Pro олег Гриневский 1 быть или не быть про

ДРЕВНЯЯ ИСТОРИЯ

И американцы тогда всполошились. Начиная с 1964 года, они на разных уровнях проводили зондаж: давайте приступим к переговорам о замораживании как стратегических наступательных, так и оборонительных систем ядерного оружия. Но в Москве такая постановка вопроса вызывала усмешку -предложение явно не серьёзное и американцы сами это хорошо понимают. По сути дела они предлагают заморозить многократное превосходство США в стратегических наступательных вооружениях. Идёт какая-то политическая игра. Но что за ней стоит?

Вскоре ситуация стала проясняться. В январе 1967 года посол США Томпсон передал советскому руководству конфиденциальное предложение начать двусторонние переговоры по стратегическим вооружениям, в центре которых было бы ограничение систем ПРО. Это позволит предотвратить надвигающуюся гонку вооружений в создании противоракетного оружия, которая в свою очередь подстегнёт гонку в развёртывании наступательных средств.

Отцами -прародителями этой инициативы выступали министр обороны Макнамара и госсекретарь Раск, которым удалось склонить на свою сторону президента Джонсона. Цель, как об этом догадывались в Москве и как это хорошо видно сегодня из опубликованных мемуаров, а также рассекреченных в США документов, -остановить работы по развёртыванию систем ПРО в Советском Союзе.

Их аргументация строилась на том, что Советский Союз лидирует в создании ПРО. Вокруг Москвы уже существовала неплохая по тем временам система противоракетной обороны и в Вашингтоне боялись, что защитой столицы дело не ограничится. Там росли опасения, что в ближайшем будущем Советский Союз сможет развернуть до 5000 противоракет. А это уже будет ПРО для защиты всей территории страны.

Представим себе, рассуждали тогда в коридорах Белого дома, что Советский Союз нанесёт внезапный удар по местам расположения американских баллистических ракет и выведет из строя их значительное число. В этом случае советская система ПРО окажется весьма эффективной при отражении ответного удара. И тогда что -победа в ядерной войне будет за Советским Союзом?

Позицию Макнамары -надо сказать весьма реалистичную -характеризуют такие высказывания, которые он сделал в беседе с советским послом Добрыниным 11 июля:

-"Я твёрдо убеждён на основании всех имеющихся данных, что нельзя создать достаточно надёжную систему ПРО. В случае строительства ПРО другой стороной для США речь будет лишь идти о том, насколько увеличить -и это будет гораздо дешевле -наступательные средства, чтобы быть уверенными в эффективности всё той же основной доктрины (сдерживания -ОГ). Поэтому США на развёртывание ПРО в Советском Союзе ответили бы в первую очередь увеличением стратегических ракетно-ядерных сил, а уж потом развёртыванием своей ПРО"²

Впрочем, у Макнамары и Раска оказались серьёзные противники среди военных, военно-промышленного комплекса и в Конгрессе. Там росли настроения, что в создавшейся ситуации надо не переговоры вести, а создавать собственную систему ПРО и наращивать наступательные вооружения. Поэтому параллельно с инициативой о переговорах в администрации США разрабатывалась программа создания ограниченной ПРО для прикрытия МБР Минитмен. Она могла сыграть двоякую роль -успокоить оппозицию и стать разменной монетой на переговорах с Москвой.

В советском руководстве в отношении ПРО единства тоже не было. Намерения американцев конечно же вызывали подозрения -изначально они были сформулированы так, что свидетельствовали лишь о стремлении обеспечить стратегические преимущества для США. Поэтому Председатель Совета министров А.Н. Косыгин и некоторые члены Политбюро придерживались точки зрения, что и без переговоров ясно: системы ПРО -это гуманное, оборонительное оружие. Оно никому не угрожает и призвано защищать людей от агрессии. Требовать его запрета могут только те, кто готовится вести ядерную войну и надеется одержать в ней победу.

Военные, хотя и выступали за продолжение работ по развёртыванию систем ПРО, занимали сдержанную позицию. Для них главным было начавшееся у нас в стране массированное производство межконтинентальных ракет для достижения стратегического паритета с США. Ради этой цели они были готовы пойти на некоторые ограничения в создании ПРО.

