Понимание свободы в экзистенциализме
жүктеу/скачать 197.5 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- 1.2 Лев Шестов
- СПИСОК ЛИЕТРАТУРЫ
- «Философия свободы»
|
Московский гуманитарно-экономический институт Нижегородский филиал
КУРСОВАЯ РАБОТА По дисциплине: Экзистенциальная психотерапия На тему: Понимание свободы в экзистенциализме Студент(ка) Медведева Анна Александровна Научный руководитель Леонтьева Татьяна Павловна Оценка «____________» Нижний Новгород 2014
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ Жан-Поль Сартр : "У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её как может". В наших головах – навязчивый советский штамп из марксизма «Свобода есть осознанная необходимость». Сказали, и слова повисли в воздухе. Экзистенциализм как направление в философии, завершившее философию, равно как христианство завершило все религии, ответив на основной вопрос человечества, спрашивает: «Необходимость? А почему во все века человечество почти радостно от нее отказывается? Осознанная? Кем? Вершащим неправый суд, недобрым человеком, тем, кто просто срывает злость и усталость на ближнем? Кем и что осознано? Когда, если опыт истории говорит, «нет» – кричит нам о другом?» Вся проблема в том, что тема СВОБОДЫ, ЕЁ ГРАНИЦ, неразрывно связана с темой ОТВЕТСТВЕННОСТИ. Отвечать за выбор – ну кому это понравится? Именно по этой причине в работе я взяла за основу взгляды русских экзистенциалистов, чье время творчества сразу отсылает нас к духам русской революции, ибо, по мнению автора, их ошибки в понимании свободы и ее границ и стали отчасти спусковым крючком маховика истории России и мира ХХ века. Об основах: свобода является главной экзистенциальной ценностью, многовариантность её понимания и способы её использования создают много проблем в жизни человека. Хотя экзистенциальная психология отвергает возможность обусловливания человека внешними силами и обстоятельствами, она не признаёт и абсолютной свободы человека. Как говорил Съерен Къеркегор «Реальность – это единство возможного и необходимого». Каждый человек обладает ситуационной свободой, т.е. его ограничивают ситуации, в которых он находится. Другими словами, наши возможности контролировать свою жизнь являются ограниченными. Таким образом, наряду с фундаментальным фактом, что мы как люди являемся свободными существами, существует не менее фундаментальный факт – что наша свобода ограничена. Некоторые из границ человеческой свободы являются абсолютными: рождение и смерть. Существуют биологические ограничения – возможности тела, физические недостатки, генетическая предопределённость и т.п. Нас ограничивают психологические факторы – особенности характера, эмоциональное состояние, особенности восприятия ситуаций и способы реагирования в них и т.д. Невозможно избежать социальных границ, так как мы неизбежно живём с другими людьми и должны учитывать свободу друг друга. Наши свободы при «столкновении» ограничивают друг друга. Будучи свободными, сами налагаем запрет на некоторые действия, так как нас ограничивает наша совесть, морально-этические ценности. Таким образом, о свободе можно говорить настолько, насколько мы осознаём и признаём то, что невозможно, необходимо и возможно. Наша природа достаточно гибкая и, несмотря на разные ограничивающие обстоятельства, человек может достаточно свободно выбирать способы своих действий в разных жизненных ситуациях. Свобода в действительности и означает постоянный выбор между альтернативами и, что ещё важнее, свободный выбор требует создания новых альтернатив. Эта идея важна для экзистенциальной психотерапии, так как помогает нам показать клиентам, что они намного свободнее, чем думают, но всегда есть цена, и у свободы тоже – это риск и тревога. А главное – необходимость усилия! Нежелание платить эту цену и делает людей несвободными. Свобода неотделима от ответственности. Принять ответственность за свою жизнь означает выбор будущего, несмотря на риск, сопровождающий выбор. Я ставлю задачу в работе показать, к чему может привести ошибочное понимание свободы, и как понятие свободы связано с ответственностью. Консультативная беседа призвана ответить на вопрос – свобода человека это свобода «от» или «для».
Биографическое обращение целиком и полностью связано с тем, что автор уверена во взаимосвязи судьбы и взглядов для философа. Николай Александрович Бердяев (1874, Киев—1948, Кламар) – русский православный неохристианский философ-экзистенциалист. САМОЕ ЗНАЧИТЕЛЬНОЕ ЯВЛЕНИЕ НА РУССКОМ НЕОХРИСТИАНСКОМ ГОРИЗОНТЕ рубежа веков. Немножко «болел» марксизмом и, слава Богу, ушел к философии личности и свободы в духе религиозного экзистенциализма и персонализма. Свободу, дух, личность, творчество Николай Бердяев противопоставил необходимости, миру объектов, в котором царствуют зло, страдание, рабство. Смысл истории, по Бердяеву, мистически постигается в мире свободного духа, за пределами исторического времени. Он родился в дворянской семье. Его отец, Александр Михайлович, был офицером-кавалергардом, потом киевским уездным предводителем дворянства, позже председателем правления киевского земельного банка; мать, Алина Сергеевна, урождённая княжна Кудашева, по матери была француженкой. Бердяев воспитывался дома, затем в Киевском кадетском корпусе. В шестом классе оставил корпус и начал готовиться к экзаменам на аттестат зрелости для поступления в университет. Тогда же он впервые сформулировал желание сделаться профессором философии. Поступил на естественный факультет Киевского университета, через год на юридический. В 1897 г. за участие в студенческих беспорядках был арестован, отчислен из университета и сослан в Вологду. В 1899 г. в марксистском журнале была напечатана его первая статья «Ф. А. Ланге и критическая философия в их