ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 Г. Причины и начало войны

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 Г.

Причины и начало войны

Участие России в континентальной блокаде Англии губительно отражалось на русской экономике. Объем внешней торговли России за 1808—1812 гг. сократился на 43%. Новая союзница, Франция, не могла компенсировать этого ущерба, поскольку экономические связи России с Францией были поверхностными (главным образом, импорт в Россию предметов французской роскоши). Нарушая внешнеторговый оборот России, континентальная система расст­раивала ее финансы. Уже в 1809 г. бюджетный дефицит вырос по сравнению с 1801 г. с 12,2 млн. до 157,5 млн. руб., т. е. почти в 13 раз; дело шло к финансовому краху. Российская экономика в условиях континентальной блокады стала походить на человека, задыхающегося от приступа астмы. Александр I все больше прислушивался к протестам дворян и купцов против блокады и все чаще разрешал им ее нарушать.

Конфликт между Россией и Францией из-за континентальной блокады породил войну 1812 г. Ускорили же ее развязывание русско-французские противоречия в политических вопросах раз­ного уровня. Самым острым из них был вопрос о гегемонистских амбициях сторон.

Наполеон не скрывал своих претензий на мировое господство. К 1812 г. он успел разгромить очередную, 5-ю антифранцузскую коалицию и был в зените могущества и славы. Путь к господству над Европой преграждали ему только Англия и Россия. Главным врагом он считал Англию, которая была единственной страной в мире, экономически более развитой, чем Франция. Сломить этого врага Наполеон мог только после того, как он поставил бы в зависимость от себя весь Европейский континент. На континенте же единственным соперником Франции оставалась Россия. Все остальные державы были либо повержены Наполеоном, либо близки к этому (как Испания). Русский посол в Париже князь А.Б. Куракин в 1811 г. писал Александру I: “От Пиренеев до Одера, от Зунда до Мессинского пролива все сплошь — Франция”.

Территорией вассального Герцогства Варшавского Франция непос­редственно граничила с Россией.

А Россия? Была ли она только объектом и жертвой наполеоновской агрессии? Да, так принято было считать в советской историографии. Однако факты говорят о другом. Царская Россия сама стремилась не к мировой, но к европейской гегемонии и приложила к этому много стараний в коалиционных войнах 1799—1807 гг. (с участием лучших своих полководцев — А. В. Суворова, М.И. Кутузова, М.ф. Каменского). Проиграв эти войны, подписав унизительный для себя Тильзитский мир с Наполеоном, царизм никогда не оставлял мысли о реванше. Напротив, как явствует из откровенного письма Александра I к матери-импе­ратрице Марии Федоровне в сентябре 1808 г., он лишь прикрывал видимостью союза “с этим страшным колоссом, с этим врагом” подготовку к новой борьбе при более выгодном для России соотношении сил¹ .

Перед 1812 г. Россия готовилась не просто к отражению агрессии Наполеона, как считали, например, П.А. Жилин или Л.Г. Бескровный, а также к агрессии против Наполеона. Осенью 1811 г. Александр I по договоренности с Пруссией решил “сразить чудовище” (как он выражался) превентивным ударом. 24, 27 и 29 октября последовали его “высочайшие повеления” командующим пятью корпусами на западной границе (П. И. Багратиону, П.Х. Витгенштейну, Д.С. Дохтурову и др.) приготовиться к походу. Россия могла начать войну со дня на день² . В этот критический момент струсил, заколебался и вильнул под железную пяту Наполеона прусский король Фридрих Вильгельм III. Вероломство Пруссии помешало Александру начать и третью войну против Франции первым — Наполеон опередил его.

