Реформаторы приходят к власти: Геннадий Бурбулис

«Требовалось неординарное понимание и новаторское действие»

— Какова роль Алексея Головкова в установлении контактов между руководством России и «командой Гайдара»?

— Его роль была определяющей. Она выразилась также в том, что, несмотря на огромные препятствия, А. Головков был назначен руководителем аппарата нашего Правительства.

С Алексеем Леонардовичем Головковым мы начали сотрудничать в Верховном Совете СССР и в рамках Съезда народных депутатов СССР, создавая Межрегиональную депутатскую группу. Затем он был моим самым активным помощником с мая 1990 года уже в системе Верховного Совета РСФСР, когда мы создавали Высший консультативно-координационный совет (ВККС) при Председателе ВС РСФСР Б. Н. Ельцине. В начале февраля 1991 года этот совет возглавил Борис Ельцин. В его состав вошло 25 членов, в том числе писатель Даниил Гранин, академики Георгий Арбатов и Татьяна Заславская, мэр Москвы Гавриил Попов, мэр Ленинграда Анатолий Собчак, генерал Дмитрий Волкогонов, историк Юрий Карякин, народные депутаты СССР Юрий Болдырев и Галина Старовойтова. Заместителями председателя являлись Геннадий Бурбулис и академик Юрий Рыжов.

Совет существенно способствовал созданию атмосферы интеллектуального поиска и, безусловно, стимулировал Б. Н. Ельцина к общению с представителями различных научных школ, различных точек зрения на текущую ситуацию в стране. С тех пор А. Головков непосредственно обеспечивал взаимосвязь и сотрудничество, прежде всего с профессионалами-экономистами.

После избрания 12 июня 1991 года Б. Ельцина президентом РСФСР перед нами остро встал вопрос о новой программе управления республикой, и тогда мы продолжали интенсивный поиск активных и решительных специалистов. В то время Алексей неоднократно говорил о группе Егора Гайдара, о котором у меня было определенное представление по его деятельности в газете «Правда» и журнале «Коммунист».

— Вы познакомились с Гайдаром в дни августовского путча. Был ли у вас предметный разговор в вечер знакомства? Какое впечатление произвел на вас Егор Тимурович в первые встречи?

— Во время августовского путча в моем кабинете в Белом доме был своеобразный гражданско-политический штаб, куда непрерывно приходили люди из разных организаций, приезжали из разных регионов страны. Они что-то рассказывали, предлагали, принимались какие-то неотложные решения и меры. В какой-то момент, ближе к вечеру, Алексей Головков сказал мне, что в приемной находится Егор Гайдар.

Между нами состоялся небольшой диалог. Егор Тимурович сказал, что, когда этот ужас и глупость закончатся, было бы важно обсудить ситуацию. Я подтвердил, что мы это обязательно сделаем, после того как справимся с путчистами. Говорить о каких-то особых впечатлениях той встречи мне сегодня трудно, но в дальнейшем я убедился, что это человек с внятной позицией. И он всегда достаточно определенно формулировал свои предложения для нашего сотрудничества.

— Когда и в какой форме вы сообщили президенту о том, что существует команда экономистов, способная подготовить качественную и реализуемую программу реформ? Как отреагировал на это сообщение президент?

— Острая потребность в формировании четкой комплексной программы реформ вынудила нас создать принципиально новую структуру, в результате чего 19 июля Геннадий Бурбулис был назначен Госсекретарем РСФСР и начал свою работу Государственный совет. Уникальность этого нового образования обусловливалась тем, что обострилось противостояние между исполнительной властью и законодательной, сложилась абсолютная конституционно-правовая неопределенность, отсутствовали дееспособные структуры правопорядка, была реальная угроза неуправляемости, голода. В этих условиях стала остро ощутима неэффективность Совета министров РСФСР под председательством Ивана Силаева. Именно по этой причине в состав Госсовета вошли девять министров действовавшего Совмина, включая министров обороны, финансов, иностранных дел, печати и средств массовой информации, образования, юстиции, а также Государственный секретарь и шесть государственных советников. Основной задачей Госсовета была разработка комплексной стратегии выживания-преобразования в единстве политических, политико-правовых, социальных и экономических реформ в России.