отношении к социализму». В 1901 г. вышла его статья «Борьба за идеализм», декларировавшая переход от позитивизма к метафизическому идеализму. За 1901-1902 года Бердяев проживает путь характерного для идейной жизни России тех лет стремительного движения от марксизма к идеализму. Наряду с отцом Сергием Н. Булгаковым, Петром Струве, Семеном Людвиговичем Франком, Бердяев стал одной из ведущих фигур движения, которое впервые заявило о себе сборником статей «Проблемы идеализма» (1902), затем сборниками «Вехи» (1909) и «Из глубины» (1918), в которых резко отрицательно характеризовались революции 1905 и 1917 годов. Эти сборники положили начало религиозно-философскому возрождению в России – вот то, что я выше называла – «неохристианство». Понятно, что это не всплеск оптинского старчества, но это понятно – по нашим грехам. С 1904 года Бердяев живет в Петербурге, руководит журналом "Новый путь". Он сближается с кругом Д. С. Мережковского, с З. Н. Гиппиус, В. В. Розанова и др., где возникло течение, названное "новым религиозным состоянием". Статьи этих лет собраны Бердяевым в книгах "Опыты философские, социальные и литературные 1900-1906" (1907) и "Новое религиозное сознание и общественность" (1907). С 1908 он жил в Москве, входил в круг деятелей книгоиздательства "Путь" и Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева; участвовал в сборнике "Вехи" (1909). Оригинальная философия Бердяева начинает складываться к 1911-12 годам, когда после пребывания в Италии исконная у Бердяева тема свободы дополняется темой творчества и его неизбежной трагедии. В 1913 году Бердяев написал статью в защиту афонских монахов, за это был приговорен к депортации в Сибирь, но Первая мировая война и революция помешали приведению приговора в исполнение. За последующие годы до своей высылки из СССР в 1922 г. Бердяев написал множество статей и несколько книг, из которых впоследствии, по его словам, по-настоящему ценил лишь две – «Смысл творчества» и «Смысл истории». Они меняют жизнь прочитавшего. Участвовал во многих начинаниях культурной жизни Серебряного века в Петербурге и в Москве. После революции 1917 года Бердяев основал «Вольную академию духовной культуры», просуществовавшую лишь три года (1919–1922). Сажали большевики его дважды: «Первый раз я был арестован в 1920 году в связи с делом так называемого Тактического центра, к которому никакого прямого отношения не имел. Но было арестовано много моих хороших знакомых. В результате был большой процесс, но я к нему привлечен не был… Во время этого ареста меня допрашивал лично Феликс Дзержинский и с ним – Вацлав Менжинский». Во второй раз Бердяева арестовали в 1922 году: «Я просидел около недели. Меня пригласили к следователю и заявили, что я высылаюсь из советской России за границу. С меня взяли подписку, что в случае моего появления на границе СССР я буду расстрелян. После этого я был освобожден. Но прошло около двух месяцев, прежде чем удалось выехать за границу». После отъезда на так называемом «философском пароходе» Бердяев жил сначала в Берлине, где познакомился с несколькими немецкими философами: Максом Шелером, Кайзерлингом, Шпенглером. Я не считаю верным выражение «цвет нации», но движение истории создает пассионарий, им владеет идея, идея рождена всегда философом, мыслителем, человеком, который рожден для того, чтобы слышать эту «музыку сфер», который по-своему открывает человечеству сущностные основы бытия… Вот они из России тогда и уехали – по воле гуманного правителя, который просто-таки расщедрился на «великодушный шаг». Итак, в 1924 Николай Бердяев переехал в Париж. Там, а в последние годы в Кламаре под Парижем, Бердяев и жил до самой смерти. Принимал самое активное участие в работе Русского студенческого христианского движения (РСХД), являлся одним из его главных идеологов. С небольшой книги о смысле современной эпохи "Новое средневековье" (1924 год) начинается широкая европейская известность Бердяева, и постепенно намечается его особая роль мыслителя-посредника между русской и западной культурами. Он знакомится с ведущими западными мыслителями, устраивает межконфессиональные встречи католиков, протестантов и православных (1926-28), регулярные собеседования с католическими философами (1-я половина 1930-х гг.), участвует в культурфилософских "декадах Понтиньи", философских собраниях и конгрессах. Персоналистское течение французских левых католиков, сложившееся в середине 1930-х гг. вокруг журнала Esprit во главе с Э. Мунье, возникает и развивается под прямым влиянием идей Бердяева о необходимости соединения христианской веры, духовной свободы и социальной справедливости. На Западе становится влиятельной также трактовка Бердяева русской истории и русского национального сознания, большевизма и революции, выраженная главным образом в книгах "Истоки и смысл русского коммунизма" (1937) и "Русская Идея" (1946). Бердяев считает, что "русский коммунизм есть трансформация и деформация старой русской мессианской идеи. Коммунизм в Западной Европе был бы совершенно другим явлением". Он много писал и печатался, с 1925 по 1940 гг. был редактором журнала «Путь», активно участвовал в европейском философском процессе, поддерживая отношения с такими философами, как Г. Марсель, К. Барт и др.: «В последние годы произошло небольшое изменение в нашем материальном положении, я получил наследство, хотя и скромное, и стал владельцем павильона с садом в Кламаре. В первый раз в жизни, уже в изгнании, я имел собственность и жил в собственном доме, хотя и продолжал нуждаться, всегда не хватало». В Кламаре раз в неделю устраивались «воскресенья» с чаепитиями, на которые собирались друзья и почитатели Бердяева, происходили беседы и обсуждения разнообразных вопросов и где «можно было говорить обо