Мучительным источником раздора между Россией и Францией был польский вопрос. По Тильзитскому договору из польских земель, которыми после разделов Польши владела Пруссия, Наполеон создал так называемое Великое Герцогство Варшавское в качестве своего плацдарма на случай войны с Россией. Далее он всякий раз, когда требовалось одернуть Александра I за неверность Тильзиту, грозил восстановить Польшу в границах 1772 г., т. е. до начала ее разделов между Россией, Австрией и Пруссией. Эти угрозы нервировали царизм и еще больше обостряли русско-французские отношения.

К 1812 г. вражду между Россией и Францией усугубил еще и германский вопрос. В декабре 1810 г. Наполеон, следуя своему


¹ Текст письма см.: Русская старина. 1899. № 4. С. 17—24.

² См.: Отечественная война 1812 г. Материалы Военно-ученого архива (далее — ВУА). М., 1904. Т. 5. С. 268-270, 302—304, 313—315. Советские историки этот факт замалчивали.

правилу “уметь ощипать курицу, прежде чем она успеет закудахтать”, присоединил к Франции одно за другим ряд мелких княжеств Германии, включая Герцогство Ольденбургское. Пос­кольку это было сделано без ведома Александра I, царизм расценил наполеоновские захваты как подрыв международного престижа России, ее влияния в Центральной Европе. Кроме того, захват Ольденбурга больно ущемлял и династические интересы царизма, ибо герцог Ольденбургский был дядей Александра I, a любимая сестра царя Екатерина Павловна — женой сына герцога Ольденбургского.

Наконец, остро столкнулись русско-французские интересы к 1812 г. и в ближневосточном вопросе, поскольку царизм стремился к захвату Константинополя, а Наполеон препятствовал этому, желая сохранить Турцию как постоянный противовес России. Таковы основные причины, которые привели Россию и Францию от Тильзитского мира к войне 1812 г.

Прежде чем напасть на Россию, Наполеон стремился политически изолировать ее, а самому заручиться возможно большим числом союзников, “перевернуть идею коалиций наизнанку”, как выразился А.З. Манфред. Его расчет был таков, что России придется вести борьбу одновременно на трех фронтах против пяти государств: на севере — против Швеции, на западе — против Франции, Австрии и Пруссии, на юге — против Турции. Расчет казался верным. Пруссию и Австрию, недавно разгром­ленные, Наполеон заставил вступить в союз с ним против России, а что касается Швеции и Турции, то они, по мысли Наполеона, должны были помочь ему добровольно: Турция — потому, что она еще с 1806 г. воевала с Россией из-за Крыма, а Швеция — потому, что, во-первых, “точила зубы” на Россию из-за Финляндии, отнятой у нее в 1809 г., а во-вторых, фактическим правителем Швеции с 1810 г. стал избранный в угоду Наполеону шведским престолонаследником маршал Франции Ж. Б. Бернадот.

В случае если бы этот замысел Наполеона осуществился, Россия попала бы в катастрофическое положение. Но Наполеон и на этом не останавливался. Рядом торговых привилегий он добился того, что на другом конце света Соединенные Штаты Америки 18 июня 1812 г., за неделю до французского вторжения в Россию, объявили войну Англии — главному врагу Наполеона, затруднив, естественно, ее борьбу с Францией и содействие России. В такой угрожающей ситуации блестяще проявила себя российская дипломатия, сумев перед самым нашествием Наполеона обезв­редить двух из пяти предполагавшихся противников.

Во-первых, она выведала, что Швеция предпочитает ориентироваться на соседнюю Россию, а не на далекую Францию. Граница с Россией была для Швеции единственной континенталь­ной границей. С других сторон ее защищали от французов море

и английский флот. Потерю Финляндии Швеция предполагала компенсировать захватом Норвегии, на что согласилась Россия. Что же касается Бернадота, то он давно, еще когда служил под наполеоновскими знаменами, ненавидел Наполеона, так как сам метил в “наполеоны”, а Наполеона не прочь был бы сделать своим “бернадотом”. Используя все это и льстя Бернадоту как “единственному человеку, способному сравниться с Наполеоном и превзойти его военную славу”, Александр I добился в апреле 1812 г. заключения союзного договора между Россией и Швецией.

