотя одновременно и незаметно для себя во многом этим же традициям следовавший. В дипломатической практике, дерзко нарушая условные формы посольских обычаев своего времени, Грозный впервые стал лично вести переговоры с иностранными послами. Грозный непосредственно сам, а не через своих дьяков и бояр обращался и к литовскому послу Ходкевичу в 1563 г., и к польским послам Кротошевскому и Роките в 1570 г. Речь его к польским послам была столь обширна, что секретарь польских послов сказал Грозному: "Милостивый государь! таких великих дел запомнить невозможно: твой государский от бога дарованный разум выше человеческого разума". Минуя обычаи своего времени, Грозный сам непосредственно вел спор о вере с Яном Рокитой и Поссевином. По свидетельству англичанина Горсея, царь отличался в этих выступлениях "большим красноречием" и "употреблял смелые выражения". Не удивительно, что и в своих литературных произведениях Грозный властно ломал стилистические традиции и "литературный этикет" своего времени.
Нельзя думать, что Грозный нарушал современные ему литературные приличия "по невежеству", как это изображал его литературный и политический противник князь Андрей Курбский. Грозный был одним из образованнейших людей своего времени. Воспитателями Грозного в юности были выдающиеся книжники: поп Сильвестр и митрополит Макарий. Оба были составителями наиболее значительных книжных предприятий своего времени: первый - "Домостроя", второй - двенадцатитомных "Великих четьих миней" (наиболее полного собрания всех читавшихся на Руси произведений). По программе Макария была расписана в воспитательных целях для молодого Ивана Золотая палата Московского кремля.
Об образованности Грозного свидетельствуют многие источники - русские и иностранные, современные Грозному и посмертно его характеризующие.
Русские источники говорят, что он был "в словесной премудрости ритор, естествословен и смышлением быстроумен", утверждают, что "в мудрости никим побежден бысть"4. По свидетельству венецианца Фоскарини, Грозный читал "много историю Римского и других государств... и взял себе в образец великих римлян". В его сочинениях встречается множество ссылок на произведения древней русской литературы. Он приводил наизусть библейские тексты, места из хронографов и из русских летописей. Он цитировал наизусть целыми "паремиями и посланиями", как выразился о нем Курбский. Он читал "Хронику Мартина Бельского" (данными которой он, по-видимому, пользуется в своем послании к Курбскому). По списку Библии, сообщенному Грозным через Михаила Гарабурду князю Острожскому, была напечатана так называемая Острожская библия - первый в славянских странах полный перевод Библии. Он знал "Повесть о разорении Иерусалима" Иосифа Флавия, сложную в философском отношении "Диоптру" инока Филиппа и многое другое.
Книги и отдельные сочинения присылали Ивану Грозному из Англии (доктор Яков - изложение учения англиканской церкви), из Константинополя (архидиакон Геннадий - сочинения Паламы), из Рима (сочинения о Флорентийском соборе), из многих монастырей его царства. Каспар Эберфельд представлял царю изложение в защиту протестантского учения, и царь охотно говорил с ним о вере. Отправляя архидиакона Геннадия на Ближний Восток, Грозный приказывал "обычаи в странах тех писати ему". Он заботился о составлении тех или иных новых сочинений и принимал участие в литературных трудах своего сына царевича Ивана Ивановича. К нему обращались со своими литературными произведениями с очевидным расчетом на его просвещенное внимание Максим Грек, митрополит Макарий, архимандрит Феодосии, игумен Артемий, Иван Пересветов и многие другие.
Грозный знал цену слова и широко пользовался пропагандой в своей политической деятельности. В 1572 г. литовский посол жаловался, что Грозный распространяет глумливые письма на немецком языке против короля Сигизмунда-Августа, и русские не отрицали этого. Если Грозный и не был непосредственным автором этих листков, то, во всяком случае, он был их инициатором и редактором, как он редактировал летопись времени своего царствования и мн. др.
Грозный вмешивался в литературную деятельность своего времени и оставил в ней заметный след, далеко еще не учтенный в историческом и литературном отношении.
Как у многих эмоциональных писателей, стиль Грозного сохранял следы устного мышления. Он писал - как говорил. Возможно, он диктовал свои послания. Отсюда не только следы устной речи в его писаниях, но и характерное для устной речи многословие, частые повторения мыслей и выражений, отступления и неожиданные переходы от одной темы к другой, вопросы и восклицания, постоянные обращения к читателю как к слушателю.