всём, высказывать мнения самые противоположные». Такова была эта душа русской эмиграции первой волны… Русская душа, я бы сказала – правильно патриотичная душа. «Мне пришлось жить в эпоху катастрофическую и для моей Родины, и для всего мира. На моих глазах рушились целые миры и возникали новые. Я мог наблюдать необычайную превратность человеческих судеб. Я видел трансформации, приспособления и измены людей, и это, может быть, было самое тяжелое в жизни. Из испытаний, которые мне пришлось пережить, я вынес веру, что меня хранила Высшая Сила и не допускала погибнуть. Эпохи, столь наполненные событиями и изменениями, принято считать интересными и значительными, но это же эпохи несчастные и страдальческие для отдельных людей, для целых поколений. История не щадит человеческой личности и даже не замечает ее. Я пережил три войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс начала XX века, потом русский коммунизм, кризис мировой культуры, переворот в Германии, крах Франции и оккупацию ее победителями, я пережил изгнание, и изгнанничество мое не кончено. Я мучительно переживал страшную войну против России. И я еще не знаю, чем окончатся мировые потрясения. Для философа было слишком много событий: я сидел четыре раза в тюрьме, два раза в старом режиме и два раза в новом, был на три года сослан на север, имел процесс, грозивший мне вечным поселением в Сибири, был выслан из своей Родины и, вероятно, закончу свою жизнь в изгнании». Судьба философа в ХХ веке – не вопрошанье в небеса, она – ответ на все «проклятые вопросы» – уверенный, четкий, громкий: теодицеи конец, наступила Ясность. Среди самых замечательных книг Н. А. Бердяева, опубликованных в эмиграции, следует назвать «Новое средневековье» (1924), «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» (1931), «О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии» (1939), «Русская идея» (1946), «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация» (1947). Посмертно были опубликованы книги «Самопознание. Опыт философской автобиографии» (1949), «Царство Духа и царство Кесаря» (1951) и др. В годы 2-й мировой войны у Бердяева возникают надежды на гуманизацию советского режима, он даже вступает в контакты с его представителями, однако известия о массовых репрессиях эти контакты обрывают. В послевоенные годы Бердяев дает наиболее зрелое изложение своей философии ("Опыт эсхатологической метафизики", 1947), пишет философскую автобиографию ("Самопознание", 1949). Бердяев приобретает общемировую известность – он автор около 40 книг, избирается почетным доктором богословия Кембриджского университета (с 1947 года). Умер Бердяев в 1948 г. в своём доме в Кламаре от разрыва сердца. За две недели до смерти он завершил книгу «Царство Духа и Царство Кесаря». Похоронен на кладбище Буа-Тардьё коммуны Кламар. «Моя философия есть философия духа. Дух же для меня есть свобода, творческий акт, личность, общение любви. Я утверждаю примат свободы над бытием. Бытие вторично, есть уже детерминация, необходимость, есть уже объект». Философия Бердяева – это философия личности, персонализм. Личность – это не эмпирическая индивидуальность, а человек, взятый как творческое и свободное существо, неподвластное объективации. Выход к другим людям и единение с ними присущи, по Бердяеву, личности как неустранимая часть ее внутреннего мира: "общество – часть личности", и это правильно. Реализацию этой свободной внутренней cоциальности Бердяев называет "соборностью" и противопоставляет ее принудительной социализации, которую несут личности все безлично-универсальные структуры коллективного, социальные институты – классы, партии, нации, церкви. Отсюда социальная и правовая позиция Бердяева: "Нужно утверждать относительные формы, дающие максимум возможной свободы и достоинства личности, и примат права над государством". Будучи верующим, Бердяев в то же время критически относился ко всем овеществленным формам религиозности – догматам, церковной организации, историческому христианству как пораженным объективацией: творческое ее преодоление должно выявить духовную суть "эсхатологического христианства" как непреходящего откровения о Боге и человеке. В своих работах Бердяев сопоставляет мировые философские и религиозные учения и направления: греческую, буддийскую и индийскую философию, неоплатонизм, гностицизм, мистицизм, масонство, космизм, антропософию, теософию, Каббалу и др. И все хорошо, но – экзистенциализм, казалось бы, причем? Перед нами представитель «нет-экзистенциалима» именно по причине ошибочности в трактовке понятия СВОБОДА. У Бердяева ключевая роль принадлежала свободе и творчеству («Философия свободы» и «Смысл творчества»): единственный механизм творчества – свобода. В дальнейшем Бердяев ввел и развил важные для него понятия:
Основой бердяевской философии являются творчество и свобода. Свобода определяет царство духа. Дуализм в его метафизике – это Бог и Свобода. Вот корень бед! «Если Бог всеблаг, откуда зло? Если не всемогущ и всеблаг, то какой Он Бог – есть, по крайней мере, одна равновеликая Ему сила, и тоже – персонифицированное начало»… Бердяев, не много не мало, утверждает, что Свобода угодна Богу, но она – не от Бога. Существует «первичная», «несотворённая» свобода, над которой Бог не властен. И эта же свобода, нарушая «божественную иерархию бытия», порождает зло. Тема свободы, по Бердяеву, важнейшая в христианстве – «религии свободы». Иррациональная, «темная» свобода преображается Божественной любовью, жертвой Христа «изнутри», «без насилия над ней», «не отвергая мира свободы». …И вот два шага отсюда до Камю и Сартра, да и до манихейства тоже – не очень далеко… Бердяев видел, что богочеловеческие отношения неразрывно связаны с проблемой свободы: человеческая свобода имеет абсолютное