Почти одновременно с этой дипломатической викторией на севере царизм одержал еще более важную победу на юге. В затянувшейся войне с Турцией русская армия под командованием М.И. Кутузова 14 октября 1811 г. выиграла битву у Слободзеи. Турки пошли на мирные переговоры, но тянули время, зная, что Наполеон готовится напасть на Россию. В середине мая 1812 г., когда они все еще торговались об условиях, к Александру I приехал от Наполеона граф Л. Нарбонн с заданием выяснить, ^ насколько Россия готова к войне с Францией. Кутузов же изобразил перед турецким султаном вояж Нарбонна как миссию дружбы и убедил султана в том, что если уж непобедимый Наполеон ищет дружбы с Россией, то ему, побежденному султану, сам аллах велит делать то же. 28 мая султан приказал своему визирю подписать с Кутузовым Бухарестский мирный договор, по которому Россия высвободила для борьбы с Наполеоном 52-ты­сячную армию и еще приобрела Бессарабию.

Наполеон, узнав об этом, “окончательно истощил, — по выражению Е.В. Тарле, — словарь французских ругательств” (в адрес турок). Позднее он признавался, что ему не следовало начинать войну 1812 г., зная, что Швеция и Турция не поддержат его. Действительно, замысел Наполеона о полной изоляции России и одновременном ударе на нее с трех сторон силами пяти держав был сорван. Фланги свои Россия успела обезопасить. К тому же феодальные Австрия и Пруссия были втянуты в союз с буржуазной Францией насильно и “помогали” Наполеону, что называется, из-под палки, готовые в первый же удобный момент переметнуться на сторону России, что они в конце концов и сделали.

Тем не менее удар, который летом 1812 г. приняла на себя Россия, был страшной силы, невиданной до тех пор за всю ее историю. Наполеон подготовил для нашествия на Россию гиган­тскую армию почти в 650 тыс. человек. Из них 448 тыс. перешли русскую границу в первые же дни войны, а остальные прибывали летом и осенью в качестве подкреплений¹. Отдельными со­единениями этой “La Grande Аппее” (“Великой армии”) коман-

довали прославленные маршалы Наполеона, среди которых особенно выделялись трое: выдающийся стратег и администратор, рыцарски бескорыстный и суровый воин Луи Николя Даву; первоклассный тактик, герой всех кампаний Наполеона, по­лучивший от своего императора прозвище “храбрейший из храбрых”, Мишель Ней; начальник кавалерии Наполеона и вообще один из лучших кавалерийских военачальников Запада, виртуоз атаки и преследования Иоахим Мюрат.

Разумеется, “Великая армия” сохраняла все те преимущества перед феодальными армиями Европы в комплектовании, обучении и управлении, которые она так блистательно продемонстрировала под Аустерлицем и Фридландом. Силы “Великой армии” выглядели особенно грозными оттого, что возглавлял ее сам Наполеон, которого почти все современники (включая Александра I) единодушно признавали гениальнейшим полководцем всех времен и народов.

Однако армия Наполеона в 1812 г. имела уже и серьезные недостатки. Так, пагубно влиял на нее разношерстный, много­национальный состав. Собственно французов в ней было меньше половины; большинство же составляли немцы, поляки, итальянцы, голландцы, швейцарцы, португальцы и воины других националь­ностей. Многие из них ненавидели Наполеона как поработителя их отечества, шли за ним на войну только по принуждению, воевали нехотя и часто дезертировали.

Хуже, чем в предыдущих кампаниях, выглядел и высший командный состав “Великой армии”. Не было в числе соратников Наполеона двух самых выдающихся его маршалов: Ж. Ланн погиб в 1809 г., А. Массена оставлен во Франции по болезни. Видные полководцы Наполеона Л.Г. Сюше, Н.Ж. Сульт и Ж.Б. Журдан сражались в Испании, а Ж.Б. Бернадот был уже в стане врагов.