Создание Госсовета позволило Борису Ельцину установить непосредственный контроль и над Советом министров, и над реальным положением дел в республике, но самое главное, что Госсовет стал реальным источником выработки фундаментальных стратегических идей и конкретных адресных программ и форм их практической реализации. Поэтому сразу после путча мы договорились с Егором Тимуровичем о том, что он соберет специалистов и им нужно будет сформулировать свои предложения для практической работы.

Нам тогда нужно было выбираться из трех проблем:

первая — это вопиющая недееспособность всей системы управления, которую мы унаследовали;

вторая — печальная судьба программы «500 дней», бесконечные разговоры о том, что делать с Горбачевым, Рыжковым и осколками союзного центра;

и третья (самая трудная и важная) — степень и масштаб той ответственности, которую мы ощущали за положение дел в РСФСР, в ее регионах и различных отраслях экономики.

Государственный совет изначально исходил из того, что эффективные экономические преобразования возможны только при соответствующей политической и правовой системе. Это было самым важным в тот момент, поэтому, организуя работу нескольких рабочих групп, нам нужно было понять, какие предложения могут быть адекватно обеспечены политическими и правовыми мерами. В этом плане 15-я дача в Архангельском стала особым рабочим местом Госсовета, поскольку там все идеи, экономические и неотложные практические меры осмысливались и обеспечивались конкретными указами президента и проектами законов.

Именно тогда, анализируя ситуацию и первые варианты предложений, Борис Николаевич (Ельцин. — Forbes) поддержал эту конкретную работу и был очень активно заинтересован познакомиться с ее результатами.

— Когда возникло понимание, что правительство Силаева не «потянет» реформы? Трудно ли было убедить премьера сложить свои полномочия?

— Убедить Ивана Степановича Силаева в том, что возглавляемый им Совет министров необходимо преобразовывать, особой трудности не представляло, и 26 сентября 1991 года он возглавил Межреспубликанский экономический комитет (МЭК). Мы были признательны Ивану Степановичу за то, что он 15 июня 1990 года возглавил Совет министров РСФСР и обеспечил мягкий переход к кабинету реформ.

Следует отметить, что у Силаева никогда не было уверенности в том, что реформы в принципе возможны.

— Среди претендентов на роль премьера фигурировали Юрий Скоков и ОлегЛобов? Каким образом они продвигали свои кандидатуры? Рассказывают, что Скоков предложил президенту фактически программу «военного коммунизма» с полным возвращением к административно-командной экономике. Так ли это?

— Действительно, Борис Николаевич сохранял доброе человеческое отношение и профессиональный интерес к фигурам Юрия Скокова и Олега Лобова. Особенно он ценил и дорожил управленческим опытом Юрия Скокова и его активным интересом к укреплению систем и структур безопасности РСФСР. Это выразилось в том, что Скоков был назначен председателем Совета безопасности.

Безусловно, у Скокова как представителя ВПК были свои представления о том, что и как нужно делать, но одновременно у Ельцина было интуитивное ощущение и рациональное понимание того, что известными старыми приемами и методами ту ситуацию, которую мы унаследовали, эффективно решить невозможно. Разрушались хозяйственные связи, фактически страна осталась без ресурсов жизнеобеспечения, полнейший коллапс в системе государственного и политического управления — все это вместе взятое требовало неординарного понимания и новаторского действия.

— Шохин вспоминает, что вы приложили очень большие усилия, чтобы убедить президента решиться на эксперимент с «командой Гайдара» — совершенно неизвестными Ельцину людьми, можно сказать, из другого мира. Как и когда состоялось первое знакомство Ельцина и Гайдара?

— Александр Шохин прав в том, что понадобились серьезные усилия, чтобы убедить президента принять команду Гайдара в качестве экономического ядра нового правительства.