значение, и думал, что судьбы свободы в истории – это не только человеческая, но и божественная трагедия. Да, судьба «свободного человека» во времени и истории трагична. Но у Бога «трагедий» нет – он и правда, Весь – Любовь… А Николай Александрович думал, что Бог открывает себя миру, но – не управляет им… А Он – управляет, но, никогда не вмешивается в свободу человека!.. В чем Бердяев «да-экзистенциалист»?.. Плоды действия духа в мире всегда принимают форму объектов, по Бердяеву – «мертвых продуктов», которые отделены от субъекта и подчинены всем ограничениям – законам пространства-времени, причинно-следственной связи, формальной логики. Это ниспадение свободы в необходимость, называемое Бердяевым объективацией, – бытийный корень страдания, рабства, зла. Но объективации противостоит в мире другое начало – творчество. Творя, субъект вбирает этот мир в себя, включает его в свою внутреннюю жизнь, открытую для свободы и духа, и тем преображает его, освобождает от объективации. Творческий акт – прорыв духа в мир объектов. Плоды его вновь окажутся в сфере объективации, но сам он как таковой этой сфере не принадлежит, он свободен. Творчество – путь к преодолению объективации, а это преодоление составляет смысл и назначение мировой истории. Но по Бердяеву, в рамках эмпирии, пространственно-временного бытия преодоление невозможно; само время с его несовместимостью прошлого, настоящего и будущего есть следствие объективации – это НЕ ТАК!.. Свободный от объективации мир лежит вне истории как иной "эон", мир свободного духа, отождествляемый у Бердяева с евангельским Царством Божиим. Этот метаисторический эон существует извечно в некоем "эсхатологическом" плане бытия, который может соприкоснуться со здешним миром в любое время и в любом месте. Творческий акт и есть такое касание, при котором в мире, в истории как вспышка, является их конец и смысл. История с точки зрения ее смысла не непрерывна, а дискретна, она есть "прерывный, прорывный творческий процесс". Подобная картина истории исключает все эволюционные и телеологические модели, теорию прогресса, а также и доктрину Божественного Провидения, которую Бердяев прямо называет "ложным учением": Бог открывает Себя миру, но не управляет им. Воздавая философу, будем помнить: от него «в путь», который выбрали и знаем, мы можем взять не так и много – «Творческий акт – прорыв духа в мир объектов… Творящий свободен. Творчество – путь к преодолению объективации». И все. 1.2 Лев ШестовЛев Шестов [родился в 1866 году в Киеве, умер в 1938 в Париже]. Вообще перед нами ярчайший мыслитель XX века, получивший мировое признание, русский философ-экзистенциалист и литератор, один из основоположников экзистенциальной философии, оказавший значительное влияние на творчество Булгакова М.А. Уникальность его творческого пути в том, что, преодолев увлечение марксизмом, он от иронического скептицизма пришел к философскому обоснованию абсолютной, самодостаточной библейской веры. Главным для него была вера как таковая, свобода как непосредственное духовное общение «заброшенного в мир, отчаявшегося, не находящего под ногами почвы человека, и непостижимого, но стоящего за всем происходящим Бога». Какие бы взгляды ни исповедовал Шестов в тот или иной период, труды его неизменно отличались этой же высотой и глубиной, широчайшей эрудицией, юмором и стилистическом блеском. Родился Лев Шестов 31 января 1866 года в очень богатой еврейской семье. Папа его – знаменитый текстильный фабрикант, купец первой гильдии Исаак Моисеевич Шварцман, не только талантливый предприниматель, но и глубокий знаток Торы, Танаха и Талмуда. Все это своеобразно уживалось в его сознании с социальным вольнодумством. Благодаря обширным познаниям и деловым успехам он пользовался авторитетом не только в еврейской общине Киева. Дом коммерсанта Шварцмана был заметен в культурной жизни города в 1870–90-х годах. В 1873 году Льва отдали в Третью киевскую гимназию. К детским годам относится эпизод, существенным образом повлиявший на его дальнейшее трагически-религиозное мироощущение. В двенадцатилетнем возрасте мальчика похитила группа анархистов, требуя у родителей выкуп. Шесть месяцев провел он у похитителей, поскольку отец отказывался выполнять их требования. Страх перед угрозой смерти, перемежавшийся с надеждой на спасение, с того времени глубоко укоренился в детской душе. Но, как это ни парадоксально, пережив потрясения похищения и шантажа, в старших классах гимназии Лев Шестов сближается с радикальными социалистическими кругами. Оказавшись замешанным в политику, он спровоцировал давление на семью со стороны полиции. Поэтому незадолго до окончания гимназии Лев был вынужден переехать в Москву. Здесь он завершил среднее образование и в 1884 году поступил на физико-математический факультет Московского университета, а через год перевелся на юридический факультет. Для лучшего понимания общественных и правовых отношений Лев Шестов углубляется в проблемы политической экономии, занимается статистикой и законодательными аспектами «рабочего вопроса», знакомится с марксизмом и, к сожалению, совершенно переходит на его позиции. Марксизм в ту пору многими воспринимался как научное обоснование общественных надежд на социально-экономическое освобождение трудящихся и вызывал живейший интерес в кругах интеллигенции, уже успевшей разочароваться в идеях народнического движения. Дань марксизму в молодые годы отдали даже такие выдающиеся мыслители, как С.Н. Булгаков и Н.