Главное же, к 1812 г. “Великая армия” уже страдала ущербностью морального духа. В своих первых походах Наполеон возглавлял солдат, среди которых еще живы были республиканские традиции и революционный энтузиазм. Но с каждой новой войной моральный дух его армии падал. Великий писатель Ф. Стендаль, долго служивший под знаменами Наполеона, свидетельствовал: “Из республиканской, героической она становилась все более эгоистичной и монархической. По мере того как шитье на мундирах делалось все богаче, а орденов на них все прибавлялось, сердца, бившиеся под ними, черствели”. Солдатам становились чужды те причины, которые приводили к войнам, и те задачи, которые разрешались в ходе их. В 1812 г. это сказалось уже с такой силой, что даже близкие к Наполеону лица забили тревогу. Государственный секретарь Французской империи граф П. Дарю (двоюродный брат Стендаля) прямо заявил Наполеону в Витебске:

“Не только ваши войска, государь, но и мы сами тоже не понимаем необходимости этой войны”.

Война 1812 г. со стороны Наполеона была прямой агрессией. В этой войне он ставил целью разгромить вооруженные силы России на русской земле, “наказать” таким образом царизм за несоблюдение континентальной блокады и принудить его ко второму Тильзиту. Версии советских историков о том, что Наполеон стремился “захватить” и “поработить” Россию, прев­ратить ее народы “в своих рабов”, неосновательны. В то же время ряд французских историков, а в России М.Н. Покровский доказывали, что “совершенно невозможно говорить о “нашествии” Наполеона на Россию”, ибо оно было всего лишь “актом необходимой самообороны”. Это недоказуемо. Если бы царизм в 1811 г. начал войну, тогда было бы невозможно говорить о нашествии Наполеона. Но дело обернулось иначе: пока царизм планировал, Наполеон осуществил нападение.

Россия в начале войны смогла противопоставить 448-тысячному воинству Наполеона 317 тыс. человек, которые были разделены на три армии и три отдельных корпуса. Численность русских войск указывается в литературе (включая советскую) с поразительными разночтениями. Между тем в архиве А.А. Аракчеева среди бумаг Александра I хранятся подлинные ведомости о численности 1-й и 2-й армий к началу войны 1812 г.¹ , а такие, же ведомости о количественном составе 3-й армии и резервных корпусов опубликованы почти 100 лет назад², но до сих пор остаются вне поля зрения даже российских историков.

Итак, 1-я армия под командованием военного министра, генерала от инфантерии М.Б. Барклая де Толли дислоцировалась в районе Вильно, прикрывая петербургское направление, и насчитывала 120210 человек; 2-я армия генерала от инфантерии князя П.И. Багратиона — возле Белостока, на московском направ­лении, — 49 423 человека; 3-я армия генерала от кавалерии А.П. Тормасова — у Луцка, на киевском направлении, — 44 180 чело­век. Кроме того, на первой линии отпора французам стоял под Ригой корпус генерал-лейтенанта И.Н. Эссена (38 077 человек), а вторую линию составляли два резервных корпуса: 1-й — генерал-адъютанта Е.И. Меллера-Закомельского (27 473 человека) — у Торопца, 2-й — генерал-лейтенанта Ф.Ф. Эртеля (37 539 человек) — у Мозыря. Фланги обеих линий прикрывали: с севера — 19-тысячный корпус генерал-лейтенанта Ф.Ф. Штейнгейля в Финляндии и с юга — Дунайская армия адмирала П.В. Чичагова (57 526 человек) в Валахии. Войска Штейнгейля и Чичагова в начале войны бездействовали, поэтому русские численно уступали французам в зоне вторжения почти в полтора раза (но не в три, как считает большинство советских историков).