Л.И. Брежнев, который в те годы ещё не плохо соображал и хорошо знал вопросы ВПК, который он сам курировал, говорил, что в соображениях Макнамары есть смысл, когда он говорит, что системы ПРО можно просто "пробить" увеличением числа наступательных ракет. Но и отказываться от развёртывания противоракетной обороны тоже вроде не годится. Поэтому надо искать какой -то баланс и дать убедительный ответ на "вызов американцев". Тут нужно ещё учитывать, что советский лидер активно продвигал тогда идеи международной разрядки и переговоров.

Ну а министр иностранных дел А.А. Громыко, верный своей позиции "не высовываться", предлагал придерживаться пока в диалоге с американцами советской позиции о полном разоружении, а там видно будет.

Вот на такой основе была принята в целом здравая концепция о ведении переговоров с США об ограничении как оборонительных, так и наступательных стратегических вооружений. Но не спешить. Сперва надо прощупать намерения и позиции американцев и, главное, добиться паритета с ними в области наступательного оружия.

Ответ, который передал в Вашингтон посол Добрынин в марте 1967 года звучал двусмысленно и интригуеще -в лучших традициях дипломатии Холодной войны:

-"Было бы неразумно вести речь об отказе от оборонительных мероприятий в условиях, когда происходит наращивание средств ракетно -ядерного нападения. Вопрос о ПРО можно было бы рассмотреть в тесной увязке с вопросом о всеобщем и полном разоружении."

Так начался ритуальный дипломатический танец, который продолжался без малого пять лет. Внешне позиции выглядели непримиримо. На встрече с президентом Джонсоном в Гласборо в июне 1967 года советский премьер Косыгин говорил горячо и убеждённо:

-Оборона -это морально, нападение -безнравственно! ПРО вокруг Москвы и Талина строится для того, чтобы спасти жизнь советских граждан. Поэтому вместо обсуждения вопроса о ликвидации ПРО стоит в первую очередь заняться проблемой сокращения наступательных вооружений.

Тогда же в Гласборо Макнамара ответил, что создание ПРО усилит гонку наступательных вооружений и таким образом дестабилизирует установившееся деликатное равновесие между Советским Союзом и США, основанное на взаимном сдерживании.

Не правда ли, любопытный спор происходил 35 лет тому назад? Он практически дословно повторял сегодняшний диалог между Вашингтоном и Москвой. С той только разницей, что теперь американцы озвучивают прошлую позицию СССР, а россияне -бывшую позицию США.

Однако за фасадом той, прошлой непримиримости скрывались резервы, которые следовало прояснить и использовать для поиска компромисса. Поначалу они выглядели следующим образом:

Во -первых, обе стороны изъявляли готовность вести переговоры об ограничении как оборонительных, так и наступательных стратегических вооружений, хотя и с противоположных исходных позиций.

Во -вторых, обе стороны говорили, правда в весьма туманных выражениях, о возможности лимитировать себя ограниченными системами ПРО. Советский Союз создавал ПРО вокруг столицы, а США объявили о намерении построить систему ПРО для защиты базы МБР, правда в качестве первого шага. Госсекретарь Раск так объяснял послу Добрынину эту позицию США: "речь идёт об ограниченной системе ПРО, рассчитанной на нейтрализацию угрозы со стороны КНР, но не могущей играть значительную роль в плане взаимосдерживания ядерных сил СССР и США".

Немного, но вполне достаточно для начала диалога. И на этой основе обе стороны объявили осенью 1967 года о готовности начать переговоры об ограничении стратегических наступательных и оборонительных вооружений. Если говорить коротко, без деталей, то тут, пожалуй, впервые чётко проявился общий интерес обеих сверхдержав. А именно: недопустить перерастания Холодной войны в войну горячую и тем более в ядерный конфликт между ними.

Прошло, однако, ещё почти два года прежде чем начались сами переговоры. Мешали взаимные недоверие и подозрительность. В Вашингтоне почему -то решили, что Москва в них больше заинтересована, а значит можно заломить дополнительную цену. Да и международная обстановка не способствовала их началу -Соединённые Штаты прочно увязли во Вьетнаме, в 1967 года вспыхнула арабо-израильская война, в которой СССР и США поддерживали противоположные воюющие стороны, а потом случились чехословацкие события.