Грозный ведет себя в своих посланиях совершенно так, как в жизни. В нем не столько сказывается манера писать, сколько манера себя держать с собеседником. За его писаниями всегда стоит реальность: реальная власть, реальная жестокость, реальная насмешка. Он не только пишет, но действует: способен привести в исполнение свои угрозы, сменить гнев на милость или милость на гнев.
В своих посланиях Грозный постоянно играет какую-либо роль. Стиль их меняется в зависимости от взятой им на себя роли. От этого стиль его посланий очень разнообразен. Игра в посланиях - отражение игры в жизни.
Чаще всего для Ивана Грозного было характерно притворное самоуничижение, иногда связанное с лицедейством и переодеванием.
Притворно-самоуничижительный тон вкраплен в его гневное послание в Кирилло-Белозерский монастырь игумену Козме "с братией". Оно написано по следующему случаю. Несколько опальных бояр, в том числе Шереметев и Хабаров, забыв свои монашеские обеты, устроились в монастыре, как "в миру", и перестали выполнять монастырский устав. Слухи и сообщения об этом доходили и до Грозного, составившего в связи с этим свое обширное послание в Кирилло-Белозерский монастырь.
Начинается послание нарочито униженно, просительно. Грозный артистически подражает тону монашеских посланий, утрирует монашеское самоуничижение, иронически притворяется монахом (известно, однако, что Грозный действительно подумывал постричься в Кирилло-Белозерский монастырь). "Увы мне грешному! горе мне окаянному! ох мне скверному, - пишет Грозный. - Кто есмь аз на таковую высоту дерзати (то есть на высоту благочестия Кирилл о-Белозерского монастыря)? Бога ради, господне и отцы, молю вас, престаните от такового начинания... А мне, псу смердящему, кому учити и чему наказати и чем просветити?" Грозный как бы преображается в монаха, ощущает себя чернецом: "и мне мнится, окаянному, яко исполу (то есть наполовину) есмь чернец". И вот, став в положение монаха, Грозный начинает поучать. Он поучает пространно, выказывая изумительную эрудицию и богатство памяти. Постепенно нарастают и его природная властность, и его скрытое раздражение. Он входит в азарт полемики и в азарт актерской игры.
Письмо Грозного в Кирилло-Белозерский монастырь - это развернутая импровизация, импровизация вначале ученая, насыщенная цитатами, ссылками, примерами, а затем переходящая в запальчивую обвинительную речь - без строгого плана, иногда противоречивую в аргументации, но написанную с горячей убежденностью в своей правоте и в своем праве учить всех и каждого.
Грозный иронически противопоставляет святого Кирилла Белозерского (основателя Кирилло-Белозерского монастыря) боярам Шереметеву и Воротынскому. Он говорит, что Шереметев вошел со "своим уставом" в монастырь, живущий по уставу Кирилла, и язвительно предлагает монахам: "Да Шереметева устав добр, - держите его, а Кирилов устав не добр, оставь его". Он настойчиво "обыгрывает" эту тему, противопоставляя посмертное почитание умершего в монастыре боярина Воротынского, которому монахи устроили роскошную могилу, почитанию Кирилла Белозерского: "А вы се над Воротыньским церковь есте поставили! Ино над Воротыньским церковь, а над чюдотворцом (Кириллом) нет! Воротыньской в церкви, а чюдотворец за церковию! И на Страшном спасове суди-щи Воротыньской да Шереметев выше станут: потому Воротыньской церковию, а Шереметев законом, что их Кирилова крепче".
Вспоминая прежние крепкие монастырские нравы, Грозный мастерски рисует бытовые картинки. Он рассказывает, что видел он собственными очами в один из своих приездов к Троице. Дворецкий Грозного, князь Иван Кубенской, захотел поесть и попить в монастыре, когда этого по монастырским порядкам не полагалось - уже заблаговестили ко всенощной. И попить-то ему захотелось, пишет Грозный, не для "прохлады" (то есть не для веселья), а потому только, что жаждал. Симон Шубин и иные с ним из младших монахов, а "не от больших" ("большия давно отошли по келиам", - разъясняет Грозный) не захотели нарушить монастырские порядки и "как бы шютками молвили: князь Иван-су, поздно, уже благовестят". Но Иван Кубенской настоял на своем. Тогда разыгралась характерная сцена: "сидячи у поставца (Кубенской) с конца ест, а они (монахи) з другово конца отсылают. Да хватился хлебнуть испити, ано и капельки не осталося: все отнесено на погреб". "Таково было у Троицы крепко, - прибавляет Грозный, - да то мирянину, а не черньцу!"
