Франц Кафка «Превращение»
100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
было спокойно спать под этот сотрясающий мебель трезвон? Ну, спал-то он неспокойно, но,
видимо, крепко. Однако что делать теперь? Следующий поезд уходит в семь часов; чтобы
поспеть на него, он должен отчаянно торопиться, а набор образцов еще не упакован, да и сам
он отнюдь не чувствует себя свежим и легким на подъем. И даже поспей он на поезд,
хозяйского разноса ему все равно не избежать – ведь рассыльный торгового дома дежурил у
пятичасового поезда и давно доложил о его, Грегора, опоздании. Рассыльный, человек
бесхарактерный и неумный, был ставленником хозяина. А что, если сказаться больным? Но
это было бы крайне неприятно и показалось бы подозрительным, ибо за пятилетнюю свою
службу Грегор ни разу еще не болел. Хозяин, конечно, привел бы врача больничной кассы и
стал попрекать родителей сыном-лентяем, отводя любые возражения ссылкой на этого врача,
по мнению которого все люди на свете совершенно здоровы и только не любят работать. И
разве в данном случае он был бы так уж не прав? Если не считать сонливости, действительно
странной после такого долгого сна, Грегор и в самом деле чувствовал себя превосходно и
был даже чертовски голоден.
Покуда он все это торопливо обдумывал, никак не решаясь покинуть постель, –
будильник как раз пробил без четверти семь, – в дверь у его изголовья осторожно постучали.
– Грегор, – услыхал он (это была его мать), – уже без четверти семь. Разве ты не
собирался уехать?
Этот ласковый голос! Грегор испугался, услыхав ответные звуки собственного голоса,
к которому, хоть это и был, несомненно, прежний его голос, примешивался какой-то
подспудный, но упрямый болезненный писк, отчего слова только в первое мгновение
звучали отчетливо, а потом искажались отголоском настолько, что нельзя было с
уверенностью сказать, не ослышался ли ты. Грегор хотел подробно ответить и все объяснить,
но ввиду этих обстоятельств сказал только:
Да, да, спасибо, мама, я уже встаю.
Снаружи, благодаря деревянной двери, по-видимому, не заметили, как изменился его
голос, потому что после этих слов мать успокоилась и зашаркала прочь. Но короткий этот
разговор обратил внимание остальных членов семьи на то, что Грегор вопреки ожиданию все
еще дома, и вот уже в одну из боковых дверей стучал отец – слабо, но кулаком.
– Грегор! Грегор! – кричал он. – В чем дело? И через несколько мгновений позвал еще
раз, понизив голос:
– Грегор! Грегор!
А за другой боковой дверью тихо и жалостно говорила сестра:
– Грегор! Тебе нездоровится? Помочь тебе чем-нибудь?
Отвечая всем вместе: «Я уже готов», – Грегор старался тщательным выговором и
длинными паузами между словами лишить свой голос какой бы то ни было необычности.
Отец и в самом деле вернулся к своему завтраку, но сестра продолжала шептать:
– Грегор, открой, умоляю тебя.
Однако Грегор и не думал открывать, он благословлял приобретенную в поездках
привычку и дома предусмотрительно запирать на ночь все двери.
Он хотел сначала спокойно и без помех встать, одеться и прежде всего позавтракать, а
потом уж поразмыслить о дальнейшем, ибо – это ему стало ясно – в постели он ни до чего
путного не додумался бы. Ом вспомнил, что уже не раз, лежа в постели, ощущал какую-то
легкую, вызванную, возможно, неудобной позой боль, которая, стоило встать, оказывалась
чистейшей игрой воображения, и ему было любопытно, как рассеется его сегодняшний
морок. Что изменение голоса всего-навсего предвестие профессиональной болезни
коммивояжеров – жестокой простуды, в этом он нисколько не сомневался.
Сбросить одеяло оказалось просто; достаточно было немного надуть живот, и оно
упало само. Но дальше дело шло хуже, главным образом потому, что он был так широк.
Ему нужны были руки, чтобы подняться; а вместо этого у него было множество ножек,
которые не переставали беспорядочно двигаться и с которыми он к тому же никак не мог
|