Поэтому советская и американская делегации смогли сесть за стол переговоров только 17 ноября 1969 года. Они велись попеременно в Хельсинки и Вене. Членами делегаций были дипломаты и военные высокого ранга, а также учёные, имевшие отношения к ракетам. С советской стороны это были: первый заместитель начальника Генерального Штаба генерал -полковник Н.В. Огарков, председатель научно-технического комитета Генштаба генерал -полковник Н.Н. Алексеев, заместитель министра радиоэлектронной промышленности П.С. Плешаков, академик А.Н Щукин и заведующий отделом США МИД Г.М. Корниенко. А главой советской делегации назначили известного дипломата, заместителя министра иностранных дел В.С. Семёнова.³

Это был цвет советского военно-промышленного комплекса. Никогда ещё за рубеж не выезжала столь представительная и высокая делегация. Перед отъездом на первый раунд переговоров в Хельсинки членов делегации принял сам Генеральный секретарь Брежнев и прощаясь дал такое напутствие:

-Проболтаетесь, -всех на Лубянку посажу!

И это предупреждение не было шуткой со стороны грозного Генсека. Стратегические вооружения и связанные с ними проблемы были святая -святых безопасности страны.

СТРАТЕГИЧЕСКИЕ НАСТУПАТЕЛЬНЫЕ ВООРУЖЕНИЯ

Прежде всего на переговорах нужно было определить, что считать стратегическими наступательными вооружениями (СНВ). И тут стороны без задержки изложили свои позиции. Они оказались совершенно противоположными, что, впрочем, и нужно было ожидать.

Советский Союз предлагал считать СНВ все ядерные вооружения, которые способны достигать территории другой стороны, включая, разумеется, ядерные средства передового базирования на военных базах и авианосцах.

Американский список выглядел куда скромнее: МБР, БРПЛ и РСД.

После долгой тяжбы договорились ограничивать только МБР и БРПЛ и никаких ограничений на разделяющиеся головные части (РГЧ). Причём, как это ни странно выглядит сегодня, но главная трудность, которую никак не могли решить почти до дня подписания соглашения, состояла в том, что Советский Союз решительно отказывался вводить ограничения на число своих подводных лодок и ракет на них. Видимо надеялись обогнать здесь США.

Но главной проблемой здесь был не состав, а уровни ограничений. Вокруг них и развернулись самые упорные дипломатические баталии. В те годы, начиная ещё с Хрущёва, в Советском Союзе публично бахвалилсь, что делаем ракеты на конвейере, как сосиски, и что муха в космосе не увернётся от наших ракет. А на самом деле всё было не так. В 1959 году, например, американцы имели стратегических ракет в 15 раз больше, чем Советский Союз. Но это тщательно скрывалось, и в 60-е годы Москва развернула сверхмощное строительство ракет, поставив цель догнать США. Но и через десять лет ей не удалось достичь этой цели. В 1969 году, когда начались переговоры ОСВ, соотношение сил по стратегическим ракетам выглядело следующим образом

В общем, США опережали нас почти в 2 раза. К тому же американские ракеты были оснащены разделяющимися головными частями (РГЧ), которых у нас тогда ещё не было, и потому они могли доставить к целям практически в два раза больше боеголовок, чем советские ракеты. И тяжёлых бомбардировщиков, несущих атомные бомбы, у них было гораздо больше. Всё это создавало существенный дисбаланс в пользу США.

Но конкретных цифр, особенно в том, что касается другой стороны, не знали тогда ни в Москве, ни в Вашингтоне. Можно было только гадать, судя по тенденциям или по каким -то специфическим признакам. Поэтому в директивах советской делегации в качестве главной цели было чётко прописано: добиваться паритета. И только в единственном экземпляре этих совершенно секретных директив, хранившихся в сейфе у главы делегации, в графе соотношение сил было карандашом проставлено «0,7 к 1» -дать согласие в самом крайнем случае. Иными словами, согласиться, чтобы ракет у США было на 30% больше. Это наряду с реальным соотношением сил и был, очевидно, тот главный секрет, за разглашение которого Брежнев грозил посадить на Лубянку.

Американцы, судя по опубликованным теперь документам, не владели достоверными сведениями о производстве ракет в Советском Союзе, хотя о многом догадывались. Поэтому на переговорах, особенно в неофициальных контактах они постоянно старались выпытать, -может ли советская сторона отойти от своего требования жёсткого паритета.