А. Бердяев, с которыми Лев Шестов близко сошелся в Киеве и поддерживал дружеские связи до конца своих дней. Еще студентом Лев Шестов пишет статью «Фабричное законодательство в России». Как участник леворадикальных групп, он, естественно, был отчислен из Московского университета – ну защищает себя тоталитарная власть, а чего еще ждать? В состоянии глубокой депрессии Шестов уехал в Германию. Проучившись один семестр в Берлинском университете, он вернулся в родной Киев и тут в 1889 году уже завершил свое юридическое образование в Университете св. Владимира. Сохраняя приверженность марксизму, Лев Шестов подготовил докторскую диссертацию о положении рабочего класса в России. В Киеве эту работу допустили к защите, однако Московский цензурный комитет запретил ее к печати по политическим соображениям. До защиты диссертации дело так и не дошло. Это усугубило пессимистические настроения Шестова и, как результат, способствовало углублению скептично-иронического восприятия окружающей действительности. Он «заболел» на всю жизнь тем тонким и горьким юмором, который легко «опознаваем», ибо известен нам с вами по книгам Генри Миллера, бесконечной тонкой болтовне Марселя Пруста, пьесам Теннеси Уильямса, русским книгам Сергея Довлатова, Фридриха Горенштейна и Марка Харитонова, по парадоксально изогнутой мысли в афористических трудах Олега Лукьянова. Хотим мы, или нет – в Шестове много корней… …После окончания университета Лев Шестов тщетно пытается найти себя в деловой жизни, куда упорно вовлекал его отец и весь круг друзей семьи. Некоторое время он занимался адвокатской практикой, в 1890–1891 годах служил в армии (и тогда тоже царившие в ней порядки производили на нормальных удручающее впечатление), работал помощником присяжного поверенного, помогал отцу в коммерческой деятельности, опубликовал несколько статей по финансовым и экономическим проблемам. Но мир бизнеса и юридических тяжб, а теперь уже и оппозиционное общественно-политическое движение, интересовали его все меньше. К середине 1890-х, когда марксизм на Украине захватывал умы молодых интеллектуалов Н. Бердяева, А. Луначарского, Леси Украинки и других, Лев Шестов вдруг разочаровался в этой доктрине и окончательно отошел от нее. В те годы его вовлекла сфера прекрасного и мудрого, овеянного прозрениями прошлых веков. Он углубляется в творчество Шекспира. С 1895 года в печати регулярно появляются его статьи, посвященные вопросам литературы и философии. Отторжение от родной среды привели Льва Шестова к тяжелой депрессии. В таком состоянии в конце 1895 года он надолго уезжает за границу, откуда, впрочем, частенько наведывается в Киев, Петербург и Москву. Продолжительное время он живет в Италии и Швейцарии, посещая места, связанные с именем глубоко почитаемого им Ф. Ницше, путешествует по Франции, задерживается в Германии, во Фрейбурге – одном из ведущих центров немецкой философии того времени. С этим старинным городом связаны имена корифеев Баденской школы неокантианства В. Виндельбанда и Г. Риккерта, а также Э. Гуссерля и М. Хайдеггера, с которыми Лев Шестов познакомился в лично в конце 1920-х годов. Под влиянием неокантианства, господствовавшего в Германии на рубеже веков, Лев Шестов увлекся кантовской философией, но довольно скоро разочаровался и в ней, не найдя ответов на важнейшие беспокоившие его вопросы, – о Боге, бессмертии души, о свободе. Он работает над своей первой книгой «Шекспир и его критик Брандес», опубликованной в декабре 1898 года в Петербурге. Интересы Шестова все более обращаются к творчеству французских поэтов-символистов Шарля Бодлера и Альфреда де Мюссе. В идейном отношении ему крайне близок Ницше, и Шестов с восторгом углубляется в творческое наследие философа, сравнивая его мысли с прозрениями Ф. Достоевского и Л. Толстого. Итогом напряженного груда стали изданные в Петербурге книги «Добро в учении гр. Толстого и Фр. Ницше» (1900), а также «Достоевский и Ницше. Философия трагедии» (1903), принесшие автору известность и широкое признание. Вдохновленный первыми успехами, Шестов публикует многочисленные статьи литературно-критического и философского содержания, посвященные Л. Толстому, Ф. Достоевскому, А. Чехову, В. Иванову, Ф. Сологубу, Г. Ибсену, а также восходящей звезде отечественной религиозно-философской мысли, своему близкому знакомому Николаю Александровичу Бердяеву. Эти работы вошли в шеститомное собрание его сочинений. В эти годы отшлифовывается самобытная, остро критическая и ироническая, я бы сказала – прямо саркастическая манера философствования Льва Шестова, нашедшая отражение в книге «Апофеоз беспочвенности. Опыт адогматического мышления» (1905), вызвавшей бурную дискуссию. Здесь автор высмеивает претензии разума на постижение истин мироздания, отдавая предпочтение интуиции. Подобными умонастроениями проникнуты и его философские статьи, объединенные в сборниках «Начала и концы» (1908) и «Великие кануны» (1911). Со временем принципиальный скептицизм философа со слегка нигилистическим оттенком начинает испаряться. Лев Шестов все острее переживает проблемы поиска смысла жизни и, уже давно осознавая невозможность их решения средствами философии, обращается к Священному Писанию. Шестов стремится постичь живого Бога, к которому можно обращаться в беде и отчаянии. Здесь его духовный поиск пересекается с религиозными прозрениями Блеза Паскаля. Выделяя волнующие его мотивы в работах Ф. Ницше и Ф. М. Достоевского, Шестов предвосхищает основные идеи позднейшего экзистенциализма. Уже на рубеже веков, как бы в предчувствии будущих мировых катастроф, философ говорит о трагической абсурдности человеческого существования и выдвигает образ обречённого, но взыскующего своих суверенных прав "героя", бросающего вызов всей Вселенной. Шестов предпринимает пересмотр традиционной философии, требуя переместить точку зрения с мироздания на субъект. Провозглашая "философию трагедии", он полемически противопоставляет её академическому стилю мышления как "философии обыденности". Он восстаёт против диктата разума над сферой жизненных переживаний