Впрочем, главная беда русской армии заключалась тогда не в малочисленности, а в феодальной системе ее комплектования, содержания, обучения и управления. Рекрутчина, 25-летний срок военной службы, непроходимая пропасть между солдатской массой и командным составом, муштра и палочная дисциплина, основан­ная на принципе “двух забей — третьего выучи”, унижали человеческое достоинство русских солдат. Виктор Гюго едва ли преувеличивал, когда говорил, что солдатская служба в России “более тягостна, чем каторга в других странах”. Об этом говорится и в песне, сочиненной русскими солдатами как раз перед войной 1812 г.:

Я отечеству — защита,

А спина всегда избита...

Лучше в свете не родиться,

Чем в солдатах находиться...

Офицерский состав русской армии комплектовался (в отличие от армии Наполеона) не по способностям, а по сословному принципу — исключительно из дворян, зачастую бесталантных, невежественных, чванливых: “многие офицеры гордились тем, что, кроме полковых приказов, ничего не читали” .

До 1805 г. русских солдат готовили не столько к войне, сколько к парадам. Из суворовского наследия усваивали не передовое (“Каждый воин должен понимать свой маневр!”), а устаревшее (“Пуля—дура, штык—молодец!”). Опыт войн 1805— 1807 гг. заставил Александра I учиться у Наполеона. Царь уже с 1806 г. начал переустройство и даже переодевание своей армии на французский лад. Главное, перенималась наполеоновская система боевой подготовки. Летом 1810 г. было разослано в русские войска к руководству “Наставление его императорско-королевского величества Наполеона I”, которое ориентировало генералов, офицеров и солдат на инициативу, на умение “действовать по обстоятельствам каждому”.

Усвоение наполеоновского опыта к 1812 г. способствовало усилению русской армии. Но главные источники русской военной силы заключались не в заимствованиях со стороны, а в ней самой. Во-первых, она была национальной армией, более однородной и сплоченной, чем разноплеменное воинство Наполеона, а во-вто­рых, ее отличал более высокий моральный дух: русские воины на родной земле одушевлялись патриотическим настроением, которое так ярко выразил Г.Р. Державин в строках, обращенных к России:

Скорей ты ляжешь трупом зрима,

Чем будешь кем побеждена!

¹Дубровин. Н. ф. Русская жизнь в начале XIX в. // Русская старина. 1901. №12. С. 471.

Русский командный состав, хотя в целом и уступал наполе­оновскому, был представлен к 1812 г. не только высокородными бездарностями, но и талантливыми генералами, которые могли поспорить с маршалами Наполеона. Первыми в ряду таких генералов (не считая оказавшегося в начале войны не у дел М.И. Кутузова) стояли Барклай и Багратион.

Михаил Богданович Барклай де Толли — потомок дворян из Шотландии, сын бедного армейского поручика — достиг высших чинов благодаря своим дарованиям, трудолюбию и доверию, которое с 1807 г. возымел к нему Александр I. Дальновидный и осмотрительный стратег, “мужественный и хладнокровный до невероятия” воин, “великий муж во всех отношениях” (так отзывались о нем Денис Давыдов, декабристы А.Н. Муравьев и М.А. Фонвизин), Барклай, несмотря на все метаморфозы его прижизненной и посмертной славы, заслужил признание круп­нейших умов России и Запада как “лучший генерал Александра” (К. Маркс и Ф. Энгельс), “одно из замечательнейших в нашей истории” лиц (А.С. Пушкин).

Военачальником совсем иного типа был князь Петр Иванович Багратион — отпрыск царской династии Багратионов в Грузии, правнук царя Вахтанга VI, любимый ученик и сподвижник Суворова, “генерал по образу и подобию Суворова”, как о нем говорили. Посредственный стратег, он тогда не имел себе равных в России как тактик, мастер атаки и маневра. Стремительный и неустрашимый, воин до мозга костей, кумир солдат, Багратион к 1812 г. был самым популярным из русских генералов. “Краса русских войск”, — говорили о нем его офицеры. Г.Р. Державин многозначительно “уточнил” его фамилию: “Бог-рати-он”.