Но мы, помня наказ Брежнева, твёрдо стояли: паритет и никаких гвоздей. Владимир Семёнович Семёнов был отменным, но незаслуженно забытом сегодня переговорщиком, и он переиграл своего партнёра Дж. Смита. Соглашение ОСВ-1 чётко фиксировало паритет по межконтинентальным ракетам и не ограничивало число разделяющихся головных частей на них.

Что это означало на практике? За последующие 10 лет Советский Союз, пользуясь соглашением ОСВ-1, увеличил число своих ракет почти в 2 раза, а боеголовок на них -в 4 раза. Число американских ракет оставалось примерно тем же, а количество боеголовок на них увеличилось только в 2 раза. Так сложился стратегический паритет между СССР и США.

А с противоракетной обороной было ещё сложнее. Тут во всю давили американцы, а советские представители крутили динамо, используя дипломатические двусмысленности и неопределённость, как рычаг для выдавливания уступок по СНВ. Признанным мастером наводить такой "дипломатический туман" был глава советской делегации Семёнов -тонкий, высоко эрудированный дипломат из школы Громыко, который известен в мире, как весьма упорный переговорщик -"мистер Нет". Но в отличие от министра Семёнов так учил дипломатов писать ему речи:

При этом он сдабривал свои пространные рассуждения ссылками на Канта, Гегеля и многих других философов, которых неплохо знал.

Его партнёр на другой стороне стола переговоров -руководитель американской делегации посол Дж. Смит тоже опытный и весьма твёрдый переговорщик вскоре раскусил эту тактику. Нередко он так реагировал на пространные речи Семёнова:

-Ну, началась философия. А я не философ. Поэтому давайте заканчивать заседание.

Вот в такой обстановке глава делегации СССР высказал в порядке зондажа, -но, упаси Бог, не в качестве предложения, -три возможных варианта развития переговоров по ПРО:

-Полный запрет на развёртывание систем ПРО.

-Развёртывание ограниченной системы ПРО для защиты по одному объекту как на территории Советского Союза, так и на территории США. Например, Москвы и Вашингтона.

-Развёртывание более плотной системы ПРО для защиты большего района на территории обеих стран.

А далее следовал вопрос к американской делегации -какой из этих вариантов является для неё предпочтительным. При этом предпочтение Советского Союза не обозначалось, а размещение 64 пусковых установок противоракет вокруг Москвы было названо "экспериментальным".

Американцы долго и, видимо, озадаченно, молчали. А потом вместо ответа также выдвинули со своей стороны три возможных варианта развития событий:

-Развёртывание систем ПРО для защиты четырёх объектов на территории США и одного объекта на территории СССР.

-Развёртывание ограниченной системы ПРО для защиты столиц в обеих странах.

-Полный запрет на развёртывание систем ПРО.

Как пишет в своих мемуарах "Двойные переговоры" Дж. Смит, "мы не раскрывали, какая из этих альтернатив является для нас предпочтительной. Причина была хорошей -мы сами не знали этого."

Это была переговорная тактика времён Холодной войны -кто первый моргнёт. Но у обеих делегаций были крепкие нервы и в таком противостоянии прошёл целый год.

ТАЙНЫЙ КАНАЛ

Механизм переговоров тех лет также не способствовал поиску компромисса. После официальных заседаний делегаций в советском или американском посольстве члены делегации в окружении советников, экспертов и переводчиков рассаживались тут же в зале и около часа мирно беседовали. Был только один канал для неофициальных контактов. С советской стороны его вели я и полковник ГРУ Николай Кишилов, а с американской -исполнительный секретарь Реймонд Гартхофф и временами к нему присоединялся советник Ларри Уайлер.