и против гнёта безлично-всеобщего над личностно-единичным. Однако утверждение независимости индивида от любых детерминаций, включая общезначимые истины и общеобязательные нравственные нормы, приводит Шестова к гносеологическому релятивизму и имморализму. Хотя в начале 1910-х гг. безрелигиозный "апофеоз беспочвенности" (1905) сменяется пафосом веры в лютеровской формулировке "sola fide" ("только верою"), миросозерцание Шестова не избавляется ни от абсурда, ни от произвола. Вера его не имеет содержательных определений, отсюда – Бог, не связанный с идеей Логоса, выступает как идеал всемогущего своеволия "по ту сторону добра и зла". А это совсем не верно! Атмосфера безнадёжности вытесняется теперь духом доверия к основам жизни, имеющим, согласно ветхозаветному религиозному самочувствию, божественный источник. Философскому умозрению Шестов противопоставляет откровение ("Афины и Иерусалим"; "Умозрение и откровение"). Борьба его с разумом приобретает гиперболический характер: познавательная устремлённость отождествляется с грехопадением человеческого рода, подпавшего под власть "бездушных и необходимых истин". …………Вот такой его – «публицистический темперамент» – Льва Шестова – истовой натуры, мастера философского парадокса и афоризма. Нашел он, нашел своих читателей на Западе – его едкая критика академического мышления создала ему известность. В 1910 году Лев Шестов с семьей переезжает в маленький городок Каппе в Швейцарии и углубляется в западнохристианское богословие. Он открывает для себя средневековых немецких мистиков, в частности Мейстера Экхардта, изучает наследие Мартина Лютера и одновременно вершины позднеантичной неоплатонической мысли в лице Плотина. Под впечатлением взглядов этих философов он работает над капитальным, открывшим новый этап его духовной жизни, произведением «Sola fide. Только верю» (1911–1914), которое полностью будет опубликовано в Париже в 1966 году, уже после смерти автора. С началом Первой мировой войны Лев Шестов через нейтральные государства спешно возвращается в Москву. Здесь он продолжает разрабатывать темы личной веры в противовес рационалистическому познанию, образно осмысливая их как противоположность Иерусалима и Афин, Авраама и Сократа (эти работы, кстати, действительно оригинальны и так мучительны для чтения). За этими занятиями его застают потрясения 1917 года... Спасаясь от большевиков, в 1918 году Лев Шестов, подобно многим представителям состоятельных классов и творческой интеллигенции, перебирается в родной Киев, где к маю 1918 года установилась власть гетмана Скоропадского. Здесь Шестов читает курс античной философии в Украинском народном университете. Однако падение гетманского Украинского государства и приход к власти Директории во главе с мосье Петлюрой тут же провоцирует волну еврейских погромов, большевистский террор же прямо вынуждает Шестова при первой же возможности уехать – пока в Ялту. При содействии своих друзей протоиерея Сергия Булгакова и профессора Киевской духовной академии И.П. Четверикова, Шестов в 1919 году становится приват-доцентом вновь созданного Таврического университета в Симферополе. Разгром Добровольческой армии и наступление Красной армии в Крыму побудили его с семьей в январе 1920 года уехать за границу. Из Севастополя они отбыли в Стамбул, оттуда переправились в Геную и, наконец, приехали в Париж. Здесь Лев Шестов прожил остаток своей жизни, никогда больше не увидев родины… И не только он, как мы знаем… В парижский период Лев Шестов разрабатывает и углубляет темы, занимавшие его в 1910–1920 годах. Помимо статей и рецензий, преимущественно во французских журналах, он публикует труды «Что такое русский большевизм», «Откровение смерти», «Potestas clavium. Власть ключей», «Ночь в Гефсиманском саду», все глубже погружаясь в духовное наследие Плотина, Б. Паскаля, Ф. Достоевского и постоянно обращаясь к Священному Писанию. Философское творчество Лев Шестов сочетал с преподавательской работой. На протяжении пятнадцати лет он читал ряд лекционных курсов на русском историко-филологическом факультете Сорбонны, среди них были общие («Русская философская мысль» и «Русская и европейская философская мысль») и оригинальные, сугубо авторские («Философские идеи Достоевского и Паскаля», «Владимир Соловьев и европейская философская мысль»). В Париже Лев Шестов часто выступал с докладами на заседаниях Религиозно-философского общества, в русском Народном университете и многих других высших учебных заведениях и научно-философских обществах Франции и Германии. Росту популярности Льва Шестова на Западе способствовало прекрасное знание французского и немецкого языков. Но главное заключалось в том, что Лев Шестов сформулировал многое из того, к чему в период между двумя мировыми войнами подошли ведущие европейские философы…. В эмиграции Лев Шестов поддерживал дружеские связи с разделявшими его судьбу, а во многом – и взгляды, Н. Бердяевым и С. Булгаковым. Тесное сотрудничество связывало его с известнейшими интеллектуалами тогдашней Франции (Л. Леви-Брюйлем, А. Мальро), Германии (М. Бубером, М. Шелером) и Швейцарии (К. Бартом). В начале 1925 года Лев Шестов вступил в Ницшевское общество и был избран в его президиум. Важную роль в жизни Льва Шестова сыграл Амстердамский философский конгресс 1928 года, где он выступил с обстоятельным докладом о творчестве Плотина. На этом конгрессе Лев Шестов подверг острой критике чрезвычайно популярного в то время Э. Гуссерля, своего философского «антипода», что, впрочем, не помешало – вот ирония – этим двум философам близко сойтись. Несколько позже Э. Гуссерль познакомил Льва Шестова с М. Хайдеггером, автором ставшего сенсацией в философских кругах Европы «Бытия и времени». Под их влиянием Шестов познакомился с идеями С. Кьеркегора. Впечатление