Борис Николаевич очень своеобразно оценил свою первую встречу с Егором Тимуровичем, которая состоялась после нашего возвращения из Сочи в начале октября. И я могу сказать, что это была уникальная встреча с точки зрения ее человеческого и социокультурного контекста. Еще до встречи Борис Николаевич был в курсе всех важных аргументов, связанных с сутьюпредложенной Е. Гайдаром экономической программы в контексте наших радикальных политико-правовых задач, потому что в Сочи мы с Борисом Николаевичем детально их обсуждали и оценивали. Принять и поддержать эту программу для Ельцина было серьезным историческим и политическим решением.

Вместе с тем безусловное значение для Ельцина имело и то обстоятельство, что он увидел в Гайдаре человека, представляющего уникальную эстетически-художественную, а точнее сказать историко-культурную, основу новой России. В детстве Егор часто бывал в Свердловске у своего дедушки — сказочника Павла Бажова. Это была такая удивительная человеческая нота, которая сразу же объединила Ельцина и Гайдара в уральских патриотических чувствах. Кроме того, особую эмоциональность и нравственный колорит придало то обстоятельство, что другой дедушка Егора — Аркадий Гайдар, писатель-романтик новой советской истории, — создал широко известный педагогический образ Тимура и его команды. И Борис Николаевич как опытный руководитель сразу же уловил в этой культурно-генетической природе молодого Егора Гайдара привлекательный образ для новой России.

Но главное, конечно, было в том, что Егор очень ясно, четко и аргументированно формулировал идеи и предложения, а это качество Ельцин всегда ценил в первую очередь у своих соратников и подчиненных.

В конечном счете редкое сочетание в Егоре Гайдаре личного обаяния и молодости, сказочно-романтической родословной, профессиональной уверенности в своей позиции и способности отстаивать ее невзирая на авторитеты стало для Бориса Николаевича определяющим в этом историческом решении.

— Из того, что мне удалось собрать, вырисовывается такая хронология: во второй декаде сентября Гайдар получает от вас заказ на написание программы правительства, его команда переселяется на 15-ю дачу. Примерно месяц спустя Гайдара принимает Ельцин и поручает ему подготовить основные положения речи на съезде, которая должна быть произнесена 28 октября. Соответствует ли эта хронология действительности?

— Хронология в принципе правильная. Действительно, Гайдар готовил основные положенияэкономического раздела доклада президента для второй части V Съезда, с которым Ельцин выступил 28 октября 1991 года. Существенными дополнениями к этой кульминационной для будущей России ситуации могут быть следующие акценты.

Съезд народных депутатов как высший законодательный орган РСФСР подавляющим большинством голосов (876 — за, 16 — против) предоставил Борису Ельцину чрезвычайные полномочия, в том числе совмещение должностей президента и главы правительства.

Впервые в нашей многовековой истории формулировалась программа создания свободного общества и свободного рынка. Следует понимать, что столь фундаментальная задача перед нами стояла прежде всего ввиду тупиковой политической ситуации и катастрофической социально-экономической реальности.

В этот момент самым острым образом обозначилась взаимосвязь ближайшего будущего и в конечном счете судьбы России с жизненной необходимостью создания строгой экономической программы и ее практической реализации.

— Между выступлением Ельцина на съезде и назначением первых руководителей правительства реформ прошло девять дней. Судя по глухим отголоскам, затяжка была связана с нешуточной борьбой за посты в новом правительстве. Так ли это?

— Действительно, в сентябре-октябре стояла реальная задача разобраться в том, что необходимо делать и кто сможет с этим справиться. И тогда существовала такая тема — нового премьер-министра. Снова обсуждалась кандидатура академика Рыжова, отстаивал свои позиции Скоков, упоминались кандидатуры Святослава Федорова и других якобы претендентов.

На самом деле уже тогда мы с Борисом Николаевичем хорошо понимали, что вопросы: что делать, как делать и кто сделает — это единый неразрывный содержательно-смысловой вопрос будущего России. И даже если Борис Николаевич с кем-то обсуждал какие-то сюжеты на эту тему, то в большей степени это были его персональные маневры в сложнейшей политической ситуации.