Глава американской делегации Дж. Смит так описывает работу этого конфиденциального канала в своей книге "Двойные переговоры":

"Некоторые американские официальные лица, которым я полностью доверял, встречались с русскими и в спокойной обстановке обменивались мнениями по поводу перспектив переговоров. Этот санкционированный, но абсолютно неофициальный зондаж давал нам возможность лучшего понимания советской позиции и тем самым поддерживать процесс переговоров. Мне думается, что у генерала Аллисона были сомнения в отношении такой практики, так как он понимал, что выясняя советскую позицию, мы одновременно были вынуждены раскрывать позицию США. Это верно, но мне кажется, что в конечном счёте мы оказались в выигрыше: советские предложения, выдвигаемые на пленарных заседаниях, были менее чёткими, чем наши и без наличия своего рода механизма зондажа мы зачастую блуждали бы в потёмках, изыскивая правильные суждения в отношении возможностей дальнейших переговоров. Об этих контактах мы подробно докладывали в Вашингтон и, я думаю, это помогло официальным лицам там вырабатывать разумную политику, равным образом, как и судить об обоснованности рекомендаций, выдвигаемых делегацией. Одна такая особенно полезная встреча состоялась во время поездки на уикенд в Лапландию весной 1972 года..."⁵

К этому можно только добавить, что такие же точно мотивы были и у советской стороны, когда она поручала нам с Кишиловым вести неофициальные контакты с американцами.

Сами же переговоры по этому конфиденциальному каналу происходили таким образом. В советском посольстве была особая комната. Там нас с Кишиловым надевали, как мы её называли, "сбрую": две батареи клались в оба грудных кармана пиджака, провод между ними перебрасывался через плечи, а к галстуку прикреплялся микрофон в виде заколки. В таком снаряжении мы выходили на встречу с Гартхофом.

Причём, включать или выключать эту систему сами мы не могли. Она уже включённой надевалась нам в посольстве, как хомут, нам на шею и всё писала, пока мы не сдавали её обратно в эту особую комнату. Поначалу мы боялись, что она начнёт вдруг пищать где-нибудь в ресторане, а мы и сделать ничего не сможем. Но потом сообразили, что эта система была призвана не столько записывать то, что говорят нам американцы, а то, что мы им говорим. Другими словами, мы были под постоянным контролем и после выхода из посольства.

Так шли переговоры до весны 1972 года. Правда атмосфера в советско-американских отношениях немного потеплела. Во всяком случае "сбрую" на нас с Кишиловым больше не надевали. Но переговоры по ПРО находились в глухом тупике и ожидаемые результаты от визита президента Никсона в Москву повисали в воздухе.

При этом в обеих столицах думали примерно об одном и том же: компромисс нужно искать путём договоренности о противоракетной защите ограниченного числа объектов на территории СССР и США. Но тут же возникала куча вопросов: какие это могут быть объекты, какое количество ракет потребуется для их защиты, расстояние между этими объектами, чтобы не создавалась основа для развёртывания национальной ПРО и т.д.

ПЕРЕГОВОРЫ В ТУНДРЕ

В середине апреля 1972 года Политбюро решило обсудить ситуацию на переговорах ОСВ -ПРО и глава делегации вылетел в Москву.

Перед отлётом ему советовали встретиться со своим американским коллегой. У американцев наверняка есть что-нибудь в загашнике, убеждали его, и узнав, что Вы едете в Москву, где наверняка будет обсуждаться проблема с тупиком на переговорах, они могут приоткрыть карты и Вы придёте на Политбюро не с пустыми руками.

Но Владимир Семёнов ехать к американскому послу на отрез отказался:

Он улетел, а мне пришлось исполнять обязанности руководителя советской делегации.⁶ Переговоры, естественно продолжались, но наступающие субботу и воскресение мы с американцами решили провести вместе в далёкой Лапландии в порядке, так сказать, установления дружеских контактов между обеими делегациями. Финское правительство выделило самолёт и два дня -15 и 16 апреля мы провели за Полярным кругом: гуляли, катались на лыжах и на оленях, а о делах практически не вспоминали.

Но на обратном пути, во время полёта в Хельсинки, подошёл Реймонд Гартхофф и пригласил меня и Николая Кишилова сесть вместе и поговорить. Что ж, раз американцы зовут, значит им есть, что сказать.

Мы освободили полностью один из первых рядов в самолёте, сели, взяли по бутылке пива и приступили к разговору, который получил потом название "переговоры в тундре". Начал его Гартхофф. Невысокого роста, ужасно въедливый, он хорошо разбирался в вопросах, которые обсуждались на переговорах, и был интересным собеседником. К тому же он хорошо говорил по русски и зачастую беседа шла на обоих языках. Теперь Гартхофф ставил вопрос ребром: как разблокировать тупик на переговорах по ПРО?