от его работ было столь сильным, что Лев Шестов прочитал в Париже курс «Достоевский и Кьеркегор» (1932) и вскоре написал труд «Киркегард и экзистенциальная философия» (1936). Последним изданным при жизни трудом Льва Шестова стала книга «Афины и Иерусалим» (1938), в которой парадоксальный, саркастически-критический и одновременно глубоко религиозный дух Льва Шестова раскрывается в полной мере. В центре внимания, как и в предшествующих работах, – трагическая личность с ее сомнениями, стремлениями и обращением к вере, без всяких гарантий существования Бога, но с ощущением мировой бездны духовного бытия, на грани которой человек перед ликом смерти остается один-на-один. В 1937 г. десять лекций Шестова о современной философии были переданы по французскому радио. В последние годы жизни он увлекся индуистской философией. В конце 1937 г. из-за кровоизлияния в кишечник Лев Шестов оставляет чтение лекций в Сорбонне. В связи с кончиной Э. Гуссерля во Фрейбурге в апреле 1938 г. он пишет и публикует в «Русских записках» в Париже одну из последних своих статей «Памяти великого философа. Эдмунд Гуссерль». 20 ноября 1938 г. в Париже от бронхита и открывшегося туберкулеза скончался Лев Шестов, в больнице на улице Буало. Похоронен на Новом кладбище в Булони. ...Его друзья организовали комитет по изданию не напечатанных при жизни произведений философа, возглавленный Н. Бердяевым. Однако разразившаяся вскоре Вторая мировая война помешала осуществлению их широкомасштабных планов, поэтому начатая работа окончательно была завершена уже в 60-х годах, когда увидел свет полный текст «Sola fide. Только верю». В отзыве на труды Шестова в связи с получением им приват-доцентуры известный историк философии Василий Васильевич Зеньковский (1881–1962) (в то время – экстраординарный профессор по кафедре философии) отмечал: «Шестов с любовью и настойчивостью разыскивает повсюду иррациональное, алогическое, не укладывающееся в схемы разума; отсюда неизбежная близость его философии к скептицизму или, по крайней мере, к агностицизму. Однако было бы ошибочно причислять Л.И. Шестова к скептикам; положительный пафос его творчества определяется стремлением охранить своеобразие тех сторон действительности, которые часто трактуются слишком узко в духе рационализма». Шестов известен в мире в целом менее Бердяева, хоть и считается наряду с ним основателем русского экзистенциализма. По мнению В.В. Зеньковского, высказанному в «Истории русской философии» (1948–1950), Шестов являет нам тип философа, «во многом очень близкого к Бердяеву, но гораздо более глубокого и значительного, чем Бердяев». Вероятно, подобному суждению способствовал парадоксально-афористический и остроумный стиль изложения у Шестова, во многом воспринятый им у Фридриха Ницше. Лев Шестов пытался отвергнуть этический рационализм европейской философской традиции и заменить ее мистической этикой Божественного Откровения, утвердить примат судьбы над разумом. В этом он был едва ли не самым последовательным из мыслителей XX в., что и привлекло к нему симпатии религиозных философов, вроде Зеньковского, поставившего его даже выше более секуляризованного Бердяева. Шестов единым росчерком пера доказывает ограниченность человеческого разума, неспособного объяснить мир чувств. …Отдадим должное Личности – роль Льва Шестова в духовно-философском развитии XX века чрезвычайно велика. Как и Николай Бердяев, он был одним из тех, кто формировал и утверждал основы экзистенциального направления в философии. Его взгляды существенно повлияли на мировоззрение западной, и в первую очередь французской творческой интеллигенции. Без преувеличения можно сказать, что в лице Льва Шестова и Николая Бердяева Киев дал человечеству выдающихся философов, определивших магистральное направление духовных поисков человечества в последние сто лет. Вывод по главе 1. По мысли Шеллинга, свобода – это способность делать выбор на основе различения добра и зла. Ошибка в толковании свободы как следствие ошибки понимания ее природы – как изначального глубокого ДАРА ЛЮБВИ Создателя к одухотворенной твари, в работах Н. Бердяева и Л. Шестова наложила глубочайший отпечаток на дальнейшие судьбы России, весьма сместив границы морального плана. Они, скорее, зафиксировали что есть Свобода в их время, чем смогли дать ее надвременное толкование. Свобода как феномен была мучительной темой и позднее: согласно экзистенциализму Хайдеггера, основным состоянием бытия является страх – страх перед возможностью небытия, страх, который освобождает человека от всех условностей действительности и позволяет ему достигнуть в некоторой степени свободы, основанной на ничто, выбрать самого себя в своем неизбежном возлагании ответственности на себя самого, то есть выбрать себя как собственное, имеющее ценность существование. Согласно экзистенциализму Ясперса, человек свободен преодолеть бытие мира в выборе самого себя и достигнуть трансценденции Всеобъемлющего. И, не смотря на то, что «История не щадит человеческой личности и даже не замечает ее», ответственность личности за выбор перед Самим Творцом и Дарителем нам Свободы, всегда актуальна и не преходяща. Ошибка Шестова столь же серьезна, почти фатальна: хотя еще Сократу принадлежит идея об изначальной благости Творца, русский философ, в канун великих мировых потрясений, через почти 30 веков, пишет, что «Бог, не связанный с идеей Логоса, выступает как идеал всемогущего своеволия "по ту сторону добра и зла", тем самым в принципе выхолащивая идею Свободы человека как Богоподобия. Что свобода для нас: все-таки – «от» или «для»? Глава II. Протокол опроса клиента (консультация). 2.1. Елена. Женщине 41 год, она входит в кабинет психолога уверенно, выбирает откровенно удобное место и ждет вопроса. – На ты?