Отдельными соединениями в армиях Барклая и Багратиона командовали генералы, уже прославившие себя в многочисленных войнах трех последних царствований: предприимчивый, отважный и великодушный герой, едва ли не самый обаятельный из полководцев 1812 г. Николай Николаевич Раевский; энергичный и стойкий, слывший олицетворением воинского долга Дмитрий Сергеевич Дохтуров; легендарный атаман Войска Донского Матвей Иванович Платов (“вихорь-атаман” и “русский Мюрат”, как его называли); изобретательный Петр Петрович Коновницын, который соединял в себе барклаевское хладнокровие, багратионовский порыв и дохтуровскую стойкость; разносторонне одаренный Алексей Петрович Ермолов — в одном лице вольнодумец, мудрец, хитрец и храбрец; упорный, прямодушный и благородный Александр Иванович Остерман-Трлстой, нравственные качества которого высоко ценили А.И. Герцен и Ф.И. Тютчев; великолеп­ный, с феноменальными способностями, артиллерист и удивитель­но талантливый человек (знал шесть языков, писал стихи, рисовал) Александр Иванович Кутайсов и др.

Все они (включая тех, кто держался передовых взглядов, как Раевский, Ермолов, Остерман-Толстой) были крепостниками.

Атаман Платов, это вольнолюбивое “дитя природы”, тоже имел крепостных, в числе которых значился Егор Михайлович Чехов — дед Антона Павловича. В 1812 г. перед лицом врага, вторгшегося на русскую землю, они пережили небывалый патриотический подъем, который позволил им в наивысшей степени и с наибольшей пользой для отечества проявить все их способности.

В нашей литературе, включая энциклопедии и учебники, больше 150 лет со времен А.И. Михайловского-Данилевского и с его легкой руки бытует “патриотическая” версия о том, что Наполеон в 1812 г. напал на Россию “без объявления войны”. Между тем зарубежные исследователи давно установили, что наполеоновская нота с объявлением войны была заблаговременно направлена России и сообщена всем европейским кабинетам¹ . В 1962 г. текст этой ноты (посол Наполеона Ж.А. Лористон вручил ее 10 июня царскому правительству) был опубликован в советском издании² , но и после этого вот уже 30 лет наши историки делают вид, что ее не было.

Вторжение “Великой армии” на территорию России началось в ночь на 12 июня 1812 г. возле Ковно (ныне — Каунас в Литве). Четыре ночи и четыре дня, с 12 по 15 июня, бесконечными потоками по четырем мостам шли через Неман, вдоль которого протянулась тогда западная граница России, отборные, лучшие в мире войска. Сам Наполеон наблюдал за ними с высокого холма на западном берегу Немана. Он мог быть доволен. Его армия шла на войну, как на парад, — сомкнутыми рядами, с разверну­тыми знаменами, в образцовом порядке. Гренадеры и егеря, кирасиры и драгуны, гусары и уланы, артиллеристы, понтонеры, музыканты шли мимо своего императора и восторженно его приветствовали. Они верили в его звезду, привыкнув к тому, что там, где Наполеон, — всегда победа, и отправлялись в очередной поход с воодушевлением и самоуверенностью, как это запечатлел Ф.И. Тютчев:

Победно шли его полки,

Знамена весело шумели,

На солнце искрились штыки,

Мосты под пушками гремели —

И с высоты, как некий бог,

Казалось, он парил над ними

И двигал всем и все стерег

Очами чудными своими...

¹ Подробно см.: Троицкий Н.А. К истории нашествия Наполеона на Россию (объявление войны) // Новая и новейшая история. 1990. № 3.

² ВПР. Т. 6. С. 756.