Подчеркнув, что говорит в сугубо неофициальном плане, Гартхофф сказал, что компромиссом могло бы стать решение, позволяющее США и СССР создавать ограниченную систему ПРО для защиты двух объектов на территории каждой из сторон. Такими объектами могли бы быть столица государства и одна из баз, где размешены МБР.

Это было уже почти то, что надо. Но была одна серьёзная загвоздка. У американцев ракеты размещались концентрировано на базах, а у нас они были разбросаны на большей территории. Поэтому мы ставили вопрос о защите одинакового количества ракет. Но у американцев тут же возникало подозрение, а не хотим ли мы создать основу для развёртывания противоракетной защиты всей территории страны.

Однако теперь Гартхофф вёл речь о защите объекта радиусом не более 150 километров, а расстояние между двумя объектами (столицей и базой МБР) должно быть не менее 1300 -1500 километров. Кроме того он сказал, что для защиты каждого из объектов должно быть не больше 100 ракет перехватчиков.

Всё это было весьма близко к тому, что обсуждалось и у нас на экспертном уровне. Поэтому я сказал, что инструкций у меня по этим вопросам нет, но лично мне соображения Гартхоффа представляются весьма интересными. Я немедленно сообщу о них в Москву.

Как только самолёт приземлился в Хельсинки, я тут же поехал в посольство и направил шифр телеграмму в Москву. В ней я подробно описал неофициальные предложения Гартхоффа и сопроводил их выводами: они не противоречат нашей позиции, открывают путь к согласованию Договора по ПРО и поэтому с ними можно согласиться.

Уже на следующий день рано утром раздался телефонный звонок из Москвы. Звонил Семёнов:

-Олег, ты представляешь, как важно то, что ты написал? Сейчас Политбюро будет рассматривать твоё предложение. Ты можешь гарантировать, что американцы тебя не обманывают?

Я ответил, что таких гарантий дать не могу, но весь мой опыт общения с ними показывает, что таким контактам можно доверять.

Политбюро утвердило тогда позицию весьма близкую той, которую неофициально предлагал Гартхофф. 21 апреля Семёнов вернулся в Хельсинки с новыми советским предложениями и в тот же вечер встретился с главой американской делегации. Но тот вылил на него ушат холодной воды:

-Я не имею инструкций обсуждать "переговоры в тундре", -сказал он.

Мы были в шоке. Семёнов нервничал:

-Я убеждал Политбюро, -говорил он, что для американцев этот подход приемлем и что они сами его аккуратно проталкивают по неофициальным каналам. И как я теперь буду смотреть в глаза членам Политбюро?

Прошли годы, прежде чем завеса этой тайны стала приподниматься. Ни мы, ни члены американской делегации тогда не знали, что буквально в те же дни –20-24 апреля в Москве находился помощник президента по вопросам национальной безопасности Генри Киссинджер. Визит его был сверх тайным -даже американское посольство не ведало о нём, хотя он приехал готовить визит Никсона. И только совсем недавно стало известно в деталях, как проходили его переговоры в Москве.

22 апреля в гостевом доме на Ленинских (теперь Воробьёвых) горах Киссинджера принимал Брежнев. Генсек сразу же зачитал, а потом передал «ответ советской стороны на прежние (как он выразился –ОГ) предложения американцев по данному вопросу»:

«Признать целесообразным ограничение систем ПРО в СССР и в США прикрытием столиц и по одному району размещения шахтных ПУ МБР наземного базирования». Все 4 объекта будут иметь форму круга, радиусом 150 км и для защиты каждого из них должно быть не более 100 противоракет.

-«Как Вы видите, -подчеркнул он, -наша позиция в значительной мере воспроизводит те предложения, которые Вы сделали по этим вопросам».

Что ж, тут Брежнев был прав. По сути дела он практически полностью изложил здесь то, что Гартхофф говорил нам на «переговорах в тундре». И видимо поэтому Киссинджер отреагировал на это весьма кисло:

-«Один из членов нашей делегации является советником вашей делегации», -сказал он. А потом ещё и пожаловался: С нашей делегацией столько сложностей, что мы уже перестали её понимать».