– Да, не первый год знакомы (Елена улыбается) – Почему ты сама решила дать свой материал из жизни как основу для рассмотрения темы? – Я вообще-то свободна от этого – старой вины и т.п. Я не свободна от обвинений и боли потерь. Но боль потерь сейчас редуцирована, я просто помню их – всех, кого любила и потеряла. – И все-таки: чем для тебя были эти годы – от твоих 26 до 36 лет? – Бесконечной чередой потерь! Как будто дьявол ополчился! – А он ополчился? (консультант улыбается). –Я не знаю: я здорова – я не вижу мир духов! (смеется) – Расскажи, пожалуйста, про то, какие этапы эмоционального осмысления ты за эти годы проходила, и как это виделось 5 лет потом. – Когда заболел дед, я ни о чем не думала. Мне казалось, что самое главное – это помогать бабушке и быть опорой ей. На мою долю выпал его инфаркт, никого дома не было. Это случилось на улице. Я ничего не понимала, что чувствую, я просто делала, что надо – скорая, больница, маму с бабушкой найти и привезти – они в огороде были. Но первой умерла его сестра. – Она была близка тебе? – Она очень близкий человек для дома – с 1947 года наши семьи все время вместе. Это была ранняя и страшная потеря. В той семье после нее рухнуло все, вся на ней державшаяся система отношений… – Что ты чувствовала? – Я деда жалела – его сестра была очень добрая и честная, и он ее очень любил. Ровно через год его не стало. – Что-то изменилось в твоем мире, в жизни, в поведении? – Я страшно жалела бабушку и винила ее детей в том, что бросили ее одну, занялись «построением» собственного счастья, а о ней забыли. Кстати, браки у обоих крайне неудачные. Я просто довольна (лицо становится холодным и отчужденным). – Ты винила их? – Да. –У тебя есть право на такие оценки? – Мне казалось, что есть: страдала бабушка. Я же ходила на работу – телевизор стал ее единственным другом. Потом умер пес, и он забрал ее с собой. Она прожила лишь полгода после его смерти. Он заболел, и бабушка долго не могла добиться от мамы – что делать, он же умирает, надо прекращать страдание. Я ненавидела мать за равнодушие и талант подлаживаться – быть хорошей для всех, иметь любую точку зрения на все. Она прохлопала начало рака у бабушки. Она до сих пор не знает, когда бабушка начала слепнуть и болеть. – У нее было право такой быть? – Нет. – Почему? – Это просто эгоизм и все. – Охарактеризуй свое эмоциональное состояние тогда. – Я разрывалась между дикой жалостью к бабушке, усталостью от работы и занятий с детьми и ненавистью к этой лживой слабой женщине, которая хотела главное – еще что-нибудь не пропустить в жизни. Но выгадала мало… – После смерти бабушки что было с тобой? – Я хотела умереть. Я покупала колу и чипсы, больше ничего не ела, страшно прибавляла вес и часто плакала. – Что ты чувствовала, я спросил. – Бессмысленность. – Твой смысл жизни – служить кому-то? Ты мало сделала – ухаживала 10 лет за своими родными? – Я не понимала ценности собственной жизни. Не слишком сильно вижу ее и сейчас, но мне легче – за 5 лет после смерти бабушки я прожила два больших романа (за 10 лет до того – ни одного), у меня много добрых друзей. Я хорошо себя чувствую…. – Скажи, когда ты оценивала и осуждала мать, тебе нравилось себя чувствовать лучше по-человечески, чем она? – У меня вообще этого не было! Я оценивала ее хуже, чем всех, потому, что во-первых, у меня был опыт жизни с ней раньше (уже не злится, а нервно улыбается), а во-вторых, я жалела бабушку!!! А себя я всегда считала нормальным человеком. Не героем, а просто человеком. – Когда умерли все, что эмоционально с тобой происходило? – Сначала поведенчески (опять улыбается): я словно с цепи сорвалась – я готовила для себя, я снизила вес на 60 кг, занималась китайской гимнастикой, влюбилась, бегала на свидания, покупала туфли на высоких каблуках… (Эти воспоминания ее заметно радуют). – А потом? – Потом очень быстро я поняла, что мне скучно, что в этом мало для меня смысла – почти и нет: у меня только 2 ноги, 1 тело, мне не надо всех туфель мира, всех мужчин – только один, ну в сухом остатке – мне скучно, мозг голодает, и я сейчас опять растолстею. – Это злость? – Нет, это шило в жопе. Я знаю в такие моменты, что сейчас встану и снова начну двигаться вперед. И я сменила учеников, поступила на второе высшее, прибавила прекрасный круг общения. Я счастлива. – Что мешает полноте этого? – Почти ничего: я приняла и смирилась со своими потерями – они больше не руководят мной. Вины за то, что я начала жить, когда они умерли, я больше не чувствую. – А что случилось? Почему? – Потому, что осознала – все, случившееся со мной не есть злая воля и следствие равнодушия моей матери. Это мой выбор. – Что будешь делать дальше? – Обеспечивать питание мозгу и брать за все в своей жизни ответственность на себя. – Скажи, как звучит твоя свобода сейчас? Свобода от родичей, матери, долгов? – Свобода для развития. Свобода для жизни.
Бердяев пишет: «В этом понимании свободы как долга, бремени, как источника трагизма мне особенно близок Достоевский. Именно отречение от свободы создает легкость. Свобода порождает страдание, отказ же от свободы уменьшает страдание... И люди легко отказываются от свободы, чтобы облегчить себя». Свобода – вольный дар любви Бога к человеку. Свобода выбора равняет нас с Ним и делает всех сынами Божьими. Этого надо быть достойным. Свобода – общечеловеческая ценность, Бог даровал ее всем, и эллинам, и иудеям. Только в ней и через нее человеку можно реализовать созидательный человеческий потенциал, свое Богоподобие. СПИСОК ЛИЕТРАТУРЫ
«Философия свободы» (1911)«Алексей Степанович Хомяков» (1912) «Смысл творчества (Опыт оправдания человека)» (1916) «Судьба России (Опыты по психологии войны и национальности). Сборник статей 1914—1917» (1918) «Духовные основы русской революции (Сборник статей)» (1917–1918) «Смысл истории» (1923) «Миросозерцание Достоевского» (1923) «Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии» (1918, изд. 1923) «Новое средневековье (Размышление о судьбе России)» (1924) «Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли» (1926) «Философия свободного духа (Проблематика и апология христианства)» (1927) «О назначении человека (Опыт парадоксальной этики)» (1931) «Судьба человека в современном мире (К пониманию нашей эпохи)» (1934) «Я и мир объектов (Опыт философии одиночества и общения)» (1934) «Дух и реальность (Основы богочеловеческой духовности)» (1935) «Истоки и смысл русского коммунизма» (на нем. 1938; на рус. 1955) «О рабстве и свободе человека (Опыт персоналистической философии)» (1939) «Самопознание (Опыт философской автобиографии)» (1940, изд. 1949) «Творчество и объективация (Опыт эсхатологической метафизики)» (1941, изд. 1947) «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого» (1944–1945; на фр. 1947, на рус. 1952) «Русская идея (Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века)» (1946) «Царство Духа и царство Кесаря» (1947, изд. 1949) «Истина и откровение. Пролегомены к критике Откровения» (1946–1947; на рус. 1996)
жүктеу/скачать 197.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|