24 сентября я поехал в Сочи, в Бочаров Ручей, где находился Борис Ельцин. У меня в руках был обсужденный на Государственном совете документ, в котором анализировалась чрезвычайная ситуация в стране и в Российской Республике и в котором формулировались наши неотложные предложения Президенту Ельцину, в том числе экономическая программа, подготовленная группой Гайдара. В течение практически целой недели мы с Борисом Николаевичем обсуждали каждый пункт, каждый тезис, каждое слово этого документа, многократно возвращаясь к объективной оценке сложившейся ситуации и к тем губительным последствиям, которые могут наступить, если ничего не делать и на неопределенное время откладывать ответственные решения.

Для Бориса Николаевича это была тяжелейшая внутренняя работа, которая потребовала от него и мужества, и мудрости, и интуиции выдающегося политического лидера, которыми он в тот момент, безусловно, обладал. При этом все мы прекрасно понимали, что на нем лежит личная ответственность за этот выбор.

— Какую роль на завершающем этапе согласований — между 28 октября и 6 ноября — предполагалось отвести в правительстве Явлинскому? В книге Олега Мороза «Хроника либеральной революции» вы опровергаете утверждениеЯвлинского о том, что делали ему официальное предложение возглавить экономический блок правительства? О чем вы говорили с Явлинским на самом деле?

— Что касается Григория Явлинского, то к началу второй части V Съезда народных депутатов РСФСР (28 октября. — Forbes) никаких содержательных перспектив относительно его работы в правительстве уже не было. При всех достоинствах Григория Алексеевича в мировоззренческом и профессиональном плане он до последнего момента продолжал надеяться на дееспособность управленческих структур Советского Союза.

Надо сказать, что мы всегда с пониманием относились к этой позиции, которой придерживались многие наши соратники по демократическому развитию страны. Особенность нашей ситуации заключалась тогда в том, что только нам приходилось осознавать, оценивать и переживать масштаб тех проблем, испытаний и противоречий, с которыми была связана наша ответственность за ситуацию. Угроза кровавого передела советского наследства и реального голода в городах и регионах страны требовала от нас принятия особых решений и персональной ответственности за их последствия.

Григорий Явлинский в этом отношении всегда был человеком, мягко выражаясь, уклончивым, многословным и непрактичным.

— Сергей Глазьев утверждает, что 6 ноября, перед тем как подписать указы о назначении вице-премьерами вас, Гайдара и Шохина, Ельцин подписал сначала указ о назначении Скокова. Соответствует ли это действительности?

— Не могу комментировать ни Глазьева, ни Скокова, ни эти предположения, потому что основные вопросы к тому времени у нас были решены.

— Что, на ваш взгляд, в конечном счете побудило Ельцина принять решение, противоречившее всему его аппаратному опыту, — о делегировании Гайдару всех полномочий по формированию экономического блока? У Ельцина есть интересные размышления по этому поводу в «Записках президента», но мне было бы интересно услышать мнение со стороны.

— Думаю, что на этот вопрос я уже ответил. Что касается огромного аппаратного опыта Ельцина, то в данном случае определяющими качествами его личности в этом выборе были огромное человеческое сострадание и милосердие к тому реальному положению опустошенных идейно и материально людей, которое Борис Ельцин знал лучше всех из нас. Я считаю, что это была предельная ситуация в судьбе Бориса Ельцина, когда он своим уникальным жизненным опытом и интуицией выдающегося политического деятеля, а самое главное, сострадательной волей незаурядной личности понимал, что есть такие задачи, которые нельзя было не решать в это время. Выбор у нас был небольшой, а практически его не было совсем — либо уклониться от ответственности и списать все на исторические обстоятельства, либо сделать то, что обязаны и должны были делать только мы. К огромному сожалению, в дальнейшем Борис Николаевич эти свои качества утратил, что печальным образом сказалось на положении дел в стране последние 15 лет.

Основной урок, который современная Россия может извлечь из ситуации осени — декабря 1991 года, заключается, на мой взгляд, в том, что в истории и страны, и конкретных людей бывают моменты, когда задача состоит не только в том, чтобы понять, что надо делать, но и в том, чтобы решительно и своевременно сделать то, что нельзя не делать.