А Киссинджер тем временем стал просить, чтобы советская сторона сообщила, где в СССР будет находиться этот район расположения МБР, радиусом в 150 км, и в сугубо конфиденциальном порядке назвала, хотя бы приблизительное число ракет, которые средства ПРО будут там защищать. Это, по его словам, «поможет нам убедить наших военных». Брежнев обещал. Но своего обещания за всё время пребывания Киссинджера в Москве так и не выполнил, хотя тот неоднократно возвращался к этой теме. И только после возвращения Киссинджера в Вашингтон ему через посла Добрынина было передано, что эта советская система ПРО будет размещена к востоку от Урала и США могут выступить с таким заявлением. А что касается числа, защищаемых МБР, то оно будет меньше, чем на американской базе в Гранд –Форксе.⁷

Так был разрублен гордиев узел по ПРО. Только делегации в Хельсинки почему-то не информировали. Но, в конце концов, всё обошлось. Из Вашингтона пришло согласие, и Договор был согласован на основе "компромисса в тундре".

* * *

Разумеется всякое случается в дипломатической практике. Особенно в ходе таких неофициальных контактов -на то они и неофициальные. На официальных переговорах ведутся стенографические протоколы и там для фантазии уже нет места. Другое дело неофициальные контакты. Разговоры там могут идти часами, но никаких протокольных записей не делается. Потом, разумеется каждый из собеседников пишет краткий отчёт, где упор делается на том, что интересует его сторону. Здесь -то и могут быть вольности, когда собеседнику приписываются идеи, которых он не высказывал. Делается это обычно под такой аккуратной аранжировкой: собеседника можно было понять, что... Нередко таким способом преподносятся собственные идеи, как можно выйти на компромисс.

Однако история продолжает раскрывать свои тайны. Осенью 2001 года перед встречей президентов Путина и Буша на ранчо в Техасе Архив Национальной безопасности США рассекретил и опубликовал документы: "Секретная история Договора по ПРО. 1969 -1972." Причём не только протоколы заседаний, но и беседы по неофициальным каналам -в баре, ресторане, в самолёте... Теперь я с любопытством листаю американские записи бесед со мной. И вот, наконец, передо мной та самая шифровка Гартхоффа о приключениях в тундре.

Сверху, как положено, гриф: "Секретно" и штамп: Рассекречено.

В правом верхнем углу "Дата: 16 апреля 1972 года. Время: 7 -8.30 вечера. Место: Финэир, Лапландия -Хельсинки."

Чуть справа -"Предмет: Проблемы и перспективы ОСВ. Участники: США -Реймонд Гартхофф, СССР -О.А. Гриневский и Н.С. Кишилов."

Пока всё правильно. Но вот на второй странице читаю: "Кишилов и Гриневский сказали, что если мы согласимся на уровень 2:2 по ПРО..." и т.д...

Жаль только, что все эти документы опубликованы не нами, а американцами. Ведь в них по сути дела они с пеной у рта защищали и аргументировали правоту той позиции, против которой сейчас выступают.

Но как бы там ни было, а Договор по ПРО и Временное соглашение по ограничению стратегических вооружений (ОСВ -1) были теперь в основном готовы. Последние заусеницы снимались в Москве Киссинджером и Громыко, которые готовили визит президента Никсона. Пожалуй, это был единственный случай в истории США, когда американская делегация в Хельсинки получала инструкции из Москвы. Нередко они запаздывали и американские переговорщики бегали к нам узнать, что там происходит.

Листая сегодня страницы записей тех последних встреч, диву даёшься, как настойчиво тогда американцы добивались включения в договор по ПРО положений, против которых так рьяно возражают сегодня.

Но вернёмся в Хельсинки. Там проходило окончательное согласование документов. Для сверки текстов была создана специальная рабочая группа "блохоловов", которая строго следила за тем, чтобы русская и английская альтернаты соглашений точно соответствовали друг другу. Их возглавляли самые упорные и дотошные переговорщики -Виктор Смолин с советской стороны и Ларри Уайлер с американской. Работали они день и ночь.

26 мая члены делегаций СССР и США на американском самолёте вылетели в Москву, везя с собой результат трёхлетних трудов -Договор по ПРО и Временное Соглашение по ОСВ. Этим вечером их должны были подписать в Кремле Брежнев и Никсон.