Не то что с боярами, с самим царем монахи не стеснялись, если дело шло о строгом выполнении монастырских обычаев. И правильно делали! - утверждает Грозный. Он вспоминает, как в юности он приехал в Кириллов монастырь "в летнюю пору": "мы испоздали ужинати, занеже у вас в Кирилове в летнюю пору не знати дня с ночию (ибо стояли белые ночи. - Д. Л.)". И вот спутники Грозного, которые "у ествы сидели", "попытали (то есть попросили) стерьлядей". Позвали подкеларника Исайю ("едва с нужею привели") и потребовали у него стерлядей, но Исайя, не желая нарушать монастырских порядков, наотрез отказался принести. Грозный с похвалою передает безбоязненные слова, сказанные ему Исайей: "о том, о-су (то есть государь), мне приказу не было, а о чом мне был приказ, и яз то и приготовил, а нынеча ночь, взяти негде; государя боюся, а бога надобе больши того боятися". Эта неожиданная смелость монаха понравилась Грозному: она дала ему повод изобразить из себя великодушного и справедливого государя, не склонного к личной злобе, и он хвалит Исайю за смелость. Настойчиво внушает Грозный монахам смелую для государя мысль, что для них не существует никаких сословных и вообще светских различий. Святые Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский "не гонялись за бояры, да бояре за ними гонялись". Шереметев постригся из боярства, а Кирилл и "в приказе у государя не был", но все равно простец Кирилл стоит выше боярина Шереметева. Он напоминает, что у Троицы (в Троице-Сергиевом монастыре) в постриженниках был Ряполовского холоп "да з Бельским з блюда едал", как равный. Грозный высказывал мысль, что монах в духовном отношении, в личной жизни выше даже его - царя: двенадцать апостолов были "убогими", а на том свете будут на двенадцати престолах сидеть и судить царей вселенной. Самоуслаждение этим притворным смирением достигло здесь высшей степени. Но свою игру в смирение Грозный никогда не затягивал. Ему важен был контраст с его реальным положением неограниченного властителя. Притворяясь скромным и униженным, он тем самым издевался над своей жертвой. Он любил неожиданный гнев, неожиданные, внезапные казни и убийства5.
Приходя все в большее и большее раздражение, царь требует, наконец, чтобы монахи оставили его в покое, не писали ему больше и сами справлялись бы со всеми своими непорядками. "Отдоху нет, - пишет он с гневом, - а уж больно докучило"; "а яз им отец ли духовный или начальник? Как собе хотят, так и живут, коли им спасение душа своея не надобеть"; "а отдоху от вас нет о Шереметеве". И чего ради, в самом деле, тревожат его монахи - "злобеснаго ради пса Василья Собакина... или бесова для сына Иоанна Шереметева, или дурака для и упиря Хабарова?"
Речь Грозного поразительно конкретна и образна. Свои рассуждения он подкрепляет примерами, случаями из своей жизни или зрительно наглядными картинами. Монаха, принявшего власть, он сравнивает с мертвецом, посаженным на коня (монах действительно почитался "непогребенным мертвецом", а принятие власти символизировалось посажением на коня - "посагом"). Описывая запустение Сторожевского монастыря, Грозный говорит: "тово и затворити монастыря некому, по трапезе трава ростет".
Его письмо в Кирилло-Белозерский монастырь, пересыпанное вначале книжными, церковнославянскими оборотами, постепенно переходит в тон самой непринужденной беседы: беседы страстной, иронической, почти спора, и вместе с тем преисполненной игры, притворства, актерства. Он призывает в свидетели бога, ссылается на живых свидетелей, приводит факты, имена. Его речь нетерпелива. Он сам называет ее "суесловием". Как бы устав от собственного многословия, он прерывает себя: "что ж много насчитати и глаголати", "множае нас сами весте..." и т. д.
Достарыңызбен бөлісу: |