В самолёте праздновали победу, а мы с Гартхоффом сидели в сторонке и продолжали сверку текстов. И не зря -при подлёте к Москве обнаружили ряд неточностей в английских текстах. Это были не принципиальные расхождения, но, тем не менее, в таком виде текст договора нельзя было подписывать.

Трагедии тут особой не было. Ещё в Хельсинки мы не исключали такую возможность и потому в багажном отделении везли пишущую машинку с английским шрифтом. Прямо из Внуково мы с Гартхоффом и пишущей машинкой устремились в МИД, преодолели не без труда сопротивление охраны и в моём кабинете 1003 на десятом этаже смоленской высотки начали правку. Время брало нас за горло. Было уже после 6 вечера, а на 9 часов в Кремле назначена церемония подписания.

Тут -то и началось. Еще из Внукова Гартхофф позвонил в посольство США и попросил прислать машинистку. Но она почему-то в МИДе не появилась. (Позднее выяснилось, что произошла путаница, и она вместо МИДа поехала в резиденцию посла Спасо хауз и ждала нас там.) Решили её не ждать, а печатать самим. И тут первое препятствие: вилка электрического шнура английской пишущей машинки к советской розетке не подходит. А переходника нет. Пытаюсь спасти положение, хватаю металлические скрепки и делаю из них нечто похожее на вилку. Вставляем в сеть. Пах! -раздаётся хлопок в машинке и она перегорает. Чёрт возьми! В попыхах совсем забыли про разный вольтаж -в Европе 110, а у нас 220 вольт.

Что делать? Пытаемся раздобыть английскую пишущую машинку. Время идёт. Рабочий день давно кончился и никого нет ни в МИДе, ни в посольстве. Церемония подписания переносится на 11 часов. Но тексты всё равно не готовы.

-Рей, -говорю я Гархоффу, -Церемонию подписания договоров срывать нельзя. Пусть они будут подписаны в нынешнем виде. Но поскольку правка касается английского текста, завтра утром ты объяснишь своему президенту, что в документ вкрались неточности, и пусть он переподпишет другой, уже исправленный текст. Принесешь этот текст мне, а я берусь подписать его у Брежнева. И всё будет о’ кей. Другого выхода у нас нет.

Так и сделали. В 11 часов в Кремле Брежнев и Никсон торжественно подписали Договор по ПРО и Соглашение ОСВ -1. Стрекотали камеры, пили шампанское, но оба лидера не знали, да и вообще в этом зале практически никто не знал, -что подписали они не те документы.

Но на следующий день Никсону объяснили. Говорят, что он поворчал, но переподписал. А с Брежневым проблем не было -он сразу же поставил свою подпись. Итогами переговоров Генсек был доволен. В закрытом Письме ЦК КПСС "О рассмотрении на майском (1972 года) Пленуме ЦК КПСС вопроса о международном положении и об итогах советско-американских переговоров" указывалось: президент Никсон признал, что в 1959 году -во время его первого визита в Москву и дебатов с Хрущёвым -соотношение стратегических наступательных вооружений было 10:1 в пользу США. Теперь оно 1:1.⁹

В общем, американская дипломатия добилась тогда хоть и ограниченного, но запрещения на полномасштабное развёртывание систем ПРО в обеих странах. Но какую цену она за него заплатила? Ответ на этот вопрос всегда оставался в тени. Пора, однако, ответить и на него.

Этой ценой был паритет по стратегическим вооружениям СССР и США, который определялся Временным соглашением о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений 1972 года, а затем Договорами ОСВ И СНВ. По сути дела они стали одним из столпов, на которых зиждился стратегический баланс в отношениях двух сверхдержав. Другим таким столпом был Договор по ПРО. Такая комбинация ограничения стратегических наступательных и оборонительных вооружений делала ядерную войну невозможной, обеспечивая нанесение при любых обстоятельствах взаимного неприемлемого ущерба, или хуже того –взаимного гарантированного уничтожения: ВГУ на языке специалистов. Даже в случае первого, внезапного ядерного удара у другой стороны оставалась возможность нанести ответный удар, обеспечивающий этот неприемлемый ущерб для напавшей стороны.

На этом кошмарном сценарии и строился мир на планете Земля на протяжении последующих 35 лет.